Порок

Выпрямился и обвел взглядом светлый коридор новоприбывших соседей и уголок комнаты, где стояла темная, сверкающе-лакированная стенка с телевизором и большое объемное зеркало с деревянной витиеватой огранкой.

Удивленно присвистнул, сравнивая в уме свою невзрачную нору и хату жильцов.

– А че ты хотел? Родаки цеховики*(подпольный предприниматель в СССР). Да и отчим часто мотается за кордон, – привлек мой удивленный взгляд пацан. – Ну я думаю, ты не побежишь докладывать? Не сильно-то ты смахиваешь на терпилу, – безразлично передернул он плечами. – Хотя мне по большому счету плевать, – отмахнулся Макс. – Я – Кот. Котов. Будем знакомы, сосед, – вытянул он руку для рукопожатия.

– Будем. Я – Денис. Можно просто Туман, – изучающе вглядывался в него, отвечая ему на знакомство.

– Откуда ты? С пятого или третьего?

– Пятый.

– А ты тоже не славишься тишиной. На чем ты брынчишь все время? – скривился пацан.

– Угораешь? – меня всего перекосило. – Это мой недоразвитый брат-музыкант.

Макс загоготал в голос, призвав свою сумасшедшую сестричку.

– Максюша, что у вас там? Максюша?! У меня все готово! – прибежала к нам егоза, но на этот раз она не остановилась и влетела в меня, повиснув на моей ноге.

– Тише ты, убьешься, – инстинктивно сжал ее хрупкое плечико и невольно перешел к пшеничным мягким волосикам, накручивая кудряшку на палец.

– Пойдем, буду тебя угощать и чаем поить.

– Ну пошли, – беззаботно фыркнул.

– А как тебя звать?

– Денис, – стоило мне ей ответить, как она пару раз беззвучно повторила мое имя одними губами.

Ждал, когда она с меня слезет, но ребенок крепко обнимал мою ногу и со вскинутой головой любопытно с каким-то детским восхищением всматривался в меня.

– Липучка, отвали от него. Тебе только исполнилось пять лет, а ты уже начала маньячить, – Макс легонько дернул ее за волосы, но она не глядя на него отбилась рукой.

– Не мешай мне знакомиться с моим будущим мужем.

Ее брат обалдевши застыл, я поперхнулся и закашлялся, а девчонка скромно захихикала.

– Ой, я сболтнула вслух, да? – показательно прижала пальчики к губам и вновь вцепилась в мою штанину.

– Ладно, пойдем, Прищепка… – отчего-то сконфуженно буркнул и, схватив ее в свои руки, подбросил вверх.

1989 год. Основные действия.

– Туманов?! – пробасила классный руководитель, заставив своим голосом прийти в чувство и отогнать накатившее воспоминание.

Елена Дмитриевна распахнула передо мной дверь директора и довольно блеснула глазами, надеясь, что там во мне вызовут острый приступ совести.

Да только не было ее никогда и в помине. Ни чувств, ни совести, ни морали. Одним словом – мразь в людском обличье.

Проходя мимо учителя, рывком дернулся на нее, чем нехило испугал классуху. Подзатыльник придал мне больше скорости для того, чтобы залететь в карцер для бесполезных пыток.

Все одно и то же по кругу…

Глава 3

Денис. Основные действия. Конец 1989 года.

– Скоты! – бушевал подвыпивший батя за кухонным столом в кругу нашей семьи.

Я скучающе с безразличием всматривался в окно, отрешенно наблюдая за тем, как ночное зимнее небо орошало снегом город и шапкой окутывало ветви и стволы елей.

– Андрей… Что ж теперь? – испуганная матушка медленно осела на выдвинутую между отцом и Никитосом табуретку.

– Что-что, Надька? Обычным рядовым стану, – громко бахнул об стол стеклянной бутылкой водяры с красно-белой этикеткой, название которой гласило «Русская». – А полковника ВДВ больше не существует. Расформировали бригады, сократили и отправили, как это принято говорить, в отставку, но только для того, чтобы протолкнуть своего человечка. Короче, отправили на вольные хлеба. Как будто я до этого у них катался как сыр в масле. Мало того, что год назад – в восемьдесят восьмом – сняли гриф с секретной уголовно-правовой статистики, и каждый теперь может купить себе огнестрел, так еще и расформировали. Да что я говорю… Это еще не предел. И за армию скоро возьмутся… Тупоголовое стадо.

