Как мы с кумом быка продавали

Эта история случилась тогда, когда в Новороссийске, на площадке перед автовокзалом еще существовал ночной, овощной, оптовый рынок, а на Центральном рынке, как памятник советской эпохе, особняком стоял мясной павильон, с высокими потолками, широкими рядами с прилавками из настоящего гранита, которые пережили не одно поколение горожан. Толстые кирпичные стены сохраняли прохладу даже в самые жаркие дни, поэтому надобности в кондиционерах не было.

Люди тогда были добрее, а вода мокрее. Никто не воевал. В трудную минуту все шли на выручку и помогали, и помогали друг другу. Жил я тогда в станице Новониколаевская, что в Краснодарском крае, в доме своего тестя Вороного Ивана Даниловича, дай бог ему здоровья. После переезда из Волгограда я, временно, был безработным, но ничуточку от этого не страдал. Ходил на рыбалку, выращивал цветы и занимался детьми. Андрей только-только родился, а Антон перешел во второй класс и теперь наслаждался каникулами.

I.

Пригласил меня как-то кум, Иван Дудка, пива попить. Живет он «за Ерком». Небольшая речушка, Ангелинский ерик, делит станицу на две части. Тех, кто живет в центральной части, ближе к цивилизации, рядом со школой, больницей, сельсоветом и магазинами называют «станичниками», а тех, кто живет на другой стороне реки «заерковцами». Ерик был своеобразной границей, которая в жаркие годы иногда попросту исчезала. Речка пересыхала, илистое дно сначала превращалось в болото, а потом зарастало густой осокой, и только в самых глубоких местах, на радость гусям, уткам и лягушкам, сохранялись небольшие озерки; к этому моменту, рыбы этих водоемах уже не было, местная пацанва, перецедила эту воду точно также, как доярка перецеживает парное молоко.

Пиво, да еще в жару, дело хорошее, поэтому я согласился. У кума, пока один ребенок, мой тезка, пятилетний Витька, а Людка, жена Ивана, беременна вторым. Пиво в станице начинают пить после вечерней дойки, чтобы все было по правилам: детям молоко, взрослым – пиво. Конечно, есть такие, что пьют пиво с самого утра, но это только те, у кого нет коровы, а те, у кого корова есть, их осуждают. Корова в станице кормилица. Когда она накормлена, напоена, почищена, тогда можно и пиво пить. Дождался я, пока теща корову выдоит, и вперед, на пиво. Думал с собой старшего взять, чтобы поигрался там с двоюродным братом, но теща запротестовала:

– На греця воно йому нада! Хай дома сыдыть! Ничого йому там матюкы слухать! И ты дома сиди. Он, в холодильнику пиво стоит. Беры и пый, ничого по хатках шаболдаться.

Внимательно выслушав монолог тещи, я кивнул, набрал в легкие воздуха, но заводить дискуссию не стал, выдохнул и пошел по своим делам. По пути заглянул в магазин к Моложавому (фамилия у хозяина магазина такая), купил три вяленых чехоньки, таких жирных, что в лучах солнечного света становятся янтарными и прямо светятся, две «полторашки» пива, племяннику пачку кукурузных палочек и дальше без остановок до Лермонтова, 12. Не скажу, что я большой любитель пива, но если подойдет сосед Андрей Андреевич, и его жена Нина, то лучше позаботиться о стратегическом запасе. Когда я открыл калитку, то как и предполагал, все были в сборе. Под навесом, соединяющим дом и летней кухней стоял стол, на котором кроме пива и рыбы уже стояла жаренная картошка и салат из капусты с огурцами, крупно нарезанная буханка гривенского хлеба, и уже наливали.

– Виктор Владимирович, ну не уважаешь ты коллектив, опаздываешь. Ладно нас с Иваном Григорьевичем, но Нину то за что!? Она уже два раза выбегала на дорогу, тебя выглядывала, – начал Андрей Андреевич.

– Дурак, – крикнула Нина и стукнула мужа кулаком по спине, а ее щеки налились багрянцем.

