Read the book: «Третий доктор. Исповедь амазонки»

Font:

Фотограф Алла Михеенко

ISBN 978-5-4485-3280-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Третий Доктор, или Исповедь амазонки¹

(Поэма-хроника)

Предисловие

Эта книга – мой опыт жизни с момента, когда было объявлено о том, что у меня рак молочной железы, и до сего дня. Мои страхи, сомнения, отчаяние, привыкание, смирение. И вопросы: почему это произошло? почему со мной? Не так уж я и плоха, чтобы платить такой ценой. Лихорадочные попытки помочь себе без хирургического вмешательства. Принятие решения. Операция и реабилитационный период. И жизнь После… Совершенно другая, не похожая на жизнь До… И ответы. Мои ответы. Именно для моей жизни, сложившейся в уникальных (как и для каждого человека) обстоятельствах, предназначенных для осознания своего предназначения, своей роли, своего счастья, своего пути. Как герой «Алхимика», считаю, что ничего случайного с человеком не происходит. Как и он, я старалась учиться на ситуациях, учиться у людей, учиться у болезни. Чему? Правильно жить. Как правильно? Не причиняя вреда. И прежде всего, самой себе. Этот мой экзистенциальный опыт, возможно, покажется кому-то надуманным, несвоевременным – всё ещё может быть. Но я справляюсь именно так и не жалею об этом, как бы не разворачивались события дальше. Диагноз – ситуация типичная, но потом каждый идёт своим путём. И чем раньше человек поймёт, что самое важное в стратегии выздоровления – это его решения, его действия, его ответственность, его знание о себе, – тем лучше для него. Болезнь – это часть Пути к себе. («Возлюби болезнь свою» – у Синельникова). Бороться с ней – отвергать себя. Уж лучше рука об руку дальше. Такая позиция нашла отклик в моей душе. И я иду Своим путём, как понимаю, как могу.

Книга – это одновременно эмоциональный отклик на всё, что происходило не только со мной, но и с моим окружением – в больнице, вне её стен, дома. То, что волновало, страшило, возмущало, вызывало протест и что вселяло надежду. О чём молчали вслух и говорили шёпотом.

Благодарю людей, которые помогли мне продвигаться по этому Пути: хирурга Запорожского областного клинического онкологического диспансера Николая Фёдоровича Щурова, руководителя школы самосовершенствования человека «Мистерия», психотерапевта Андрея Станиславовича Азарова, мою маму, мою дочь, моих подруг. Вам – умелые, добрые, умные и смелые – посвящается эта книга.

Однако, перечень врачей не полон. Есть ещё Третий Доктор – скромный и невидимый. В жизни каждого человека есть своеобразная доминанта, которая определяет его продвижение в ней. Это могут быть деньги, здоровье, авторитеты, дети, еда, мода, лекарства, ремесло, сила, алкоголь, слава и т. д. Для меня – это Слово и всё, что с ним связано: литература, драматургия, театр, хорошее кино, достойная речь, общение. Слова в мою жизнь вошли рано – в пять лет я бегло читала газеты. Чтение было такой же потребностью, как утоление жажды. Среди слов находила ответы на вопросы жизни. Слова изумляли, радовали, огорчали, призывали, настораживали, пугали, сеяли сомнение, возвышали, направляли. И утешали. И оживали. И хозяйничали. И выстраивали мою Жизнь. Поэтому и болезнь свою я понимала и ощущала сквозь слова, которые произносились вокруг меня, во мне и мною. И выход из сложившейся ситуации (излечение ли? сосуществование ли?) я увидела именно в правильных, нужных словах. Я увидела в них инструмент, лекарство, средство, подходящее именно мне, потому что, кроме слов в этой жизни, я не знаю ничего. Я филолог. Я люблю Слово. Слово – мой древний, преданный друг и лекарь – болело со мной плечом к плечу. И в минуты отчаяния, растерянности и страха я искала спасения в словах, как, впрочем, и многие из нас-болящих, далёких от филологии и любви к литературе, нуждались в слове-поддержке, слове-ободрении, в слове-уважении в до- и послеоперационный период. Поэтому в этой книге я сочла возможным и нужным высказать благодарность ещё одному врачу, семейному моему доктору – Слову.

