Read the book: «Когда побегут мурашки», page 2

Сегодня не было урока французского языка и Дима спал до обеда, отключив телефон и не вспоминая о школе. Наскоро пообедав, что нашёл в холодильнике, он включил телефон и тот сразу зазвонил.

– Отросток великого родословного древа слушает, – обозначил он своё присутствие.

– Придурь, ты чего трубку не берёшь? – оглушил голос Антона.

– Спал.

– Почему в школу не пришёл?

– Не хочу.

– Завтра, сразу отправляйся к директору.

– Понял, спасибо. Чего звонишь?

– Я вообще-то беспокоюсь. Тебе знакомо это?

– Не парься. Завтра приду.

– Слушай, учителя до утра провожал? – голос перешёл на таинственный шёпот.

– С дуба рухнул, негодник. Не тронь её, прикуси свои щупальца.

– Пока, святой угодник Димитрий, – рассыпался голос друга.

– Пока и домашку скинь, – попросил Дима и отшвырнул телефон на диван.

Дмитрий Репнин появился в школе, прогуляв два дня и поэтому, сразу направился в кабинет директора, зная, что его всё равно сорвут с уроков и заставят предстать перед главой школы – крупным плечистым мужчиной с короткой стрижкой и огромными, как молоты, руками. Он будет смотреть в глаза ученику, поправляя галстук и одёргивая рукава тёмно-синего костюма. Светлые, влитые в голову глаза, зажмурятся, а чрезмерно вежливая, архаичная манера разговора, способная взбесить любого, примет форму обычной человеческой речи, если школьный инквизитор сочтёт жертву допустимо не виновной, услышав логическое правдивое признание или оправдание.

Постучав, Дима вошёл в кабинет директора. Глава школы монстров сидел за столом, уткнувшись в разложенные перед ним документы.

– Доброе утро, Валериан Вячеславович, – быстро и внятно выговорил ученик, что удавалось не каждому с первого раза. Директор оторвался от бумаг и проговорил, лаская теплом каждое сказанное слово:

– Поведайте, любезный сударь, отчего прогуливали. Назовите причину и обоснуйте её важность, тогда я не стану казнить, а помилую. Дима водил головой, словно разминал мышцы от долгой сидячей работы и покусывал нижнюю губу. – Излагайте, время – не резиновое, – поторопил директор, уставив на него светлые, почти бесцветные глаза, глубоко всунутые в голову.

– Не хотел, – честно и лениво ответил ученик.

– Отчего же?

– В школе – скучно. – Директор вскинул брови. – Вот вам, Валериан Вячеславович, в школе весело?

– Это – моя работа и в ней, я не ищу веселья, я жажду плодотворности. Вам понятен смысл мудрой русской поговорки: Делу – время, а потехе – час?

– И что?

– А то, молодой невежда, что прогрессивной стране нужны умные люди, а нахлебников и так хватает.

– От ума – горе, Валериан Вячеславович. – Больше знаешь, хуже спишь, а я хочу спать крепко. В здоровом теле – здоровый дух и « Круглое невежество – не самое большое зло».

– В нездоровом образе жизни, я не могу вас упрекнуть, в этом вы преуспели, но пропускать занятия не позволю. Уважение к учителю – ценность, которая не померкла в эпохах. Знайте, молодой повеса, вы избежали сурового наказания за то, что цитируете великого философа, а то значит, что ваше серое существо, способно шевелить щупальцами.

– Я понял. Я могу идти?

– Зря отменили телесные наказания в школах. Ох, задал бы, я тебе Репнин.

– Я тоже считаю, что кулак лечит эффективнее, чем нудная нотация с утра, – согласился Дима. Директор улыбнулся и зажмурил глаза. Пронесло, подумал Дима.

– Идите, Репнин и прихватите эти книги. Их надо перенести в библиотеку. Новое поступление для учеников, терзающих свои умы науками, – попросил директор.

– Книги. Столько много! – воскликнул Дима, проследовав взглядом за рукой директора и уткнувшись им в несколько высоких стопок, пахнущих свежей типографской краской. – Зачем столько и вообще, зачем, ведь учебный год заканчивается. Как нести такую кипу?

– Ума нет, есть сила – линия логики. Как вам?

– Можно я адъютанта пришлю? Влитые глаза блеснули, но не злобно и стали чуть темнее.

