Read the book: «Союз на лезвии меча. Из цикла «Хроники стародавних царств»»

Font:

Корректор Алексей Леснянский

ISBN 978-5-0067-0242-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Пыль истории не гасит огня.
Она только прячет тлеющие угли.

В середине V века н. э. Западная Римская империя была лишь бледной тенью своего прежнего величия. Утомленная внутренними конфликтами, ослабленная мятежами, опустошенная экономически и морально, она держалась больше на дипломатии и репутации, чем на силе оружия. На востоке, в Константинополе, Византия еще удерживала порядок и власть, но Рим уже стоял на краю гибели…

И тогда на сцену вышел он – Аттила, вождь гуннов, чья армия несла огонь и страх. Его путь через Галлию был стремителен: Мец, Реймс, Труа – города пали один за другим. Орлеан был следующим.

Именно в этот момент римский полководец Флавий Аэций решился на шаг, который прежде считался невозможным: он создал коалицию из врагов Рима. В войске Аэция находились римские части, уцелевшие после многочисленных войн, вестготы под предводительством короля Теодориха I – те самые, что некогда разграбили Рим, но теперь стали его союзниками, франки – германское племя, проживавшее к северу от Луары, галльские бургунды и армориканцы, а также аланы, ведомые своим вождем по имени Сангибан.

Аланы были ираноязычным кочевым народом, происходившим от отдельной ветви сарматов и обитавшим в прикаспийских и приазовских степях. Их всадники-катафрактарии наводили ужас на полях битв. К тому времени аланы уже успели частично осесть в Галлии и Испании, став федератами Рима – вассалами, жившими в обмен на службу.

Аланы сражались на стороне коалиции, и их роль была критически важной: они стояли в центре построения, между римлянами и вестготами, и приняли на себя главный удар гуннской конницы.

Сражение произошло на равнине близ города Труа, на месте, которое позже получило название Каталаунские поля. Оно считается одной из самых жестоких и кровопролитных битв поздней античности. Число погибших оценивается разными источниками от двадцати до ста тысяч человек. Теодорих пал в бою. Аттила был вынужден отступить.

Битва на Каталаунских полях не спасла Рим, но отложила его конец. Ее символизм – в том, что в момент предельной угрозы заклятые враги смогли встать вместе. Это был союз не любви, а страха перед уничтожением. Но именно такой союз иногда и становится последней линией обороны цивилизации.

В этой повести профессор Эдвард Вейр, уфолог и путешественник во времени, по воле случая оказывается свидетелем этого исторического перелома. Он попадает в лагерь аланского войска накануне битвы, где, наблюдая за воинами, их жизнью, философией и боевыми практиками, постепенно проникается пониманием тех сил, которые действительно движут историей.

Ибо прошлое – это не только даты и карты. Это выбор, сделанный под ударами копыт. И голос, услышанный среди пепла.

Глава 1.
Ветер с востока

Сквозь стекло защитного купола лаборатории плясали бледные отблески пульсирующего поля – разряд за разрядом, как дыхание чего-то живого и недоброго. Профессор Вейр стоял перед панелью временного модуля, рука его замерла на рычаге стабилизации. Эксперимент провалился. Временная спираль, раскрученная чуть дальше допустимого, захлопнулась. Теперь все нужно было начинать заново.

Он снял очки, вытер пот со лба и бросил взгляд на экран временного индикатора. Зеленовато-синяя линия мигала тревожным замиранием: 451 год н.э.

– Что ж ты мне этим хочешь сказать? – пробормотал он. – Каталаунские поля… Слишком рано для Средневековья, слишком поздно для Империи.

Он помнил эту дату. Битва, которую часто называли последним ударом сердца Рима. Гунны. Аттила. Сангибан. Люди, растворившиеся в песке времени, но однажды бывшие плотью и кровью, верой и страхом.

Пальцы скользнули по панели. Вейр колебался, затем решительно переключил машину в ручной режим, установил координаты и, набрав воздух в грудь, активировал перемещение.

Пространство сжалось, как клочок пергамента, брошенный в огонь, и развернулось вновь.

