Read the book: «Археология души»

Font:

Археология души

Я о себе – по снегу мелом:
Однообразен и пушист…
Но иногда, пусть неумело,
Берусь за муторное дело —
Археологию души.
Вот, щёткой памяти сметая
Налёт с мальчишеской любви,
Вдруг обнаружу, задыхаясь:
Та девочка была… святая…
Хоть и невзрачная на вид.
Корплю над счастья черепками —
Несовместимы черепки:
То упираются боками,
То крошится до пыли камень —
До пыли, но не до муки…
Копаю дружбу, толщу раня, —
За мезолитом неолит:
Слой самый-самый чистый – ранний,
Чем глубже, тем она сохранней,
И даже мёртвая – болит.
А ближе – глина, перегнои
Культурно-мусорных слоёв,
И хламу этому виною
Полвека, прожитые мною…
Как не воскликнуть: «Ё-моё!»?
Как не взреветь медведем белым
В капкане собственной души?
С раскопок прочь! И первым делом —
Пишу себя по снегу мелом:
Благообразен и пушист.

Впаденье в юность

Открою мятую тетрадь —
Копилку плачей…
А мне тотчас: «Эх, зря опять
Ты плакать начал.
Остатки рифмовой трухи —
В корзину бросить!
Ну разве можно на стихи
Растратить осень?»

Но снова просится перо
В объятья пальцев.
«Да ты, похоже, нездоров —
В сосудах кальций,
Пора остыть от чепухи,
Впустить усталость.
Ну разве можно на стихи
Потратить старость?

Друзья советуют – молчи! —
К кому ни сунусь.
Диагноз ставят мне врачи:
«Впаденье в юность» —
И с панацеей пристают,
Смеясь украдкой.
И я смеюсь. И достаю
Свою тетрадку…

«Отринув богословские клише…»

Отринув богословские клише,
Я понимаю – именно сегодня! —
Что Он сказал, селясь в моей душе,
Но больше – недосказанность Господню.
Пусть не покажется смешным
Несказанного пониманье:
Ещё не встреча, не соитье с Ним,
А только приглашенье на свиданье
В таинственные Божьи закрома —
Они за самым дальним залом,
За гранью чувства и ума…
А где – увы! – недосказал Он.

«Как горошина в стручке…»

Зерно пшеничное, чтоб жить, должно… умереть…
Ин. 12:24

Как горошина в стручке,
Как зерно в метёлке злака,
Я болтаюсь на крючке
Вопросительного знака.

Вижу счастье через грусть —
Созревать в Господне лето.
Я вопросами томлюсь,
Только нет на них ответа!

Давит, гнобит темнота,
На просвет – Господне вето.
Кто я? Где? Зачем? Когда?
Нет ответа! Нет ответа…

А ведь он, похоже, прост:
Чтоб внимать ответов гимнам
И пойти душою в рост,
Нужно вызреть и… погибнуть…

Вопрос

Бредём в тумане и дыму,
Горбатясь от проблем,
Вопросом бредим: «Почему?» —
А нужно бы – «Зачем?»

Наш путь – то лес, то гор гряда,
Вожак и слеп, и нем,
Не спрашивай его: «Куда?» —
Себя спроси: «Зачем?»

Толпа неверов и зевак
У проходной в Эдем:
Войти! Но непонятно – как?
А надо б знать – зачем?

Да, снова Он придёт сюда
На страх – иль радость? – всем.
И вертится вопрос: «Когда?» —
Но нужно ведь – «Зачем?»

Нам мнится – мир открыт и прост,
Но уж пять тысяч лет
Мы – на незаданный вопрос
Ненайденный ответ…

«Я уеду… ненадолго…»

Я уеду… ненадолго
В рай, по предсказанью Ванги,
Жить в заоблачной яранге.
Там текут Ока и Волга,
Но небесные, как Ганги.
По себе оставлю память
В банке с травяным бальзамом,
В банке – незакрытым займом,
А серьёзно – между нами —
За окошком птичьим гамом.

Я уеду ненадолго
В царство славного Борея,
Где стихи, как птицы, реют
Над Окою и над Волгой…
Правда – внук мой постареет.
Лишь бы помнил он, что значит
Мамы отчество родное,
И тогда таким же мною,
Его внучкой снова зачат,
Буду летом под луною.