– Как изволите, ваше благородие, но не забывайте, – голос зазвучал суровее. – Спина чужого вола несёт и чужую поклажу.

– Доброго плодотворного дня, Валериан Вячеславович, – откланялся ученик и выскочил из кабинета.

Длинный светлый коридор принял его, как родного. Впереди шагал учитель физкультуры – накаченный спортсмен с уверенной раскачивающейся походкой, с выбритой половиной головы и выстригом в виде молнии над ухом. Крупные черты лица подходили его крупному телу и весь он, не считая некоторых деталей, напоминал Диме ухоженного неандертальца. Сергей Константинович, как всегда, шёл, согнув руки в локтях и ворочая торсом, поэтому со спины казалось, что он немного сутуловат. Не стараясь попадаться ему на глаза, Дима свернул в боковой коридор, где располагался класс иностранного языка.

В классе, куда вошёл Репнин, царило безмолвие. Унылая картина: спины, телефоны перед глазами, бегущие по экранам пальцы. Дима бросил рюкзак на стол, сел, привалился к спинке стула, закинул ногу на ногу и закричал:

– Эй, народ! – Все повернули головы, но не все встали с мест, подошли, предложили рукопожатие. Это, делали мальчики, а девочки ждали, что будет дальше и это – дальше, наступило, когда Дима сказал. – Парни, надо перенести книги из кабинета директора в библиотеку. Достаточно трёх накаченных парней. Желающие есть? Если нет накаченных пацанов, то придётся подкачаться на мытье окон. – Антон приподнялся, но Дима усадил его на место, слегка сдавив локоть. С разных парт встали два ученика. – Не сейчас, на другой перемене, уже звонок, – обрадовал Дима добровольцев. Ученики сели и Репнин, уладивший текущее дело, опрокинулся на спинку стула.

Начинался урок французского языка. Ученики ожидали учителя. Нетерпение сушило горло Репнину, но эти волнующие минуты ожидания, были так прекрасны и отчасти, стыдливы, после вчерашнего его выкидона. Он был, словно не на своей орбите.

Дарья Николаевна вошла и урок начался. Для Димы не существовало уроков французского языка, он видел не учителя, а привлекательную девушку, что ещё недавно, подумаешь шесть лет назад, сидела за партой, а теперь, старалась выглядеть взрослой, держать дистанцию, быть учителем. Его бесило, что ему нужно называть её Дарья Николаевна, но причиной была не она, а он, теряющий равновесие при одном лишь её появлении. Сидеть в классе, в нескольких шагах от неё, слышать голос, любоваться лицом и читать по её полуоткрытым губам не французские слова и фразы, а слова, что согрели бы и успокоили его. Например: Я люблю тебя, Дима. Но, она, даже ни разу не глянула в его сторону.

Антон ущипнул его за руку и мечты оборвались.

– Что?

– Ты что в нирване? Идиотская улыбка, отрешённый взгляд. Мечтаешь о ней?

– О ком?

Антон кивнул на учителя.

– Похоже, под кайфом ты. Несёшь чушь – рассердился Дима и слегка покраснел.

– Нет? Тогда о ком? О Лерке Смоляковой? Дима не реагировал. – Блин, возле тебя столько девчонок вертится. Как я могу угадать? Дима молчал. Он сидел, закрыв глаза. Но, веселье не оставляло друга. – Расскажи, ощущать внимание девчонок – прикольно?

– Это – скучно, – отмахнулся Дима. – Хватать что-то сверкающее – очередной обман. Настоящее – то, что согреет душу, может и не блестеть, но, обязательно, выделится из блёклой массы. Когда всё просто, пропадает интерес.

– Да ладно, расскажи и начинающий писатель Антон Чижевский напишет книгу: «Эротические фантазии Дмитрия Репнина».

– Отвали, мешаешь.

– Кино смотришь? Твои мысленные фантазии преобразовались в формат видео? Ты случайно, не влюбился? Случайно, ледок не подтаял?

– Грядёт глобальное потепление. Как думаешь, Ледяному принцу – хана? – не отрываясь от спинки стула, лишь чуть приоткрыв глаза, поинтересовался друг.

– О чём ты? Дима молчал. – Хотя, всё равно, – отстал Антон и спросил. – На вечеринку идёшь?

– Не решил ещё, – нехотя бросил Дима. Он, как Око Саурона, следил за учителем, боясь пропустить, хоть одно движение, один взгляд, жест и вздох.

– Репнин, – неожиданно обратилась она к нему. – Ты не сдал домашнее задание: три ответа на три вопроса. Сдай сегодня, иначе получишь неуд. Он не успел ответить, прозвенел звонок. Дима не трогался с места.

– Что-то новенькое: граф Репнин не срывается в аллюр. И правда, влюбился? – озвучил подозрительные мысли Чижевский.

– А если да, то что? – серьёзно произнёс Дима.

– Ну ты и приколист, дружище, – хохотнул Антон. – Скажешь, тоже.

Дарья Николаевна вышла из класса и Дима проводил её долгим и тоскующим взглядом.

Соня Видова, неровно дышащая в сторону Димы, повернула голову и, обнаружив предмет своего воздыхания на месте, встала и подошла к нему.

– Вот, держи, – сказала она и протянула лист с домашним заданием. – Иди, сдай.

– Соня, ты – прелесть, – улыбнулся Репнин. – Плата нужна?

– Сколько? – не заставила ждать ученица. Дима хмыкнул и спросил:

– У всех девчонок извилины под деньги заточены?

– Сам же, предложил, – надула губки Соня. Дима наклонился к ней так близко, что она смутилась.

– Не всё измеряется деньгами. – Соня смыла бантик на губах и с интересом посмотрела на Диму:

– Билеты достанешь? – Репнин протяжно выдохнул. – Поцелуй, дурочка. Будь на вечеринке.

– Придурок, – прошептала Соня, но губы, не слушаясь её, нарисовали еле заметную улыбку.

Репнин спешил в учительскую, но резко остановился, увидев Дарью Николаевну в коридоре. Напротив неё стоял учитель физкультуры Сергей Константинович Загорский. Они говорили. Дима не вслушивался, но до него донеслось:

– Дарья Николаевна, не желаете после работы выпить кофе. Недалеко есть хорошее кафе. Приглашаю.

– Может, в другой раз, Сергей Константинович. Много работы, мне придётся задержаться, сегодня.

– Хорошо, – весело отреагировал физрук и поочерёдно качнул широкими плечами, демонстрируя свою пластику и силу.

Дарья Николаевна двинулась и Дима окликнул её:

– Дарья Николаевна. Я принёс, – сказал он, когда она остановилась и безмятежно посмотрела на ученика. Она ждала, а он смотрел на неё. – А, – опомнился ученик. – Я принёс домашнее задание. Вы велели сдать, – протянул он лист и она, приняв его, сказала:

– Хорошо, Дима. Спасибо.

–За что? – развеселился он, радуясь, что она не прогнала сразу, а заговорила с ним.

– За то, что любишь мой предмет. Во время работу сдал.

– Да, я люблю, но не предмет, – уже серьёзно произнёс он. Учитель внимательно смотрела на него, чуть склонив голову набок, словно изучала и примеривалась, чем ответить наглому ученику. Опередив её, Репнин сгладил ситуацию. – Дарья Николаевна, спасибо вам, что обучаете балбеса красивому неподражаемому языку. Я и впредь, буду очень стараться. Мерси, мадмуазель, – закончил он и поцеловал учителю руку.

Не дав опомниться, он не спеша зашагал по коридору, разливая свою обаятельную и счастливую улыбку.

– Маленький нравственный уродец, – выговорила она и зацокала каблучками в направлении учительской.

Учитель истории Герман Зиновьевич – тихий сухонький безобидный старичок, но просвещённый и уважаемый преподаватель, брёл по коридору. Оглядывая мудрые стены, увешанные портретами великих исторических личностей, литературных и научных гениев, он касался их, ибо только стены в полной мере впитывали изыскания гениальных умов, пока ученики не знали и половины тех, кому обязаны светом просвещения.

Нехватка педагогических работников и личная ответственность за будущее процветание страны, побудила его прийти в школу. Окончившие вузы специалисты, особо не рвались в школу добивать свои нервы и жить на мизерную зарплату, а искали места потеплее и пожирнее. Германа Зиновьевича пригласил директор школы и он согласился, пока позволят здоровье и силы. Оторвав взгляд от стен, он увидел Диму и поспешил завязать разговор:

– О, Репнин, мне необходима твоя помощь. Вернее, у меня к тебе просьба: Забери тесты и раздай в классе перед уроком. Жаль тратить драгоценное время бессмысленно. Сделаешь?