Часть І. Мастэктомия*

1
Car*

Стена, стены, стеной…
Сама, себя, собой…
Настенный календарь
Не точен – просто стар.
Остаться в длинном дне,
Отметкою в календаре,
И помнить до чиха в носу
Что и в котором часу
Стряслось, сказалось, сбылось
В тот месяц и день, и час,
Когда с прононсом в нос
Тебе возвестили: как раз
Сидите вы, хорошо,
Не то пришлось бы присесть.
Анализ, короче, дерьмо,
Вопрос: у вас деньги есть?..
Будто живёшь праведно,
И говоришь правильно.
А фейс у врача каменный.
«Рак, – говорит, – рак».
И эскулап, обрадованный
Улыбкой моей затравленной,
Мою судьбинушку горькую
«Вот, – резюмирует, – так».
– А может…
– Не может, слышали…
– А где-то спаслась…
– Не у нас…
– А травкою?
– После вмешательства.
– Гарантии?
– Нет. Обстоятельства
Вы сами себе рисуете
И по-любому рискуете…
И идут стада от врача к врачу —
Золотая орда: всё сама плачу!
Плачу и плачу
Острому мечу.
Жить или не жить —
Думать не хочу.

2 Больная

Страшно, но плакать нельзя.
Села на пол и режу тряпочки*.
Нужно прилично тряпья
На самодельные «ваточки».
На бывшую грудь накладывать
Да глаз промокать, вымачивать.
И чтоб мысли свои окаянные
В бесконечный платок замачивать.
Доктор доктору, знаете, рознь.
Кто оптом берёт, кто в розницу.
Привычен тут бабий стон.
Тут чести лишают горлицу*.
Тут чести лишают Лилит*.
И вовсе не тем, что отъяли:
В живое вживляют стыд
За то, что не женщиной звали.
А звали больную больной.
Безликой, любой и бесполой.
И больная рваная боль
В одежде стенала голой
Перед тем, как возьмут на стол,
Прокричат в предбаннике: подано!!!
Ты приедешь цельным куском.
Увезут тебя плотью обглоданной.

3
ОПМЖ*

*ОПМЖ – отделение патологии молочной железы.

ПМЖ необходимо.
Визу, слышишь, не дадут.
ОПМЖ – не ПМЖ:
Временный приют для Ж,
У которых Г и Ж
Непутёвый хитрый доктор
Скорректировал уже:
Г – её осталось мало.
Ж – заметна в неглиже,
Как подушка для инъекций
И мужское протеже.

4
Грудь

Моя белая-белая грудь,
Мой бутон, золотой и мягкий,
Мне уже пять десятков лет,
А ты яблоком сладким-сладким.
Всё вперёд задорный сосок,
Смородинкой и доныне.
И велюровый нежный кружок
Венчиком на вершине.
Афродиты* подарком живым
Помещаешься в тёплой ладони —
Совершенного мастера стиль
В совершенной ликующей форме.
Я тебе обещала быть,
Что тебя для себя отвоюю.
Ты моя, ты моя, моя грудь.
Я люблю тебя и такую.
Я люблю свою новую хворь,
Что пришла по старым ошибкам.
Согласилась я: пусть живёт.
И не очень ругала шибко.
У жилицы губка не дура —
Поселилась в красивом месте.
И понятно, что жильё сие
Выбирали мы с нею вместе.
Грудь моя, не хочу без тебя.
Ты не бойся, я не предатель.
Но клялась и молилась я зря.
Страх пришёл…
И велел – отъяти…

5
Неизбежность

Все умерли. Кто как…
В борьбе, смирении, мольбе,
В ругне, отчаяньи, распутстве,
В смятеньи, славе и пальбе
По воробьям, но без занудства.
Все умерли. Небесный счётчик
Оплату вывел на конвейер.
Кому? за что? в какие сроки?
С кем и куда? в какие двери?
Сейчас? Год? Месяц? Двадцать лет?
Пока в потоке: жну и сею.
Подвешенный Дамоклов меч*
Падёт на сломанную шею.

6
Обиженная клетка
(Взгляд на процесс)