Нина была той породы, про которых говорят «кровь с молоком»: с пышными формами, работящая, веселая, озорная, и с хорошим чувством юмора. Говорила, что может за себя и постоять, и полежать. Вместе с мужем Андреем они были моими ровесниками, жили через дорогу от кума, и постоянно работали. Когда закачивалась работа у себя, начинали помогать родственникам, потом соседям, а к тому моменту, когда заканчивалась работа у соседей, снова начиналась своя. Они любили работу, а работа любили их. Андрей Андреевич был колхозным сварщиком, но это ему быстро наскучило, и он пошел на «вольные хлеба»; когда руки у тебя хорошие, то без работы не останешься. Называли мы друг друга исключительно по имени отчеству. Сначала это было в шутку, но потом привыкли и по-другому общения мы уже не представляли. Андрей Андреевич любил все, что связано с авиацией, поэтому наши редкие беседы всегда переходили на авиационные темы, и тогда, скорее заканчивался световой день, нежели у него иссякали вопросы. Весил он на тот момент полтора центнера, но на активность и работоспособность это никак не влияло.

Я поздоровался, поцеловал в щечку куму, вручил гостинец Витьке и принял из рук хозяина запотевший граненый стакан, до краев наполненный хмельным напитком.

– Давай, с тебя тост! – сказал он.

– А какой это у вас по счету уже? – спросил я.

– А ты наши стаканы не считай, за своими смотри, – громогласно произнес Андрей Андреевич и засмеялся так, что аж окна затряслись.

– Ни в коем случае, – поправил я себя, – Спросил лишь потому, чтобы понимать, на какой стадии развития мероприятия находятся участники, и чтобы не ошибиться с выбором.

– Ладно, давай уже, не умничай, у тебя это первый, а мы себе по третьему налили.

– Ну тогда, не изменяя авиационных традиций, третий тост за тех, кого с нами нет.

За столом наступила минутная тишина. Каждый пил молча и думал о чем-то своем, сокровенном. Это читалось по лицам, по взглядам, которые на мгновенье устремились куда-то далеко-далеко. Только Витька не утруждал себя мыслями. Он прижал небрежно разорванную пачку кукурузных палочек и словно рыбак, пухлой ручкой, выуживал лакомство из пакета и отправлял в рот. Лицо сохраняло все события прошедшего дня: и растертые слезы на щеках, и шишку на лбу, и остатки вокруг рта всего того, что «бог послал». Он был счастлив.

Кум осушил стакан до дна, вытер с черных усов белую пену, налил снова и сказал:

– Владимирович, если голодный, то давай налегай на горячее, а мы пошли курить.

– Я с вами! – ответил я.

Жара еще не спала окончательно, поэтому аппетита не было. А вот холодное пиво было в самый раз.

Усы Ивана были достоянием всей семьи. Ни у кого из родных ни усов, ни бороды не было, и только Иван еще в старших классах стал лелеять этот признак мужества и чести. Надо сказать, что усы ему шли. Смуглое, загорелое лицо, карие глаза, вьющиеся черные волосы, и такие же пышные черные усы. Если кума посадить на коня, дать шашку, казацкую фуражку, то один-в-один Григорий Мелехов их Тихого Дона.

С женой своей, Людой, Ваня познакомился еще в школе. Я не знаю, как начиналась эта история, но уже в старших классах вся станица знала, что Иван Дудка и Людка Вороная поженятся, сразу после того, как закончат школу. Усы добавляли Ивану несколько лет, поэтому на фоне своих сверстников он выглядел посолидней и повзрослее. Но, с другой стороны, большинство девушек любят гладко выбритых, мускулистых мачо, и если их возлюбленный не соответствует требованиям, то они обязательно об этом напомнят. Так было и наших героев. Все уже давно привыкли к ивановским усам, даже будущий тесть и теща, но Людка, видимо хотела целовать алые губы своего Ванечки, которые были без усов. Она, подобно, каплям воды, методично и монотонно капала на мозг своего рыцаря и в конце концов добились своего. Однажды, Иван махнул рукой, взял в руки бритву и в один момент, под носом осталась лишь белая полоса. Не самое удачное время выбрал он, прямо скажем. Лето, лицо загорелое, а тут раз и на месте усов белая полоса девственной юношеской кожи. Мало того, что он сам себя не узнал, глядя в зеркало, не узнала его и возлюбленная. От вида суженого в тот вечер у нее началась истерика. Рыдала она, падала на землю, рвала руками спорыш и причитала: