Read the book: «Русский легион»
В поисках смерти
к понятиям любви и справедливости
через страсти и предательства,
обманы и ошибки…
© Виктор Верин, 2020
ISBN 978-5-0051-0319-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вместо предисловия
Плач в читательскую рубашку
Часть первая
В Москве
1. Сашка.
2. На Манежной площади.
3. В гостинице «Россия».
4. Жека Рог.
5. Эволюция справедливости.
6. Медосмотр.
7. В тренажёрном зале.
8. Инструктор Вася.
9. «Застаканная» философия.
10. Скинхеды.
Часть вторая
На Кавказе и в Сибири
1. О записках.
2. Поединок на ножах.
3. Батяня Листков.
4. Тихие беседы с Яковом.
5. «Народный» генерал.
6. Работа под прикрытием.
7. Сомнения.
8. Зачистка.
9. «Снайперша» на привязи, или Дуэль.
Часть третья
Письма
1. Госпиталь.
2. К творческому началу.
3. Любовь второкурсника.
4. Неля.
5. Возвращение.
6. Письменная ловушка.
7. Верочка и Тонечка.
8. Московский заказ.
9. О друзьях-товарищах.
10. Ирина.
11. О той девчонке.
12. Опасные знания.
13. Антиподы.
14. Инна.
Часть четвертая
ПОПУТЧИКИ
1. Дорожная услуга.
2. Рассказы о любви.
3. Компромисс.
4. Несостоявшееся знакомство.
5. Пари.
6. О предназначении и об удовольствии.
Вместо эпилога
Последние письма или, Место встречи…
Вместо предисловия
Плач в читательскую рубашку
Если бы не Ита, то я, наверное, так и продолжал бы влачить жалкое существование, уподобляясь растению. Выращенный на определенных нравственных ценностях, я никак не мог приспособиться к рыночным законам и пребывал в ужасной депрессии. В тайне от самого себя, где-то в глубине души я все еще надеялся на счастливый случай, но в то же время я совершенно ничего не предпринимал для того, чтобы спровоцировать судьбу на более пристальное внимание ко мне.
Можно сказать, что в таком состоянии оказался я из-за собственного идеализма. Я, видите ли, был очень начитанным молодым человеком и, вступая во взрослую жизнь, свято верил в идеалы добра и справедливости, в любовь и дружбу. Карьера у меня складывалась как нельзя лучше. После окончания юридического факультета все пророчили мне «хорошую командирскую» должность в одном из элитных подразделений Управления внутренних дел. Вокруг меня постоянно было много приятелей и приятельниц. Но, по большому счету, с женщинами, честно говоря, мне не везло. Как правило, я выбирал самых непостоянных и коварных, обижая тем самым тех, кто действительно питал ко мне какие-то чувства, и, по любым меркам, были наиболее достойны моего внимания. Возможно, что за такую неразборчивость я и поплатился в последствии.
Иллюзии поры юношеского максимализма стали рушиться, преподнося мне уроки настоящей жизни. Из первого урока я извлек, что когда женщина говорит о любви, то не стоит безоговорочно верить ей, так как зачастую она пытается судить о том, чего не знает.
Уроком вторым стала иллюзорность дружбы. Те, кого ты считал, чуть ли не своими братьями, на деле всего лишь эксплуатировали твою удачу. Как только я совершал непрактичные, с точки зрения житейской логики, поступки, например, взял да и уволился из милиции, прервав рост своей «блестящей» карьеры без всякого разумного на то объяснения, так сразу же большинство «друзей» поспешили от меня дистанцироваться…
Впрочем, я не прав. Были люди, которые тогда не отвернулись от меня, а даже пытались поддержать… Но их помощь не могла спасти меня, ибо они сами были столь слабы и беззащитны перед обществом… Я не принял их милость и выбрал одиночество, отказавшись от многих земных радостей. Постепенно я привык к такому существованию, приспособился к окружающей среде. Никому не верил. Ни к чему не стремился. Плыл по течению. Предложили поучаствовать в организации российской газеты в провинции. Пожалуйста! Какая разница, чем и где заниматься? Кому-то еще нужен – и прекрасно!
