Read the book: «Когнитивная гармония как механизм текстовой деятельности»

«Гармония … возникает из противоположностей. Ибо гармония есть соединение разнообразной смеси и согласие разнообразного»

Филолай

Введение

Монография представляет собой итог нескольких лет научного поиска и исследования когнитивной гармонии как механизма текстовой деятельности. Автором решается вопрос, каким образом язык преодолевает ситуацию неизбежного смыслового варьирования текста при его интерпретации. Проблема когнитивной гармонии решается на материале фрагментов событийных цепочек, представленных посредством глагольных циклов, имеющих трехчленную парадигматическую структуру. Работа выполнена на материале интерпретирующих высказываний, полученных в результате психолингвистического эксперимента посредством тестирования студентов филологического факультета. Выбор в качестве материала фрагментов событийных цепочек обусловлен исследовательской гипотезой, согласно которой в языке (и соответственно – в языковом сознании интерпретатора-информанта) имеются базовые пропозициональные структуры, интерпретация которых практически невариативна. Так, к примеру, субъектно-объектная структура предложения типа мать любит дочь с высокой степенью вероятности актуализирует в сознании рядового интерпретатора субъектность (мать) и объектность (дочь) «действующих лиц» данного предложения. Это относится и к исследуемым нами событийным пропозициям, фиксирующим временную последовательность действий как означаемых текста и как механизма интерпретации текста.

Термин «когнитивная гармония» обусловлен фактором гармонии, присущей всей системе языка a priori. См., например, системный подход к исследованию языка, связанный с работами И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. А. Потебни, Ф. Ф. Фортунатова и получивший развитие в работах В. Г. Адмони, Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, О. В. Александровой, М. М. Бахтина, Ф. М. Березина, В. В. Виноградова, Л. С. Выготского, В. А. Звегинцева, Е. С. Кубряковой, А. А. Леонтьева, Ю. М. Лотмана, Н. С. Поспелова, Б. А. Серебренникова, Е. В. Сидорова, Ю. С. Степанова, Л. В. Щербы и др., привел к зарождению лингвосинергетики, ставшей самостоятельным течением в языкознании, в русле которого исследуются процессы самоорганизации/гармонизации в языке (Г. Г. Москальчук, В. И. Аршинов, Я. И. Свирский, И. А. Герман, В. А. Пищальникова, В. Н. Базылев, Н. Л. Мышкина, В. Г. Борботько, Г. С. Сонин). Работы синергетической школы Г. Г. Москальчук направлены на выявление структурной гармонии модели текста (повествования в том числе) посредством «численно измеримых параметров» (К. И. Белоусов, А. Ю. Корбут, И. Ю. Моисеева).

Вместе с тем феномен гармонии на когнитивном уровне, возникающий при интерпретации текста, не подвергался специальному лингвистическому изучению в фундаментальном плане. Можно назвать лишь работы отдельных исследователей, в частности в области перевода, в которых рассматривались проблемы отсутствия когнитивной гармонии (Г. Д. Воскобойник, Е. Ю. Куницына и др.).

Удачное наименование весьма известного упомянутого выше явления расхождения сторон антиномии, которое неоднократно рассматривалось в истории науки, начиная с Э. Канта, принесло американскому психологу Леону Фестингеру признание основателя теории когнитивного диссонанса.

Когнитивный диссонанс возникает при смысловой недостаточности слова или словосочетания. Так, смысловая гармония нарушается, когда предметные существительные занимают место пропозиции, употребляясь не в своей основной и первичной, проявляя свойства имени, а во вторичной синтаксической функции, становясь предикатом, приобретая неоднозначность формы, выступая именем конкретного значения и именем событийной семантики, как проявление асимметричного дуализма языкового знака (В. Г. Гак, С. О. Карцевский). Причем предыдущая фраза, как правило, не может «утолить» возникший «информативный голод», поскольку принадлежит своему (другому) контексту. В результате отдельное высказывание с данной структурой допускает неоднозначную интерпретацию.

