Read the book: «Гуляйполе»

Font:

Сайт издательства www.veche.ru

Пролог

6 ноября 1888 года, за час до полудня, в Крестово-Воздвиженской церкви украинского местечка Гуляйполе во время обряда крещения младенца мужского пола на священнике загорелась риза. Вспыхнула ярко.

Дьячок не растерялся, набросил на священника старенькое одеяльце, которым должны были укутать младенца после обряда.

Моложавый батюшка Димитрий стал растерянно креститься. Родители и восприемники младенца стояли в некотором оцепенении. Отец, Иван Махно, худой, болезненный, кашляющий, весь пропитанный горилкой так, что сам мог вспыхнуть, оперся о плечо жены Евдокии.

Прихожане тихо и встревоженно между собой переговаривались:

– Не до добра это… Ох не до добра… Знак…

– Дьявол родывся!..

Старухи истово крестились.

А младенец совсем не испугался, не заплакал. Он всего сорок дней тому родился и лишь начинал постигать этот открывающийся его глазам мир.

Певчие вдруг затянули «Трисвятье».

Сморщенный крохотный человечек кривился, пускал слюнявые пузыри, косил зрачками, морщился…

– Нарекаю тебя по святцам славным именем Нестор, – после небольшого замешательства священник Димитрий продолжил обряд крещения, – что значит «возвернувшийся додому». Будешь пребывать в странствиях и каждый раз возвертаться до родного очага. И огонь в храме – как знак тепла домашнего, всяко сущее согревающий.

Вечером дьячок записал в церковную книгу: «Сего дни случилось чудо. Во время сполнения обряда крещения в храме само по себе загоревся огнь, но никого не пожог и никакого убытка храму не учинил…»

Видимо, спустя какое-то время он дописал: «…А шо слухи пошли по селу, так то от зловредства паче того бунтарства, до якого у нас серед козаков имеется приклонность… Може, батюшка свечки Божией ризой торкнувся незаметно для очей чи ще якось, а паства неписьменная одразу сочинительством недобрым зайнялась…»

Как бы то ни было, а слухи о дьяволе пошли не только по Гуляйполю, но и по его ближним окрестностям. И сохранились у местного населения на долгие годы.

В недавнем прошлом Гуляйполе – казачья слобода, местечко немалое: имело десять тысяч жителей и было волостным центром богатого Александровского уезда Екатеринославской губернии…

Часть первая

Глава первая

Весна на юге Украины в тот год наступила совсем неожиданно. Еще вчера шел мокрый снег, было сыро и слякотно, а сегодня небо уже поголубело, запахли сады, и крестьяне, у кого был хотя бы небольшой земельный надел, погнали застоявшихся за зиму волов в степь. Выползли из хат старухи, усаживались на скамейках у ворот, обсуждали с товарками, что где за зиму случилось, кто помер, кто женился, у кого скотина пала… Да мало ли что могло случиться в селе за длинную зиму.

В ту же пору, когда еще только первая зелень пробилась из земли и жадно потянулась к солнцу, помещики нанимали бедняцкую детвору в подпаски и пастушки. Все лето будут они пасти коров и телят, а мальчишки постарше водить в ночное панских коней. Платили не щедро, а все же какая-никакая прибыль семье.

Нестор уже второй год подряжался «до помещика Данилевского» подпаском. Работа не трудная. С вечера забрать у пахарей выморенную скотину, напоить, искупать в речке и на всю ночь выгонять на луга, стеречь, чтоб они не наделали шкоды в чужих посевах да чтоб лихие люди их не украли. А цыган-конокрадов, что ни год, в теплом и богатом Приднепровье становилось все больше…

Нестор любил взобраться на только что выкупанного коня и промчаться так, чтобы тугой ветер бил в лицо, чтобы выгоревшие и не знавшие ножниц волосы развевались за спиной.

Вот он выскочил на пригорок, и оттуда вдруг открылись давно знакомые необозримые дали: река Базавлук, рощицы, колокольни церквушек, гребенчатые полоски пирамидальных тополей вдоль пыльного шляха, что вел на станцию. Там, на станции, был другой мир, который извещал о себе разноголосыми гудками паровозов. Чужой мир.

А здесь – простор, воля, дурманящие запахи трав.

