Read the book: «Бернаут. Второй раунд»
Плейлист
AJR – «Weak»
YUNGBLUD, Halsey feat. Travis Barker – «11 Minutes»
One ok rock – «Unforgettable»
Linkin Park – «Somewhere I Belong»
Twenty One Pilots – «Doubt»
The Score, Awolnation – «Carry on»
One ok rock – «Stand Out Fit in»
The Man Who – «Bet on You»
The Fray – «How to Save the Life»
The Fray – «Never Say Never»
Limp Bizkit – «Behind Blue Eyes»
Всем, кто вновь и вновь находит в себе мужество подняться
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРОЛОГ (Бланж)
Мне двенадцать. Я стою у самого края обрыва. Под ногами больше пятнадцати метров пустоты, и я умираю от страха.
Ветер треплет челку, и я поеживаюсь, словно пытаясь от него закрыться. Холодно. А может, только кажется. Ветер толкает обратно, как будто подсказывая, что прыгать вниз – дурная затея, блажь, глупость… Да я и сам это прекрасно знаю. Вот только ледяные пальцы на шее холоднее, чем ветер, к тому же явно сильнее и подталкивают в другую сторону.
– Хватит дрожать, черт тебя подери! Не будь трусом!
В горле ком такого размера, что не проглотить, даже если очень сильно захочется. Легкие печет, а левое запястье ноет: отец слишком сильно тянул за него, «уговаривая». Но это ничто по сравнению с тем, что дурацкие глаза слезятся. Ветер. Хорошо хоть, что все можно списать на него.
– Давай быстрее. Не позорь меня! Все уже над нами смеются.
Я оборачиваюсь, бросая беглый взгляд на сидящую неподалеку компанию: веселый отдых отцов и сыновей, три семьи, среди которых я всегда самый младший. Самый слабый. Самый худой и мелкий. Как будто я могу по своему желанию вырасти хоть на дюйм. Но все это – исключительно по мнению моего предка. Потому что другим, кажется, все равно. Они в нашу сторону даже не смотрят. Кому какое дело вообще? Вот только чужая рука все так же подталкивает в шею…
– Если бы здесь был твой брат…
Договаривать ему не обязательно. Я и сам понимаю, почему оказался тут. Это своего рода наказание. За то, что променял спорт, который отец для меня выбрал, на тот, что принадлежал брату. За то, что сделал это специально, с одной лишь целью – его побесить. За то, что ни разу не взял трубку, когда звонил Лаклан. И за то, что я сейчас здесь, а его нет.
А начиналось все как простая шутка… Сын отцовского босса сказал, что мне не хватит смелости. Не отрывая взгляда от телефона в руках, я безразлично пожал плечами. Наплевать, но только не моему отцу.
– Докажи им, что ты не девчонка!
Бред. Глупости. Кто-то даже попытался отговорить его, рассмеявшись, что это полная чушь и детские провокации. Никогда никто из мальчишек моего возраста не прыгал с этого участка берега озера Бром – они лишь треплются. Тут и когда умеешь – разбиться раз плюнуть, а когда нет – все равно что сигануть на бетон с высоты птичьего полета. Но что они могут знать о том, что такое настоящая «закалка мужского характера»? Все они воспитывают «жалких сопляков».
– Мой сын не какой-то трус, – произнес отец, а потом потащил меня туда, где виднелось металлическое ограждение, перешагнув через которое мы оказались там, где оказались.
И теперь он подталкивает меня в спину, не давая сделать шаг назад – только вперед: прыгнуть и, даст Бог, не разбиться. Мне же изо всех сил хочется зацепиться хоть за что-нибудь, но вокруг только ветер. И рука отца, за чей рукав я до сих пор держусь, как будто мне три года.
– Отрасти уже наконец яйца. – Он пытается стряхнуть мою руку, вырывая из пальцев свою спортивную куртку.
В его дыхании ощутимо чувствуется запах пива. Ненавижу пиво. И отца тоже ненавижу. И свой страх. Потому что знаю: стоит с губ сорваться хоть единому всхлипу – он не станет церемониться: швырнет меня вниз сам, и еще неизвестно, чем это все может кончиться.
Если бы здесь был Лаклан, он бы не позволил этому произойти. Он точно нашел бы способ усмирить отца и бросить эту дурную затею. Но я запрещаю себе об этом думать. Его больше нет. «Лаклан мертв, – произношу я мысленно. – Теперь есть только ты сам. И только на себя можно надеяться». А пока остается пара секунд, чтобы заткнуть глотку вопящему ужасу, действительно отрастить яйца и принять неизбежное: я прыгну.
– Черт бы тебя побрал, ссыкун малолетний, – цедит отец, снимая кроссовки и отбрасывая их в сторону. – Отойди, придется показать тебе пример. Двигай. Прыгнем вместе.
Я оборачиваюсь, поднимая на отца полный волнения и благодарности взгляд. Не спрашиваю: «Правда? Ты правда сделаешь это?» Я слышу только одно слово – «вместе», а больше мне знать не требуется. В этот момент я даже задумываюсь: может, он не такой уж и козел? Может, не все потеряно?
Ветер высушивает слезы. Я благодарен ему за помощь, потому что на него можно будет списать свою слабость. Отец встает рядом и произносит:
– На счет «три». Давай уже!
И я наконец принимаю этот прыжок как неизбежное.
– Один, – произносит он.
Я делаю глубокий вдох. Кислород наполняет легкие так, что жжет внутри, и грудная клетка расширяется.
– Два.
Приседаю, как делал это миллион раз на тренировках по гимнастике. Колени все еще дрожат. Вряд ли в этот раз у меня получится унять дрожь, даже если сильно постараться.
– Три.
Я отталкиваюсь от камня и, обернувшись вокруг себя, лечу. Лечу так долго, что кажется, будто этот полет никогда не закончится. И в этот момент почему-то приходит облегчение. Я свободен. СВОБОДЕН!
А потом тело входит в воду так легко, словно нож, разрезающий теплое масло. На миг все звуки исчезают, и остается только шум крови в голове и стук сердца. Вода стремительно темнеет. Я ощущаю это даже сквозь закрытые веки. Но мне уже не страшно. Последнее, что я запомнил перед вхождением в воду, – это полет. Как воздух треплет волосы на голове, как замирает сердце. Как… Вдруг кислорода перестает хватать, и наступает паника. Насколько я глубоко? Мне кажется, я никогда не выплыву, даже если буду грести изо всех сил. Останусь прямо здесь, на дне озера Бром, в часе езды от Ванкувера, и, наверное, всем взрослым станет стыдно. Все приедут на похороны и, может быть, даже будут рыдать, но эту мысль я не успеваю закончить. Голова рассекает поверхность воды, и я делаю глубокий вдох, раскрыв рот, словно рыба, выброшенная на берег. Вода льется с волос, застилая глаза, и я провожу ладонью по лицу, чтобы смахнуть ее. Я выжил. О Боже, я выжил!
Оборачиваюсь, скользя взглядом по ребристой поверхности озера, пытаясь отыскать отца. Он должен быть здесь. Должен вынырнуть где-то рядом, но я слишком долго был под водой, поэтому мог не услышать всплеска. Пока я верчусь, меня снова тащит вниз, и приходится вынырнуть. Вода закручивает меня, тащит, но я не сдаюсь. Верчу головой. Но папы нет. Внутри мигом зарождается липкая паника. А если он утонул? Если слишком сильно ударился о воду и потерял сознание?
В голове мелькают лица всех, кого я уже потерял. Мама, Лаклан, а теперь и отец? И даже несмотря на то, что бо́льшую часть жизни мы с ним не ладили, это осознание бьет сильнее, чем я мог предполагать.
Я продолжаю искать, но вокруг пусто. А потом машинально задираю голову. Туда, где на краю обрыва отец надевает свои кроссовки и, вцепившись рукой в ограждение, лезет обратно. Он не прыгнул. Это была ложь. И ветер стихает, будто вставая на мою сторону. Это позор, папа. Сегодня я окончательно это понимаю. А спустя пару месяцев, разглядывая в зеркале седую прядь, занимающую весь правый висок, пропускаю ее сквозь пальцы и в этот миг, глядя себе в глаза, даю обещание, чего с этого дня в них больше никто и никогда не увидит. И это «что-то» – слабость.
Глава 1. Тишина – это я (Бланж)
Наши дни.
Каждый справляется с поражением по-своему. Кто-то напивается, кто-то дерется, а кто-то просто хочет, чтобы его оставили в покое. Я был из последних. А учитывая, что я проиграл не просто битву, а целую войну – по сути, жизнь, – это чувство было настолько всеобъемлющим, что я не хотел вообще никого видеть.
Спорт – самая беспощадная в мире вещь. В нем невозможно чувствовать себя спокойно. Даже когда добираешься до самой вершины, ни на миг не забываешь: чем выше ты поднялся, тем ниже падать, а звезды срываются с небосклона ежедневно. Иногда достаточно лишь пары секунд.
Сотни раз за эти десять месяцев я прокручивал в голове тот самый прыжок. Мне казалось, я разложил его на миллисекунды, на кадры. Я все обдумал, пересмотрел, оценил, так и не простив себя за то, что слишком поздно среагировал. На миг раньше – и я был бы здоров. Я бы ходил и был чемпионом. Но сейчас…
Я взглянул на прибитые к стене полки, заставленные массивными кубками. Пришлось задрать голову. Чертова привычка, в очередной раз напоминающая о моей никчемности. Над верхней полкой виднелся скол краски – от стакана, что прилетел туда пару месяцев назад, сбив с этой чертовой штуки все на пол. Каспер тогда промолчал. Лаклан наорал на меня. Лил молча подняла. Собрала осколки веником и расставила все так, как и стояло. Но след остался.
Она подошла тогда и встала рядом, укоризненно глядя сверху вниз. Все они теперь смотрят только так. Сверху вниз. С жалостью во взгляде. Как будто хотят помочь, но не знают как. Еще сильнее этим доказывая, что мне уже никто помочь не сможет. И это убивает сильнее всего.
Вокруг меня всегда было море людей. Никто и никогда не относился ко мне равнодушно. Мной восхищались, мне завидовали, меня обожали или так же сильно ненавидели. Ты быстро привыкаешь к тому, что на тебя постоянно смотрят. Хуже всего то, что теперь, спустя год, ничего не изменилось. Вот только зависть превратилась в жалость. Внимание – в сожаление. И даже слова, которые я прежде слышал десятки раз: «Такой молодой парень…», «Такой талант…», «У него же вся жизнь впереди…» – внезапно обрели совсем иной смысл – пугающий. Теперь они произносились со вздохом и обреченностью, словно моя жизнь внезапно закончилась. Возможно, для меня это было и так. Но какого?..
Лишь один человек в этом мире продолжал делать вид, что ничего не случилось. Все, что сказал Марс, впервые после травмы встретившись со мной: «Ясно»
Я промолчал. Может, это был завуалированный укол. Мне было наплевать. Теперь наплевать. С тех пор прошло еще полгода. Он продолжал жить как ни в чем не бывало, скалясь на камеру, забирая все, что мог бы забрать я, снова и снова мелькая на экранах. Прямо сейчас получая кубок победителя чемпионата.
– Бернаут, – произнес я, глядя, как Марс сжигает резину об асфальт. Ощущалось как «нокаут».
И чем дольше я смотрел, тем сильнее чувствовал, как с каждой секундой становится все труднее дышать. Как будто в комнате закончился воздух. Но прямую трансляцию не выключал. И да, это было похоже на мазохизм. Когда и смотреть не можешь, и не можешь не смотреть, как твоя прошлая жизнь, то, что для тебя было всем, сгорает под колесами чужого мотоцикла.
Марсу торжественно поменяли табличку на байке. Номер третий, к которому он вернулся лишь на год, снова стал первым. А между нами опять ничья. Вот только я больше никогда не смогу передвинуть результат в свою сторону. А самое главное, никто не узнает почему.
«Беланже после победы просто сбежал».
«Знал, что второй раз не вытянет».
«Этот спорт не для слабаков».
«Просто понял, что больше ему никогда так не повезет».
Трансляция закончилась. Выключив телевизор, я швырнул на кровать пульт и закрыл глаза. Пустота.
– Как хорошо, как спокойно наконец стало, – донеслись через окно обрывки фраз.
Две пожилые соседки снизу, как обычно, ровно в девять пятнадцать вечера возвращались с прогулки.
– Наверняка съехал. Вместе со своим мотоциклом.
– Хвала небесам! Наконец в этом доме тишина.
Я крепко зажмурился. В моей жизни теперь тоже тишина. Я ее ненавижу.
Тишина – это боль. Это бессонные ночи и бессмысленные дни. Это самый яркий признак того, что все, что было важным, теперь закончилось.
Тишина – это ненужность. Слабость и никчемность.
Тишина – это я.
Глава 2. В горе и радости (Жаклин)
Мы сидели втроем в небольшом кафетерии «Старбакс» в центре университетского кампуса, где в это время учебного года было немноголюдно. Лил, опустив взгляд, грела руки о стаканчик, хотя на улице стояла жара. Лаклан нервно барабанил по столу пальцами. Я наконец решила нарушить повисшее молчание.
– Когда это случилось? – спросила, чувствуя, как желудок скрутило, и уставилась на разорванные пакетики с сахаром, брошенные в центре стола.
– Чуть меньше года назад, – осторожно произнесла Лилиан.
Я с трудом сглотнула, борясь с желанием сбежать отсюда. Снова воцарилось молчание, потому что мой разум не хотел принимать эту информацию. Ну нет же. Скажите, что это все глупый розыгрыш. Что мы просто встретились, чтобы попить кофе. И сейчас Лил достанет спрятанную камеру и громко рассмеется. Вот только никто не улыбался.
– И никакого прогресса за это время? – снова попыталась я сдвинуть этот неподъемный разговор с места.
– Ему провели несколько операций подряд, – ответил Лаклан. Почти отчаянно. – Больше врачи ничего сделать уже не могут.
– Как ничего? Разве так бывает?
– Конечно, бывает, Жаклин.
– Даже с его возможностями?
– Перед такими вещами иногда бессильны любые деньги. Если хочешь, можешь сама посмотреть.
Он достал из кармана сложенные вдвое копии медицинских документов и протянул мне. Я почувствовала себя так, словно еще секунда – и вывернет. Потому что верить в то, что Беланже живет где-то, все так же наслаждаясь жизнью и купаясь во всеобщем внимании, было хотя и больно, но гораздо легче, чем принять то, что я увидела.
Я мельком пробежала взглядом по одному из последних заключений.
– «Никакой чувствительности ниже пояса», – прочитала я. – Вообще?
– Да.
– Нет.
Они выпалили это одновременно.
– Так да или нет?
– Нет, – мрачно ответил Лаклан. – Врачи говорят, при его травме это невозможно.
– У него была чувствительность, – встряла Лил, повернувшись к парню. – Когда Каспер пролил ему на ногу кофе, помнишь? Он отреагировал.
– Это всего лишь эмоциональная реакция, Лили. Рефлекс.
– Но нельзя же терять надежду! В мире есть случаи, когда после и не таких травм люди поднимались.
– Но же ты сама знаешь, мы перепробовали все, а результатов по факту нет.
– Если человек сам этого не хочет, вряд ли хоть один доктор в мире будет в состоянии ему помочь.
– Это говорю не я, Лили, это три лучших врача, которые давали заключение, – раздраженно произнес он.
Теперь уже вмешалась я:
– То есть вообще никаких положительных прогнозов?
Все снова замолчали. Я же выжидающе посматривала на своих собеседников, пытаясь вытянуть еще хоть что-то.
– Увы. Поэтому я и приехал. После последнего визита в больницу он заперся в своей квартире. Никого не хочет видеть. Ни с кем не хочет разговаривать.
– И ты считаешь, что я смогу на него как-то повлиять?
– В прошлый раз смогла.
Я прикрыла глаза, чувствуя, как у меня сводит живот от ужаса. Как много он им рассказал? Насколько сильно наша история трещит по швам и что именно знает команда?
– Я не в курсе, что между вами произошло, – словно прочитав мои мысли, ответил Лаклан. – Он сказал, что это не мое дело.
– Да? – Я замерла.
Мы с Лили молча переглянулись. Она кивнула. Ее глаза не умели врать. Лили сдержала обещание. О нашем фальшивом браке и правда не узнал никто.
– Бланж не хочет даже разговаривать на эту тему. В социальных сетях мы уже почти год поддерживаем видимость, что все нормально, но когда-то это ведь должно прекратиться.
Я опешила:
– Значит, весь этот год ты продолжала вести его страницу так, будто ничего не случилось?
Она молча кивнула.
– А на самом деле он?..
– Здесь, в своей квартире.
Господи, все это время он был так близко! Я сглотнула комок, застрявший в горле.
– Прости. Я хотела сказать. Но он взял с меня обещание, что ты не узнаешь.
Неужели все так плохо, раз она нарушила слово?
– А как он выходит на улицу? – спросила я. – Там же второй этаж и узкая лестница.
– Он не выходит, – ответил Лаклан.
Лил тут же принялась тараторить что-то еще. Что Бланж полностью отказался от жизни. Что все попытки нанять ему кого-то в помощь закончились руганью, битой посудой и криками сбегающей из этого дома медсестры. Хотя я и без этих подробностей могла представить всю ситуацию в красках. Что о его травме не знает почти никто, в том числе его семья в Канаде. Еще о чем-то, но я уже плохо слышала. В голове билась мысль, что мне, по большому счету, должно быть все равно. Это было его осознанное желание – расстаться. Бланж вычеркнул меня из своей жизни. Он поставил уверенную точку. И ушел. Так зачем я пытаться превратить ее в многоточие? Зачем возвращаться туда, где мне никто не рад?
– Пожалуйста, поговори с ним, вдруг у тебя выйдет…
– Не уверена…
Бланжу не нужна сиделка. Да и я сама, судя по всему, тоже не нужна. Его упрямство не пересилить ни одним из известных мне способов. Так какой в этом всем смысл?
– Решение за тобой.
А самое главное, я могла бы покончить с этой историей прямо сейчас: встать, извиниться, уйти и никогда больше не возвращаться. Но в этот момент подумала о нем. Вспомнила его так ярко, словно его образ вытравили на негативах моей памяти. Заранее зная, что не смогу с ним так поступить. И прошептала:
– У меня есть одна идея. Но вам придется мне помочь.
***
– Лаки, ты меня уже достал своим присутствием. Я в третий раз прошу: свали, а? – прохрипел до боли знакомый голос из глубины квартиры.
Как не развернуться и не сбежать? После нашего разговора с Лакланом и Лил прошла неделя, но я до сих пор боялась даже думать о том, что меня ждет внутри. Тем не менее я сделала шаг и замерла у порога.
Все выглядело точно как год назад, когда я впервые здесь оказалась. За исключением одного. Бланж полусидел-полулежал на кровати. За то время, что мы не виделись, он мало изменился, разве что стрижка стала короче и глаза казались больше оттого, что черты лица заострились из-за худобы. Но он был все так же красив. И если бы я не знала, что с ним произошло, то вряд ли смогла бы догадаться. А потом он увидел меня и замолчал. Минуту мы смотрели друг на друга, а я изо всех сил старалась не дрожать и не переминаться с ноги на ногу.
– Жаклин?
– Да, это я, – тихо ответила я, делая шаг в комнату и оглядывая пространство.
Бланж стрельнул взглядом из-под темных бровей.
– Ах ты, сукин сын, – произнес он, поджав губы и пристально глядя на Лаклана, который даже порог не посмел переступить. – Сначала бросил меня, а теперь так вину искупаешь? Он специально тебя привез? – поочерёдно наставляя палец то на меня, то на Лаклана, возмущался Реми. – Дай угадаю зачем. Будешь, как и они, пытаться заставить меня найти в этом всем плюсы? Убеждать, что это не конец жизни и мне несказанно повезло?
– Нет.
Показалось, что он не ожидал такого ответа. На секунду даже растерялся, но быстро вернулся к своему токсичному образу.
– Вот и прекрасно, – процедил Бланж, – потому что у тебя нет такого гребаного права! Проваливай. Ты мне ничего не должна, ясно?
Но ни я, ни Лаклан не сдвинулись с места.
– Оставь нас одних, пожалуйста, – попросила я.
И, кажется, впервые этот парень не захотел со мной спорить. Но только он потянулся к дверной ручке, как его остановил Бланж:
– Что за хрень? С какой стати она тут командует? Уведи ее!
– Нет. – Я жестом остановила его. – Это, вообще-то, и мой дом.
– С каких это пор?
– Мы дали друг другу клятвы, если помнишь, – произнесла я, коснувшись кольца, которое сразу по возвращении спрятала в комод, чтобы не видеть, но достала с утра и снова надела на палец. Бланж свое не носил. Я уже заметила. – В горе и радости. В болезни и здравии…. Так что ты прекрасно знаешь: я не уеду.
– Уедешь, Жак. Потому что я тебя выгоняю.
– Давай. Выгоняй.
И он внезапно рассмеялся. Рвано и громко, будто на грани истерики.
– Это все ложь! – выплюнул Бланж с ядовитой насмешкой, обращаясь к Лаклану. – Не было никакой свадьбы. И любви тоже. Все было подстроено! Я ее толком не знаю даже!
Но тот лишь приподнял брови.
– Сейчас он перебесится и успокоится, – заверила я. – А ты, малыш Б, – я специально произнесла то самое, ненавистное ему, прозвище, чтоб сильнее его побесить, – прекрасно знаешь, что я не уеду.
Он едва не пристрелил меня взглядом:
– Уедешь, Жак.
– Ага.
– Мне не нужна твоя жалость, ясно? – Он с грохотом смахнул с тумбочки стакан. Тот, разбившись, разлетелся на осколки. Вода разлилась по полу.
– Я, пожалуй, на улице подожду, – осторожно ввернул Лаклан, но на его голос никто даже не обернулся.
Воцарилась тишина.
– Пошла вон! – прошипел Бланж, срываясь на хрип, глядя мне в глаза.
Но вместо этого я прошла в ванную, сняла с крючка полотенце, вернулась в комнату, опустилась на корточки у кровати и принялась молча собирать воду и осколки.
– Жак. – Это уже был не приказ, не крик – скорее, умоляющий шепот. Я подняла глаза и поймала его взгляд, полный отчаяния. – Я ведь сейчас серьезно.
– И я серьезно. Но если хочешь, попробуй избавься от меня. Вытолкаешь из квартиры? Забросаешь своими колкими взглядами? Обложишь ругательствами? Или в полицию позвонишь? Валяй, мы и так самая странная пара на всем Западном побережье. А так над нами еще и весь Южный отдел полиции смеяться будет, – бросила я в него сказанной когда-то им же фразой. – Так что ты сделаешь, а, Бланж?
Вместо того чтобы снова на меня зарычать, он обессиленно отвернулся.
– Собирайся, – произнесла я, изо всех сил стараясь на него не пялиться. И вышла за дверь, чтобы позвать Лаклана.
Следующие полчаса, пока мы паковали вещи, Бланж ругался и кричал, что это незаконно и он никуда не поедет, но мне было наплевать на его желания. У меня была цель.
Я видела, как трудно дается это все Лаклану, но он тоже сохранял хладнокровие.
– Я точно больше не нужен? – спросил он на прощание. С его помощью мы усадили Реми в машину – в тот самый пикап, который когда-то он сам водил. Я села за руль. И хотя не делала этого уже пару лет (в последний раз водила старый фургончик деда), в этот момент во мне включился особый, резервный источник энергии, заставивший взять себя в руки.
– Не нужен. Дальше мы сами, – ответила я, помахав ему из окна. Бланж, отвернувшись в другую сторону, промолчал. – Спасибо тебе за помощь.
– Удачи.
Бланж лишь недовольно фыркнул. И мы покинули тихий спальный район, прощаясь с ним на долгие месяцы, двигаясь в сторону дома, с которым я рассталась много лет назад. Того, который когда-то спас Бланж. Того, который, я верила, мог бы спасти его.