Что-то случилось! Сбой! Тормоз! Атас!
В ступор приходят клетки.
Сигнализирует растерянный гомеостаз*:
Неполноценные детки!
Делится, дескать, клетка, но
Потомство, прикинь, галимо —
Примитивно, тупо, дебильно, зато
Много и вредоносно делимо.
Как же спасительный апоптоз*?
Кто гложет «опавшие листья»?
Разводит руками фагоцитоз* —
Не знаю… У нас, вроде, чисто…
Войско врага в самом центре меня.
Бесконтрольно растёт и плодится.
И назвал Гиппократ* это словом «краб» —
За хамское его любопытство.
Подальше, поглубже проникнуть внутрь —
Изгадить и плоть, и кровь.
Почему? Потому что никак не вернуть
Удалённый контент* – «любовь».
А причина – когда-то отец и мать
Подарили друг другу обойму ран.
И комочек зачатый, не ждан-не зван,
Получил в первоклетке живой изъян.
Изначально та крошка ущербной была.
Может быть, ей любви не хватало.
Поискала на ощупь, на крик – не нашла,
И от горя раковой стала.
И теперь, разделяясь, не имеет плодов,
Не спешит к созидательной цели.
Её «дочки» не знают ни мам, ни отцов —
Материнские цитадели*.
Отныне дочерних цветов у них нет.
Все самки – одна в одну.
И сбирается вещий иммунитет*
На гражданскую на войну.
Но не знают солдаты врага в лицо,
«Все свои», – говорят паспорта.
И служивым ребятам совсем невдомёк
Рассмотреть, что модель не та.
И напрасно упрямится строгий ген,
Охраняя структуру и обязательства,
Поражённый тоской и унынием член
Требует иные себе обстоятельства.
Ему в умном теле не хорошо.
Не хорошо в великом теле поруганной крупице.
Количеством взять! А для этого – что?
К доминированию устремиться!
Песня клетки
Я просто делюсь.
Пусть меня будет много.
Теперь на меня хватит времени.
Я просто смеюсь.
И, хотя недотрога,
Наливаюсь стерильным бременем.
Я просто слепа.
Я просто не вижу,
Чем сфера моя очерчена.
Я просто глупа
И в вопросе престижа
Неопытна и доверчива.
Здоровые, умные,
Мной одержимые,
Стенают: как быть и как справиться?
А я наступаю
Прицельно, с нажимом,
И мне это, знаете, нравится.
Я клон,
Я безмозглая злая картонка,
Тревожный, пустой барабан.
Так первообида пра-пра-ребёнка —
Внезапным возмездием нам

7
Планета ракообразных

(Фантасмагорический фарс)
Как много меченых клешнёю роковой,
Перстом раковым, роковым браком,
роковым воплем,
Икаровым* страхом:
Падение – тоже полёт – вниз
К холодному солнцу, ватным облакам,
В минус! по шкале икс,
В штопор! прямо к ногам
Ловкача Посейдона*. Он из Икаров
Куёт кораллы, с Гермесом* в доле,
И служит Мамоне*.
Коварные крылья!
Безумный Дедал*
Напрасно свободу пообещал
Сыну – вина вины отныне —
Сухого красного
В море солёного, но сладкого
От воска топлёного…
Вина, чтоб забыться, убиться, решиться
Быть снова быть и снова у моря.
Вина, чтоб простить Дедала и Посейдона….
Люди вышли из вод.
По сей день, по сей дон —
Дна – на дне – днём и дном
Там живёт и тоскует, и ждёт
Тот, кто раб Посейдона – краб.
Вот он вышел из вод,
Огляделся окрест – ест
Всё подряд, без причастья – грех.
Без приличий, с открытым ртом – смех.
Без особых последствий рост —
пролонгированный погост.
И готовится праздновать праздно
Победу
Планета ракообразных,
Крабовидных, клешнезадых,
Пучеглазых, панцернокорых,
Канцероносов* земноводных
Жизнесосов нерукотворных.
Смысл жизни – сплошные драки:
Краб на краба и рак на рака.
Море на море, река на реку —
Каюк здоровому человеку.
Куда ни глянешь – всюду раки.
В отсутствии плоти для атаки
Юркие щупальца вооружили
Смазкой интимной и хозяйственным мылом.
Беда – туда, где полые клетки —
Пустые и звонкие фальшмонетки.
Полые клетки – пустые соты.
Полые люди – полуидиоты.
Бойся-не бойся, прячься-не прячься —
Клешнёю ржавой зацепит в трансе.
И уже скопом в смертельном танце
Молитвы хором Ему авансом.
Теперь, как все, – человек-рак.
Он плохо видит, его будут драть
Врачи, медсёстры и рыбаки —
Задрочат, короче, кому с руки.
Он Рак – новоиспеченный Канцер и Ген.
Ликует, пузырится канцероген.
Кто ж виноват? Кто затеи отцы?
Может, египетские жрецы?
Может, лемуры или атланты?
Кто накосячил по прейскуранту,
Код человеческий оплатив,
Взялся за гуж да не смог донести?
Кто отработал Вселенскую взятку —
Выбить людей пешим порядком,
Без Хиросимы, без Нагасаки*?
Кто провернул операцию «Раки»?
Эх-эх-эх-эх!
Что от сердца – то не грех!
От печёнки – не в серьёз!
Живы будем – не вопрос!
Клетка плетью мне грозит:
Надо гостя пропустить.
Примешь метку прямо в лоб —
будешь главный антрофоб*.
Будешь, главно, хоть и глуп,
Ракофил и раколюб,
Ракодел и ракосхрон.
Ты на службе, Ракотрон!
Клетка в клетку с клеткой крепко
Липко зыбко сеткой мелкой
Жутко шуткой хлипко в будку
В клетку прутьев гибких
ветхих и натянутых от века
Гонит, ронит, золит, ломит
Человека, человека.