Однако в конкретном тексте смысловое определение слова происходит в оперативном порядке и, как правило, автоматически: слово «самоопределяется» (самоорганизуется), разворачивая смысл своего контекста, тем самым способствуя правильной интерпретации и поддержанию смыслового согласования (Н. Д. Голев). Иными словами, при интерпретации текста постоянно имеют место моменты, когда контекст воздействует на семантику той или иной формы. В результате происходит семантическое самоопределение формы относительно других единиц данного контекста (Н. Д. Арутюнова, В. Г. Борботько). Так, асимметричный знак обретает «речевое значение, которое, актуализируясь в виде смысла», согласует высказывание с асимметричной языковой единицей с предшествующим контекстом¹. Это явление недостаточно изучено, и, тем не менее, оно широко известно и интуитивно используется в практике чтения и осмысления слов в контексте.

Согласно нашей концепции, феномен когнитивной гармонии (далее – КГ) как механизм интерпретации повествовательного текста необходимо включить в русло собственно лингвистических исследований для решения задач определения языковой сущности данного явления, обусловленного системно-структурной и функциональной природой языка, в свете идей, выдвигаемых современной коммуникативно-деятельностной лингвистикой, используя при этом соответствующий научно-понятийный аппарат и применяя адекватные сформулированным задачам научные методики.

Используемый в работе подход к исследованию когнитивной гармонии как механизма интерпретации текста вписывается, прежде всего, в русло активно разрабатываемого ныне такого научного направления, как лингвистический интерпретационизм (В. З. Демьянков, N. Сhomsky, R. S. Jackendoff, W. Harris и др.) с его идеей «об интерпретируемости как свойстве языковой единицы и положением о том, что значение и смысл языковых выражений представляют собой результат интерпретирующей деятельности человека, а интерпретация как целенаправленная когнитивная деятельность состоит в установлении и/или поддержании гармонии в мире интерпретатора, что может выражаться в осознании свойств контекста речи и в помещении результатов такого осознания в пространство внутреннего мира интерпретатора, а в частности, в получении целостного объекта (результата интерпретации) и устранении того, что иногда называют "когнитивным диссонансом" (Л. Фестингер, 1984)»². В основу нашего подхода положено понимание интерпретации, разработанное В. З. Демьянковым, в соответствии с которым при интерпретации художественного текста в языковом сознании интерпретатора происходит взаимодействие метаязыковых репрезентаций, возникающих при реконструкции интерпретируемого текста, с одной стороны, и имеющихся метаязыковых репрезентаций прошлого опыта интерпретатора – с другой. В процессе интерпретации «возникает интерпретация-объект» – метаязыковая репрезентация повествовательного текста; «происходит интерпретация как процесс» – становление когнитивной гармонии асимметричного знака и когнитивной гармонии событий повествовательного текста; «имеет место интерпретация как результат»³, иными словами, «гармонизация как построение глобального значения для целого текста»⁴ – когнитивная гармония целого повествовательного текста.

Кроме того, предлагаемый нами подход актуализирует основные положения такого научного направления, как философия сознания, активно разрабатываемого в современной зарубежной лингвистике (Т. Виноград, Т. А. ван Дейк, В. Кинч, Ф. Джонсон-Лэрд, Дж. Лакофф, У. Л. Чейф и др.). И наконец, исследование проблемы когнитивной гармонии текста актуализирует ряд ключевых положений теории интерпретации, в том числе герменевтики, рецептивной эстетики (Р. Барт, П. Рикер, E. Hirsch и др.) и интерпретационной вариативности текста (Л. Г. Ким).

Исследование факторов, детерминирующих становление когнитивной гармонии как механизма интерпретации текста, осуществляется посредством использования метода самонаблюдания, или интроспекции, описательного метода (метода наблюдения), методов когнитивного моделирования и когнитивно-дискурсивного анализа, а также экспериментального метода, предполагающего обращение к коллективному языковому сознанию интерпретаторов посредством тестирования в различных формах.

Эсперимент, проводившийся в несколько этапов, был призван подтвердить гипотезу и обосновать когнитивную гармонию в качестве механизма и результата интерпретации, поскольку установление равновесия метаязыковых репрезентаций, с одной стороны, возникающих в процессе интерпретации, с другой – имеющихся в качестве прошлого опыта, приводит к единству вариантов интерпретации и единодушию интерпретаторов (читателей) по поводу установления связи и отношений между единицами и элементами текста, как проявление когнитивной гармонии (В. З. Демьян-ков, 1983).