– Хорошо, Герман Зиновьевич. Идёмте, – сказал он и поплёлся за прыгучим, с лысеющей посеребрённой головой, старичком. Большая залысина выше лба придавала ему ещё больше ума, которого и так было в достатке.

Учитель вошёл в учительскую и двинулся к своему столу. Скоро, задвигались ящики, зашелестела бумага. Репнин следил не за ним, ожидая тестов, его внимание было приковано к столу, за которым сидела Дарья Николаевна. Углубившись в таблицы, она не замечала Димы, что сиял у двери. В комнату вошёл физрук и покачивающимся баркасом, прямиком поплыл к Дарье Николаевне.

– Кофейку хотите? Я сбегал и купил, раз у вас работы много. Лицо окрасила благоговейная улыбка.

Вот приставучий, подумал Дима, ёрзая у двери.

– Не очень хочу, но спасибо, отозвалась привлекательная коллега, взяла пластиковый стакан и поставила на край стола. – Следующий раз, угощу вас, Сергей Константинович.

– Это, не обязательно, лучше сходите со мной куда-нибудь, если хотите отблагодарить меня.

– Куда?

Он наклонился к её уху и что-то прошептал.

Что он шепчет ей, псина сутулая. Что вертится. Проваливай, уже, – гнал, как взбесившихся коней, мысли незадачливый школяр и они задохнулись, когда руки физрука, как бы случайно, легли на её плечи.

Дарья Николаевна поднялась и одним резким движением, заломила его руку за спину и уткнула лицом в стол. Мужчина вскрикнул и все учителя повернули головы на звук.

– Простите, – с улыбкой, обратилась к ним Дарья Николаевна. Отпустила физрука, подошла к двери, ухватила изумлённого и радостного ученика за руку и вместе с ним вышла в коридор.

– Не говори ученикам, – попросила она мягко. – Ученики не должны бояться учителя.

– Думаете, болтать стану? Обижаете, учитель. – Веселье, ещё не ушедшее, вспыхнуло вновь. – Здорово вы его лицо о стол размазали. Но, что он вам шептал?

– Иди, учись, Репнин. Спокойно напутствовала она и вернулась в учительскую, под пристальные взгляды учителей.

– Простите, автоматически вышло, – обратилась она к коллегам и к физруку. – Я занимаюсь борьбой и одно из правил: не прикасаться к бойцу сзади, так же, как к воину с мечом. Срабатывает инстинкт самосохранения. Простите.

Выслушав, учителя разбредались по урокам, а Сергей Константинович с укором смотрел на хрупкую женщину.

– Я случайно, – виновато проговорила она и принялась вытирать пролитый по столу кофе.

– Точно какую-нибудь пошлость сказал, кофеман хренов, – вслух рассуждал Дима, возвращаясь в класс. – Ноги бы, ему переломать, чтобы не вертелся рядом с ней. Хотя, она и сама хорошо справилась. Дима улыбнулся и побежал в класс, забыв про тесты.

Из школы силачка « До Бон Сун» ушла, когда поздние весенние сумерки вовсю хозяйничали на городских улицах. Медленно вышла из ворот и не спеша побрела по тротуару, вглядываясь в бесконечно сияющие и зовущие рекламные баннеры и магазинные вывески. Ещё, прохладный, но с горьковатой примесью, воздух бодрил и разгонял усталость, накопленную за день и это, чувствовал Дима, стоя у железных ворот школы и полируя их прутья спиной, упакованной в синюю джинсовую куртку.

– Девушка, вам провожатый не нужен? Ночь на дворе – услышала она знакомый голос, но сделала вид, что ничего не слышит, но настойчивый голос зазвучал снова и по-французски: – Не хотите прогуляться с молодым привлекательным человеком? Дарья Николаевна задержала шаг. Ответ последовал от француженки:

– Не пристало учителю прогуливаться с учеником, даже если, он чертовски привлекателен.

– Что? Я ничего не понял, – услышала она впереди себя и подняла глаза цвета весенней зелени. Он, уже успел обогнать её и теперь, стоял перед ней, луча очаровательную улыбку. – Вы опять назвали меня маленьким нравственным уродцем?