А еще Нестор увидел, как там, внизу, малорослый пастушок пытался отогнать коров, которые подступали к посевам овса.

– Куд-ды!.. Куды, заразы! – кричал пастушок тонким плачущим голосом и при этом пытался щелкнуть длинным арапником. Но он только запутывался у ног. И тогда хлопчик оборачивался к пастуху, тощему парубку, блаженно лежащему под теплым солнцем на копне соломы: – Петро! Он коровы в овсы идуть!

– Та нехай! – лениво отозвался парубок.

– Петро! Ну, Петро! Батогов от пана получим! – Пастушонок уже плакал, размазывая по грязному лицу слезы.

И только теперь Нестор узнал в пастушонке свою десятилетнюю соседку Настю. Вокруг нее коровы уже вовсю увлеченно стригли пока еще малорослые овсы.

Нестор пустил лошадь с холма. Вниз, вниз. Влетел в овсы. Щелкнул кнутом. Коровы нехотя стали поворачивать, лениво побрели с овсов.

Затем Нестор подскочил к стожку, изо всей силы перетянул кнутом парубка. Тот вскочил, плаксиво завопил:

– Ты чого? Скаженный! Тебе панського овса жалко?

– Мени Настю жалко. – Нестор указал на девочку. – Из-за тебя, гниды, малявку на панской конюшне плеткой пороть будуть!

Нестор отъехал от парубка, осадил коня возле девчушки.

– Спасыби вам, дядя Нестор.

Нестор улыбнулся: «дядя». Ему еще четырнадцати не исполнилось, был он недокормленный, мелкий, ненамного отличался от Насти. Он весело разглядывал соседку. Старенькое, вылинявшее под солнцем платьице, выгоревшие волосы, цыпки на поцарапанных жесткой прошлогодней стерней ногах.

– Чии коровы? Пана Данилевского?

– Його!

– А мени твоя мамка не сказала, шо тебе в пастушкы отдалы.

– Ага. Тилькы не хотилы брать. Сам пан Данилевский сказав: «Возьмить! У неи ноги молоди, добре бегать буде!»

– Ну, бегай! – Нестор пришпорил коня, но тут же резко его осадил. И непослушный конь Орлик, любимец помещика, не всегда подчинявшийся даже самому пану Данилевскому, покорно повиновался: почувствовал силу в руке всадника или твердый его характер. Обернувшись, Нестор спросил: – Когда вже ты вырастешь, Настя?

– Не знаю, – смутилась девчушка. – Мамка казалы, через шесть годов.

– Расти быстрише! – Нестор засмеялся и тронул босыми ногами коня. – Через шесть годов сватов до тебе зашлю!

– Та ну вас! – Настя тоже застенчиво засмеялась.

И Нестор понесся дальше, в луга, в марево…

Вечером все гуляйпольские мальчишки – и пастухи, и подпаски – собирались в ночном. Пригоняли коней и выпускали на поросший сочной травой выгон. Особо которые с норовом и за ночь могли невесть куда забрести, треножили.

На краю села, на отшибе, стояла построенная в стародавние времена цыганами и уже давным-давно заброшенная кузня. Крыши на ней не было, стены пообрушились, и эти развалины со всех сторон густо поросли бузиной. На лето старая кузня становилась ночным обиталищем пастухов. Совсем неподалеку от нее виднелись неясные тени пасущихся коней, слышался легкий топот, пофыркиванье. А в стенах кузни, никому не видимый, горел костер – пацанячья радость и забава. Под угольями, над которыми скупо дотлевало пламя, пеклась принесенная из дому картошка. А кто-то припас и шматочек сала. После того как испечется картошка, его можно нанизать на вербовый прутик и подержать над жаром. Нет ничего вкуснее!

Но главное не это. Главное – истории, которые пастушки рассказывают друг дружке. Сказки, легенды, бувальщины. Все слышанное от старших здесь, при зыбком свете ночного костра, приобретает иные краски, уснащается фантастическими подробностями. А как рассказывается! Совсем обычным будничным голосом, приглушенным до шепота, чтобы потом вдруг выкрикнуть что есть мочи и до дрожи испугать слушателей.

Здесь знают много легенд и историй из жизни запорожских казаков. Это и неудивительно: неподалеку отсюда – знаменитый остров Хортица, где находилась едва ли не самая главная Запорожская Сечь. Гуляйпольские старики еще помнят, как ее уничтожали по велению Екатерины Второй.

