Опрос с ответственностью

Я постепенно начинаю понимать, кого вижу. Иногда грузовики проезжают, загруженные всяким барахлом. Похоже, это начальство драпает. Я даже не пытаюсь к ним соваться. Люди – это, наверно, те, кто был за советскую власть и их семьи. Приезжие и местные. Люди в форме – думаю, значительная их часть это те, кто строил укрепления на новой границе. Ну и остатки разбитых частей, дезертиры, просто отставшие. Никто их не останавливает, не разбирается. Всё это наладится позже.

А вот эта группа с зелёными погонами – это пограничники. Семь человек во главе с капитаном, и выглядят они организованной силой. Тоже пыльные и уставшие, но в глазах нет безнадёжности и растерянности. Вроде, то же самое делают, что и все, но по виду отличаются.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться.

– У меня люди устали. Коротко говорите, в чём дело.

При этом он продолжает идти, вроде, без спешки, но довольно быстро.

– Секретное оружие против самолётов. У меня есть. Хочу к вам присоединиться и прикрыть вас от налётов.

– Где?

– Здесь, рядом, в лесу.

Капитан, наконец, останавливается.

– Ладно, привал. Вяткин и Салакудинов со мной, остальным отдыхать.

Сержант и трое рядовых не плюхаются на землю, а с достоинством устраиваются. А ведь устали, очень устали! Да, хорошие бойцы у капитана.

До разлапистого куста близко, и я показываю стингер.

– Что это?

– Это три ракеты, а это пусковое устройство. Нужно запустить в сторону самолёта, а дальше они сами наводятся.

– Так разве бывает?

– Как видите. Но, вы правы, это экспериментальные экземпляры, больше таких нет. Да и эти делали долго. Знали бы вы, сколько усилий…

– Ладно, чего вы хотите?

– Ракеты примерно по десять килограмм. Я бы хотел, чтобы ваши бойцы несли две. А третью я понесу, и пусковое устройство тоже.

– Вы уверены, что оно того стоит?

– А вы как думаете? Три самолёта, не хвост собачий.

– Это если вы попадёте.

– Если всё пойдёт так, как предполагалось, ракеты сами попадут. Но оружие экспериментальное, так что гарантировать…

– Как это сами? У них что, глаза есть?

– Есть некое подобие. Видят, правда, не очень чётко и в инфра-красном спектре. То есть, видят, где горячо. А мотор у самолёта как раз горячий.

– Ладно, пока что возьмём, а там посмотрим. Их надо выпутать из этих ремешков?

– Нет, подождите, я их рассоединю. Вот, теперь каждую можно отдельно нести, как винтовку на ремне.

Вяткин и Салакудинов явно не рады, но не только не возражают, но и недовольства стараются не показывать. Порядок у них с дисциплиной.

И мы пошли по дороге, теперь ввосьмером. Я тащу примерно 18 кг, это не так уж много, когда основная нагрузка на пояс и подвес удобный. Бойцы капитана Климова тащат, кажется, побольше. Но они здоровые мужики, молодые. А у меня ещё и туфли, в которые попадает песок и пыль. Пыль + пот, вот и грязь по всему телу. Но ноги – они особенно критичны.

– Вам бы сапоги и портянки, но где их взять. Или хоть ботинки с обмотками. Ладно, выйдем к своим – там попросим.

А пока что отряду приходится двигаться медленнее, чем они бы шли без меня. Примерно в полдень около небольшой речки обеденный привал. Меня угощают ржаными сухарями. Мне такая пища не очень подходит, кислотность желудка повышенная. Но другой пищи нет, или она у пограничников в НЗ. Пьём мы все тёплую воду прямо из речки. Не очень гигиенично, но все так устали, что… Бойцы ещё и фляги наполняют.

А мы всё идём и идём. Я уже и по сторонам не смотрю, только бы продолжать идти, не сильно задерживая отряд. Один раз появились самолёты, но они далеко, и капитан не стал останавливаться. Когда солнце было уже над верхушками деревьев, мы, похоже, вышли к своим. Во всяком случае, поперёк дороги расположились позиции батальона. Может, и не батальон, но их точно больше роты. Все повеселели, но капитан Климов поговорил с каким-то лейтенантом, и мы двинулись дальше.