Я уеду ненадолго,
Может, лет всего на двести.
А потом мы в этом месте —
Между рек – Окой и Волгой —
Соберёмся снова вместе.
Так когда-то постарались
Те, чьи буквы на могиле
Еле видно из-под пыли —
И ведь здесь же мы собрались
И так долго вместе жили…

Я уеду ненадолго…

«Увы, не постарели…»

Б. Корнилову, П. Васильеву и иже с ними…

Мы, может, постареем
И будем стариками…
Б. Корнилов

Увы, не постарели,
Не стали стариками,
Вдруг оборвались трели,
Но не в огне боёв.
Где ж певчий чиж? Расстрелян.
Где ж певчий дрозд? Расстрелян.
Вот так – коса на камень —
И нету соловьев.

Где осень песнопевца —
Октябрь, ноябрь, декабрь?
Они ушли в апреле,
Лишь встали на крыло.
Ах, если бы да кабы…
Да вот – один расстрелян,
И вот – другой расстрелян,
В ту ночь на самом деле,
Увы – не рассвело.

Жизнь соловьев простая,
И дело их простое.
Но – не летают в стае
И в стае не поют,
Их песнь не знает тленья,
Как их душа – покоя.
За это преступленье
Из соловьёв жаркое
Тиранам подают.

Любовники Эвтерпы,
Певцы и менестрели!
Вы, барды и поэты,
Любимцы палачей,
Где певчий чиж? Расстрелян.
Где певчий дрозд? Расстрелян.
Как не хватает света
В чернильнице ночей!

На плахе ли, в костре ли
Мечта горит веками,
Подбрасывает хворост
В огонь непевчий клёст.
Не стали стариками,
Увы – не постарели,

А время – Уроборос —
Заглатывает хвост…

«У чистой Правды трудная судьба…»

У чистой Правды трудная судьба:
Без панциря и броненосной шкуры,
Она перед любой шпаной слаба,
Как говорят – де-факто и де-юре.

Обман, предательство, ухмылочка, оскал,
Капкан, подножка, сон, дурман, отрава…
У лжи такой огромный арсенал,
А у чистюли-Правды – только правда.

Смакуя грязь, глумится сволота
Над немощью бескомпромиссных судей.
А у неё всего лишь чистота
Из всех оборонительных орудий.

И никакого права на ответ
Зеркальный – гадостью на гадость —
У Правды сроду не было и нет,
И даже помышлять о том не надо,

Ведь не спасёт тогда на рифах рафт
От погруженья в лживую пучину,
Знай: ложь исконно состоит из правд,
Примеривших продажную личину —

Для пользы дела – вора, подлеца —
Мол, я потом вернусь к отцовской вере.
Но маска не сдирается с лица
У тех, кто хоть на миг её примерил.
Так что труби «внимание», труба,
Опять к неравному готовься бою.
У чистой Правды трудная судьба,
Но правда – счастье – жить такой судьбою.

Клесты

Эта сказка простая:
Был попасть не готов
Я в непевчую стаю
Кривоклювых клестов.
Это ж хуже, чем в волчью,
С теми – хищная сыть! —
Можно полною мочью
Хоть не петь, так повыть!
«Появившимся в стужу
Деруна-января
Певчий голос не нужен, —
Так о нас говорят. —
Вы и ноты забыли,
И убог ваш кондак.
Просмолённые крылья
Не похожи на фрак.
Здесь своих паваротти
Ловят в певчую сеть…
А таким криворотым
Не позволено петь.
Вечно в соснах да елях,
Ваши шишки пусты…»

А когда полетели,
Вдруг запели клесты…

Золотая антилопа

Изнывая от жажды,
Задыхаясь в дыму,
Угодил я однажды
В золочёную тьму.
Мне казалась прозрачной,
Яркой, ярче, чем день,
Как синоним удачи —
Золочёная темь.
Завелись в поддиванье
Золотые клопы,
Не мешала дыханью
Золочёная пыль.
И вальяжен, и весел,
В позолоченной тьме
Вор сидел. В мерседесе.
(Хотя должен – в тюрьме.)
Корешки золотые
У нечитанных книг.
Корешки и понты их —
То банкет, то пикник.
Жизнь летела – год за день,
Все сыты и бухи.
В золотые тетради
Не просились стихи.
Даже временем поздним
Так роскошно темно!
(Небо не было звёздным,
Было в блёстках оно.)
Аметистовой пробы
С тех небес златопад.
На расчистку сугробов
Не хватало лопат.
Ещё чуть – и утоп бы.
Но случайная тень
Золотой антилопы
Вдруг прорезала темь…

«Дворы души пусты…»

Дворы души пусты.
У переулков – кома.
И листья, и листы
Исчерканные – комом.
Пусты дворы души —
Последний кустик высох.
Пиши иль не пиши —
Ни голубя, ни крысы…
Внутри – молчанью гимн,
И тот почти неслышим.
Какой-нибудь йогин
Назвал бы знаком свыше
Безмолвье естества.
По разуменью йога,
В безмолвье естества
Слышнее голос Бога,
Щедрей его дары…
А у меня, коллега,
Пусты души дворы,
Ни мусора, ни снега…

«Твой голос раздавлен дождём и грозой…»

Твой голос раздавлен дождём и грозой,
А хочешь, чтоб небо тебя услыхало,
Так песни ты вместе с другими запой,
Одной песни – мало!