Всю дорогу Реми дулся, сложив на груди руки и обречённо таращась в окно, как будто он не здесь вовсе. Не спрашивал, куда мы едем. Не интересовался, с чего я вообще решила ему помогать. А мне оставалось лишь слушать его бессильные выдохи, которые всякий раз заставляли что-то внутри сжиматься. Я и представить не могла, что видеть его в таком состоянии окажется настолько трудно. Все, что оставалось, – молча вести машину и молиться. Молиться, чтобы у меня получилось.
Когда мы добрались, на город опустился вечер. Я смотрела по сторонам и почти не узнавала это место: деньги слишком сильно меняют не только людей, но и города. Раньше здесь даже дома не нумеровались, вместо этого каждый имел свое собственное, особое название: «Ловец снов», «Ворота в море» или «Голос прибоя», а сейчас тут построили столько гостиниц и ресторанов, что многие здания я даже не узнавала.
Оставив позади центр, свернула на узкую проселочную дорогу. Она так заросла, что трава, касаясь днища машины, мерно хрустела и царапалась. Реми молчал. Может, обижался на меня, а может, просто не видел смысла в разговорах. Я пыталась убедить себя, что мне не больно и не страшно, но это было не так. Все внутри выло, глядя на его напряженные мышцы руки и почти онемевшие пальцы, крепко вцепившиеся в дверную ручку.
Спустя еще пятнадцать минут наконец показался дом.
– Вот и приехали, – неловко пробормотала я, невольно улыбнувшись. Повернулась, но Бланж не удостоил меня даже взглядом. – Надеюсь, тебе тут понравится.
Ничего.
– Ладно… Я пока припаркуюсь.
Если бы Бланж мог выдыхать яд, то, я бы могла поклясться, вся машина заполнилась бы смертельным дымом. Вывернув руль, я сдала назад. Потом еще чуть-чуть, как вдруг раздался противный скрип.
Высунувшись из окна на полкорпуса, я зажмурилась.
– Не может быть! – Левым крылом машины Бланжа я умудрилась зацепить наш старый забор. – Прости, – прошептала, снова обернувшись и ожидая, что Реми станет на меня орать, но он даже не оторвался от рассматривания темноты за окном. – Я попрошу кого-нибудь из местных ребят починить в свободное время. Тут неплохие автомеханики. Пара из них учились со мной в школе. Думаю, мы даже на скидку можем рассчитывать. – Я постаралась улыбнуться.
По-прежнему ноль реакции.
Отстегнув ремень, я вышла на улицу, вдохнув полной грудью влажный запах океана и цветущих полей. После жаркой и пыльной Аризоны это место казалось почти раем. Вытащив из багажника складное инвалидное кресло, по инструкции Лаклана поставила его у машины, предварительно распахнув дверь со стороны Бланжа, надеясь, что он сам сможет как-то выбраться, и шагнула в сторону, рассматривая дом. Он пришел в упадок. Заросшая лужайка, проржавевшие ворота, облупившаяся краска. Но, несмотря на все это, мое сердце чувствовало связь с этим местом.
– И вот тут мы теперь будем жить?
Я обернулась, потому что впервые за все время Бланж произнес хоть что-то.
Я не видела, как он выбрался. Не стала смотреть, чтобы не смущать. Но теперь он сидел в кресле, скептически глядя на все вокруг. На нем были синие джинсы и черная майка, открывающая ставшие еще шире плечи и крепкие руки. На миг я даже засмотрелась. И не могла отрицать, что даже с таким хмурым выражением лица и насупленными бровями он не выглядел как парень, нуждающийся в сочувствии. Так, может, моя идея все-таки не настолько безнадежна?
– Верно. – Я попыталась улыбнуться. – И вот смотри, Лаклан приделал пандус. – Я кивком указала на кривоватую конструкцию, сбитую из досок и ведущую на крыльцо. Конечно, Лаклан оказался тем еще плотником, но уж лучше так, чем мучиться со ступеньками. – Мне кажется, это лучшее место для реабилитации, какое только можно придумать. Всегда свежий воздух и отличная погода, в доме широкие коридоры и дверные проемы, людей рядом почти нет, порогов и лестниц тоже. А неподалеку, – указала я рукой, – дикий пляж. Не для купания, просто для прогулок. Песок там белый, словно снег, а главное – почти не бывает туристов.