– Вам какая позиция нужна? Позади окопов? Насколько? – это он меня спросил.

– Не слишком далеко. Вон тот холмик подойдёт.

И мы забираемся на холм в километре за окопами батальона. Климов уходит с командиром батальона встретиться, а я предлагаю бойцам выкопать щели на обратном склоне.

– Сам-то не хочешь покопать, интеллигенция?

– Завтра может быть налёт, мне стрелять, не хочу, чтобы руки дрожали.

– Может, и нам стрелять придётся.

Климов возвращается радостный:

– Живём, товарищи. Пожрать нам дадут. Лапшаев, Егоров – берите большие котелки, и за едой, вон к той кухне. Да не стесняйтесь там, берите всё, что дают, и ещё добавку просите. Обещал я им прикрытие от авиации. Вам что нужно, как-то позицию оборудовать, или ещё что?

– Стрелять я буду прямо с земли, вон оттуда, с опушки. А надо бы щели выкопать, от артобстрела и от самолётов прятаться, могут заметить, откуда стреляют, и прилететь.

– Так в чём проблема? Вон четыре бойца, две сапёрных лопатки есть. Пусть роют по двое и меняются.

– Приказ нужен.

Двое уходят за едой, у каждого котелок литров на 7-8. Остальные начинают копать. А я разглядываю ноги. Вместо хороших термоносков мне сегодня утром выдали носки х/б, причём они без резинок. Сейчас носки грязные, местами и ноги грязноваты. И три мозоли обнаружились. Спрашиваю иголку – и мне её дают. Прокалываю мозоли, выдавливаю. Жаль, нет зелёнки. За холмом, метрах в двухстах, есть ручей. Я умываюсь, мою ноги и стираю носки. Туфли пока держатся, но, боюсь, далеко я в них не уйду. Про обещанные сапоги капитан не вспоминает.

Лапшаев и Егоров принесли полный котелок пшённой каши с салом и даже с кусочками мяса, котелок чая, сухари, махорку и газету. Вроде бы, каши немало, но все оголодали, даже я. А ведь я хотя бы утром в столовой позавтракал. И вся каша быстро уходит. Чай – это просто коричневая сладковатая чуть тёплая вода. Но сахар – это калории, так что все выпивают поровну, грамм по восемьсот. С сухарями – нормально.

Бойцы курят, обмениваются отдельными фразами. И начинают устраиваться на ночь. Не забыли и обо мне. Я сплю между Вяткиным и Салакудиновым. Одна шинель снизу, второй накрываемся. Мне в середине тепло, а мужики жмутся ко мне. После марша, когда мы прошли явно больше двадцати километров с грузом, даже я, изнеженный человек из 21-го века, быстро заснул. И тут же меня будит грохот. Я уже собрался вскочить, но Рим Салакудинов меня придержал:

– Не дёргайтесь, это не по нам бьют. По батальону немцы артподготовку начали.

Ага, уже утро, оказывается. Но раннее, солнце ещё не взошло. Даже лёжа мне хорошо видны позиции батальона. Они вытянуты в линию с севера на юг, в один эшелон. Сейчас там пыль, дым, и взрывы. Мне кажется, что не больше пятой части снарядов взрываются рядом с окопами. Остальные либо впереди, либо позади. Вдруг один снаряд взрывается близко к нам, метров двести не долетел. У меня сводит живот – кажется, это от страха такая реакция. Было бы неплохо кишечник опорожнить…

– Вон там батарея противотанковая, видите? – это мне Рим показывает. И я действительно вижу одну пушку, к ней привязаны ветки с листьями. Остальные не вижу, наверно, хорошо замаскированы. Судя по тому, что пушечка заметно меньше стоящего рядом человека, это сорокапятка. Впрочем, и танки сейчас у немцев в основном лёгкие. Для них и такие пушки серьёзный противник. Тем более, что танк на виду, а пушку заметить через смотровую щель трудно.

– Рим, наверно, есть время умыться сходить?

– У командира спросите.

И с разрешения капитана я иду к ручью. Мне не столько хочется умыться, сколько в кустиках посидеть. Стреляют не по нам, но мне всё равно очень страшно. И перелёты могут быть, да и огонь перенести могут. Кто их знает?