– Ты слышал? – Дима кивнул. – Нельзя оскорблять учеников, прости, – спокойно, как и спросила, ответила она. Я – плохой учитель.

– Что вы, Дарья Николаевна, вы – самый удивительный учитель на свете. Такой удивительный учитель, что у меня крышу сносит.

– Поэтому, сидишь на последней парте?

– Все плохие мальчики сидят на последних партах и там дверь рядом. Раз и выскочил из класса.

– Тебе не интересно в школе?

– Вы молодая и красивая, рок любите, но рассуждаете, как старая чопорная дама. Кому нравиться учиться? Осточертело за одиннадцать лет. Хотя, – он заглянул учителю в лицо, – сейчас, стало интереснее. Его глаза блеснули, а губы изобразили озорную усмешку.

– Отчего же, если не секрет?

– Новенькая девушка у нас в классе появилась. Не красавица, но цепляет.

– Наглость не украшает человека.

– Наглость – второе счастье, учитель.

– И что тебе даёт это счастье?

–Зачем ждать, пока оно что-то даст. Нужно взять самому.

– Как это?

На всём протяжении разговора, Дима злился, нервничал, бунтовал, волновался, но Дарья Николаевна, ни разу не изменила холодного выражения лица, лишь улыбалась изредка и он подумал, что она совсем не заинтересована в нём и оттого ещё больше хотелось заставить её переживать. Её вопрос был кстати и он ответил:

– Вот так.

Затем, шагнул навстречу, нежно обхватил голову, приблизил своё лицо и поцеловал в губы. Отодвинулся, не отрывая рук. Она стояла и смотрела ему в лицо, словно не понимала, что произошло, словно это – её первый поцелуй. Истолковав молчание и бездействие, как согласие переписать из черновика начисто, Дима поцеловал ещё раз и получил звонкую пощёчину.

Крепкие ноги выдерживали мордобой и жёстче, но в этот раз подкачали и он, срезанный одним ударом милой барышни, сел на землю. Щека горела. Ученик злился и когда негодование забурлило в горле, выкрикнул, укорачивая дистанцию между учителем и учеником:

– Ты что – Терминатор? Пощёчиной с ног свалила.

– Я – андроид, – выдала она, замолчала, задумалась и договорила. – Я против насилия.

– С каких пор, поцеловать девушку, считается насилием, – горячо говорил Дима, ещё не остыв и чёрт побери, было больно. – Насилием было, когда вы физрука лицом в стол воткнули.

– Я обучалась борьбе, в целях самообороны. Но, я не должна вредить людям.

– С мной-то, зачем бороться. Я – существо нежное.

– Ты красивое существо, – улыбнулась она.

– Правда? – воспарил Дима. – Может, ещё один поцелуй, только без броска.

– Кажется, сейчас, подойдёт слово: « Придурок». Я правильно говорю?

– В яблочко, Дарья Николаевна, но я так счастлив. Не видите?

– Поцелуй делает тебя счастливым?

– Технически, поцелуй, лишь касание, но чувство, которое ты испытываешь при этом, очень приятное. Хочется целоваться ещё и ещё.

– Иди домой, Репнин, – прервала его вдохновенную речь учитель.

– Не хочу. – Она двинулась с места, но Дима взял ей за руку. – Не хочу уходить. Не хочу называть вас Дарья Николаевна и учитель. Не хочу давиться слюнями из-за того, кто так близко и так притягивает.

– Хочешь добить мою репутацию?

– Не хочу. Хочу проводить вас, не причиняя вашей репутации вреда. Можно?

– Нельзя, – отрезала она и ни одна клеточка не дрогнула на её лице.

– Хорошо, тогда я пошёл, – согласился Дима и быстро пошёл вдоль ровно посаженных деревьев.

– Так быстро сдался? – проговорила Дарья Николаевна, проводив его взглядом до угла дома, за которым он и исчез.

Идя знакомым путём, она несколько раз оглянулась, но Димы не было. Почему я это делаю, думала она. Я сама его прогнала, а теперь, жду. Что это?

Перед старым кирпичным домом, где она снимала маленькую квартиру, с улицы во двор, вела длинная и тёмная, словно тоннель, арка. Внутри её, прижатые к бетонной стене, стояли мусорные баки, что привлекали стаи бездомных собак. Сегодня, собак не было и Дарья Николаевна, смело шагнула в темноту. Из-за мусорного зелёного бака выплыла длинная тень, а следом, сбитый приземистый мужчина с бутылкой в руках.