Сморгнул сгустившийся мрак в глазах и, зажмурившись, утомленно потер переносицу. Нутро жутко полыхало от изнуряющей агонии, отдавая разрядом иголок от затылка до копчика. Не из-за бати или несправедливости, а элементарно от вонючей жопы, из которой не можешь изо дня в день высунуть свою башку. Родился в дерьме и, похоже, подохну в нем же.

Откинулся на деревянную спинку стула, наталкиваясь на коренастого крупного мужика с военной выправкой и невыносимо-жестким характером. Высокий лоб, острые выделяющиеся скулы, прямой нос, тонкие губы, в которые уже нервозно заложена папироса, и от природы кучерявые смолянистые волосы, сбритые под единицу. У нас с ним что волосы, что цвета ореха глаза идентичны друг другу, и, казалось, на этом наше с ним сходство заканчивалось… Ну, может, еще тело, поскольку в свои почти пятнадцать лет я довольно рослый и крепкого телосложения. А в остальном – два абсолютно непохожих человека, совершенно по-разному смотрящих на этот мир и людей.

– Пускай катятся к едрене фене, – взбешенно пробормотал он, прикуривая спичинкой приму.

– Хорошо, что хоть успели переехать из общаги в квартиру, – потерянно прошептала мать. – Если бы не твоя работа…

Отец с запозданием глубоко втянулся и, вытащив папиросу, махнул целую рюмку водки, с горечью в глазах заливая ее в глотку. Занюхал черным хлебом и откусил соленый огурец, нападая на каждодневно-тошнотворные макароны.

– А что теперь будет с моей музыкалкой? – ожил Никитос, опасаясь очевидного.

– Скажи мне, ты баран? – спокойно обратился к этому недоразвитому, переведя на него бесцветный взгляд.

– А ну, ца! – гаркнул отец и разъяренно ударил пятерней по столу, заставив подпрыгнуть не только посуду на ровной поверхности, но и родительницу с братцем-кроликом.

– Андрей, у тебя сердце! – тут же вклинилась наивная матушка, думая, что незаметно отодвигает подальше от бати пустую рюмку.

– А еще ты! – он возмущенно уставился на меня. Глаза напротив дурные, бешеные. – Все никак не успокоишься, Денис? Скажи, мне тебя нужно так же пиздить ремнем, как отчим твоего закадычного дружка. А?

– Андрей, прошу, не выражайся. Давай поспокойнее, – с мольбой схватила батю за плечо наша жалостливая мать.

– Не лезь! – яростно приструнил ее одним суровым взглядом. – Опять в школу вызывает директор? – он снова вернулся ко мне. – У меня сейчас будет больше времени. Я за тебя возьмусь, так и знай. Прихерел ты, сыночек! Хочешь вылететь из школы, не получив аттестат? Ты там всем осточертел! – сцепляет до скрежета квадратную челюсть.

Полоснул его острым взглядом, вмиг набычившись. Исподлобья взирал на него, подавшись ближе к столу. Показательно схватил ложку и задумчиво со звоном кинул ее обратно, в тарелку с макаронным говном, мерзко растягивая свою лыбу. Сознание упорно нашептывало угомониться, заткнуться, не связываться с ним, чтобы не расхуярить с ним снова полквартиры, но прокатывающаяся внутри башки лава, сжигающая наэлектризованные порванные нервы, совершенно не давала взять себя в руки.

– На малолетку захотел? Думаю, с таким характером и поведением осталось недолго! – батя прогнозировал мое будущее и взывал к моей разумности.

– Ой, завязывай, а! – скривился и со скрипом отодвинулся от стола, проезжаясь ножками по покрашенному вздувшемуся двп.

Допек! Еще пару секунд этой шарманки, и дело труба. Надо валить, нахрен. Иначе, если заговорю я, то на выражения не поскуплюсь.

– Ты мне поговори еще! – гавкнул на всю хату и отбросил от себя тарелку со жрачкой, грозно упираясь мощными лапами в край стола под огорченный вздох матери и под понурый хлебальник брата.