– Ясно.
Очень выразительное «ясно».
– Идем?
Или едем?
Я запнулась, внезапно ощутив, что понятия не имею, как правильно называть передвижение Бланжа в пространстве в нынешней ситуации, чтобы не вызвать у него приступ гнева.
– Ладно, неважно. – Я пожала плечами. – Добро пожаловать!
Бланж издал какой-то нечленораздельный звук и скрипнул зубами.
«Ничего, привыкнет», – подумала я и, зажмурившись от собственной бесшабашности, вошла внутрь.
К моей вящей радости, Реми достаточно легко сумел преодолеть порог. В доме пахло пылью и травами. И немного старым деревом, запах которого у меня ассоциировался с чем-то родным. Я втащила наши вещи, зажгла свет и поставила на пол купленные заранее продукты. С виду казалось, что все так же, как было, когда я уезжала, но на самом деле многое изменилось.
Вернувшись сюда неделю назад, мы с Лил и Лакланом постарались переделать все так, чтобы Бланж не чувствовал себя ущербным. Чашки и тарелки теперь располагались в шкафчиках на нижних полках, а не на верхних. В душевой кабине были сбиты порожки, а на стенах появились поручни, чтобы было удобнее пользоваться ванной и туалетом. Раковину тоже пришлось опустить, так что теперь мне приходилось немного наклоняться.
– Смотри, Лили даже оставила на столе цветы!
Я огляделась в поисках Беланже, но нигде его не нашла. А потом услышала щелчок замка на двери спальни. Реми находился в самом центре комнаты и молча глядел в окно.
– Это будет твоя, – произнесла я, остановившись в дверном проеме, не рискуя пересекать границу. – Тут должно быть удобно. И ванная своя есть. Смотри!
Правда, глядя на него, сидящего в инвалидном кресле, я стремительно теряла радужные иллюзии. Дом словно сжался в размерах, стоило Реми оказаться внутри. Теперь он казался мне темным, узким и пыльным.
– Ну и для чего это все? – резко развернувшись, произнес Бланж. – Зачем ты привезла меня в эту дыру?
Я обреченно прикрыла глаза:
– А тебе больше нравилось сидеть запертым в своей квартире?
– Какая разница, что мне нравилось. Тебя разве должно это волновать? Или это была твоя голубая мечта – взвалить себе на плечи паралитика? Если хочешь знать, здесь мне тоже не нравится. Мне нигде не нравится. Потому что мое тело уже не работает, как положено. А мне только двадцать два, Жак. И если ты считаешь, что, выгнав меня на свежий воздух, что-то изменишь, то я скажу тебе: это бред. Ты ошиблась. Поэтому просто хватит ломать комедию и поехали обратно.
– У меня летние каникулы, – ответила я, присев на край кровати. – Так что я вполне могу позволить себе провести здесь пару недель. И составить тебе компанию. Включим какой-нибудь фильм, закажем пиццу.
Бланж выдохнул, проводя рукой по коротким волосам.
– Мне не нужна компания, – устало процедил он. – Как ты не понимаешь?
– Я просто хочу помочь.
– Так же, как и тому стариковскому приюту? Так же, как и «инвалиду», которого встретила возле, и который развел тебя, наивную дурочку, на поцелуй? – хмыкнул он. – Ну конечно же. В этом ведь вся ты. «У меня проблемы с тем, чтобы все… чинить», – в точности повторил он сказанною когда-то мной фразу. – Так вот, меня чинить не надо!
– Прости, я не хотела, чтоб это выглядело так!
– Или как ты тогда сказала Лаклану: «Мы дали друг другу клятвы…»
– Реми…
– Чушь собачья!
Я замолчала.
– У тебя не было никакого гребаного права что-то за меня решать!
На секунду мы встретились взглядами, и сожаление с тоской в глазах Бланжа стали настолько явными, что я едва в них не захлебнулась.
– Выйди, – хрипло произнес он. – Выйди и оставь меня одного!
– Бланж, не выгоняй меня, давай поговорим…
– Пожалуйста… – уже настойчивей отчеканил он. И когда я, сдавшись, ушла, крикнул раздраженно вслед: – И дверь закрой!