И тут появилась Ита. Точнее, она появилась чуть раньше, когда я еще возглавлял в Питере небольшую фирму, занимающуюся оказанием юридических и информационных услуг. Сначала была случайная встреча в офисе. Ее направили к нам для прохождения практики с факультета журналистики. Одна из многих… Она пришла, поулыбалась, ушла… и вернулась под каким-то надуманным предлогом. Знакомство состоялось. Я обратил на нее внимание, выделив из всех прочих. Изначально такой индивидуальный подход был не в ее пользу, так как она показалась мне вульгарной, излишне самоуверенной, наивной и недалекой девчонкой. Когда коллега, которому она безумно понравилась, попросил устроить вечеринку, куда можно было бы её с подружкой пригласить, то я согласился исключительно из чувства мужской солидарности. Но все получилось совсем не так, как мы предполагали. Ита выбрала меня… В крайнем случае, она, немного покапризничав, простила мне то, что мы разыграли их на спичках, и что в результате розыгрыша она доставалась мне – то ли согласилась с судьбой, то ли действительно сама сделала выбор?.. Несмотря на то, что Ита была моложе меня на двадцать лет, никакой разницы в возрасте я не ощущал. Она как-то сразу стала понятной и родной, что в жизни бывает исключительно редко…
На другой день после вечеринки, я подарил ей алую розу и попытался красиво расстаться, начав лепетать, изображая смущение, о своем разочаровании в жизни и все такое прочее, что, по идее, должно было несколько охладить ее пыл. Но опять все произошло с точностью до наоборот. Ита истолковав превратно все мои предостережения, по всей видимости, решила, что я просто-напросто хочу от нее отделаться. А может быть, по неопытности ей действительно показалось, что она влюбилась в меня, в чем сразу же и призналась, ввергнув меня в прострацию. Что мне было с ней делать? Благо, подоспела пора уезжать в провинцию. Осушив ее слезы прощальным поцелуем, я с легким сердцем, в полной уверенности, что роман наш прекратился, шутя, пригласил ее последовать за мной. И каково же было мое изумление, когда некоторое время спустя, я получил от неё телеграмму. Она поехала из Питера в российскую глухомань. Для дочери богатых родителей из заграничной Эстонии, студентки Питерского университета это был поступок. Затем, вместе со мной она терпела все неудобства командировочной жизни и мое периодическое хамство, когда я в очередной раз пытался выпроводить ее, разглагольствуя о непреодолимом возрастном и социальном разрыве между нами. Но попытки мои избавиться от нее были тщетны – она все время возвращалась. И сердце мое дрогнуло. Я отказался подчиниться собственному разуму, который пытался убедить меня в том, что чудес на свете не бывает, что жизнь – это не любовный роман, что все у нее пройдет, что она не сможет выдержать мое затянувшееся возвращение к жизни, что не сможет она пожертвовать ради меня своими здоровыми амбициями… Да и сам я – смогу ли пожертвовать горько-сладостным отрешением от суетной жизни ради нее? Но когда тебе под сорок, то порой так хочется во что-нибудь или кому-нибудь поверить. И сам себе, не признаваясь в том, я поверил Ите. Зря? Может быть, все же следовало прислушаться к голосу собственного разума? Не знаю. Впрочем, Ите ее родители, мои ровесники, твердили почти то же самое. Они настаивали на том, чтобы она прекратила прогуливать занятия в университете и возвратилась в Петербург. Совершенно правильно настаивали. И ультиматум ей предъявили по всем правилам рыночной экономики – или берись за ум и не строй из себя взрослую барышню до окончания университета, или из дому не поступит больше не одного денежного перевода – пусть, мол, твой избранник и позаботиться о твоем достойном обеспечении. Все это было убедительно для нее и понятно для меня. Содержание такой молоденькой «штучки» требовало денег, с помощью которых можно было бы обеспечить привычный для нее с детства образ жизни. Да и Северную столицу ей оставлять насовсем не хотелось…
Ничего конкретного я ей не сказал, но начал потихоньку входить в дела и «делать» деньги. Мне нужен был еще месяц, чтобы закончить выполнение взятых на себя обязательств и за счет причитающегося мне вознаграждения выкупить квартирку в Питере, поношенный «Форд» с форсированным движком и путевки на элитный черноморский курорт. Пришлось вспомнить опыт работы бизнес-адвокатом и заняться юридической практикой для платежеспособной части населения.
Ита уехала в Питер сдавать сессию. Не виделись мы уже около двух месяцев. В то время я занимался «отмывкой» денег одного из своих ненавистных клиентов, соблюдая при этом, максимально правила конспирации, так как ни мне, ни ему не нужно было огласки. Над составлением бумаг сидел ночами. Днем на основной работе засыпал на ходу, валился от усталости с ног в прямом смысле этих слов. Хоть и противно мне было помогать ненасытным человекообразным хорькам скрывать наворованное богатство, но делалось ведь все это ради НЕЁ! Эта мысль, казалось, должна была меня успокоить, тем более что с каждым днем я приближался к тому состоянию, когда смог бы удовлетворить любое ее пожелание. Но желал ли я сам быть вместе с Итой? В мыслях даже боялся я произнести этот вопрос, но каждый раз пытался оттянуть принятие окончательного решения, придумывал всякие предлоги, чтобы не ехать к ней и как-то поймал себя на мысли, что радуюсь стечению обстоятельств, препятствующих нашей встрече, в форме волокиты с оформлением визы, загранпаспорта или еще чего-нибудь. По всей видимости, я испугался кардинальных перемен в привычном укладе жизни и тянул время в ожидании случая, предоставляющего возможность оправдать свою нерешительность, ставшую реальной причиной разрыва наших отношений. Я надеялся, я почти верил в то, что молодость возьмет свое, что она не выдержит долго одиночества. Она уже познала удовольствие, которое можно получить с мужчиной, а их, мужчин, вокруг в избытке – молодых, энергичных, красивых, остроумных, стремящихся к тем же удовольствиям. И, наконец, дождался. Выслушав по телефону очередную порцию моих заверений в необходимости отложить мой приезд к ней еще на какое-то неопределенное время, она решительно заявила:
– Я говорила, что никогда не смогу простить тебе измену. Думаю, что и ты тоже…
Глупая, жестокая девчонка! А если бы я тебя, в самом деле, любил? Впрочем, если бы любил, то давно уж обнимал ее колени, а не прятался бы за надуманные причины своего отсутствия. И она прекрасно чувствовала подобную неискренность. Но, все равно, обидно… Сердце екнуло и на какой-то миг замерло от такой новости. Ну, зачем она вытащила меня из небытия? С одной стороны, роман затянулся, и его давно было пора прекратить, чего и сам в тайне желал. Но, с другой стороны, было такое ощущение, что в моей душе убили веру в чудо, в любовь… Осталась только тоска. Я не способен на высокие чувства. Ничего нового не случилось… Впрочем, это был первый случай, когда я разменял слово «любовь», не любя. Зачем? Захотелось угодить молоденькой девчонке? Нет. Пожалуй, меня привлекло ее стремление к самопожертвованию ради любви. Было интересно наблюдать за ней и надеяться на то, что огонек чувства разгорится в костер. В моменты отчаянной внутренней борьбы между ее страстями, когда на какой-то миг любовь одерживала верх, всячески хотелось поддержать ее, и как-то в порыве нежных чувств я даже сболтнул: «Я физически не смогу жить без тебя». Я вспомнил этот случай и ухватился за него как за ценную находку. Раз сказал – значит нужно соответствовать! Вот куда нужно идти дальше! Вот чего ты еще не знаешь – ты не знаешь того, что делается на краю жизни. Но покончить с собой – это грех и еще большая слабость, чем поверить женщине. Пусть судьба и дальше ведет меня. Отправиться я решил туда, куда всегда бежали поэты от несчастной любви – на вечно воюющий Кавказ. Хотя, может быть, бежали и не от любви, а, скорее всего, от разочарования в жизни. Надоела и мне вся эта мышиная возня. Борьба за право просто честно жить стала неизбежностью, похожей на битву Дон Кихота с ветряными мельницами. Я не хотел уподобляться несчастному безумцу, но и продолжать вести скотский образ жизни не было сил терпеть. Поэтому – на Кавказ!
Но сначала была Москва…
Часть первая
В МОСКВЕ
1. Сашка
В первый же вечер служебной командировки в Москву на фестиваль театров малых городов России, я позвонил из гостиницы своему питерскому приятелю, известному радикальными патриотическими взглядами.
– Саша! Привет! Ты как-то рассказывал о Русском легионе. Не подбросишь мне их московский адресок?
Сашку многие считали не совсем нормальным. Да и сам я при первой нашей встрече был того же мнения. Но стоило мне с ним пообщаться, увидеть его картины, почитать его стихи, и мнение мое переменилось на прямопротивоположное. Сашка обладал огромным интеллектом и неисчерпаемым творческим потенциалом, что давало ему право на снисходительное отношение к массе суетливых человечков, копошившихся в пыли проходящей мимо истории. Ему нравилось разыгрывать из себя дурачка и наблюдать за самодовольством своих собеседников, не видящих дальше кончика собственного носа, распухшего от гордыни до размеров мирового экрана, защищающего внутренний мир его обладателя от потоков разума, совести, чувственности… Многое в творчестве Сашки было созвучно моему душевному самочувствию. Он умел находить красоту там, где другой ее не видел. Он спасал красоту, обращая на нее внимание своими картинами. Когда-то он работал художником на Ленфильме, а когда Союз развалился, а следом и мощнейшая киностудия, Сашка не ударился в бизнес, отказался от заманчивых предложений и остался свободным художником, берущим заказы только для того, чтобы обеспечить себе минимум на пропитание, содержание квартиры и студии. «Мне противно работать на этих подонков, прорвавшихся к власти, – заявлял он, – Если бы я увидел, что для торжества идеи всеобщей справедливости нужна была бы от меня жертва творческой свободой, то я, не задумываясь, пошел бы работать туда, где был бы наиболее полезен – убирал бы мусор, мел улицы, пахал землю… Но делать что-то сейчас – это лить воду на мельницу, которая тебя же и перемелет. Демократия и рынок – это подлейшие демагогические изобретения, направленные на оболванивание и порабощении народов, но я ничего не могу им противопоставить, так как нет организации, способной осуществить противостояние, нет лидеров»… И все же, у Сашки были интересные знакомых в самых различных слоях общества, в том числе и среди тех, кто пытался что-либо доказать с помощью оружия.
Ни о чем не расспрашивая, Сашка продиктовал мне номер сотового телефона. Я тотчас же по нему перезвонил, и мне назначили встречу на Манежной площади.
2. На Манежной площади
Москва. Центр. Манежная площадь. Ясный солнечный день. Нескончаемый поток машин. Толпы гуляющих на фоне всемирно известных исторических стен Кремля. Под площадью ворчит супермаркет. То и дело мелькают «членовозы» с «мигалками». Чиновники рангом пониже важно шествуют к своим кабинетам, облачившись в униформу – черный костюм, белая рубашка, непонятного цвета галстук. Вокруг Манежной попарно гарцуют конные милиционеры. Красные попоны на лошадях, подогнанная по фигурам форма на всадниках. Может быть, это ряженые, как тот боярин на Красной площади, с которым может сфотографироваться любой желающий?.. Да, нет. Похоже – это взаправдашние стражи правопорядка…
С громадного экрана над входом в метро москвичей и гостей города приглашают в театр Эстрады на «Труп на теннисном корте» с Хазановым и Мигицко, представляется новый номер журнала «Культ личностей» с Гурченко, Фоменко и Муссолини – «диктатором и сердцеедом», напоминается о концерте Ларисы Долиной и Игоря Бутмана, о галерее высокой моды… «Культурная жизнь» столицы бьет ключом, впрочем, как и деловая. Нынешние москвичи известны своей деловитостью. Все более или менее крупные дела делаются в Москве. Подавляющее большинство перемещающихся по Манежной – молодежь с пивом, сигаретой и «мобильником».
«Але, привет! По чем возле вас баксы скидывают?»
«Да ты че? Такой прикид на стоко не тянет…»
«Давай башляй за кайф, а вечером перетрем…»
«Я в нете такой бутик зачатила…»
«Не, в школе такой товар не прет…»
Приблизительно такой могла быть стенограма телефонных переговоров с Манежной площади. Между тем солнышко просушило газоны, нагрело гранитные бордюры, и поиск свободной скамейки стал неактуален, так как теперь можно было расположиться всей компанией прямо там, где стоишь, чтобы уже в сидяче-лежачем положении продолжать борьбу с пивом и сигаретами путем их уничтожения. Обиходная речь юных москвичей и москвичек практически ничем не отличалась от речи их сверстников где-нибудь в глухой российской провинции, тот же набор слов с матерком, те же темы —
тусовка, обновка, бабки, балдеж…
Чуть ли не ежеминутно к урнам возле скамеек подходят представители старшего поколения москвичей. Им не до отдыха и не до стыда – им бы выжить, им бы поесть чего-либо. В урнах они ищут объедки. А еще они спешат подобрать пустые бутылки из-под пива. К собирателям тары здесь относятся с терпением, с некоторой долей снисхождения. Какой-то подвыпивший юнец вступает с одним из собирателей в разговор, бравируя перед подружкой, типа, ну смотри, какой я крутой – с простым народом общаюсь, мол, все мне до фени:
– Бутылки, дед, нет у меня, мы баночное пьем – оно правильнее.
– Да, – отвечает мужчина в заношенном до невозможности костюме, но при галстуке и с большим портфелем, – конечно, современный баночный дизайн более приемлем в новых условиях потребления слабоалкогольных напитков, но, к сожалению, у нас еще не отлажен механизм переработки вторичного сырья… Я пробовал собирать банки, но их принимают в очень немногих пунктах далеко отсюда и по очень низким ценам…
– Во, загнул, профессор! Хочешь «косячок» затянуть?
– Благодарю вас. Нет. Я бы не отказался от обычной сигареты…
А это что за крик? Ребенок? На коленях стоит возле будки биотуалета пацан лет двенадцати и колотит по его стенке зажатой в руке рваной красовкой, которая, по всей видимости, не налезла на замотанную грязным бинтом ногу. Убедившись в бесперспективности своего занятия, он пополз на четвереньках к центру Манежной, и, перебравшись через проезжую часть, прилег прямо на тротуаре на теплый гранит. Когда его потревожила уборочная машина, он отполз на газон и прокричал оттуда что-то нечленораздельное. Затем он извлек из огромного пиджака окурок и зажигалку. Прикурил. Затянулся. Упал лицом на газон и стал, есть траву.
Тем временем проехала по новому кругу пара конных милиционеров. Рядом со мной на лавочку уселись две старшеклассницы – пивка выпить да по-сигаретке выкурить. На противоположной скамейке появилась еще одна девушка постарше крашенная блондинка. Она достала из сумочки красочный журнал и углубилась в чтение. На большом экране вновь рекламировали неунывающего хохмача Фоменко, который как-то в пору существования бит-квартета «Секрет» согласно кивал головой на заявление то ли Максима Леонидова, то ли Заблудовского, о том, что их мужская дружба крепка на век, и если что-то помешает им вместе выступать на эстраде, то они уйдут работать на завод или все-равно куда, лишь бы не расставаться. Но не ушел на завод никто. Первым сбежал из «Секрета» Леонидов, возомнив себя последователем Элвиса Пресли, сыграв его роль в мюзикле. Да к тому же и голос еврейских предков позвал на землю обетованную. Потом и Фоменко подался в шоу-бизнес, оставив «Секрет» без особых мучений… Времена красивых поступков сменились временем шоу. Настала пора «рубить бабки» и «разводить лохов» через телевидение. На кой черт нужна слава участника бит-квартета, когда можно хорошо поиметь на поприще шоумена. Там был один из четверых, а здесь единственный и неповторимый грубовато-пошловатый, то есть свой «в доску» для «высшего света», сформировавшегося из «братков» и «демократов». Теперь его знают все. Даже эти пожилые собиратели бутылок, которые по-прежнему продолжают систематически осматривать урны в поисках еды. На шоу они, конечно, билет не купят, но реклама и газеты, вытащенные из «мусорок», делают информацию о «звездах» доступной и для них.
Еще трое любителей пива, купив по бутылке здесь же с рук у бабушки, подстелив газетку, разместились на гранитном высоком бордюре. Парням лет по двадцать. В кожаных куртках, в джинсах. Один из них поднялся и подошел к валяющемуся в траве подростку. Присел возле него на корточки. Протянул сигарету. Тот, как должное, принял подаяние и, не рассматривая, сунул в карман. Руки его в грязи, в цыпках…
– Чё у тебя с ногой?
Подросток что-то невнятно пробормотал и отвернул ошметки бинта. Открылась ужасная гноящаяся рана.
– Ва-ва. А-а-а! – пояснил он, как бывает ему больно и, считая, что достаточно продемонстрировал свою благодарность за полученную сигарету, не обращая на парня внимания, улегся вздремнуть на зеленом газоне.
Тлеющий окурок прилип к его нижней губе. Вместо подушки он использовал кроссовку. Парень положил рядом с ним еще несколько сигарет и пошел к свом товарищам, негромко ругаясь:
– … им уже на все наплевать. Они в открытую жируют, гады! Валим, мужики, отсюда, а не то я какому-либо «сопляку голубому» невинному башку сорву.
Конная милиция появилась по третьему разу. Остановили двух арабов. Проверяют у них документы, не слезая с лошадей. Девчонки рядом со мной дососали по второй бутылке пива. Реклама зазывала на карнавал джаза. На светофоре остановился желтый троллейбус с надписью «Осторожно, дети!» Подросток, поднявшись с газона, что-то радостно крича, понесся на четвереньках за уборочной машиной. Внимание на него больше никто не обращал. Правда, совсем юные тинэйджеры тормознули возле подземного перехода и один бросил другому:
– Ты смотри, живой еще, бля! Ползает сучонок…
Девчонки закусили пиво сигаретным дымком и понеслись к какому-то Жанну на клеевую тусовку. Я посмотрел в сторону девушки с журналом и… встретился с нею взглядом. Она улыбнулась.
– Отдыхаете?
– Да, вот… – несколько растерялся я.
– А что записываете. Если не секрет? Не стихи ли?
– Да нет. Заметки. Зарисовки с натуры от нечего делать.
– Меня вы тоже зарисовали?
– Несомненно, – осмелел я, – так как вы самый приятный объект для наблюдения.
– Вот как? Тогда давайте знакомится. Меня зовут Лена. А вы Сергей Воронежко. Не так ли? – и предупреждая мою попытку выразить словами недоумение, добавила тихо, – Вы уж извините, что сразу не подошла. Я тоже люблю понаблюдать за новыми людьми. Я из Русского легиона.