Сгрудившись вокруг Федосия Щуся, слушали его завораживающие истории Нестор с братом Григорием, Иван и Сашко Лепетченки, Сашко Калашник, Семка Каретников, Тимка Лашкевич и уже знакомая нам веснушчатая Настя.

Хорошо рассказывал Щусь, этот необычайно красивый, рослый и складный хлопчик с падающим на лоб черным чубом. Сам Федосий – не местный, из Велико-Михайловки. Но каждую весну он приезжал в Гуляйполе к кому-то из родичей и оставался здесь на все лето. Гуляйпольские мальчишки признали его за своего, приняли в компанию. Главным образом, может, за то, что знал превеликое множество всяких историй и рассказывал их умело. Слушали его не шевелясь. Разве что кто-то едва заметно поведет рукой, принимая гуляющую по кругу цыгарку.

– …И надумал атаман Серко взять своим козацким войском турецкий город Царьград. Це у них вроде як столица. На той стороне Чорного моря… А як через Чорне море переправиться? Оно ж здоровенне, ну, як если б на коне скакать по воде, то за недилю чи й доскачешь. И ще ж и хвыли! – Щусь привстал и показал рукой высоту разбушевавшихся черноморских волн.

– Ой! – громко вздохнула Настя.

Нестор косо усмехнулся. Видно, ему не очень нравилось главенство Щуся и то, как его восторженно слушают.

Федосий скользнул по Нестору настороженным взглядом, но не стал обращать внимания. Продолжил.

Щусь рассказывал. А над их головами плыла удивительная гуляйпольская ночь. Стрекотали то ли сверчки, то ли виноградные лягушки, сонно перекликались перепелки. Слышалось мирное пофыркиванье коней, пасущихся неподалеку. Хрустели травой. Трава в степи стояла пока еще высокая, сочная.

А звезды над степью! Такие звезды можно увидеть только здесь. Очень крупные. Иные, похоже, не выдерживают своей тяжести, срываются с вышины и, прочертив по небу светлую полосу, катятся вниз и почти у самой земли тают.

За полуразрушенной цыганской кузней вставала луна. Она еще пряталась за стенами, но светом своим уже начинала гасить звезды.

– …И шо тогда придумал Сирко? Приказав «чайки» – лодки таки дубовые – связать по семь штук, та ще меж ними по пучку камыша привязать – для непотопляемости. Ну, шоб «чайки» лучшее держались в бурю на воде. Погрузилось все козацке войско на таки корабли и поплыло. Наверно, немало козаков потонуло…

– Шо ты выдумуешь? – сердито спросил Нестор. – Серко не той атаман, шоб своих людей ни за шо погубить.

Щусь не отозвался, продолжил:

– …Не думалы, конечно, турки, шо запорожски козаки сумеють таке сотворить: через Чорне море – на лодках. Не думалы, а значить, и не ждалы… Взломалы козаки железом ковани царьградски ворота, поубивали охрану и зайнялы город. И побиглы до них люды. Наши люды. Там их повным-повно було. Пленни. Сколько козаки з туркамы воюють, воны всих пленных до себе забыралы. Хто рабом став, девчата в гаремы попалы, дитей нарожалы, а хто и откупывся и тепер жив в Царьгради вольно, вроде турка.

– Во гады! – гневно прошептал один из Лепетченков.

– Слухайте дальше. Собрав Серко всих наших, и которы пленни, и рабов, и теток, шо в гаремах, и тех, шо выкупили себе волю. Всих. Вывив их далеко за город, в чисте поле. И сказав им: «Браты мои славяне! Мы прийшли, шоб дать вам волю. Идить додому, растить хлеб, рожайте детишков, докормлюйте своих немощных батькив. Бо выплакали оны уже все очи, глядя в сторону Туреччины!..» И шо вы думаете? Начались промеж пленных разговоры. И поняв Серко: не все хотять додому, на Украину. Бо прожылы оны в плену багато годов, у кого семьи тут образовались, кой-хто всякого разного богатства накопыв, а хто и просто до рабства привык…

– Не може такого буть! – удивился Сашко Лепетченко. – Ну, шоб до рабства…

– Обыкновенни запроданци! – подтвердил слова Щуся Нестор. – Предатели! Бувае!

– Ни в жисть не повирю!

– Ну, так слухайте ще. Пошел Серко до пленных, встав на якуюсь каменюку и сказав: «Чую, не вси вы додому хочете! Так, може, хто из вас и веру ихню бусурманську прийняв? Може, есть и таки?.. Шо ж, возвертайтесь туда, куда вас ваше сердце зове!..» И пишли оны. Одни – додому, на Украину. А други повернулы в сторону Царьграда…

– И шо Серко? Невже отпустыв? – не выдержал флегматичный Калашник.

– Погано знаешь Серка! – недобро усмехнулся Нестор в предвкушении дальнейших событий.

– Серко стояв на камени и смотрел, як йдуть його браты и сестры назад в турецкий полон. Добровольно йдуть… Довго смотрел. Не выдержало його сердце. Позвав сотника и приказав ему: «Бери своих хлопцев и вы́рубай их! Всех! Под корень!..»

Наступила тишина. Все ждали продолжения рассказа. Но внезапно где-то вдали, едва слышимые, прозвучали несколько сухих выстрелов.

– Вроде як стреляють? Чи шо?

– То, наверно, цыгане. Батогамы ляскають…

– Ну, рассказуй! Шо потом було? – попросила Настя.

– А потом… потом була ночь. От така, як сейчас. Светла. И прийшов Иван Серко на то место, де сотник з товарышами пленных порубав. Довго стояв серед мертвых. Луна пиднялась красна, здоровуща. А он все стояв и стояв серед мертвых… – Федосий постепенно понизил голос почти до шепота. – А потом сказав порубаным своим землякам: «Простить нас великодушно. Но лучше вам мертвыми буть, чем предателями…»

– Шо сказав? – не расслышали парни.

И Щусь громко, чтобы испугать друзей, во все горло крикнул:

– Лучше вам мертвымы буть, чем предателями! Лучше мертвымы, чем предателями!

Пастушки вздрогнули и еще теснее сгрудились у костра. А Настя приникла к Нестору, спряталась за его спиной. И опять наступила тишина: каждый по-своему переживал рассказанное Щусем.

Нестор усмехнулся. И потом сказал вдруг:

– А от тут ты трохи сбрехал, Федос!

– Шо я сбрехал? – озлился Щусь и встал. – Шо?

– Не такый був атаман Серко, шоб комусь поручать с предателями расправиться. – Нестор тоже вскочил. – Он сам изменникив изничтожав! Сам! Своею рукою!

На лице Нестора была написана неподдельная ярость. Он стоял рядом с Щусем, и было особенно заметно, какого он маленького росточка. Только буйством нечесаных волос мог он соперничать с Федосом.

– Гляди, який ты завзятый! Прямо настоящий «атаман Махно»! – Щусь уничтожающе смерил Нестора взглядом. – Шо хочу тоби присоветовать! Ты каши побильше ешь и ложку получше вылизывай!

Но никто из хлопцев не рассмеялся. Шутить над Махно не привыкли. Глядели то на Федоса, то на Нестора, в котором закипали нешуточная злоба и ревность. Никому не хотел он отдавать свое пацанячье верховенство.

И Нестор вдруг бросился на Щуся, ударил его головой в живот с такой силой, что тот свалился на землю. Вцепившись в приятеля с кошачьей ловкостью, Нестор дрался ногами, головой.

Пастушки тоже повскакали на ноги, наблюдая, чем закончится драка. Не вмешивались: не было принято.

Нестор отлетел от сильного толчка Щуся. Из угла его рта проступила кровь.

Но тут снова раздались два громких щелчка. Все поняли, что это выстрелы. И что стреляют близко. Одна из пуль даже заунывно пропела над ними.

– Вроде и взаправду стреляють, – удивленно сказал Сенька Каретников.

Послушали еще немного. Но было тихо.

Щусь поднял кулаки.

– Продовжим? – спросил он у Нестора, усмехаясь.

Но неподалеку затрещали ветки, и сквозь бузину, что густо росла вокруг кузни, протиснулся человек.

Настя снова испуганно прижалась к Нестору, ладошкой вытерла с его лица кровь.

Высокий худой мужчина приблизился к костру. Он тяжело дышал и, несмотря на сумеречный свет, можно было разглядеть его мокрое от пота лицо. Черная борода, черные усы. Длинные волосы падали на плечи. Настоящий цыган.