Судьба обожает играть в карамболь.
Чтоб тайны свои божество показало,
Попробуй чужую почувствовать боль,
Своей боли – мало.

Уходят в Великую Даль поезда.
А чтобы успеть добежать до вокзала,
Прибавь из прочитанных книжек года,
Одной жизни – мало!

«Мне трижды Бог откладывал расчёт…»

Мне трижды Бог откладывал расчёт.
Визжали тормоза, в стволах ржавели пули,
А третий раз старуху обманули,
Когда совсем уж было прерванный полёт
Из мёртвой тьмы обратно завернули.

«Когда б ты знал, как в твой пустой кувшин
Через судеб искрошенные ветки
Твой дух цедил я из мильона предков,
Ты б выплеснуть живое не спешил,
Тупой сорокалетний малолетка!

Когда б ещё за Родину в бою,
Когда бы жизнь за жизнь, когда б на благо,
Слепым – за свет иль сохнущим – за влагу
Ты б встал у этой жизни на краю —
Глядишь, и прокатило б за отвагу.

А так, не за понюшку табака,
Сгубить тебе доверенную душу,
Ещё кичась: “Смотрите, я не трушу!” —
Есть самый первый признак слабака
Из блохами потраченного плюша.

Ты предкам и потомкам – всем! – должник
Пожизненно, а мне ещё посмертно.
А чтоб не тормозить в мирах инертных,
Возьми себе в пример ручей или родник…»

Так после трёх отложенных смертей,
На прошлое чумное без оглядки,
Я мудро зажил.
На шестом десятке…

«Который день душа молчит…»

Который день душа молчит —
В анабиозе?
Стихи мои – мои врачи —
Завязли в прозе.

Ни при луне, ни на заре
Нет вдохновенья!
А может, душу – в лазарет
За онеменье?

«Беда, – друзья спросить спешат, —
Случилась, что ли?»
Случилась, милые: душа
Не чует боли.

Как будто нет её – мираж…
«Не спятил ты ли?
Для йога – высший пилотаж
В душевном штиле!

Ведь знаешь, что у мудреца —
Хоть зло, хоть войны,
Хоть полмгновенья до конца,
Душа – спокойна!

Попасть на вечности пути —
Проходик узкий!
С душой лохматой не пройти!..»

Но я-то русский!

Я страшной хворью занемог —
Души не чую!
На перепутье трёх дорог
Мечту линчую.

Опустошён – ни по одной
Пройти не тянет.
Душа, пожалуйста, заной,
Хотя б по пьяни!

Друзьям отвечу – без обид! —
Что точно знаю:
Душа здоровая – болит,
Молчит – больная…

«Был нищ, когда я был богат…»

Был нищ, когда я был богат:
Ни строчки, ни любви, ни книги…
Был принят я в чемпионат
По наживанью каменных палат
Под зависть к проходимцам высшей лиги.

Был нищ, когда я был богат:
Ни книги, ни любви, ни строчки…
Как папуас, был побрякушкам рад —
Иконостас подарков и наград…
И без отца взрослеющие дочки.

Был нищ, когда я был богат:
Ни строчки, ни любви, ни книги…
В своих родных пенатах – конокрад,
В букетах дружбы – корысть, лесть и блат,
А по карманам – фиги, фиги, фиги…

Был нищ, когда я был богат:
Ни книги, ни любви, ни строчки…
И, будто вражьей армии солдат,
Я бил своих, чужих… ну, всех подряд
Из долговременной, казалось, точки.

Был нищ, когда я был богат:
Ни строчки, ни любви, ни книги…
Как сказочна была б дорога в ад,
Когда б не мамин обречённый взгляд
Да пьянства беспробудного вериги.

Но, видимо, не на плохом счету
У Бога был… или рождён в сорочке?
Был жёстко вырван прямо на лету
Из этого пике, из штопора, из бочки.

Лишь иногда, как бред кошмарной ночки,
Вдруг вспомню золотую нищету —
Ни книги, ни любви, ни строчки…