Автором разработана модель когнитивной гармонии как механизма интерпретации текста, в соответствии с которой при интерпретации повествовательного текста успешное продвижение коммуникативного процесса и психологическое состояние коммуникативного удовлетворения возникают при равновесии взаимосвязанных метаязыковых репрезентаций, с одной стороны, актуализируемых в сознании интерпретатора языковыми знаками реконструируемого метатекста, и, с другой – репрезентаций прошлого опыта интерпретатора.

Исследование значимо для развития когнитивной лингвистики, для дальнейшей разработки герменевтических основ техники понимания вербальных текстов. Плодотворным видится использование теоретико-методологического инструментария концепции когнитивной гармонии при раскрытии неизученных возможностей процесса интерпретации различных единиц языка.

Изложенные в книге теоретические положения ориентированы на дальнейшее развитие теории текста. Анализ когнитивной гармонии в повествовательном тексте позволяет создать когнитивную модель организации порождения и восприятия текста. Представляется допустимым выведение данной модели когнитивной гармонии за пределы повествовательного текста и изучение природы когнитивной гармонии в различных других видах текста.

Автор благодарит всех коллег, принимавших участие в обсуждении монографии на разных этапах работы над нею, за критику и помощь. Особую благодарность автор выражает многоуважаемым рецензентам – Николаю Даниловичу Голеву и Вячеславу Борисовичу Кашкину за прочтение рукописи и критические замечания, которые были учтены при ее доработке.

Глава 1
Философские основания исследования

Идея гармонии привлекала и продолжает привлекать к себе внимание представителей различных областей знания [Шестаков, 1973; Шубников, 1927; Волошинов, 2000; Сороко, 1984; Гримм, 1955; Воробьев, 1978; Боднар, 1994; Гика, 1936; Татаренко, 1999; Гратиа, 1988; Бутусов, 1978; Владимиров, 2002, 2003; Баранцев, 2005; Харитонов, 2004; Забродоцкий, 2005; Spinadel, 1997, 2004; Bergman, 1957 и др.].

В. фон Гумбольдт отмечал: «Как бы ни был богат и плодотворен язык, никогда невозможно представить подлинный смысл, совокупность всех объединенных признаков подобного слова (обозначения внефизических объектов гармонии) как определенную и завершенную величину» [Гумбольдт, 1984б, c. 364]. В. Одоевский подчеркивал: «Когда мы употребляем это слово, мы каждым словом вздымаем прах тысячи смыслов, присвоенных этому слову (гармонии. – В.Т.) и веками, и различными странами, и даже отдельными людьми» [Одоевский, 1977].

Представляется целесообразным проследить историю развития понятия гармонии в теории и практике познания.

1.1. Всеобщность гармонии

«Все сущее в мироздании подчиняется всеобщему закону гармонии, проявление которого имеет свою специфику на различных уровнях бытия» [Шевелев, 2000, c. 7]. Хотя устремленность к гармонии является не просто одной из «необходимых потребностей, но составляет сущность культуры и определяет смысл общечеловеческого движения в Беспредельности» [Шубников, 1927, c. 34], пути достижения гармонии понимались по-разному.

Восточная культура видела путь к гармонии через совершенствование внутреннего мира личности. Главным и неисчерпаемым источником гармонии представлялось человеческое сознание [Аум. Синтез мистических учений Запада и Востока, 1990].

В одной из буддийских книг утверждалось: «Неужели владеть Вселенной непременно означает держать в руках власть, обладать могуществом, сжимать карающий скипетр и отдавать приказы и повеления? Я называю владением Вселенной совсем не то. Обрести себя и все. Обретаю себя, и тогда Вселенная обретает меня… Обрести себя – значит сохранять свою целостность и гармонию» [Восток – Запад: Исследования. Переводы. Публикации, 1988, с. 5].

С точки зрения восточного менталитета «человеку следовало только сопрягать свою жизнь с законами космического совершенства, расширяя сознание, открывая в себе вселенский свет» (гармонию. – В.Т.) [Жермен, 1994, с. 71].