– Стой, – пьяным грубым голосом окликнул он. – Не спеши. Скажи мне, все вы, бабы – сучки?

– Простите, я спешу, – вежливо и спокойно ответила она. Пройти молча было нельзя. Он стоял с раскинутыми руками, перегораживая, почти весь проход. Единственный фонарь, тускло светивший у подъезда, тлел безнадёжностью.

– Иди сюда, – приказным голосом выкрикнул он ринулся к ней. Сильная рука грубо ухватила её и швырнула к мусорным бакам. – Отказываешь боевому офицеру? – Допив остатки питья прямо из бутылки, он наклонился к Дарье Николаевне. Лицо обезумевшего и озверевшего пьяного мужчины приближалось, а она твердила себе: Не причинить вреда, не причинить вреда, не причинить вреда. Лицо двигалось и ей казалось, что его обезумевшие глаза сейчас вольются в её глаза, а губы шевелились и она слышала: « Знаю я, таких тварей, что ложатся под первого встречного мужика, когда мы ложимся под пули».

Когда рука, сжатая в кулак, поднялась над её головой, девушка закрыла глаза, ожидая удара, но его не последовало. За пределами зрения, что-то ухнуло, разбилось, упало, зазвенело, рассыпалось и наконец, рухнуло и промычало. Всё стихло. Дарья Николаевна, открыла глаза и прежде, чем увидеть, услышала знакомый и так нужный сейчас, голос:

– Дарья Николаевна, с вами всё нормально. Вы не ранены. Где-то болит?

– Со мной всё хорошо, – улыбнулась она, хотя в темноте, улыбка была еле различимой.

– Идёмте на свет, я посмотрю.

– Да со мной всё в порядке, не надо меня осматривать.

– Не отталкивайте меня, я просто хочу вам помочь.

Вышли на свет, под тусклый поскрипывающий фонарь и оказалось, что Дарья Николаевна, совсем не пострадала, а Дима был не лучшей форме. На его изящном носу и порозовевшей щеке, гостили две красно-синие ссадины, а по виску сочилась кровь. Дарья Николаевна коснулась виска, осмотрела окровавленный палец и спросила:

– Кровь? Тебе больно?

– Ничего страшного, получил бутылкой по голове, умоюсь и всё.

– Раны нельзя промывать водой, идём. Она взяла парня за руку и повела за собой.

Скоро, он сидел в её комнате, а она осторожно и старательно обрабатывала ему раны. Дима терпел жгучесть и пощипывание обеззараживающего средства, хотя его лекарь дула на ранки и он с удовольствием и вниманием, разглядывал её лицо. Оно было так близко, что в горле что-то сжималось и дыхание, готовое прерваться совсем, еле струилось сквозь полуоткрытые губы. Когда она прилепила последний пластырь на его переносицу, он тихо засмеялся.

– Приятно? – как-то по-детски спросила она.

– Нет, то есть – да, но дело не в этом. У вас на носу две крошечные веснушки. В классе их не видно, но они такие милые, – сказал он и почувствовал, что кончики ушных раковин загорели и ему стало неловко. – Спасибо, достаточно. Я в порядке.

– Надеюсь, ты не встретишь больше этого пьяного бродягу, – сказала она, заканчивая собирать аптечку.

Дима понял намёк, что пора и честь знать и встал со стула. Она выпрямилась и они встретились лицом к лицу. Дима потянулся к ней, но Дарья Николаевна отстранилась.

– Что мне сделать ещё? – спросил он. – Я мечтал, что мой первый, настоящий первый поцелуй, будет взаимным и романтичным. Вы всё испортили, учитель. Вы нанесли мне глубокую психологическую травму. Теперь, я не уверен, что вообще смогу целовать девушек.

– Грустная шутка. Тебе больно, – заключила учитель. Шагнула к нему и чмокнула ученика в лоб. – Лучше?

Удивление смешанное с радостью, застыло в его глазах. – Тебе так важен был мой поцелуй, – не то спросила, не то подтвердила она свою догадку.

–Я признался вам два раза и логично было сделать следующий шаг. Но, в лоб целуют покойников. Как исправите?

– Иди домой, Репнин. Ты сказал: « Я чувствую, что влюбился в вас». Но, я ничего не чувствую. Как быть?

– Здрасте, приехали, – рассмеялся Дима. – Ничего не понимаю. Девчонки в очередь встают, а я выпрашиваю поцелуй у бессердечной женщины. Я жалок?

На столе зазвучал телефон. Прочитав сообщение, Дарья Николаевна сообщила:

– Я такси вызвала. Оно у подъезда.

– Вы – удивительная. Даже парней отшиваете оригинально. Учитель молчала, намекая, что разговор окончен. – Отлично, карета подана. Репнин на выход, – театрально продекламировал Дима. – Он злился, но, нарисовав на лице улыбку, произнёс. – Разрешите откланяться, мадам. Схватив с дивана, грязную, с тёмно-бурыми каплями крови, куртку, он вышел за дверь.

Пока такси мчало его к дому, грудь жгли и давили, сказанные ею слова: Я ничего не чувствую. Я ничего не чувствую, а голову путали мысли: Лучше бы, ненавидела. Зачем поцеловала? Пожалела? Я был так жалок? Идиот. Придурь. Ругать себя было легче, чем жалеть, но водитель покосился на него и Дима сообразил, что говорит вслух. Пережив не первый в этот день позор, он впал в спячку, прижавшись головой к боковому стеклу. Мысли, не желающие сна, продолжали домогаться и он попросил, сдерживая злость: «Остановите, пожалуйста».

Он брёл по ночной улице, не замечая текучести людей, потоков машин, не отвлекаясь на тех прохожих, что задевали его плечом, сумкой, колким выкриком. Он, просто, шёл, вглядываясь в нескончаемое свечение, никогда не засыпающего города.

Утром, перерыв шкаф, он не нашёл никакой, подходящей для школы, одежды. Она была, либо грязна, либо не выглажена. Ругнувшись недобрым словом, он схватил то, что попало под руку и быстро оделся. Он мог бы и не пойти на занятия, не велика беда, но пробный экзамен, пропускать не хотелось. Как бы, лениво он не учился, а закончить среднюю школу было для него делом чести.

В класс он явился последним, когда все ученики были в сборе. Пожав руку Антону, он придавил стул и огляделся. Картина была обыденной и надолго не привлекла его внимание.

Света Устюгова стирала с доски незнакомые формулы, а это значило, что утренние важные новости, уже озвучены или их вовсе не было в это пасмурное утро. Парни не реагировали на залатанное лицо первого красавца школы, видели и не такое, а девочки шептались стайками, украдкой поглядывая на франта.

Антон, тоже разглядывал друга, он был при параде: рваные узкие джинсы, белоснежная приталенная рубашка с закруглёнными краями, выпущенная поверх штанов, белая укороченная куртка. Сине-белые кроссовки завершали его гардероб.

– Твоё тело, обёрнутое в дорогие шелка, выглядит на бис, но рожей, ты подкачал, Репнин. С кем боднулся?

– Случайность. Сам-то как?

– Нормально. Ждал, что позвонишь, вместе вечерок скоротаем.

– Сегодня и скоротаем. Вечеринка не отменилась?

– Нет, Лера с утра сообщила, что всё в силе.

Света, закончив тереть доску, повернулась к классу и, увидев Репнина, задела лёгким сарказмом:

– Димочка, ты учиться пришёл или жениться?

– Если выйдешь за меня, то женюсь, – подыграл Дима.

– Лучше я на резинке для волос повешусь, – хохотнула бойкая девчонка.

– Лучше, вешайся или не спеши отказывать. Цена на тебя с каждым днём всё ниже. Старость не дремлет, она крадётся.

– Тоже мне, философ нашёлся, – отозвалась она и запустила в него тряпку. Тряпка, испачканная мелом, вляпалась в его рубашку и упала на колени, оставив на джинсах следы белого порошка.

– Рискуешь, Светик, – улыбаясь, пригрозил он. – Эта рубашка стоит дороже твоей жизни.

– Поцелуй меня и помиримся, – уколола Света. Дима резко встал с места и тут в класс вошёл учитель математики – высокий подтянутый и улыбчивый Артём Игоревич. Он настолько был своим, что его можно было описать тремя качествами: молод, раскован и непробиваем.

