Read the book: «Ты увидишь почти всё»

Курода разглядывал китайскую монету, недавно полученную при торговле с родом Ода, и пытался рассмотреть на ней что-то, что могло открыться только взору человека, повидавшего на своём веку победы и поражения, любовь и измены, счастье и разочарование. И так и не научившегося при всём при этом понимать, чего же не хватает ему больше всего.

Когда-то он любил свою жену. Особенно сейчас ему хотелось в это верить. Сейчас, когда её не было рядом уже третий год… Он любил её, а затем стал ненавидеть. И его даже не удивляло сейчас, что в изменении его отношения поступки жены не оказали никакого влияния. Ведь всё то влияние, которое изменило его отношение, было лишь его собственным влиянием. Его собственным изменившимся отношением к жизни.

– Ты и твоя семья видели лишь одни деньги. – сказал вслух Курода, продолжая смотреть на монету. – А есть много всего важнее денег. Важнее и весомее… И тебе не дано было это понять…

Его жена была из богатого рода торговцев, состоявших сразу в двух гильдиях: рисовой и древесной. А в его семье тогда едва сводили концы с концами и подумывали уже о том, что скоро придётся выйти за рамки сословий и упасть на самое дно, где на них бы стали лишь заслуженно плевать как на неудачников. Но Курода боялся такое жизни до такой степени, что своровал кошелёк у одного небедного самурая, заходившего к ним в лавку, и нанял на эти деньги себе свата, самого способного свата, который только был в Кусацу. Поговаривали даже, что он обладает какими-то магическими способностями, ведь те браки, что он организовывал становились легендарными по своему разнообразию. Он мог выдать буквально кого угодно за кого угодно, так преподнося данные о женихе или невесте, что противоположная сторона буквально боялась упустить свой редкий шанс. И ведь после всего, ему продолжали верить, и он заключал всё новые и новые браки, не скупясь на свою похвалу и красивые слова.

Курода нанял его и поставил задачу найти себе такую невесту, семья которой будет в полной уверенности состоятельности его рода, а со своей стороны отдаст всё за то, чтобы бы выдать свою дочь за человека, способного приносить успех и продолжать умножать их богатства…

Как он тогда полюбил свою невесту. Как боготворил её и её семейство, давшее ему столь беспрецедентные стартовые возможности. Как хотел, чтобы это продолжалось дальше и дальше. Чтобы их доход рос, как и их дети. Чтобы его товары хотели покупать везде и самих товаров становилось всё больше и больше.

Сейчас Курода был среди лидеров сразу пяти гильдий: риса, лошадей, оружия, шёлка и древесины. Всё то самое дорогое, что сейчас продаётся в Японии. Конечно, ещё оставались книги из Китая, но тут была весьма жёсткая конкуренция со стороны гильдии из Осаки, которая не пускала в свои ряды никого из не местных. И хотя до Кусацу было не так уж и далеко, вступить в неё даже на правах рядового члена оказалось невозможно.

Он ещё раз взглянул на монету. Да, о таком даже его прадед не мог и мечтать. Для него торговля рисом уже была потолком. Само собой, ведь крестьянам даже есть его нельзя – только сажать, выращивать и собирать. Да посматривать иногда. Знают они вообще, какой он на вкус или только делятся друг с другом предположениями? Даже интересно… Хотя нет. Не очень. Были бы они поумней, и уже давно что-то бы придумали, чтобы жить другой жизнью. А раз их всё устраивает, так и о чём вопрос.

Сегодня был красивый закат. Такие закаты полагается проводить со своей возлюбленной. У него была на примете одна девушка, младшая дочь местного даймё. Конечно, замахнулся он как следует – она и красива, и положение у неё весьма подобающе, и, судя по фигуре, детей должна будет дать здоровых.

Те дети, что сейчас были у Куроды от первой жены, были достаточно крепкими, но ума и хитрости им явно не доставало – сразу видно, что пошли в мать. Такие же наивные и мягкотелые. А таким нельзя ни наследство оставить, ни дела свои доверить, коих у него уже великое множество.

Множество. Да. По-другому не назвать. Это множество стало его данностью ещё до рождения первого ребёнка, которое было уже как 16 лет назад. Тогда он стал рядовым членом гильдии лошадей и сорганизовал одну из поставок из Микава в само Киото. Ох, что это было за мероприятие!