Матушке в ходе последних событий было жаль отца, но и больно смотреть на наши с ним не сложившиеся с самого детства отношения. Мы с батей как кошка с собакой. Иногда мне кажется, что я вообще не из этой семьи. Другой я. Ни на кого из них не похожий. Как гласят в народе: в семье не без урода. Вот это обо мне. Не было бы меня рядом с ними, жизнь у них стала бы намного легче и проще.

– Мне плевать, кто и что про меня говорит, – заговорил с ними, поднявшись с места. – Меня в себе все вполне устраивает, – подался к ним корпусом, твердо чеканя слова. – И мне безразлично, как вы к этому относитесь. Я такой, какой есть. Нравится? Рад за вас! Нет? На нет и суда нет. Что ж… Можем жить, как соседи! – паскудно усмехнулся, награждая охеревших родичей гнусным взором.

– Ах ты ще-е-но-о-ок! – воинственно и медленно начал подниматься с места отец со стеклянными глазами, в которых разнообразными эмоциями играл хмель. – Плевать ему? Соседи? – хватает тарелку и поспешно кидает в меня, но я, успев дернуться, увернулся от фашисткой гранаты.

Развеселившись, смотрел на осколки, которые россыпью валялись возле моих ног.

– Легче, батя? – лукаво скосил на него смеющиеся глаза.

– Денис, прошу, не накаляй и без того гнетущую атмосферу, – взмолилась мама со стоящими в глазах слезами и схватила своего мужа, отрезая ему путь до меня.

– Так не лезьте. И будете жить спокойно!

– Это угрозы пошли? – родитель взметнул кустистую широкую бровь на лоб.

– Что ты делаешь? – развернулась ко мне женщина и смерила меня растерянным неузнаваемым взглядом. – Ты хочешь разрушить себе жизнь? – непонимающе пожала плечами и развела руками. – Мы разве тебе желаем плохого? Почему ты всегда думаешь, что мы тебя как-то хотим задеть, уколоть, сделать больно?

– А она есть? – мигом отреагировал на ее святое и никому не нужное назидание. – Жизнь, мам? Есть? Что в ней хорошего? Перебиваться с копейки на копейку? Давиться одним и тем же? – кивнул им на стол, где стояла кастрюля макарон, консерва, нарезка черного хлеба, банка соленых огурцов, пустой горький чай и водка. – С трудом добывать хавчик, – имел в виду очереди, дефицит и то, что нам, людям, как скотам приходится воровато тащить из-под полы, если хочешь нормально пожрать, и то, если на это наскребешь бабки. – Таскать на себе поношенные или на размер меньше обноски, которые вы оба приносите нам, – безжалостно хлестал их словами, даже не подумав остановиться, когда у матери из янтарных глаз градом потекли слезы.

Врезался в отцовское вскипевшее лицо, окрасившееся в красный цвет, на котором яростно трепетали крылья носа.

– Воспитывать решил? А не поздновато, а? Тебя твоя служба всю жизнь волновала. Только ей ты по итогу даром не сдался. Вышвырнули на помойку, благорассудно позабыв о тебе. А теперь вспомнил о воспитании своих детей? Вон, – повел головой в сторону хлюпика нашего, – его лучше воспитай как мужика. А то всю дорогу под маминой юбочкой. Скрипочки, музычка, шопен, мопен, сраный артист со смычком в заднице. Хорошее воспитание сделает хорошего человека, папочка, – весело разулыбался, прямо намекая, где зарыт топор.

– Ишь, как заговорил, – рухнул на табуретку батя, вызывая из-под нее жалобный скрип. – Слыхала, мать? Херовые мы с тобой. Пахали для них как рабы, выбивали последнее, и херовые, – с долей иронии перевел внимание на изумленную, качающуюся на месте родительницу.

– Да не в этом суть, – ухмыльнулся и с налетом небрежности устало провел ладонью по лбу, смахивая чуть кудрявую отросшую челку. – Просто мелко вы плаваете. А я так жить не хочу. Не устраивает меня барахтаться в этом дерьме и убожестве.

– Убожестве? – с желчью в голосе переспросил отец. – Это ты еще не познал жопу мира. И я бы тебя сейчас с удовольствием туда носом макнул, щенок неблагодарный! – подавил забористые маты, пронзительно всматриваясь в меня. – У своего отожравшегося дружка этого нахватался? – презрительно стреляет глазами вниз, имея в виду Котова.

Сверкнул на него теменью своего взгляда.

– Я поэтому с тобой и стараюсь не то, что не пересекаться, а вообще разговоры не заводить. Мы полярно разные с тобой люди, па-па, – колко выделил последнее слово. – И никогда друг друга не поймем.

– Закрой свой ро-о-от! – буйно взревел. – Ты дорасти сначала до моего возраста. Роди и подними своих детей, а потом я на тебя погляжу и с удовольствием послушаю! А сейчас я вижу только малолетнего утырка без мозгов, который верно и целенаправленно прет не по той дорожке. Узкая тропинка, ведущая на кичу, дорогой мой. Путь, граничащий с уголовкой. А в моем доме басоте и беспредельщику, не видящему границ, места НЕТ! Пойдешь прямиком вон из дома! Ты понял меня? – пробасил и подался ко мне, ядовито прищуриваясь.

– Ну если нужно будет, то перекантуюсь как-нибудь и где-нибудь, – не остался в долгу и оскорбительно подмигнул ему, приводя его в еще большее бешенство.

Мама с Никитой примерзли к местам и с опущенными головами сидели, не двигаясь. Казалось даже, что старались не дышать и не дай бог издать незначительный звук, ощущая витающую в сгустившемся воздухе нашу рубящую энергетику.

– Пшел с моих глаз! – в отвращении разочарованно скривился, отдавая приказ, словно я один из его бывших подчиненных.

А я и так уже был на низком старте.

– Кланяться не буду. С превеликим удовольствием покину вас, мое идеальное семейство, – уже выходя из кухни, бросал им фразочки с подковыркой.

– Сучоныш! – догнал меня врезавшийся в спину острый нож отца в виде его высокопарных ласкательных слов.

И я люблю тебя, папочка.

Оскалился и, не задерживаясь дома, в коридоре начал натягивать на себя обувь и куртку, желая поскорее свалить отсюда.

– Ну куда ты на ночь глядя, Денис? – сходу влетела в меня мать. – Вы же еще хуже завтра сцепитесь. Ну прошу тебя, – мама трогала меня теплыми ладонями за щеки и пыталась поцеловать, но я вывернулся из ее хватки и развернулся к ней спиной.

– Не жди. Через пару часов буду, – залез в карман куртки, нащупывая бумажку.

Ухмыльнулся подрагивающим краешком губ.

– На, – вытянул червонец Воскресенского и протянул опешившей матушке.

– Что это? Откуда? – впилась округлившимися глазами в потертую купюру.

– Это не так много. Бери, – сунул ей в руку и резко дернул дверь, заранее открыв железный засов замка.

– Господи-и, – болезненно зашептала она пересохшими губами. – Только не кража, я тебя молю. Что же будет потом? Что ты творишь! – шустро просочилась между мной и входной дверью, хватая меня за полы куртки.

– Надя, пусть катится к черту! – крикнул отец из кухни. – Отпусти его!

– Отец прав, мам, – хмыкнул и резко вырвался из ее рук, молниеносно кинувшись вниз по лестнице до третьего этажа.

– Денис! – рявкнула она.

– Ма, не переживай. Пара часов, и я приду. Дай выдохнуть, – беззаботно обрубил, фальшиво смеясь.

Затихла, а спустя мгновение дверь нашей квартиры хлопнула, оповещая, что в подъезде я остался один.

Поднялся на пролет выше, стучась к Коту.

– Ты время видел? – задал интересующий вопрос сонный Макс, когда распахнул настежь дверь.

– Собирайся. Есть идея.

– Давай завтра, – прислонился он лбом к косяку и умоляюще взвыл.

– Я сказал, сейчас. Это и в твоих интересах. Тема есть.

– Ладно, – помедлив, согласился и сильнее закутался в одеяло. – Зайдешь?

– Нет. Жду тебя внизу, – кинул ему с лестничного пролета и начал собирать в одну кучу пришедшие в башку мысли.

В принципе, если все сделать с умом, то можно подзаработать.

Глава 4

Конец 1989 года. Денис.

– Туман, ты сейчас мне это на серьезе загоняешь? – последние пару минут душнил Макс, основательно присев мне на уши.

Я стоял с запрокинутой головой в тусклом свете городских фонарей и одним прищуренным глазом вглядывался в ночной мрачный небосвод, с которого сыпались крупные хлопья слепящего снега.