– Извинения, ещё не приняты, – сообщил Дима, пока учитель шёл к столу, на ходу, приветствуя учеников.

– Было бы, за что извиняться, – огрызнулась она и поспешила к своей парте, бросив мимолётный взгляд на Репнина и это короткое мгновение явило ей озорное подмигивание и загадочную усмешку шального одноклассника.

Дима вымучил экзамен и, теперь, сидя с Антоном на крыше, пытался объяснить происхождение своих ранений. Врать другу он не хотел, но и рассказать всего не мог, пока, поэтому умолчал о многом и поведал, лишь малое: Шёл в кафе, случайно встретился с Дарьей Николаевной, пошёл провожать и нарвался на бешеного мужика.

– Хотел без меня в кафе поесть? Это же – наше общее место. Почему не позвал?

– Не хотел срывать тебя из дома. Мама Лариса, наверно, шикарный ужин приготовила. Чего тебе химией давиться. У тебя дома – обилье жратвы, а у меня в графских развалинах – пустой холодильник.

– Эй, бездомная псина, не надо жить в одиночку. У тебя есть я. Заруби это на своём залатанном носу. Наши двери всегда открыты для тебя. Почему я вчера не позвонил тебе, – пожалел он. – Мама спрашивала о тебе, словно чувствовала, что с голоду загибаешься. Антон кинул руку на плечо друга и привалил его к себе. – Кстати, кто тебя латал?

– Сам, – соврал Дима.

– Блин, стану писателем, напишу книгу о том, что все родители должны быть Человеками, ибо звери, уже существуют.

– Не перегибай палку, друг. Мои родители меня любят, только сильно заняты, поэтому, я получаю больше денег, чем внимания. Но, я не обижаюсь. Не бери в голову.

– Точно. Люди, занимающиеся наукой, настолько сухи, что их размочат только детские слёзы, а ты не умеешь плакать. Хотя, – Антон пристально посмотрел другу в лицо. – Может, ночами поскуливаешь?

– Пойдём, сказочник. – Дима рванулся с места и Антон встал следом.

Дарья Николаевна доживала свой выходной день. Отложив в сторону важные учительские дела, она полу прилегла на высоких, прислонённых к спинке кровати, подушках. Рука скользнула на маленький столик возле кровати, пальцы объяли корешок тома, поднесли к согнутым коленям и открыли книгу в том месте, где коротким язычком пламени, краснела атласная закладка. Мудрые мысли глянцевых листов, так манящие прежде, сбавили тяготение и собственные мысли, странные и запутанные, заполнили голову. Прежде, ни один мужчина не влезал в её голову так глубоко, но этот невежественный и озорной мальчишка ворвался и поселился там, не спрашивая разрешения и не утруждая себя простым человеческим тактом.

В голове вертелись эпизоды вчерашнего вечера и один, лёгкий, как облако, всплыл поверх всех: тот нетерпеливый нежный поцелуй. Почему, именно этот момент, всплывает в моей памяти, подумала она и уткнулась в книгу.

Строчки поплыли слева направо, вниз и, опять, направо. Пальцы захлопнули книгу и она ясно прочла на твёрдой серой обложке: Фёдор Иванович Тютчев. Избранное. Деля каждое слово на слоги, она ещё несколько раз прочла посыл шероховатой обложки, стараясь вырвать из памяти образ поэта и он выплыл, но с очаровательной улыбкой и грустным взглядом ученика.

Нет, так нельзя, холодно протекла мысль и согрелась, как показалось ей о то же воспоминание, что картинкой возникло перед глазами. Вскочив с кровати, учитель прошла на кухню, открыла кран и сунула голову под холодную струю. Вот так, – метнулось где-то у лба, когда она, закрыв кран, откидывала мокрые, прилипшие к лицу, волосы и облизывала холодные капли с губ. Я перегреваюсь? Подумала она, обматывая голову полотенцем. Когда она снова обжила кровать, взгляд поймал телефон, но разум увёл его в потолок. Я не должна делать этого, приказала она себе. Но, лёжа с открытыми глазами, она ждала завтрашнего дня, ведь в нём будет он.

Обычно пустующий и тёмный дом Репниных, сегодня светился всеми окнами. Хозяйка дома колдовала на кухне. Швырнув рюкзак на середину гостиной, Дима подошёл и обнял мать.