Он отбирал лошадей так, словно за ошибку ему бы отрубили голову. Собственно, в его голове именно эта картина тогда и маячила: или его голова, или лучшая лошадь. Он выбрал пять лошадей, заключил на них будущий договор (в средневековой Японии поставки товара, особенно, крупные не предполагали моментальную оплату, более того, при большом объёме даже считалось оскорбление требовать деньги сразу – примечание автора), а затем двинулся в сторону Кусацу. Эти лошади так понравились тогдашнему лидеру гильдии лошадей, что он тут же снарядил его на переход в Киото с тем, чтобы предложить их в личную гвардию сёгуна. Сделка состоялась, что моментально отразилось на деловой репутации Куроды, особенно учитывая его слова о том, что одну из лошадей забрал себе глава гвардии. "Самая борзая, самая крепкая. Знает, какую себе выбирать" – говорил тогда Курода своим компаньонам. Конечно, это было уже чересчур, но проверить никто такое описание не мог, а факт самой сделки был на лицо. Это открыло ему дорогу наверх, и он стал экспериментировать с другими гильдиями – в конце концов, как ему стало очевидно, главное вовремя и в достаточно количестве делиться со всеми заинтересованными лицами. Такое правило он вывел для себя очень быстро.

– Господин, к Вам посетитель. – сказал его слуга Тайко, тихо открыв дверь и поклонившись. – К Вам пришёл настоятель храма «Маккана Юаке» (дословно переводится как «Багровый Закат» – примечание автора).

– Пусть пройдёт. – ответил Курода и продолжил смотреть на монету. Ещё бы, стал бы к нему ходить этот духовник, если бы тот не платил ему денег. Всё же начинает надоедать такое отношение – все вечно хотят от него денег. Мало, много, очень много. Вся разница только в количестве, но хотят все неизменно одного и того же… А что дают взамен? Советы? Разрешения? Даймё так вообще взамен дают просто право на жизнь, то есть не убивают тебя, раз платишь… Где здесь справедливость. Где справедливость, когда он поднялся из практически нищего, вознёс эту семью чуть ли ни до небес торгового могущества, а даймё, который владеет этой землёй только и делает, что «дарует» ему в ответ его же жизнь.

Курода искренне ненавидел самураев и иногда понимал, что эта ненависть словно яд в нём самом отравляет его же самого в первую очередь. Ему хотелось всё исправить, сделать по-другому, но как? Как можно что-то сделать с даймё, когда сам являешься низшим среди всех классов, существующих в Японии. И кто только придумал торговцев считать низшими?

– Приветствую Вас, уважаемый Курода из рода Ёритомо. – появился монах и тут же без разрешения присел напротив хозяина дома. Иногда подобное отношение нервировало, но, с другой стороны, и с ним ничего не поделаешь – желающих получить хоть какое-то влияние от храма «Маккана Юаке» достаточно, и сам Курода идёт уж точно не в последнюю очередь, за которую, конечно, приходится серьёзно платить. Эти два нюанса постоянно сбивали с толку: ему очень важно влияние этого храма, который в реальности влияние даёт не только ему, но вместе с тем, с него и будто бы особый спрос по деньгам. Вот бы ещё узнать, сколько платят другие?

А ещё особенно раздражала его одежда – белая каригину (шёлковая накидка свободного кроя – примечание автора). Раньше здесь были монахи из буддийского храма Энряку-дзи (на пике своего могущества этот храм имел более 3000 «отделений» по всей Японии – примечание автора), которое носили кимоно из хлопка. Но настоятель синтоистского храма Маккана Юаке ходили в шелках, и мало того, это выглядело очевидным издевательством на другими белые цвета их одежды, всегда безупречно выглядящие. Всем они говорили, что белый цвет – это цвет отчуждения от мирского, не говоря про то, что подобных облачений у него, видимо, была сотня, раз они настолько новыми выглядели каждый раз.

– Здравствуйте, настоятель. – Куроде особенно «нравилось», что у этого типа людей даже имени нормального нет, по которому бы можно было к ним обращаться. Складывалось впечатление, что ты ниже их уже только по этому – что их никто в жизни просто так не тронет, а тебя самого любой самурай при встрече может размазать в лепёшку.

– Судя по тому, что вы держите в руках. – настоятель мягко указал на монету в руках у Куроды. – Вы всё думаете о мирском. И это мирское не очень Вас устраивает… Словом, оно не такое, каким бы Вы хотели его видеть… Так поделитесь со мной. Что так тревожит Вас?

Это тоже раздражало, особенно учитывая то, что монах пришёл в том числе и за деньгами. Это вообще всё как в пропасть. Все деятели религии спрашивают денег до бесконечности, даже после того, как они у тебя закончатся… И хотя даймё ничем не лучше, но эти хотя бы могут быть довольными на какое-то время – заберут, сколько им надо, и отстанут, может, на полгода, а, может, на пару месяцев. А вот монахам сколько ни давай, а всё время формируется такое впечатление, что ты не додал. Что этого было мало. И потом они приходят снова и снова делают вид, что ты ничего им не платил.

– Дела не так хорошо, как были когда-то… – начал было Курода.

– Я знаю, как обстоят у тебя дела… – перебил его монах.

Курода было не понял, что имеется в виду, но подозрительные мысли стали закрадываться в его голову. Всегда так бывает, когда сделал что-то не по правилам. Тем более, что монах столь внезапно изменил свой тон.

– У тебя могли бы дела идти не так, как надо – это правда. – продолжил монах. – Но ты предпринял меры, и всё снова вошло в колею… Ты умеешь решать свои проблемы вовремя.

Курода не сказал на это ни слова. Ему хотелось только слушать и ждать, что же дальше выдаст этот человек, что сидит сейчас напротив него…. Ведь Куроде было чего скрывать.

Несколько месяцев назад он начала замечать, что один из торговцев Осаки набирает обороты по торговле лошадьми, но ни в какую гильдию он при этом не входил. У него были хорошие связи среди крупных даймё: Ода, Токугава, Хидэёси. И он не хотел ни делиться связями, ни вступать в гильдию. Ситуация грозила вовсе выйти из-под контроля, потому как некоторые из торговцев гильдии в тайне начинали торговать и с ним, продолжая оставаться в гильдии.

Помимо всего прочего это касалось лошадей – того товара, благодаря которому Курода так возвысился, начал становиться тем, кем он стал в итоге. Этот товар был для него божественен, сокровенен. Ничто не может цениться тобой столь сильно, как то, что возвысило тебя. Ты начинаешь относиться к этому чему-то как к какому-то волшебству. Как к чему-то, что не могут познать другие, ведь именно для тебя это стало чем-то особенным… Лошади… Никто, кроме Куроды из дома Ёритомо, не должен торговать лошадьми самого высокого уровня.

Поэтому недолго думая Курода заказал нерадивого конкурента банде разбойников, орудующих неподалёку от Осаки. Разумеется, это не было чем-то особенным – к помощи лихих молодцов прибегали и самураи и даже крупные даймё, не говоря про тех, кто не кичился своей честью перед всеми остальными. Для торговцев из гильдии это был обычный процесс устранения конкурентов, а потому дела с разбойниками велись через несколько посредников, чтобы нельзя было уловить никакой связи с заказчиком. Хотя, видимо, в этот раз кто-то проболтался.

– Имя Кеншин ни о чём тебе не говорит? – спросил монах, глаза которого стали в чём-то даже злобными.

Имя-то ещё как говорило само за себя. Именно так и звали того самого торговца, которого заказал Курода. Там всё прошло гладко: никто не убежал, никаких свидетелей. Он точно знал это. И прошло с того момента уже полтора месяца – узнай об этом кто-то из администрации даймё, и всё давно было бы кончено. Но нет. Всё наоборот. Дела только наладились, и Курода получил обратно своих «старых» клиентов в полном объёме.

– Я не понимаю, о чём Вы, настоятель. – это единственное, что пришло ему на ум. Просто сделать вид, что он тут ни при чём… Да и вообще, откуда ему знать, что происходит в десятках ри (японская мера длины, равная примерно 4 километрам – примечание автора) отсюда.

– Может, стоит намекнуть тогда об этом Исиде Мицунари? (Мицунари был вассалом Оды Нобунаги и получил от него провинцию Оми в управление после разгрома Одой храма Энряку-дзи в 1571 году – примечание автора). – ехидно спросил монах. Его глаза казались полностью чёрными, хотя ещё минуту назад Курода отчётливо видел в них зрачки.

– Я не понимаю! – Курода начинал чувствовать себя беспомощным. – Что Вы хотите от меня? Я ведь достаточно плачу!

– Ты платишь, потому что хочешь получить влияние. Влияние, которого у тебя не будет, пока ты не будешь платить с удовольствием. – голос монаха стал каким-то удивительно странным и угрожающим, хотя звучал совсем не громко. – О подачках ты мог надеяться, когда платил храму Энряку-дзи. Они любили всё делать за деньги, а не потому что им это надо… Для нас деньги – это лишь мерило преданности, и не более того… Думаешь, нам так уж важно собирать эти железки? Это людям важны железки, а нам важны люди. Мысли людей. Их души…

Куроду передёрнуло. Он понятия не имел, что от него сейчас попросят, но уже понимал, что не в состоянии будет выплатить эту цену. Он ведь привык покупать то, что у ему надо, а не откупаться. Даже даймё, которые вечно требовали от него всё больше и больше, не казались ему теми, от кого он откупается. Он платил за то, чтобы трогали не его, а его конкурентов, которые не в состоянии заплатить. Это совсем другое. И так было и с кланом Роккаку, и с кланом Ода, который его победил… Тот человек, что сидел сейчас перед ним, явно хотел, чтобы от него откупились. И именно за этим он пришёл.

– Что Вы хотите от меня? – сипло спросил Курода.

– Сделать из тебя того, кто заслуживает нечто бОльшего, чем просто зарабатывать на торгах и трястись каждый день при виде очередного самурая. – голос монаха стал поспокойнее, хотя тон при этом оставался весьма зловещим. – Скажи это. Скажи, что хочешь бОльшего, и я увижу, насколько ты сказал это честно.

Бывают такие моменты, когда кто-то доводит тебя до такой точки за несколько минут, при том, что ты шёл к ней годы. Курода ведь правда хотел бОльшего. Он хотел уважения, он хотел, чтобы его ценили. Чтобы люди восторгались тем, как он умеет что-то организовывать, создавать новое, держаться за свои позиции, идти к цели. Он хотел эту девушку из самурайского рода себе в жёны, понимая, что так он сможет хотя бы отчасти всё это получить, перестав быть частью низшего сословия Японии. Он хотел поменять многое и долго шёл к этому, держа это глубоко у себя внутри, потому что прекрасно знал, как легко может снести ему голову любой самурай, что встретится на пути и решит, что его чем-то оскорбили.

– Я… – Курода сглотнул и прочистил горло. – Я хочу бОльшего, настоятель.

– Другое дело. Это слова настоящего мужчины, а не того, кто швыряется золотыми и серебряными железками во все стороны. А то вижу, как бы твоё внутренне одиночество не привело к тому, чтобы у тебя в доме завёлся Хитори-муси (мифическое существо в виде червя по преданиям, заводившееся в домах одиноких людей – примечание автора).

– Нет, что Вы! Ещё тоже не хватало!

– Что ты знаешь о демонах, хозяин дома? – спросил монах, и стало заметно, как его глаза снова стали прежними, показав карие зрачки.

– Я знаю, что как-то Хакутаку (белый тигр с лицом человека – примечание автора) пришёл к императору и поведал ему о том, что в Японии находится 11520 разных демонов. – Курода гордился своей памятью и способностью считать, так что подобная фраза даже несколько воодушевила его.

– И ты веришь в это? Что демонов ровно такое число?

– Вряд ли Хакутаку стал бы обманывать императора.

– Да, но ты веришь в то, что сейчас в Японии такое количество демонов?

– Думаю… – Курода задумался над этим вопросом первый раз и похоже, что сразу нашёл правильный ответ. – Что такое число демонов было на тот момент, когда Хакутаку говорил об этом.

– Соображаешь… Это похвально… И как ты думаешь, со временем стало их меньше или больше?

– Думаю, что меньше. – Курода подумал о том, что нечто подобное должно только уменьшаться, иначе бы в Японии не нашлось бы места для человека.

– Верно… Потому что слабаков мы просто убираем. Тебе ведь хорошо известно, что такое вовремя убирать с дороги слабаков? – монах даже немного улыбнулся, слегка обнажив жёлтые зубы.

Он всё знает про него и про его планы. Непонятно откуда. Ведь Курода никому об этом не рассказывал. Какие-то крупицы знали разные его люди, которые были не связаны друг с другом. Соединить концы с концами было невозможно, но, очевидно, что именно это настоятель и сделал. Он знал всё. Абсолютно всё. И то, что при этом он ещё и читал мысли и желания, пугало ещё больше. Это не человек. Это что-то другое.

Курода сглотнул:

– Хорошо известно.

– Ну вот. Способы, какими мы убираем слабаков, не сильно отличаются от твоих… Мы это делаем чужими руками. Хотя иногда получается, что демон выдерживает. Справляется со своими трудностями и становится только сильнее. Как это сделала Киёхиме. Ты ведь хорошо знаешь, кто такая Киёхиме?

Курода отлично помнил эту легенду. Про девушку, которая влюбилась в монаха, что остановился на ночь в доме её родителей. Она влюбилась в него и предлагала жить вместе до конца их дней, но монах отказался, сославшись на свои обеты, а на следующее утро сбежал, даже не попрощавшись. Разбитое сердце девушки не дало ей покоя, и она бросилась в погоню, очень быстро начиная ненавидеть свою любовь. Эта ненависть за считанные часы превратила её в огромную змею и, настигнув монаха уже в храме, она задушила его в своих объятиях насмерть, а затем сожгла сам храм своим гневом.

– Да, я знаю Киёхиме. – ответил Курода.

– Так вот, мы всё думали, что демон, живущий за счёт ненависти не жизнеспособен, потому что ненависть испепеляет изнутри своего носителя, но Киёхиме научилась контролировать это в себе путём передачи своей ненависти другим… Поистине удивительное открытие. – настоятель почтительно помотал головой. – И вместо того, чтобы погибнуть от наших испытаний, она стала ещё сильнее.

Курода хотел увидеть в этом какой-то смысл, но происходящее продолжало его пугать. Ещё каких-то полчаса назад он сидел довольный и размышлял о своё будущем, которое несмотря на ряд трудностей, казалось ему очень даже перспективным, а теперь перед ним сидел не совсем даже человек и только и делал, что говорил одними загадками.

– А вот Ханъя совсем не выдержала… Ты слышал эту легенду про женщину, что ревновала своего мужа настолько сильно, что превратилась из-за этого в демона… Так вот, она даже первое испытание не прошла. Так сильно цеплялась постоянно за своё прошлое, что не смогла даже толику времени видеть перед собой то настоящее, что представляло для неё опасность… Так что теперь вот Ханъя среди нас нет. И об этом люди не знают… Зато знают, что, например, уже нет Юки-онна. Так ведь? – монах задавал вопрос, буквально показывая, что и так знает на него ответ.

– Так. – кивнул Курода. Все в Японии знали демона Юки-онна, снежную женщину, которую можно было встретить в горах во время бури. Как-то ей повстречался юноша, которого она пощадила, но попросила никому не рассказывать о ней. Но юноша нарушил своё обещание, и больше про Юки-онна никто не слышал. Хотя все посчитали, что она просто ушла в другие землю, может, даже к айнам (к концу 16-о века племена айнов проживали в основном на острове Хонсю – примечание автора).

– Есть ещё правда такие как Каппа, который сам любит устраивать себе испытания… Мы даже не знаем, становится он от этого сильнее или слабее, но всем хорошо известно, что это его не убивает. Как ты думаешь, то, что не убивает делает нас сильнее? – спросил монах.

Курода знал и этого персонажа. Правда, Каппа был духом, а не демоном. В виде человека с панцирем черепахи и чашей с водой на голове. Легенда гласила, что если ему поклониться, то он поклонится в ответ и прольёт на себя воду, которая остудит его до такой степени, что он отстанет от своей жертвы. Куроде всегда казалось, что в этой истории какой-то подвох, а теперь, когда он услышал подобное изложение из уст монаха, сомнения в подвохе у него и вовсе пропали.

– Думаю, что если речь про то, что нас действительно желает убить, то оно нас просто убивает. Не получилось сегодня, значит оно сделает это завтра. – Куроде не хотелось показывать, что он боится, но голос при этом у него дрожал. – Если играть с огнём, то когда-нибудь он тебя точно обожжёт. Но человеческая натура такова, что хочется считать это не дуростью, а силой.