– Чьи кони, пацаны? Кто пастух?

Все промолчали. Только Нестор, не оробев, ответил:

– Ну я пастух! А кони – пана Данилевского.

– Отойдем в сторонку.

И когда они отошли подальше от костра, незнакомец попросил:

– Выручай, хлопче! Слыхал стрельбу? То меня полиция гоняет, как зайца.

– Ты хто ж такый? Разбойник?

– Может, и разбойник… Дай коня, хлопец! Иначе мне от погони не уйти!

Нестор помедлил. Он знал, что ему будет за утерю коня.

– Коня я верну. Не знаю как, но верну.

Нестор молчал.

– Понимаешь, убьют они меня… Убьют!

Нестор неожиданно для самого себя вдруг сказал:

– Ладно.

Он бросился с пригорка вниз и вскоре появился с небольшим гнедым коньком. Накинул на него уздечку.

– Без седла на коняке усидишь?

– Я и на ведьме усижу. – Незнакомец довольно ловко вскочил на коня. – Пацанам скажи: никого не видели.

– Не дурные, понимаем.

Незнакомец тронул коня хлесткой лозиной и скрылся в зарослях бузины. Несколько мгновений Нестор еще слышал хруст кустарника под лошадиными копытами, а потом все стихло.

Он вернулся к костру, присел:

– Спеклась картошка?

– Хто это був? – спросил Калашник.

– Хто? Де? – удивился Нестор. – Ты шо, кого-то бачив?

– Н-не.

– А ты?.. Ты?.. – спросил он у братьев Лепетченко, Каретникова, Лашкевича, Щуся.

– Да вроде никого.

– Он и Настя спала. Никого не бачила. Правда, Настя?

– Бачила, – заупрямилась Настя. – Зайчика бачила.

– Во! Молодец! – похвалил ее Нестор.

Прошло еще совсем немного времени, и чуть ли не над их головами раздалось несколько выстрелов. К разгоревшемуся костру вышли трое полицейских. Один, видимо старший, приблизился к мальчишкам, внимательно ощупал всех глазами, сказал:

– Тут человек пробигав! В яку сторону?

– Человек? – удивился Нестор.

– Ну як же! Он мимо вас пробиг и вроде як в те кусточки шмыгнув! – вмешался второй полицейский. – Не могеть быть, шоб ничого не видали!

– Очи есть! – сказал Нестор. – Шо-то, конечно, бачилы.

– Говори!

– Две собаки пробиглы. И ще цыгане. С медведем, до кибитки привязанным. Пришлось глаз не смыкать. Вы ж сами знаете, пан начальник, як ции цыгане коней крадуть…

– Ще! Ще кого видали?

– Зайчика, – сказала Настя. – Зайчик он там пробигав.

– Идиоты! – рассердился старший полицейский. – Мы человека разыскиваем! Злодия!

– А человека, извиняйте, не бачилы, – искренне огорчился Нестор. – Честне благородне! Шоб мене чорты на том свете в смоле варили!

Когда полицейские исчезли и смолк треск сучьев под их сапогами, Нестор обратился к Калашнику:

– Сашко! Отгониш коней на панску конюшню. Скажешь Степану, шо, мол, Орлик кудась запропастывся, так я пошел его шукать.

– Поняв. Другого не пойму: на кой черт тоби було чужому дядьку коня отдавать? Хто он тоби, сват чи брат? – удивился Калашник.

– Сам не знаю, – пожал плечами Нестор. – Просто дядько попав в беду.

– Ну да. Теперь вин з биды выберется, а ты в нее попадешь, – заметил Сашко.

– Ох и пороть же тебе будуть! – вздохнул Щусь, выражая явное сочувствие.

– Ничо. Стерплю.

– Платить за коня придеться. Могуть и хату отобрать.

– Не одберуть. Она на ладан дыше. Скоро завалытся.

…Хата и в самом деле была самая обычная, как и большинство в Гуляйполе. Под соломенной крышей. Пол глиняный – «доливка». Маленькие оконца. Внутри – нищета. Правда, не кричащая. У оконца на столике стояла швейная машинка «Зингер» – напоминание о прежнем скромном достатке. Лампадка в покуте у божницы, убранной засушенными цветами. На полатях спали Григорий и его меньший брат Нестор. Еще два брата – Савва и Карпо – женатые и жили отдельно, третий – Омельян, тоже женатый – был на японской войне.