Он очнулся в высокой траве. Земля была теплой, пахла пеплом, кониной и дымом. Над ним реяли тени птиц, кругами – как часовая стрелка смерти. Рядом слышались голоса – грубые, ритмичные. Один – гортанный и высокий, другой – сиплый, как хрип воина на излете боя.

Вейр приподнялся. Над ним стояли трое: двое с копьями и в кольчужных капюшонах, третий в меховой накидке и с глазами, в которых степь смотрела на тебя через века.

– Χαῖρε, οἱκοδεσπότα… εἰρήνη σοι¹, – проговорил Вейр, стараясь держаться спокойно. – Я не враг. Я странник… пришел издалека… из будущего.

Мужчины переглянулись. Один процедил что-то, от чего другие прыснули от смеха. Очевидно, греческий здесь звучал как птичья трель.

Вейр задумался. Он знал: латынь еще живет в римских провинциях, в управлении, в римском мире. Стоит попробовать.

– Salvete. Venio non ut bellum inferam, sed ut videam. Homo sum temporis futuri. Non hostis².

Молчание. Затем старший из воинов медленно кивнул.

– Tu… speculator es³, – хрипло уточнил он. – Или жрец?

– Ни то, ни другое. Ученый. Doctor rerum temporis⁴.

– Ха! – рассмеялся другой. – Значит, ты вещий мудрец. Ну что ж, вещай, пока не прирезали.

Его отвели в деревянное поселение, полузасыпанное песком и окруженное валом из грубых бревен. Здесь пахло потом, копченым мясом, горячим металлом. Воины точили копья, плели шнуры для луков, готовили седла. Коней чистили, укутывали в броню. Это были сильные степные животные с выносливыми ногами и короткой гривой.

Он остановился у дверей длинного приземистого строения, обитого шкурами и увешанного ремнями. Когда вошел внутрь, теплый полумрак ударил в лицо запахом дыма, старой кожи и конского пота.

Несколько мужчин обернулись – молча, с настороженным любопытством. У одного в руках был нож, другой вплетал шерстяную нить в шнур уздечки – в цветах своего рода, как делал его дед перед битвой. Самый старший из них, с седыми косами, лениво поднялся и подошел ближе.

– Он говорит как римлянин, – произнес один. – Но одет как бродяга с юга.

– Или как шпион, – заметил другой, поглаживая острие стрелы.

– Или как человек, которому некуда идти, – бросил третий, совсем молодой, но с голосом взрослого.

Вейр стоял спокойно. Он уже знал: страх здесь не поможет.

Он медленно развел руки, показывая, что он безоружен, и кивнул.

– Я не шпион. Я…

Он запнулся, подбирая слова.

– Я не знаю, как объяснить. Я пришел не по своей воле. Я был в другом месте… а потом – оказался здесь. Свет, вспышка. Небо стало черным – и все исчезло. А потом – вы.

Седой посмотрел на него внимательно, словно взвешивал не только слова, но и сам голос.

– Ты говоришь как человек, который сам не знает, откуда он. Это плохо. Или хорошо. Зависит от того, что ты ищешь.

Он повернулся к остальным:

– Пусть сидит. Пусть ест. Кто ищет – тот сначала должен насытиться, прежде чем искать дальше.

Молодой с плетеной прической подошел ближе, держа в руках деревянную миску.

– Как тебя зовут, человек из вспышки?

– Вейр.

– Странное имя. Похоже на ветер, который уносит костры.

– А твое?

– Арсаг. Я внук охотника и сын воина.

– Ты всегда так смотришь на чужаков?

– Только на тех, кто приходит в дыму и говорит, что не знал дороги.

Вейр слегка улыбнулся:

– Я и правда не знал. Но, возможно, я нашел ее.

Седой снова обернулся:

– Если найдешь дорогу, скажи и нам. Мы тоже ищем ее каждый день – копьем, дорогой, конем и ночью под звездами.

Вейру позволили остаться на ночь. К нему приставили юного воина – худощавого, но гибкого как ремень – с глазами цвета сухой травы.

– Меня зовут Таргил, – сказал он, – сын Асбериха. Ты правда пришел… неведомо откуда?

– Из будущего, – кивнул Вейр. – Из мира, где никто уже не помнит запаха шершавой кожи седла. Где лошади живут в музеях.

– Жаль, – Таргил посмотрел на своего коня. – Мы без них – как птицы без крыльев.

Они сидели у костра. Таргил показывал, как плетут воинский ремень, рассказывал о том, как мальчики у аланов учатся верховой езде с пяти лет. Как на шестом году жизни впервые берут лук. Как отец дарит кинжал, а мать – крест из дерева, вырезанный по их особой вере, где Бог один, но степь – его голос.

– Ты спрашивал, где ты оказался, – сказал Таргил, не отрывая взгляда от узора на ремне. – Это земля к востоку от Аурелианума. Мы здесь уже пять зим. – Вейр слушал, не прерывая. Пламя играло на лицах, и казалось, будто время замедлилось. – Мы пришли сюда еще при отце моего деда, – продолжал Таргил. – Рим сперва звал нас врагами. Потом – братьями. Теперь мы – союзники. Или так говорят.

Он поднял взгляд.

– А ты… Ты не похож на человека из наших времен. Ни оружие твое, ни речь. Даже взгляд – будто ты многое потерял… и больше уже не ждешь.

Вейр кивнул.

– Я оказался здесь внезапно, – сказал он. – Я помню только, как туман рассеялся и я стоял у холма. А внизу были шатры. Лошади. Люди в мехах и железе.

Таргил усмехнулся уголком рта:

– Тогда судьба привела тебя к нам. А может, степь⁵ решила, что ты должен услышать ее голос. – Он протянул Вейру ремень. – Носи. Не как знак рода. А как знак, что ты сидел у огня с сыном аланов.

Пламя потрескивало, ветер шевелил кромку шатра.

Вейр поблагодарил Таргила за подарок, немного помолчал, затем спросил:

– Скажи… Какой у тебя родной язык?

Таргил поднял на него глаза, будто только сейчас понял, что Вейр говорит на совсем ином наречии и понимает ответ.

– Ты слышишь меня, как будто я говорю на твоем языке? – спросил он с легкой осторожностью.

– Да, – кивнул Вейр. – Но это… странно. Будто смысл доносится, а не слова. Я изучал арьяна рава и варз хинда⁶, поэтому могу понимать основной смысл твоих слов.

– Ты говоришь, как будто учился у самих жрецов Арьяны, – произнес Таргил, щурясь сквозь пламя. – Это речь… как ее называли старики… «арьяна вака». Я слышал ее однажды, когда к нашему шатру пришел человек с юга в одеяниях странных, но с глазами степных людей.

– Да, но я хочу понять, что ты говоришь на самом деле. Как называется ваш язык?

Таргил усмехнулся:

– Мы зовем его по-разному. Некоторые говорят: язык сарматской степи. Другие – просто аланский. Но у нас нет письма, как у римлян. Только слова, и песни, и клятвы.

Он подбросил несколько полен в огонь.

– Мы говорим не так, как франки или готы. Не как римляне. И не как ты. Ты – вообще не отсюда. Это я точно вижу.

Вейр опустил взгляд:

– Ты прав. Но мне важно понять. Я хочу услышать ваш язык, настоящий, не через этот… перевод.

Таргил чуть прищурился, затем медленно проговорил несколько фраз – певучих, с отрывистыми интонациями и почти персидским звучанием.

– Это – наша речь. Ты не поймешь ее полностью, – сказал он. – Потому что язык – это не только слова. Это запах костра. Это ритм копыт. Это вкус молока с дымом. Это взгляд отца, когда ты берешь в руки меч. Ты не жил с этим. Поэтому тебе будет слышен только смысл, но не пульс.

1.Радуйся, хозяин дома… мир тебе (греч.).

2.Приветствую вас. Я пришел не для войны, а чтобы видеть. Я человек из будущего. Не враг (лат.).

3.Ты… лазутчик (лат.)?

4.Доктор наук времени (лат.).

5.Аланы – потомки сарматских и скифских кочевников – пришли в Галлию с воспоминаниями о бескрайних просторах, ветре и конных переходах. Даже если местность была иной, они могли называть ее степью в духе традиции или в переносном смысле.

6.«Арьяна вака», или «арьяна рава» – букв. язык ариев, речь ариев. «Хинду варз», или «варз хинда» – речь Индии.