В восточной культуре глубоко осознавался феномен бесконечности мироздания, которое представлялось «не имеющим центра». Как следствие, любая точка мироздания могла считаться центром всего мира, что делало каждую вещь уникальной: «Одно во всем, и все в одном» [Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии, 1977, c. 379]. Для восточного менталитета важно было, опираясь на силу интеллекта, обнаружить «все в одном» (гармонию во всем. – В.Т.) [Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности, 1990]. Акцент делался на внутреннее совершенствование, развитие гармоничного сознания [Восток –Запад: Исследования. Переводы. Публикации, 1988].

В западной традиции, наоборот, значительные интеллектуальные и физические усилия направлялись на преобразование внешнего пространства, совершенствование общественных отношений [Андреев, 1991]. Так, в III в. до н.э. в Греции Платон редложил проект, целью которого было достижение всеобщей гармонии посредством коренного реформирования социальной жизни. В соответствии с проектом следовало «ликвидировать частную собственность, упразднить семью, селекционировать породу человека, установить жесткий контроль за духовной сферой» [Платон, 1990, с. 23]. В эпоху Ренессанса идеи Платона вдохновили Т. Мора, Т. Кампанеллу, а позднее и Ф. Бэкона на поиск общественной гармонии [Андреев, 1991].

Несомненно, в восточном и западном мировосприятии устремленность и потребность в гармонии была и является глобальным жизненно важным ориентиром, призванным уравновесить сознание человека и окружающий мир.

Однако понятие гармонии воспринимается не всегда однозначно. С одной стороны, в обыденном общении оно проявляется как универсально-коммуникативное средство, сравните ситуации, в которых человек выражает спонтанную мысль о том, что он в гармонии с собой или что природа вокруг него гармонична. С другой же, если сама идея о гармонии оказывается в центре дискуссий, она внезапно пробуждает сомнения перед вопросом: «Что же такое гармония?». Это напоминает знаменитую мысль Авгу-стина Блаженного: «Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю» [Августин Блаженный, www.psylib®)].

Целесообразным представляется проследить путь гармоничного мировосприятия «от эстетики мифа к гармонии логоса» [Лосев, 1991, с. 7]. В соответствии с мифологическим мироощущением вся природа воспринималась живым, одушевленным организмом как некое целостное. Мифология способствовала формированию чувства гармонии, в основе которого лежало осознание единства многообразного. Так, например, в мифологии индонезийцев голова верховного божества символизировала небесный купол, правый глаз – солнце, левый – луну. «Человек страстно стремился к целостному, всеохватывающему восприятию мира, пытаясь уловить логику живого космоса, утверждая прорыв к гармонии» [Немировский, 1994, с. 72].

Для мифологического мироощущения характерна глубокая вера в существование абсолютной гармонии – «золотого века». О «золотом веке» как о гармоничном времени писал Гесиод в поэме «Труды и дни». «Жили те люди, как боги, со спокойной и ясной душою, не ведая горя, не зная трудов. И печальная старость к ним приближаться не смела» [Гесиод, 1927]. В египетской мифологии период незыблемой гармонии – время, когда на земле царствовали Осирис и Исида [Лосев, 1991].

Один из наиболее ярких образов, связанных с понятием гармонии, отражен в мифе об Атлантиде. Согласно этому мифу в глубокой древности существовала высокоразвитая гармоничная цивилизация, которая называлась Атлантидой. Жители Атлантиды пользовались лазерными установками и летательными аппаратами, работающими на фантастических скоростях. Они могли общаться путем передачи мыслей на расстоянии и могли, покинув свою физическую оболочку, перейти в качественно иное состояние [Аум. Синтез мистических учений Запада и Востока, 1990, с. 181].

Накапливая и оберегая сакральный духовный опыт, мифы открывали «мир абсолютного совершенства, безграничной перспективы для каждого человека, обнадеживали и предостерегали, охватывая весь круг глобальных вопросов Космоса, втягивая индивида в мировое пространство, санкционируя пути достижения совершенного состояния гармонии» [Виндельбанд, 1995, с. 99].

«Грандиозный прорыв, связанный с жаждой вселенской интеграции и, одновременно, недостаточность реальных средств для утверждения действительной, устойчивой гармонии воплотился синтетически в состояние равновесия мистического и обыденного, фантастического и реального, конкретно-чувственного и символического, что нашло яркое отражение в мифах» [Мифы народов мира, 1991, с. 13].

Мифы способствовали «возвышению» человека над обыденностью существования. Человек был не в состоянии подчинить себе явления и предметы природы (солнце, звезды, дождь, реки, ветер и т. д.), в мифах же они «включались в духовный опыт и человек управлял ими с помощью воображения, переводя в плоскость одухотворенной гармоничной реальности» [Лосев, 1965, с. 58]. Мифологическое мироощущение способствовало преодолению человеческой ограниченности и установлению гармоничных отношений с мирозданием. Преломляя отраженное бытие, первобытный человек пытался уравновесить «оковы суровой, а нередко враждебной действительности, ощущениями мгновения божественной легкости и созданием нового, очеловеченного мира, согретого теплом гармоничной духовности» [Лосев, 1965, с. 58].

Древнегреческая цивилизация выстраивает единство гармоничного мировосприятия: счастье – в душе. Если у животных главное – их телесная природа, то у человека – душевный склад. Диоген, как и стоики, полагал, что подлинную свободу и гармонию обретает лишь тот, кто свободен от страстей (потребностей), возмущающих гармонию души. Один из важнейших путей к гармонии стоики видели в стремлении к единству. Согласно им «едины люди, едины все живые существа, едина природа, душа и Бог. Высшая цель людей – преодолеть все то, что их разъединяет: этнические, рассовые, социальные, государственные барьеры и слиться в космическое братство» [Лосев, 1963].

Вместе с тем «культивируется идея соразмерности сил человека и природы, гармонии микро- и макрокосма. Так, гармоничное человеческое тело становится "мерой" красоты, универсальным эстетическим принципом» [Лосев, 1963, с. 21]. Усиливается потребность в «переделке» человеческой природы, поиске новых путей самосовершенствования личности [Чанышев, 1981].

В Средние века высшей ценностью становится Бог. «На путях обретения Бога как абсолютной гармонии средневековая культура упустила важнейшую основу для развития чувства гармонии – уникальность личности, способной осознавать и уравновешивать в воображении неповторимость каждого земного мгновения. Общее подавило единичное, единое стало диктатом для многообразного» [Лосев, 1965, с. 7].

В эпоху Ренессанса культивируется идея о том, что опыт поможет человеку найти гармонию. Человек «воспитывался на том убеждении, что созерцающий природу глядит в божественную сущность» [Лосев, 1965, с. 12]. Задача разума заключалась в том, чтобы увидеть всеобщее в частном, божественное в природном, вечное в преходящем. Гармония рассматривалась как «очищенное совершенство самой природы, которое необходимо выявить, раскрыть, адаптировать» [Лосев, 1965, с. 12]. «Идеальное просвечивает сквозь реальное» [Бахтин, 1994, с. 23].

Последующие годы, в частности эпоха классицизма, «свидетельствовали» о развитии абстрактного мышления. Именно в этот период реализовалась идея Лейбница о «предустановленной гармонии», вера в мудрое устройство бытия [Выготский, 1987]. Все это способствовало оптимистическому мировосприятию и культивированию идеи о возможности управлять природными и общественными процессами посредством проницательности рассудка [Реале, 1994].

Реалистическое мировосприятие представляло одну из самых заметных тенденций индустриальной культуры. «Усиливая познавательную функцию искусства, реализм в постижении мира стремился опираться на гармоничное равновесие субъективного и объективного, эмоционального и рационального, конкретного и абстрактного, уникального и типичного» [Реале, 1994, с. 51].

Импрессионистский взгляд на природную и человеческую сущности скорее мифологичен, чем реалистичен. Но это именно тот «мифологизм, который обожествляет мгновение и позволяет глубже осознать тайну вселенской гармонии» [Лосев, 1965, с. 16].

Иные формы гармонии утверждал романтизм. В основе романтического мировосприятия лежит «смутное томление по абсолютной гармонии, устремленность к всеобщему единству, духовному самосовершенствованию, самоорганизации» [Губанов, 1986, с. 7].

Символисты в еще большей степени, чем романтики, были обращены к выявлению той невидимой субстанции, которая организует, упорядочивает мир, гармонизирует его. «Красота символа направлена на то, чтобы приблизить страждущего к гармонии первоначала, выстроить целостный образ вселенной» [Лосев, 1965, с. 21].

ХХ век и начало нынешнего столетия характеризуются отсутствием единого смыслового центра, какой-либо стержневой идеи. Все же господствующий абсолютный плюрализм не помешал со всей очевидностью осознать тот непреложный факт, что мощный прорыв в науке и технике не влечет за собой спонтанной трансформации в духовном облике общества. Человек не становится гармоничнее, счастливее. Более того, развертывание безграничных возможностей науки скорее таит в себе непредвиденную реальную опасность глобальной катастрофы. Вот почему «человечество вплотную подошло к осознанию необходимости эзотерической революции, т. е. глубокого, радикального преобразования не внешнего мира, но внутреннего – человеческого сознания» [Зеленков, 1987, с. 5].

Только благодаря прорыву в мир гармонии человек начинает жить в согласии с Целым, понимая, что «только ему на земле дана эта поразительная способность не просто действовать, познавать мир как нечто механическое, но глубоко переживать тепло гармонического сияния, сакральное единство» [Крюковский, 1983, с. 7].

Приобщение к гармонии неизбежно и необходимо. Во-первых, «когда индивид не в состоянии ощутить грандиозное созвучие космоса, мир распадается. Вот почему чувство гармонии должно стать своеобразным ядром, вокруг которого группируются все остальные личностные свойства и качества» [Корниенко, 1970, с. 8].

Во-вторых, приобщение человека к гармонии как к объекту открывает беспредельность смыслового пространства, «дает возможность для четкого (как ситуативного, так и глобального) самоопределения, самоорганизации, получения ответов на самые сокровенные вопросы, выпадающие из поля зрения рационального, утилитарного способов познания» [Лосев, 1993, с. 12].

В-третьих, только с помощью гармонии «оттачивается» эмпатическая способность, в том числе эмоциональная чуткость, душевная восприимчивость, и, как результат, формируется подлинно гуманистическая личность. Гуманистическая направленность личности определяется не расширением объема информации, но степенью развития чувственно-эмоциональной сферы, способностью отзываться на добро и зло, различать уродливое и прекрасное и т. п. «Быть гуманным – значит глубоко чувствовать пульсирование жизни прошлого, настоящего и будущего, прочную взаимосвязь поколений. Быть гуманным – значит ощущать нерасторжимую связь с гармоническим строем Мироздания» [Лосев, 1991, с. 21].

Религиозные горизонты гармонии. Поиск абсолютной гармонии привел к рождению в середине I тысячелетия первой мировой религии, основателем которой был Будда [Буддийский взгляд на мир, 1994]. Стремление преодолеть зло, окружающее человека в этом мире, стало частью христианского мироощущения [Лосев, 1993]. В поиске абсолютной гармонии возникли все другие мировые религии, в том числе и ислам [Зелинский, 1995].

Все мировые религии предусматривали «возможность несоизмеримо лучшего положения вещей, чем то, которое заложено для человека в спонтанном течении бытия» [История эстетики, 1962, с. 7]. И в этом смысле нельзя не согласиться с Гёльдерлином, который утверждал, что «религия – это любовь к гармонии» [История эстетики, 1962, с. 13]. Религия культивировала синтез между человеком и Богом как источником гармонии. Посредством этого синтеза человек предпринимал попытки уравновесить «глубинную сущность мироздания и человеческого бытия» [История эстетики, 1962, с. 7].

Человек издавна пытался «адаптироваться» не только с помощью мифологии, религии, но и искусства. «Сущность искусства – в культе устойчивой гармонии». Подлинное искусство всегда стремится отражать «не просто эмпирические факты, мимолетное», но реальность «в ее субстанциональном значении, открывая в мгновении беспредельную глубину, пытаясь уловить и запечатлеть идеальное состояние предметов и явлений». Искусство стремится к перевоссозданию реальности, «расщеплению и переструктурированию элементов видимого мира с целью обнажения, выявления и переживания глубинных типов гармонии» [Еремеев, 1987, с. 8].

Философия уже в своем изначальном понимании мыслилась «бескорыстным стремлением к истине и приобщением к совершенству мироздания, несоизмеримо превышающего возможности человеческого познания». В то же время именно познание давало «власть над силами хаоса» [Каган, 1997, с. 12]. Именно философствование создало особый настрой ума и сердца, способствующий ценить не столько гармоничные субстанции, сколько «гармонию саму по себе». «Философ – тот, кто созерцает гармонию, кто способен видеть природу гармонии и радоваться ей» [Платон, 1994, c. 253].

С появлением философии усилилась способность человека критически мыслить, «закрепилось рефлексивное, а не эмпирическое отношение к миру». Философия оказалась в состоянии «аргументировать и возвестить ту непреложную истину, что человеческая мысль, как и само бытие общества, только тогда становятся плодотворными, одухотворенными, когда начинают течь в одном русле с космической гармонией, Софией, Логосом, и человек способен преодолеть приоритет фрагментарных ценностей» [Лосев, 1993, с. 87].

Если искусство испокон веков стремилось к тотальному воплощению реальности через открытие вселенской гармонии, то философия ставила своей задачей объяснение тотальности вещей, постижение гармонии мира в его всеобщности [Зеньковский, 1991].

Одна из первых попыток привести многообразие действительности к рациональному единству воплотилась в философии пифагорейцев. Ими было разработано понятие «числа», которое рассматривалось как результат гармонического самоопределения. По мнению пифагорейцев, число было душой гармонии, ее творческой потенцией, ибо числа «скрываются» не только в самих вещах как их структура, ритм, симметрия, но они также являются принципом их фигурного строения. Например, архитектурные сооружения, которые мы считаем красивыми и гармоничными, являют собой скрытую гармонию, так как подобные формообразования характеризуются числами «золотого сечения» [Воробьев, 1978; Гримм, 1955; Боннар, 1992].

По Платону, гармоничное существует в комплексе идей [Платон, 1990], в когниции. «Каждому классу одноименных вещей чувственного мира соответствует в мире вещей, постигаемых умом, некая вечная, не возникающая и не исчезающая, безотносительная причина того, что делает вещь именно вещью этого и никакого другого класса. И, таким образом, сверхчувственная гармония является константой вселенского совершенства». Отдельный чувственный предмет только потому воспринимается как гармоничный, что в нем актуализируется идея. С отдалением вещи от мира идей как ядра вселенной гармония убывает, исчезает. И тогда «нарастает хаотическая распыленность. Ибо прочность феноменальной реальности зависит от синтеза идеи и материи, укорененности трансцендентного мира в чувственном бытии» [Платон, 1990, с. 87].

Не менее показательно упомянутое ранее философское учение Лейбница о «предустановленной гармонии». Оно наиболее полно и ясно объясняет положение вещей: «Я вижу во всех вещах порядок и гармонию, превосходящие все то, что представляли себе до сих пор: материя везде органическая, нет никакой пустоты, ничего бесплодного, заброшенного, ничего слишком однообразного, все изменчиво в порядке, но – и это превосходит наше воображение – вся вселенная в миниатюре, но с различной перспективой представлена в каждой из ее частей и даже в каждой из ее субстанциальных единиц» [Лейбниц, 1983, c. 73].

Развитие частных наук также можно рассматривать как попытку гармонизации человеческой жизни посредством расширения познавательных горизонтов [Карлейль, 1994].

Таким образом, философия, наука, как и мифология, религия, искусство, несмотря на их принципиальные различия, считаются формами единой духовной энергии, способствующей приобщению к гармонии (обретению согласования с внешними условиями или самим собой).

Каким бы разным ни было понимание гармонии как проявления различных форм познания (также опыта) – «для мифологии гармония есть отграниченное безграничное; для религии – невыразимое, абсолютное; для искусства – неотразимое явление, трепетное, глубина сиюминутного; для философии – постигнутое интеллектуально развертывание беспредельного; для науки – реализованное на основе овладения силами природы; для морали – должное; для политики – актуализированная свобода» [Казначеев, 1991, с. 107], общим для всех этих интерпретаций является осознание того, что гармонизация представляет собой устремленность индивидуума к согласованию воспринимаемого и воображаемого.

Фактически задачи, находившиеся в центре внимания любой подлинной культуры: