Read the book: «Приключение»

Хи-аш

Мы заключенные. На самом деле мы дети заключенных, но разница небольшая, потому что мы живем в тюрьме, выхода из которой нет, – вокруг космос. Это космический корабль, летящий на планету-тюрьму, так нам говорят, но когда он прилетит, просто неизвестно. Мы рождаемся в неволе и родивших нас не видим никогда, о них можно только гадать. Иногда удается увидеть казнь – старшего или старшую выкидывают в космос, показывая нам, что выхода нет.

Едва открыв глаза, мы видим Хи-аш, что становится нам мамой. Она заботится, кормит, учит говорить и читать. Еще чему-нибудь учит, если повезет, но вся наша жизнь – маленькое пространство, ограниченное решетками. Затем ей приходит время цикла размножения, и она исчезает навсегда. Как происходит размножение, мы тоже знаем… Самку и самца запирают в железном кубе на три смены еды. И если они не размножаются там, то становится очень больно. Зачем нужно нас размножать, я не понимаю, и моя Хи-аш тоже не понимала. Но лишние вопросы я задавать не спешу – в лучшем случае сделают больно.

Вчера забрали мою Хи-аш. И я, и сестра по клетке не хотели ее отдавать злым тюремщикам, поэтому сегодня я могу только лежать, даже скулить сил нет, а моя сестра по клетке навеки исчезла. Тюремщики настолько страшные, что у меня даже слов нет, чтобы их описать. Страшнее их нет ничего.

– Завтра ты станешь Хи-аш, – слышу я равнодушный голос, за которым легко может последовать раздирающая внутренности боль, но сейчас отчего-то не следует.

Едва придя в себя от внезапно обуявшего меня при звуках этого голоса ужаса, я ползу к питальнику – это две свисающие штуки, их нужно сосать, чтобы получить жидкую пищу или воду. Завтра мне принесут маленьких – одного или двух, обычно самок, потому что куда деваются самцы, я не знаю. Они вырастут до моих теперешних размеров, а потом я исчезну из их жизни. Наверное, мою Хи-аш увели на размножение, за которым совершенно точно следует космос.

Я тихо напеваю песенку, которую пела моя Хи-аш, оплакивая ее. Ведь она была всем в моей ставшей такой пустой и холодной жизни. Даже имя она дала мне – Ша-а… Но теперь ее больше не будет, а я стану заботиться о маленьких, пока не настанет последний миг, полный боли и холода. Мне не страшно уже, ведь я смирилась: все так живут, кроме надзирателей, но они просто жуткие по сути своей, поэтому я безучастно жду.

Проходят миги тишины, и вот из соседних рядов слышится плач, затем громкий крик, и приходят они – надзиратели. Мне хочется спрятаться, исчезнуть, но это невозможно – некуда здесь исчезать, поэтому надо принять свою судьбу. Но сегодня, кажется, не по мою душу, хотя кто-то и пострадает, они иначе не умеют.

Заняться здесь особо нечем, но у меня есть камешки и палочки, которыми меня Хи-аш считать учила, а еще можно почитать оставшееся от нее письмо. Она знала, что так однажды случится, и написала мне письмо, которое почему-то не забирают надзиратели. Они сами приносят стило и дощечки, чтобы на них писать. Зачем-то им нужно, чтобы мы умели читать и писать, я, правда, не задумываюсь о том, зачем. Какая разница?

Моя Хи-аш не знала, почему мы здесь и в чем провинились, потому что за столько поколений всё уже забылось, и только надзиратели остаются прежними, хотя я не понимаю, как им это удается. Наверное, они действительно бессмертные. Но думать об этом мне не хочется, мне спрятаться хочется, чтобы не ожидать каждую минуту боли, но это невозможно. Хи-аш говорила, в давние времена были бунты, но о тех временах даже не осталось памяти. И вот от нее самой у меня остались только две дощечки с написанным ее рукой письмом.

Тихо всхлипнув, чтобы не накликать, я вчитываюсь, узнавая руку той, кого больше никогда не увижу…

«Здравствуй, малышка. Сегодня я узнала, что совсем скоро меня заберут. Не плачь, моя хорошая, ты сильная, ты справишься, я верю в это. Ты была всегда моей радостью, очень послушной и умненькой, поэтому запомни, что я тебе напишу, и уничтожь табличку».

Ой, моя Хи-аш хранила Тайну. Правда, у нее не было возможности воспользоваться ею, но она пишет: если я смогу оказаться вне решетки, у меня тогда будет маленький шанс спастись. Наверное, это одна из легенд, которые передаются из поколения в поколение. Именно поэтому я внимательно читаю, запоминая каждое слово. Легенда, конечно, невероятная – чтобы сделать описанное, мне нужно оказаться вне блоков клеток, а это нереально.

Хи-аш написала, что за блоками клеток, в темном коридоре, есть Большая Синяя Кнопка, и если на нее нажать – откроется просторная комната, в которой нет клеток. И вот там есть волшебство, которое сможет унести меня прочь от тюрьмы. Больше не будет надзирателей и боли тоже. Хи-аш называла это «сказка», то есть такая легенда, которая совсем никогда не может быть правдой, но я все равно буду надеяться и, когда придет срок, передам это знание малышам. Может быть, однажды они смогут оказаться вне блока и найдут свою свободу.

Еще Хи-аш написала, что малышей нельзя бить, и рассказала, как именно о них надо заботиться, потому что у нас это, конечно, инстинкт, но… Если малыш заболеет, ему никто, кроме меня, не поможет. Я знаю все это, разумеется, но Хи-аш не зря написала, так что не менее внимательно читаю все-все написанное ею.

На душе очень пусто, поэтому я просто укладываюсь спать, чтобы во сне увидеть мою Хи-аш. Теперь я ее только во сне смогу видеть. А потом отправлюсь вслед за ней, потому что так было и будет всегда. Легенда, которую она мне написала, вдруг дала мне смысл жить. Жить для того, чтобы однажды нажать Большую Синюю Кнопку. И тогда неведомая сила унесет меня прочь от надсмотрщиков, от боли и ожидания конца. Пусть это только «сказка», пусть! Но теперь мне есть для чего жить, я обрела надежду.

Как мало, оказывается, нужно для того, чтобы обрести толику тепла внутри. И хоть я знаю, что описанное невозможно, вот просто совсем, но родившаяся внутри меня надежда заставляет верить. Наверное, мне просто нужно во что-то верить? Еще можно иногда поговорить с соседскими Хи-аш, когда маленькие появятся, потому что сейчас все соседские клетки пусты. Я не помню, кто был в них, когда еще была жива моя Хи-аш, но сейчас они совершенно точно пусты, и это очень плакательно. Плакать, впрочем, нельзя, потому что за плач без причины она сразу же может появиться.

***

Я держу в руках еще не открывшую даже глаза малышку, она только чуть попискивает, еще не зная, что родительницы больше не будет. Маленькая Си ищет губами еду, поэтому я подношу ее поближе к питальнику. Она сразу же присасывается, а я смотрю на нее, и кажется она мне родной. Поэтому я называю ее Си, что означает – близкая, своя. Какая она хорошенькая, еще не знающая, что такое боль, надзиратели и тоска по свободе. Вот и стала я Хи-аш…

В соседней клетке вдруг появляется еще одна, такая же, как и я. Ее приволакивают за шею, грубо бросая внутрь. Она пока не шевелится, значит, малыш появится позже. Я же, увидев надзирателя, закрываю собой Си, сжимаясь от предчувствия боли, но ее почему-то не следует.

Хнычет маленькая Си, поэтому я ее укачиваю в руках, и она засыпает. Теперь у меня точно есть смысл жизни – сохранить малышку, подарить ей мою заботу и ласку, как дарили и мне. Вот скоро она откроет свои глазки, чтобы увидеть мир, в котором нет ничего хорошего. Мир, ограниченный решетками… Как бы я хотела, чтобы она смогла быть радостной, но это не в моих силах. Инстинкт заставляет меня защищать ее, но даже если бы его не было… Ой, проснулась!

– Здравствуй, маленькая Си, – негромко говорю я уже своей малышке. – Здравствуй, чудо мое!

Глазки у нее необыкновенные просто, они становятся очень большими в этот момент, ведь малютка осознает близкое существо. Первое, увиденное ею. На самом деле, это неправильно – глаза открываются в пустоте и тишине, потом уже приходит надзиратель, принося первую боль. Интересно, почему с нею все иначе? Я не буду мучить свою Си и боли ей не принесу. Злые надзиратели не могут этого не понимать…

Хи-аш говорила, что если в момент открытия глаз увидеть маму, то без нее уже не сможешь жить. Может быть, надзиратели решили это проверить, ведь что им жизнь моей Си? Я не знаю, но сейчас забочусь о ней так, как мне показывала Хи-аш, и моя малышка улыбается. Так ярко улыбается, как будто свет включили. Я понимаю – все на свете сделаю, чтобы ее не коснулась плеть надзирателя.

Первые смены еды малыши развиваются быстро. Очень скоро маленькая Си начинает понемногу ходить, а затем и повторять за мной разные слова. Я знаю, что нужно делать, чтобы ей было проще начать говорить, поэтому время заполняется заботой о малышке. Она вполне ожидаемо очень любит находиться в моих руках, а еще играть. Я закрываю Си собой, стоит только появиться надзирателю, но они не стремятся ее ударить или помучить, что необыкновенно, конечно.

Спустя три по девять смен пищи Си произносит свое первое слово. И это слово вовсе не Хи-аш, она зовет меня «мамой». У каждого из нас есть генетическая память, ее важно правильно пробудить, но, кажется, у Си она проснулась необычно, ведь я же не мама… или все-таки? Пусть зовет мамой, раз ей так комфортно, ведь все равно никого больше у моей малышки нет, да и не будет никогда.

– Ма-ма, ку-шать, – по слогам, неуверенно еще произносит моя Си.

– Ну, давай покушаем, – улыбаюсь я ей. – Пойдем…

Малышкам надо больше двигаться. Они маленькие, поэтому клетка им кажется большой. Я помогаю своей Си побольше двигаться, и она улыбается. А вот соседка моя так и не встала. Когда пришли надзиратели, она все так же лежала, поэтому ее забрали, утянув за ногу. Наверное, она просто не смогла перенести разлуку со своей Хи-аш. Такое иногда бывает, и ничем тут не поможешь.

Малышка Си любит кататься по мне, она весело смеется, но я не даю надзирателям приблизиться к ней. Оскаливаюсь и предупреждаю их звуками, при этом они почему-то не приносят боль. Наверное, у надзирателей это новая игра, ведь они не могут иначе. Они мучают нас, играя с нами, и, когда приходит срок, просто убивают.

Спустя еще два таких срока я понимаю: надо учить малышку чтению и письму. Но тут звучит сообщение о казни. Как бы я не хотела, чтобы малышка видела это, но меня не спросят. На потолке проступают изображения тех, кого сегодня не станет. Это еще одна игра надзирателей. Сама казнь тоже будет на потолке показываться. Я закрываю глаза моей Си, не давая рассмотреть потолок, а сама бросаю взгляд вверх и застываю.

Слезы сами просятся наружу, но я держусь, ведь если Си увидит – испугается малышка моя. А я все смотрю на потолок, с которого на меня глядят полные муки глаза моей Хи-аш. Той, что дарила мне тепло, согревала мою душу и старалась отвести беду. Жуткие в своей жестокости надзиратели хотят уничтожить меня. Почти замученная – я же вижу – моя Хи-аш смотрит на меня с потолка. Если бы не малышка, я бы выла сейчас от внутренней боли, но при Си нельзя.

Я обнимаю свою маленькую, молясь холодному пространству, чтобы Хи-аш мучилась недолго. Прижав к себе тельце Си, я закрываю глаза, чтобы не видеть, как вытолкнут в равнодушный космос ту, что была для меня всем миром. Если я когда-нибудь смогу оказаться за блоком решеток, то сделаю все, чтобы уничтожить надзирателей.

В клетку врываются они, и приходит боль, но я молчу. Закрывая собой своего ребенка, я молчу, терпя эту боль. Тихо пищит от страха Си, вздрагивает от разрядов мое тело, но даже на грани сознания я защищаю ее. В этот миг надзиратели исчезают, позволяя мне перевести дух. Я все так же сижу в углу, закрывая собой свою Си, но боли не становится больше, а та, что есть – она пройдет.

Наверное, надзирателям не понравилось, что я не хочу смотреть на смерть своей Хи-аш. А может быть, им просто хотелось меня избить, ведь они звери. Дикие, не умеющие говорить и понимать звери. И хотя я в полной их власти, мою малышку буду защищать до последнего. Мою Си, мою… дочь? Да, инстинкт говорит мне, что нет никого ближе и важнее на свете, чем она, значит, я поступаю правильно.

– Не надо бояться, маленькая, – успокаиваю я малышку. – Все уже закончилось.

– Страшные очень… – признается она мне, показывая полную «активацию», как это называла моя Хи-аш, генетической памяти.

– Мама не даст в обиду, – улыбаюсь я ей, хотя хочется плакать.

Нельзя мне плакать, раз я «мама». Для маленькой Си плачущая мама будет катастрофой. Именно поэтому я держусь, оплакивая свою Хи-аш где-то внутри себя, куда никто не может заглянуть и где по-прежнему сидит маленькая Ша, отчаянно пугающаяся любого надзирателя или похожего на него существа.

Решение

Василий

Мама сегодня летит в экспедицию, а мы с Ладушкой – на практику. Первая самостоятельная практика у нас, потому что основной школьный цикл закончили. Впереди углубленный и специальный, так что шесть циклов еще у нас школа, не меньше, а вот сейчас обзорная практика – на звездном разведчике пойдем. Лада у меня эмпат сильный, а я интуит, это у меня от мамы. И вдвоем нам очень комфортно.

Мой дар меня ведет правильным путем, тем более что ошибиться сложно: наш корабль рядом с маминым стоит, ну и еще некоторое количество кораблей теснятся вокруг. Главная База Флота – огромная станция, на орбите Гармонии болтается, мама же идет на своем «Марсе» в сопровождении «Юпитера» – потому что мало ли что, вдруг десант понадобится? Несмотря на то, что экспедиция у нее необыкновенная, я за нее спокоен – не отпустили бы ее, если бы беду чувствовали.

– Наш орбитальный, – киваю я Ладе на отобус с яркой синей полосой.

– Точно, – улыбается она, прижимаясь ко мне. – Иногда боязно, но с тобой ничего не страшно.

Это моя хорошая еще иногда людей пугается, сильно ее в детстве напугали. Правда, деда обещает: все наладится и о плохом думать не надо. Ну, понадеемся, потому что, если нет, надо будет уже серьезно думать с докторами. Не должна Ладушка уже пугаться, но иногда накатывает на нее совершенно неожиданно, вот как сейчас. Я успокаиваю ее, проходя в отобус, и усаживаю любимую у окна.

Несмотря на то, что нам по двенадцать, она моя любимая, и я ее. У нас просто так получилось, поэтому взрослые и не возражают, а мне важно, чтобы Лада улыбалась, вот и все. Деда говорит, и не такое на свете бывает, так что много размышлять не надо, а надо нам думать об учебе, играх и друг о друге. Вот когда вырастем, тогда и решим – игра это или нет.

Отобус медленно поднимается на орбиту, я уже и хорошо знакомый мне «Марс» вижу, а рядом с ним, кажется, еще один такой же, по крайней мере, обводы очень похожи. Любопытно будет изнутри сравнить, конечно, но пока у меня Лада, которой грустится. Почему любимой может быть грустно, я знаю, мне мама все объяснила. Регулирующий прибор начнет работу после первого раза, точнее, во время его, поэтому, вероятно, неделька до этого будет не очень веселой. Так что я, как мне кажется, готов.

На причальной платформе людей множество – легко можно потеряться, поэтому я доверяюсь своему дару, двигаясь с Ладой сквозь это море. Нам на другой конец порта нужно, где причальные галереи больших кораблей располагаются. Моя милая зажмуривается, отчего веду ее я, что для меня вполне привычно – слишком много людей, так бывает.

Надо будет после практики мою хорошую еще раз врачам показать на всякий случай, а то от таких стрессов сердечко расстроиться может, а это нам совсем не надо. Вот и галерея, кстати. Лада, что характерно, идет с закрытыми глазами, мне глазеть по сторонам тоже некогда, а ведет меня никогда не ошибающееся чувство правильности. Странно, правда, что в галерее никого нет, при этом шлюз раскрывается, и я с коммуникатора отправляю уведомление о прибытии на практику.

– Уважаемый разум, – обращаюсь я к интеллекту корабля. – Не подскажете, где наша каюта, а то Ладушке от обилия людей нехорошо.

– Следуйте за указателем, – отвечает мне разум корабля, на котором нам практику проходить.

Указатель – это огонек, под ногами светящийся, он нас и ведет в сторону каюты. Сейчас я Ладушку уложу, она поспит и успокоится. Такое бывает, нервничать по этому поводу не надо, ничего плохого с нами случиться не может, потому что мы дети. Даже потеряться толком не сможем – Человечество за этим тщательно следит.

Мне все вокруг кажется очень знакомым. Неужели прямо так сильно похожи корабли? Вот и каюта наша. Опять странно – нет никого в коридорах, как будто ночь у нас или все заняты. Это непривычно, на самом деле, обычно на исследовательских звездолетах много праздношатающегося народа, это только на военных все тихо и спокойно, особенно перед стартом.

– Сейчас полежишь немного, в себя придешь, хорошо? – интересуюсь я у милой, она на это неуверенно кивает.

– Как скажешь, – негромко отвечает Лада, вот только странно она себя ведет сегодня. С другой стороны, мы впервые так далеко от дома на долгий срок улетаем, так что всякое может быть.

– Включить экран, – командую я, ибо управление у нас, скорее всего, пока только голосовое. Сейчас в себя придем, и я настрою правильно коммуникаторы в корабельную сеть.

На экране наша Гармония – безумно красивая планета, на которой нас ждут наши близкие. Практика пролетит очень быстро, мы и заметить не успеем, именно об этом я Ладе и говорю, успокаивая мою девочку. Она в ответ прикрывает глаза, улыбаясь мне, отчего на душе очень тепло становится.

– Уважаемый разум, как вас правильно называть? – интересуюсь я у интеллекта корабля. Насколько я знаю, у исследователя он себя пока не осознал, но это не отменяет вежливости по отношению к квазиживому, ведь мы разумные существа.

– По названию корабля – «Марс», – отвечает мне разум звездолета, и мне сразу же становится нехорошо от таких новостей. Я даже вскакиваю, чтобы поспешить на выход, но, судя по экрану, поздно.

– Ой, мамочки… – негромко вскрикивает Ладушка, и я ее вполне понимаю.

Выходит, мы перепутали звездолеты, но тут есть, как деда говорит, «нюанс» – меня вел мой дар. Значит, это должно что-то значить. Доверять своим дарам нас учат, и учат очень серьезно, поэтому подумать мне есть о чем. Самый главный вопрос – сдаваться или нет?

– Как ты, милая? – спрашиваю я Ладушку, прижавшуюся сейчас ко мне.

– Не хочу признаваться, – признается она мне. – Может быть…

– Не хочешь – не будем, – я глажу ее по голове, а она обнимает меня поперек корпуса и замирает.

Мне и самому не хочется признаваться: ведь если это дар, значит, так и должно все быть. Пытаюсь, как в школе учили, представить, что вот прямо сейчас иду к маме, признаваться. Ощущение такое, как будто в стену втыкаюсь, значит, нельзя пока. Хорошо, а если попытаться связаться? Тоже ощущение стены, что означает – такое действие неправильно, а почему?

Что сделает мама, едва только нас увидит? Скорее всего, отправит обратно на малом корабле. Это логично, но, видимо, именно это и неправильно. Значит, пока разберется, пока одно, пока другое, будет потеряно время. Так, представлю-ка я, что звездолет из-за нас прибывает позже…

– Не надо! – хнычет все моментально почувствовавшая Лада. – Не делай так!

Она у меня эмпат, значит, все ощущает сама, я и сообразить не успеваю. То есть мой дар тоже против. Буду сидеть тихо и спокойно, пока не наступит… Думаю, мой дар мне подскажет, когда наступит срок.

Мария

Что-то у меня на душе неспокойно, хотя вроде бы все в порядке. Мы находимся в скольжении, направляясь к зоне Испытания. В саму зону входить точно не будем, а вот посмотреть, куда денется капсула, надо. Заодно и подберем детей, раз уж капсула детская. Интересно, зачем делать изолировано именно детские капсулы? Впрочем, вопрос сейчас в другом – как организовать поиск.

– Альеор, – обращаюсь я к нашему, да и к моему, другу. – А известно, что это был за корабль, и откуда информация, что капсула детская?

– Я думал, ты никогда не спросишь, – совсем по-человечески отвечает он мне. – О том, что в капсуле незрелые ростки, стало известно само по себе, так бывает в поле Испытания, поэтому мы не можем сказать, что это был за корабль – слишком быстро все произошло.

– То есть не капсула детская, а дети на борту, – понимаю я, ибо это меняет мое представление о цели. – В любом случае сначала погружение тут, а потом уже переход в альтернативу.

– Согласен, – кивает Альеор, прянув в задумчивости ушами. – Очень правильная мысль. Будем надеяться, что капсула не была уничтожена…

Я знаю, о чем он думает. Мы тоже этот вариант рассматривали, так что будем внимательными. Нам-то поле Испытания не угрожает – мы разумные существа, в чем я совершенно уверена, а вот кому другому, особенно диким расам… Ладно, потом подумаю.

– Марс, чем практиканты заняты? – интересуюсь я у разума корабля.

– Практиканты находятся в отведенной им каюте, – отвечает мне «Марс».

Отчего-то чудится мне некоторая недосказанность в его ответе, но я гоню от себя эту мысль. Что может быть странного в двоих практикантах Академии Флота? А то, что они в каюте сидят, даже хорошо – сейчас точно не до них будет. Сначала у нас скольжение, хоть и не так далеко.

Я же раздумываю о другом: «потеряшки» наши. За время существования Человечества было потеряно немало звездолетов, так что провалиться в альтернативу они могли, вопрос только в том, как их искать. Ну и в единственном известном нам альтернативном мире люди себя сильно так себе показали, то есть надо будет искать точки соприкосновения, не допуская боевого контакта. Та еще задача, на самом деле, но мы наверняка справимся. Дедушка в таких случаях говорит: «Не боги горшки обжигают».

Мысли возвращаются к услышанному от родителей. Интересно, почему я могу прибить Ваську? Скорее всего, он что-то натворит, вопрос только, что? Хоть и не верится мне в это, ведь с ним рядом Ладушка, а ей не очень хорошо должно быть. Во-первых, она у нас пугливая, травмы раннего детства нет-нет, а сказываются, во-вторых, вскорости, согласно коммуникатору, у нее наступит то, что доктора зовут «менархе», то есть Ваське должно быть сильно не до проказ. Но почему тогда такое ощущение странное?

Интуиты не могут чувствовать что-либо в отношении себя или своей семьи, это папа еще когда доказал, а возвратных у нас здесь, по-моему, нет. Вася у меня имеет обе направленности дара, из-за чего, кстати, собираются ввести специальный термин – «абсолютный интуит», но пока не вводят, так что просто учитываем.

– Выход, – предупреждает меня «Марс», и в тот же момент исчезает плазменный колодец, заменившись нормальной звездной картиной.

– Телескоп, – так же лаконично командую я, чтобы рассмотреть ту самую зону, где, по мнению Альеора, проходит некое Испытание.

Загорается специальный экран, позволяя рассмотреть ничем не примечательную картину. Звезды сверкают, ближайшая звездная система чуть ли не в парсеке, так что просто пустое пространство, ограниченное навигационными буями. Они не наши, но сигнал вполне понятен: навигация запрещена. Наши тут уже тоже есть, естественно, чтобы избежать случайностей.

– Марс, – снова обращаюсь я к разуму нашего звездолета. – Как думаешь, откуда мог идти звездолет, не отреагировавший на буи?

Спустя мгновение на экране появляется пунктирная линия. Присмотревшись, я понимаю – квазиживой прав, при таком пролете два буя могут заглушить друг друга, только получается тогда, что полет был неуправляемым. Либо звездолет терпел бедствие, во что я верю не слишком, либо загадки множатся.

Буду считать, что множатся у нас загадки, потому что не очень я понимаю, что именно происходит. Но надо начинать работу. Действовать мы будем по инструкции, ибо они писаны кровью, и не хотелось бы, чтобы нашей. Весь флот – это традиции и инструкции, нарушать которые не очень хорошо. Даже учитывая, что, спасая сестер, папа их нарушил, а брат вообще проигнорировал в аналогичном случае, я все же постараюсь соблюсти, ибо мало ли что.

– «Юпитеру» занять позицию за «Марсом» вне створа двигателя погружения, – звучит со стороны командира звездолета. – Приготовиться к маневру.

– Группе Контакта готовность, – добавляю я со своей стороны. – Практикантам рекомендовано не покидать каюту.

– Навигационным буям сигнал: навигация запрещена, – добавляет вахтенный начальник.

Начинается вполне привычная работа, при этом поднимаются щиты, подключаются и системы маскировки, потому что случаи, как папа говорит, бывают разные, а рисковать не хочет совсем никто. Да и не нужен нам глупый риск, чай, не Вторая Эпоха на дворе, а уже Пятая. Живет и развивается Человечество…

– Приготовиться к погружению, – спокойно отдаю команду я, как начальница экспедиции.

Разумеется, мы знаем уже, почему папин корабль так побился при «всплытии». Все меры были приняты незамедлительно, двигатели усилены, потому нам то же самое уже не грозит, если следовать инструкции, а именно ей я сейчас и следую. Загораются синие огни изоляции темпорального поля, зелень экрана указывает на безопасность маневра и окружающей среды, медленно гаснут звезды: при погружении во времени они не видны – такова особенность этого типа движения.

– Начато погружение, – отзывается офицер навигации, который сейчас за движение и отвечает. – Процесс нормальный, флуктуаций нет.

– Очень хорошо, – киваю я, зная, что погрузиться мы должны так, чтобы оказаться в Пространстве до появления загадочного звездолета. – Ира, в рубку подойди, пожалуйста, – действуя по наитию, зову я главу наших эмпатов.

Чует мое сердце – эмпаты мне сейчас очень сильно понадобятся, а раз ощущение такое сильное, то это совершенно точно активировался дар. Вот чем-чем, а сигналами дара манкировать нельзя, нам всем это в свое время хорошо объяснили.

Ну что же, сейчас мы посмотрим, с чего вдруг такие реакции…