Но приходится возвращаться. А немцы всё долбят и долбят. Часов у меня нет, но кажется, артподготовка целый час длилась. С двумя перерывами по паре минут. Вот снова грохот стих.

– Летят, – это Рим сказал. И тут же капитан закричал:

– Воздух!

Тут и я услышал гул, неприятный, ноющий, а затем и увидел самолёты.

– За мной! – и я хватаю установку и ракету, и бегу к рощице. До неё метров пятьдесят. И сразу начинаю заряжать. Совсем недавно я тренировался до одури, но, видимо, нервничаю, и с трудом вспоминаю правильную последовательность действий. Провозился, наверно, минуты полторы. А ведь я уверенно укладывался в 50 секунд. Вот и Вяткин с Салакудиновым, только сейчас бегут, ракеты несут. Но самолёты только ещё на подлёте, не быстрые они. Теперь, когда до них километра полтора, я узнаю «лаптёжники», Ю-87. Как по «лаптям», так и по характерному излому крыльев. Установка уже «схватывает» цели, но я не тороплюсь. Хочу бить на взлёте, когда мотор на высоких оборотах, и особенно горячий. Да и скорость как раз падает.

Враги не торопятся. С земли по ним никто не стреляет, наших истребителей тоже нет. Есть время их сосчитать: восемь машин. Вроде, они девятками летали. Наверно, потеряли уже одного. «Штуки» перестраиваются в цепочку, начинают поворачивать на север, и вдруг передний самолёт валится на крыло и начинает круто пикировать. Через три секунды до нас доходит громкий, противный вой. Почему-то я вспоминаю, что раньше «противный вой» это был воин противника. Видна отделившаяся бомба, и самолёт быстро разворачивается носом вверх. Я вывешиваю установку на плече, и жму на спуск. И стараюсь не дёрнуться, стоять неподвижно. Что на самом деле непросто, когда под ухом срабатывает ракетный двигатель. Хорошо что пока не основной.

Я хотел немедленно вторую ракету зарядить. Но не вижу ни Вяткина ни Салакудинова. Снова смотрю на самолёты – как раз второй начал пикировать. И, да! Ракета попала, «штука» как будто останавливается прямо на подъёме, и рушится вниз. Всё, хватит смотреть, ракету мне! Но поблизости нет никого. Я начинаю громко орать. Мата не так много, но упоминаю трусов и ссыкливых щенков. Ага, вот Рим бежит. Почему-то из леса. Зачем он там оказался?

На этот раз я заряжаю очень быстро, возможно, даже за полминуты, или ненамного дольше. Но за это время уже последний самолёт сбрасывает бомбу и задирает нос. Теперь я гораздо спокойнее, чем в первый раз, и действую быстрее. Встать на ноги, установку на плечо, цель «схвачена», нажимаю пуск. И снова ракета попадает прямо в самолёт. Скорее всего, в мотор. Видимо, взрывчатки достаточно для Ю-87, потому что он тут же падает и снова никто из него не выпрыгнул. Вяткин уже рядом стоит, принёс ракету, но немцы на второй заход не идут. Улетаю на запад. Не успею зарядить и выстрелить.

Да уж, бойцы, я думаю, должны быть нам благодарны. Хоть я и позволил отбомбиться всем самолётам, но, может, они не всё за один заход сбросили? Уж теперь-то нас точно покормят завтраком!

– Танки, – это Вяткин выдохнул прямо у моего уха. Да, вон они танки, идут в атаку. Развернулись цепью. Десять штук. За ними пехота бежит. Мне почему-то кажется, что перспектива горячего завтрака накрылась. А скоро и батальон накроется. Страх уже прошёл, и я без суеты надеваю на плечи установку и последнюю ракету, и иду к капитану. Бойцы, Вяткин и Салакудинов, за мной идут.

– Это вы сбили самолёты?

У него что, есть сомнения?

– Так точно, я.

– Что дальше делать собираетесь?

– Сбить третий самолёт. Ещё одна ракета осталась. Но сейчас нам надо уходить. Техника совершенно секретная, враги не должны её получить.

Похоже, что Климов колеблется. Бежать с поля боя ему не хочется. Но что такое секретность и государственные интересы он, конечно, хорошо понимает.