– Кот, если ты ждешь, что я тебя начну убеждать в чем-то, то ты крупно заблуждаешься. Я тебе уже все сказал, – безучастно отреагировав на реплику друга, опустил голову и спокойно на него посмотрел.

Макс понуро снял с себя шапку и, озабоченно погрузившись в смятенные раздумья, почесал затылок.

– Давай по чесноку, Туман? – его вкрадчивый голос просочился в башку, пытаясь прикрутить мои поехавшие по его мнению винтики. – Эта глубина настолько коварна, что ты не заметишь, как погрязнешь в клубке хитросплетения. Увязнешь. Не придашь значения тому, как тебя уже засосет, – взирал на меня сквозь налившийся жидкий свинец своих неспокойных глаз Кот, разводя демагогию.

– А может, я именно этого и хочу? – ощерил в отвратном оскале зубы и перевел внимание на запорошенную грязным снегом нечищеную дорогу. – Ты не задумывался об этом? – без особого энтузиазма озвучил истину вслух.

На короткое время замолкли и начали играть в молчанку. Дал ему право выбора и возможность осмыслить мои слова и предложение, которое несет за плечами нешуточный риск и может привести к масштабным последствиям в жизни. Но глядя на Макса понимал, что ему требуются необходимые слова от меня, а я ни лживых гарантий давать, ни пуха накидывать, чтоб его умаслить, категорически не собирался. Пусть пацан сам протаптывает свою дорожку. Осознанное решение он должен сделать самостоятельно.

Меня же в данный момент все устраивало и наполняла холодная пустота, граничащая с витающей невесомостью в каждой клетке умерщвленного нутра. Безразличие долбит в висках и затылке, прокатываясь опоясывающей пульсацией вокруг сокращающегося сердца.

Я точно знаю, чего хочу от жизни. И я это любыми путями получу. Но если я твердо уверен в своем суждении, выборе, последующих действиях, то Кот же стоит передо мной на измене и не знает, куда от меня спрятать неуверенный взгляд.

– Туман, это уже совсем другой уровень. Одно дело – трясти напыщенных упырей, и совсем другое… ну вот так, – развел он руками и, не сдержавшись, резко со злостью обратно натянул пидорку до глаз.

Сейчас в нашем с ним разговоре имеет место быть выражение «сытый голодного никогда не поймет».

Мгновение, и я растянул ленивую улыбку, приводя друга в недоуменное состояние.

– Значит так, Макс. Я отдаю отчет всему, что я тебе сказал. Решай сейчас. Ты либо в теме, либо разворачиваешься и пиздуешь домой. Я все пойму. На наше общение это никак не повлияет. Грызться из-за этого точно не будем. Я не баран и умом могу раскинуть, что на самом деле в бабках ты не нуждаешься, – после последнего высказывания он скривился и с горечью сплюнул на тротуар. – Для тебя, как правило, все наши телодвижения являются не более чем сплошной игрой, – крылья носа друга возмущенно раздулись, щеки отчетливо покраснели, только не понять – это из-за режущего насквозь мороза или моих правдивых слов. – Но если ты вдруг наебешь и дашь по газам во время дела, трухнешь и обосрешься, ебанешь мои задуманные планы, подведешь меня под черту – я не посмотрю на нашу дружбу и не церемонясь снесу тебе башку. Так и знай, – честно, как есть, сказал в упор в его шальные глаза, в которых вспыхнувший от злости сапфир затопил всю радужку. Слышал, как из-за моей прямолинейности в его репе затрещал пожар, полыхающий черными ядовитыми языками пламени.

– Туман, тормозни! Вот че ты сейчас накаляешь? – грубым хватом дернул мое плечо на себя. – Че с твоей кукушкой? Какие игры? Ты же знаешь, какие у меня отношения с отчимом! В курсах, что я по возможности стараюсь зелень у него вообще не брать. Значит, так думаешь обо мне, да? Считаешь, что я с тобой от безделья трясу чучел с бумажками?

– До тебя дошел мой посыл, – хмыкнул в ответ на его негодующий взгляд и без усилий высвободился из захвата.

Я знал, что он не спасует, так же как и знал, что он не трусливый слабак. Но Макс довольно импульсивен в своих решениях. После содеянного он может крупно об этом пожалеть. Если сравнивать нас двоих, то в рациональности первенство займет он.

Поднимаю выжидающий взгляд на Кота и получаю взамен безмолвное согласие в льдистых глазах.

– Ну? – качнулся он на пятках и, запрокинув голову к небу, медленно выдохнул струю пара изо рта.

– Баранки гну, – подъебал насмешливо, но сразу перешел на суровый тон. – Ты прикрываешь тыл. Не отсвечиваешь, не озираешься! Дернем через панельки домов и встретимся на нашем школьном стадионе.

– Мы не вместе, что ли, будем? – непонимающе нахмурился Кот.

– Нет, – отрицательно мотнул башкой. – Разделимся. Чухаем и во дворах разбиваем сходняк. Это на случай, если он быстро врубится и рванет за нами. Рискованно на пару гнать. Лучше перестрахуемся. Усек? – подогнул колени, заглядывая в его склонившуюся вниз мрачную рожу.

– Ты потом… – исподлобья смерил меня пытливым взором.

– Мне кажется, с этим вопросом ты не ко мне, Кот, – разгадав на раз, какой посыл несет друг. – Я никогда не смотрел в глаза своей совести. В этом наша с тобой разница. Я еще раз повторю: сейчас ты еще можешь отказаться, если не уверен, не хочешь, – но последние слова я уже кидал ему в спину. Макс развернулся, пропуская разговор мимо ушей, и попер в сторону палисадника, располагающегося под хрущевкой. Под ковром снега схватил примеченный обломок кирпича и заложил себе в карман короткой куртки.

– Зачем?

– Проломить, если потребуется, котел. Откуда я знаю, может, нам попадется спринтер, – вернул себе в голос былой юмор, но голубые глаза оставались серьезными. – Туман, выхлоп то будет от этого?

– Обижа-а-аешь… – вытащил из куртки шарф и приступил перетягивать пол своего лица до глаз. – В нашем случае, а тем более в моем положении, на горизонте маячат баснословные бабки, – Макс последовал моему примеру и тоже с ответственностью подошел к конспирации. – А вообще, не дело, Кот, – открыто развеселился я, прокалывая губы об мохеровый черный шарф. – У кого родичи спекулянты? Должен знать, что мех – это своеобразная валюта, на которую можно приобрести как деньги, так и продукты.

– Я в их дела носа не кажу. Но знаю одного перекупщика, – исподлобья подмигнул мне с гнусной усмешкой на губах. – Если все срастется, то фарш*(наличность) получим уже завтра, – последний раз кинул на меня серьезный взгляд и застыл так на мгновение. Глаза в глаза, готовясь именно сегодня впервые перейти ту допустимую для нормального человека грань.

Подозрение холодными щупальцами касалось сознания и нашептывало, что сейчас мы с Котовым переступим точку невозврата и отправимся стрелой по роковой судьбоносной, затягивающей в пучину грязи воронке нашей жизни.

– Нус-с-с… – прищурился Макс. – С твоей легкой руки? – и я был уверен, что он в данный миг, как и я, давит в томительном предвкушении лыбу.

Всё… Вот теперь и он окончательно сорвал все тормоза. Ждет только мой ход.

– Ты все запомнил? Идем позади. Своей рожей не светишь. Ты отвлекаешь, я сдираю, и ломимся что есть силы. Я буду ждать тебя на стадионе. Кот? – последнее рявкнул ему, глядя в застывшие стеклянные глаза. – Слушай и запоминай! Хватит ебалом торговать! Затеряешься между домами во дворах. Освещения там толком нет.

– Да понял! – кивнул, иронично закатывая глаза. – Погнали!

Одновременно сорвались с места, а уже через час вели с железнодорожного вокзала примеченного лоха. Только стоило нам скрыться от людного вокзала и ступить на опустевшую улицу, переглянулся с Котом и молча выставил перед ним указательный палец. Раз. Второй, и секундная безмолвная пауза для того, чтобы еще раз пронизывающим взглядом пообещать, что будет, если он оступится. Два. Третий выставленный палец, означающий команду «начали», и мы оба с ним тут же резко срываемся с места. Макс напустился на фраера, сходу со всей дури сбивая пижона с ног в сугроб на край дороги, а я тотчас ловко, параллельно действиям друга, срываю с эскимоса черную блестящую меховую шапку под жалящие сознание догадки.

Синхронная и слаженная работа, как и молниеносный побег без секунды задержки. Как я и думал, лох в полнейшей несознанке происходящего. Наша внезапность и его обескураженность от шока.

В глазах вяжет такой сладкий триумфальный дурман, затуманивая рассудок. Тело прошивает электричеством адреналина в сумасшедше бахающем ритме сердца, перетекающим тягучей истомой в сгустившейся крови. Я чуял, как мозг постепенно переходил в состояние анабиоза, впадая в спячку от эйфории. Планку начало срывать от наполняющего кайфа, и я, не теряя ни секунды, глянул на бегущего рядом Макса.

– Расход, – задыхаясь, дал указание и стянул с себя шарф.

Кот кивнул мне, и тут в кои-то веки в мертвой тишине разразился штормовой вопль наебанного рыла:

– Черти проклятущие! Да я! Да я! Да я вас сейчас кастрирую, сучьи малолетки! – взъяренно надрывался в неистовом крике на всю округу мужик и дернул за нами.

Мы с Максом разделились и бежали без оглядки, как я и сказал, через панельки старых хрущевок, забегая в темные дворы, где ночью просыпался беспредел и без труда можно было скрыться под покровом беспросветного мрака.

На автомате несся сломя голову, рассекая морозный ветер, и наслаждался тяжелым переливом прокатывающегося эха наживы внутри. И это было для меня как глоток свежего воздуха в душной, с ума сводящей атмосфере всех моих лет. Я переродился… Я наконец-то ощутил вкус настоящей, наполненной яркими, а не убогими, красками жизни…

Жи-и-и-изнь! Я до кровавых слюней жажду большего. И мне глубоко насрать, что по праву мне это совсем не принадлежит. Значит, присвоим. Значит, без труда сделаем своим. Можно вечно ждать у моря попутного ветра, несущего гроши, которые выеденного яйца не стоят.

– Оторвались! – через полчаса на стадионе ко мне подлетел запыхавшийся и смеющийся Макс. – Ту-у-ума-ан! Ма-а-ать твою! Это же норка! – сцапал он шапку и с подернутой дымкой восторга в глазах начал крутить мех в своих лаптях.

– Ага. Я сразу просек, как только снял. Ништяк. Почти целочка. Нулевая. Глянь, сука, как блестит, – восхитившись, удовлетворенно провел рукой по ней. – Узнай у своего перекупщика, если есть маза, скинем завтра по вечеру ему. Если обломает, значит, через пару недель толкнем ее на другом конце города.

– Во мы с тобой лапы погре-ем, – присвистнул Кот и, от радости ударив меня в плечо, схватил за шею.

– Все, по домам, – без выражения бросил, чуя, что не насытился. Яркие эмоции пошли на сход, оставляя после себя опустошающее послевкусие. Ощущения, походившие на дозу героина, после которой уже не в силах вернуться к прежней жизни. – Я и так перед уходом со своим пересрался. Не хочу завтра весь день выслушивать его нравоучительный треп, – скривился. – Начальник хуев, – бесцветно высказался под громкий гогот друга.

Оказавшись через незначительное время в халупе, которая приходилась мне домом, услышал в коридоре из комнаты родаков их огорченно-убитые голоса.

– Андрей… Я вот думаю попробовать устроиться в ларек. Какую-никакую мелочь домой смогу приносить, да и к основному заработку хоть какая-то прибавка, – со скорбью в тонком голоске прошептала мать, обратившись к отцу.

– Ты с ума сошла? Где видано, чтобы учитель музыки был торгашом? Ты мне это брось, Надежда… – после слов бати я скверно усмехнулся, неприятным взглядом всматриваясь в себя через высокое зеркало трюмо. – Я завтра пойду на поиски работы. Ничего, вытянем. Летом дача, – отец имел в виду нашу развалину за городом. – Огород. Да и фрукты с овощами можно поменять на молоко, сметану, яйца. Помотаюсь в близстоящую деревеньку. И рыбалка нас порадует. Ну все-все, тише, – зашептал отец, когда мать тихонечко сдавленно завыла. – Справимся. Я обязательно что-нибудь придумаю.

Жестко сцепляя челюсти до зубной боли, играл желваками и омерзительно щурил глаза, которые застилала изморозь, отдаваясь в мозгах хрустом.

Справимся… Занимательное выражение.

Будем из года в год тянуть лямку и выживать. Пропадите вы пропадом со своей безукоризненной честностью и справедливостью. Вы живите по своим устаревшим и никому не нужным устоям, а я буду следовать своему зову судьбы.

Глава 5

Основные действия. Начало 1990 года. Денису 15 лет.

Февраль месяц. Вечер. Вблизи панельные дома, серые окраины и ничем не примечательные дворы. Безликие, погруженные в насущные проблемы прохожие без конца торопливо снуют туда-сюда по запорошенной снегом аллее. Холодный сумрак сгущается над городом, наводя внутри неприятную смуту. Но я вот уже битый час продолжаю подпирать плечом металлический лист ограды в слепом закоулке и разводить в башке паралитический дурман для того, чтоб осуществить свой рискованный, но беспроигрышный замысел.

Задумчиво дунул на тлеющий кончик сигареты и, прищурившись, поднял выше воротник куцей куртки, чтоб закрыться от пронизывающего ледяного ветра.

– Ццц… – недовольно прищелкнул языком и сделал затяжку, ощущая, как начинаю раздражаться и приближаться к своей точке кипения. А мне сейчас как никогда нужно быть спокойным, собранным и по максимуму ко всему внимательным.

В очередной раз выглянул из-за угла, одновременно поправляя припрятанный за пазухой веселый подарочек для нового знакомого, и стремительно пробежался глазами по первым встречным, пытаясь из их числа выделить нужную мне морду. И словно по щелчку, подсознательно среагировав на приближение материализовавшегося откуда ни возьмись образины, обернулся в абсолютно противоположную сторону и цепким прищуром выловил ценного кадра.

Облегченно усмехнулся уголком рта, не выпуская двадцатилетнего пацана из виду, и щелчком пальцев отшвырнул в сторону выкуренную сигарету. Запрокинул голову к затянутому северному небу, удовлетворенно наполняя легкие холодным воздухом.

А я ведь наобум поперся на то же место, где нас с Котом пару дней назад ебнули. Значит, все же чутье не подвело и олух не соврал, что это его район.

Погнали…

Опустил глаза, загоревшиеся ожиданием, которое паленой дымкой остро оседало внутри, тяжеля подогревающийся яд в венах, и увидел, как мордоворот вальяжной походкой на понтах уже заходил в безлюдный сквер протяженностью в несколько кварталов. Потерять его из виду было сродни катастрофе, поэтому недолго думая не спеша пошел за ним, выбивая из-под ботинок хруст снега, и с просветлевшим выражением лица начал перекатывать на языке несравненное чувство азарта между хищником и крысой.

Искушение, проехавшее по тебе и размазавшее катком. Соблазн, давший испытать опьяняющий вкус греха. Влечение, манящее к запретному, чужому, лучшему. Страсть… обжигающая страсть, возникшая после лишения невинности, не дает тебе спокойной жизни, побуждая раз за разом вновь перейти ту недозволенную грань и почувствовать себя свободным, наполненным, живым.

Та первая кража, совершенная на пару с Котовым, была не последней. После было не две и даже не десять. Раз в неделю, а то, бывало, и два, ночью мы с Максом орудовали в городе. Не на одном месте или на какой-то определенной территории, а по всему городу. Мы с Котом как ищейки вынюхивали фраеров, чтобы в определенное время посадить их на шишку. В ход пошли не только шапки, но и котлы, если попадалась на глаза стоящая вещь. Кот случайно прознал о своих выгодных навыках и распробовал новые грани. Этот черт ловко и незаметно сметает, как пылесос, все, что плохо и неровно лежит на поверхностях.

С каждым днем в груди искрило тепло, будоража психику ярко выраженными красками. С каждым разом разгоралось нешуточное пламя в солнечном сплетении, взрывая сознание все еще таившегося во мне адекватного человека. Я понимал, что остановиться уже тяжело. Но хотел ли я притормаживать? И всякий раз ответ для меня был очевиден. Нет. Происходящее меня более чем устраивало. Мне нравился вкус бабок и вес в кармане. От своей жадности с брызгающей в стороны слюной я теперь уж точно не откажусь. Но к глубокой неприязни нам с Котовым после очередной кражи пару дней назад довелось налететь на шайку в районе, название которого было «Молодёжка».