Read the book: «Принцесса на горошике», page 5
Челнок, ошалело: Ну так и все – честным пирком да за свадебку!…
Шереметова молчит. Пупков исчез на кухоньке. Варьки нигде нет.
«Эйнштейн» хватается за голову и уходит. Идёт к машине, но и Пука нигде нет, «Эйнштейн» едет один в апартаменты и Пук уже там, он час как безумствует с цыганами – на «сейчас я вещи соберу и поедем», под его ногами танцуют пустые бутылки из-под водки и битые рюмочки хрусталя, каждую рюмку, опрокинув в себя он разбивает об пол. И цыгане безнадёжным осуждением в лицах – на вертеп, тянут рвущий плач неразделённой любви.
«Эйнштейн» уходит от Пука и аккуратно прикрывает за собой дверь. За дверью: Девочки!…
«Эйнштейн» на этот зов в пространство от Эфиопии до не менее жаркой Кении звонит в администрацию – к цыганам «кордебалет» не посылать – пусть все идут к нему, с шампанским и с музыкой.
Сцена 7: День седьмой
Пропадать, так с музыкой
Пук навсегда прощается со Столицей, оставляя в ней чуть больше надежд для принцессы на горошике, чем было до его прибытия, а в своём сердце чуть меньше надежд, чем было до его прибытия
Утро в апартаментах Пука, «Эйнштейна» Пук вызвал к себе, он болен будто всеми болезнями сразу и голова повязана – это Лайма и Мэрилин за ним ухаживают, в полотенце на голове кубики льда.
Пук: Я здесь только пью, мне пора домой, там дедушкин бизнес…
«Эйнштейн», предчувствуя, но не верит: Бросаешь дело, «Соломон»?
Пук: Конфеты – убыточное предприятие, сырьё дорого, ну а дурные память дедушки не позволит – вишь вензеля какие, царские, а под ними – дерьмо, что ли… Нет уж, воровских конфет России от нас не будет, может кто из нашего рода в следующем веке вернётся сюда, нас то семеро – братьев, да только Семейка в честь деда и прадеда – я один, вот и принесло – нелёгкая.
«Эйнштейн»: А мне – крышка, разорился я на твоём пребывании, всё тратился, на авансы рассчитывая, вот весь и вышел…
Пук: У меня не разоряются – это же наша деловая честь. «Челнока» я честным словом делового человека с точки снял, вот и развивай его дело, китайские шмотки, на наш век – прокормят, на «кордебалет» тоже хватит, с цыганами в другой раз апартаменты так шикарно не снимай, чтобы двенадцать девок шампусик глушить не потерялись.
«Эйнштейн»: Ну вот я и докатился до китайских шмоток… Поделом!
Пук: Ну это ты брось. Ты теперь – фигура. Рынок твой – монополия.
«Эйнштейн», оживляется радостно: Ни хрена себе! Размах царский у африканцев… А что теперь с контрактом делать? Я за тебя брачный контракт подписал – по Доверенности, пока ты утончённо страдал. Варька пришла, паспорт она сегодня получила, две подписи – тебе на конфетки – семейные чтобы, как загадывал – Шереметьевские.
Пук: Вот хваткая девчонка! Чертёнок. Я же её просил извинения мои передать, за то, что на деньги жениться – совестно в глаза смотреть. А она мне фамилию за это! Графиня – на горошике, зелёном. А ты ей пришли наши экземпляры, контракт не в ЗАГС, да не венчание, пусть балуется с ним, 16-ть лет – ещё не доросла до понятия.
В квартиру Шереметовой и Пупкова с утра звонок от «Челнока»: он приглашает явиться в офис, на службу, по Трудовому договору, Книжка трудовая.
В офисе челночницы гудят об отъезде Пука весело, Шереметовой: Из-за границы с вензелями на всём принц явился, а ты – принцесса на горошике… И не влюбилась! И не поженились! А принц – присох. Бухгалтер Пётр Борисович Пупков, да менеджер по закупкам Анора Петровна Шереметова – чьей страны то предприятие. Кенийское? Ты нам скажи, от чего – Пупок на Пук «графине» выпадает, а дочка родная папке не «пупок», не Пуп земли, и не пупочек… а уж получается и будет вторая «графиня» – язви тя!
Смеху, да веселья – весь первый рабочий день, кончен, Шереметова с мужем довольная. Дома их встречает растерянная Варька.
Варька: Он мне всё вернул, представляете! Альбертик. Главное дело – я бизнес выбила, я офис выбила, контракты, трудовые книжки… За фамилию ему. А он смылся – муженёк. Вот паспорт то – вот он бизнес!
Шереметьевы – ещё как в цене! А вы думаете – это только начало! … Гляди ещё дворянские собрания вернуться. Вы-со-чай-шие! Челнок.
Шереметова и Пупков застыли – закачаешься тут, с туманом в глазах глядят на паспорт и контракт, соображают, что гибель не выгорела, и вмиг чертёнок веселья захватывает их души, они нервным весельем разбегаются каждый к своему уголку достать Варьке подарок – это на 16-й День Рождения, такое бывает лишь раз в жизни – первый паспорт! Объяснять девчонке в праздник – ну уж нет, пусть ещё чуть-чуть дорастёт, даже бандитские морды позволяют. Звонок в дверь. Доставка. Вносят букет Варьке – он из нежных экзотических цветов, белый как облако, коробку конфет длиннющую – едва протиснули и вот теперь она на всю комнату, заняла место – «Шереметьевские», это Анюте.
Пупков и Шереметова пытаются скрыть слезинки в глазах – это же единственный Варькин букет, больше никогда ей не подарят такого восхищения, подрастёт, войдёт в разум – а цветов нет.
Шереметова, на конфеты: Да что же это?!…
Варька: Это Пук! Альбертик не сподобился бы сам, он уж слишком деловой – на образец единственный вензеля напихали, что блох.
Шереметова: Да что же он – припадочный, этот падучий?! Да вот и конфеты длиной в квартиру… Пук! Мне дурно… Я как будто во сне эту неделю была, а теперь на меня этот жуткий Пук обвалился. Я же не смогу их есть! Конфеты – для Пука… Это сон какой-то глупый!
В апартаментах все прощаются с Пуком, почаще приглашают заезжать в Столицу – щедро платит, банда благообразная – так чем не надежда и опора общества – вензеля на бархате уже есть.
Уборщик, бывший «зэка» успел к Пуку до отъезда: Стой! Слушай, Семейка: Стукалов – адаптированный перевод твоей фамилии будет, чтобы «русскими» писать – так на коробку давай напишем «Семейка Стукалов» – или прозвище, братва, ты же знаешь, на кликуху враз как среди братков – восстановят, хоть из Китая вернись, по-научному для Европы как говорят – адаптирует перевод, а что – кликуху: «Стукал». Puk – Стук, ну так – Стукал!
Пук обнимает его растроганный участием друга и прощается: Не пойдёт. Конфеты стукать не будем… И конфетами. Я – стукал.