– Ладно, уходим. Пять минут на сборы, и выступаем. Секретное оружие кто понесёт?

– Да теперь я справлюсь. Но и вы меня не бросайте, мало ли что.

И мы снова идём на восток всё по той же дороге. Как бы нас танки не нагнали, или даже просто разведка на мотоциклах. Теперь Климов идёт рядом со мной. И вскоре начинает задавать вопросы.

– Интересное оружие. Это что же – простой пехотинец запросто сбивает самолёт? Или даже два, как вы. И много у нас такого оружия?

– Нету больше. На самом деле эти ракеты очень сложные. Три года большая группа работала. Всю теорию за первые полтора года сделали, а потом сами ракеты изготовляли. Знали бы вы, сколько сил в них вложено. Но нет решения налаживать выпуск, а теперь ещё и война.

– Так наоборот, надо их побольше сделать. Так все их самолёты и посбиваем.

– Не всё так просто. Каждая ракета – дороже самолёта. И много их не сделаешь, некоторые детали из-за границы получили. Проще просто истребители делать сотнями. Лучше тысячами.

– Так ведь были у нас самолёты. И где они все? Немцы всё время летают, а наши…

– Часть на аэродромах уничтожили в первые часы, другие улететь не успели. Ещё сколько-то сбили. У нас ведь основной истребитель И-16. Современным мессершмитам он уступает. Ну и есть у них опытные лётчики. Против французов воевали, потом против англичан. Не так много, несколько сотен всего. Но каждый из них опасен, может несколько наших сбить.

– У нас нет хороших самолётов? А новейший МИГ-3?

– Это высотный перехватчик. Да, на пяти километрах он лучший в мире. А внизу… Пожалуй, даже ишак лучше. МИГ не для того предназначен. Вот Як-1, это да, примерно равен мессершмиту.

– Но у нас же хорошая авиация! Все эти рекорды… Бомбардировщик ТБ-3…

– А вы знаете, какая у него скорость? И какое вооружение?

– Нет. А вы?

– И я точных цифр не знаю. Но что он очень медленный и слабо вооружён – это точно. Мишень для тренировки молодых немецких лётчиков. А экипаж там – семь человек. Гибнут, не нанеся врагу никакого ущерба.

– За такие слова в военное время… Хорошо ещё, что вы штатский.

– Гм… Я думал, вам можно сказать правду.

И тут меня выручает Рим Салакудинов:

– Мы будем делать самолёты, а немцы их сбивать. Надо что-то придумать.

– Нет другого пути. Ты как побеждать собрался? Да, будут потери. Большие потери. Но нужно делать самолёты, танки, пушки, снаряды. Не победить нам малой кровью. А вот собрав все силы – победим.

Некоторое время все молчат. Но, видимо, капитан Климов твёрдо решил поговорить со мной.

– А что вы скажете о танках?

– Да что… Наши танки неплохие, не хуже немецких. Пожалуй, даже получше. Да только… Знаете, сколько танковых полков в немецкой танковой дивизии?

– Три?

– Один. Зато два полка панцергренадеров, то есть пехоты, обученной воевать вместе с танками. Два полка! И у них есть грузовики, чтобы от танков не отстать. Ещё артиллерийский полк, в котором и тяжёлый дивизион есть, плюс ещё сверху противотанковый дивизион. Ещё зенитный дивизион, тоже мощная штука. Разведбатальон – может, видели, на мотоциклах? Целый батальон разведчиков! Сапёрный батальон, рота связи, транспортная рота, ремонтные мастерские.

– И что?

– То, что немцы носятся со своими танками как с писаной торбой. Наилучшие условия им обеспечивают. Ещё и авиацию они могут вызвать в любой момент. А у нас… Сейчас танки голые, без пехоты. Со снабжением неразбериха. Любая поломка – и бросай танк на дороге. Потом пехоту мобилизуют, так танков уже не останется.

– Вам бы лучше всё-таки попридержать язык. Мои люди надёжны, но если вы станете вести такую агитацию…

– Вам не угодишь. Говорю, что наши танки не хуже и у нас их больше – вам не нравится. А вы что хотите, чтобы я сказал, что у нас техника лучше, а гонят нас из-за ошибок… А, не буду даже говорить.