Мать, Евдокия Матвеевна, потормошила Нестора за плечо. Тот открыл глаза:

– Шо, мамо?

– Настя просыть, шоб выйшов.

– О господи, поспать не дадуть. – Нестор торопливо натянул штаны, вышел на крыльцо.

Возле калитки стояла Настя.

– И шо тоби не спиться? – проворчал Нестор.

– Идить ближче, секрет скажу.

Нестор подошел к калитке.

– Приходыв дядько… – прошептала Настя.

– Той, шо ночью? – предположил Нестор.

– Не! Якийсь другый. Молодый, без бороды. Сказав, шоб коняку забралы. Вона в старий кузни стоить.

…В вываленное окно кузни Нестор увидел Орлика. Тот тоже узнал Нестора, радостно заржал. Привязанный к торчащей из стены железяке, конь жевал свежую траву. Перед ним лежала большая охапка.

Нестор отвязал коня, сел на него, выехал из развалин. Пригибаясь, продрался через кусты бузины и выехал на дорогу…

Старший конюх Степан встретил Нестора в конюшне. По выражению его лица парнишка понял: прощения не будет.

– Так ты панське добро стережеш! – закричал Степан, едва Нестор ввел коня в конюшню. Бросился к нему с уздечкой. Стал лупить подростка по голове, по рукам, которыми тот пытался защититься. – А если б коня цыгане укралы? С тебе якый спрос, с голодранца? Я за все ответчик! Запомны!

И Степан вновь замахнулся уздечкой.

Нестор неожиданно выпрямился, схватил один из висящих на стене серпов. Но Степан, крупный, увесистый мужик, успел перехватить руку Нестора, заломил ее. Нестор уронил серп, и тот со звоном прогремел по каменному полу.

– Обрубок! – прорычал конюх, подминая Нестора под себя. – Вовк! Байстрюк!

И он стал бить Нестора уже не в урок, а на увечье…

Дома, избитый, с перевязанной мокрым полотенцем головой, Нестор сидел перед осколком тусклого зеркала, рассматривал кровоподтеки на теле. Возле него хлопотала Евдокия Матвеевна.

– И тут ще помажьте, мамо, – показывал Нестор на проступающий на плече багровый синяк. – И от тут!

– Господи, ну колы ты вже угомонишься! – смазывая синяки и ссадины, ворчала мать. – Ну, вынуватый же: коня не углядив. Так попросыв бы прощению. А ты – в драку!

– Не я первый начав, – угрюмо оправдывался Нестор. – Сперва он мене уздечкой.

– Перетерпив бы! За дело ж. Степан – уздечкой, а ты перетерпы…

Нестор молчал.

– Ты сходи до нього и цее… прощению попросы. Вин не злопамятный, я знаю. Оны с папанькой твоим покойным Иваном Родионовичем трохи дружковалы, колы в кучерах булы. Выпивалы, просты господи, разом.

– Не пиду! – отрезал Нестор.

Мать некоторое время сидела молча, в растерянности. Но потом что-то еще пришло ей в голову, она одобрительно сказала Нестору:

– И не ходи. И правильно. Здоровый бугай! Хлопчика быть. Де це видано!

Теперь уже Нестор удивленно посмотрел на мать.

– Ты, сынок, до пана сходи. Пан – не якыйсь там конюх. Грамотный, ученый, вин смилостивится.

– Ну да! Смилостивится! – проворчал Нестор.

– А ты хорошенько попросы, – стала ласково уговаривать мать и вдруг запричитала: – Жить-то, жить як будем? Мука кончается. И картошка, и крупа. А у нас шесть ротов, и вси есть хочуть.

– Так пускай идуть на заработки!

– То-то ты не знаешь? И Савва, и Карпо в Александровск ходылы. И шо? Пусти хлопоты. Може, малость попизнише де и пристроются. А шось в рот покласть сьодня надо. И твои три рубли тоже в симьи ну совсем не лишни!..

Нестору не нравился ласково-униженный голос матери, ее притворные всхлипывания. Опустив голову, он угрюмо смотрел под ноги. Скорее себе, чем матери, сказал:

– Не знаю… Подумаю…