Read the book: «Записки счастливого человека»

Font:

Папе

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

«Записки счастливого человека» сначала были отрывным календарем. От этого замысла осталось деление каждой страницы пополам: одетое в парадную форму стихотворение наверху – лицевая сторона календаря, записи и выписки, проза и мнимая проза, пьеса Шумана и карта звездного неба в августе на широте Москвы его обратная сторона, та, на которой в отрывных календарях моего детства помещались советы домохозяйкам и цитаты из классиков, рекомендации врача и новости науки. Правда, там все это было вперемешку, а у меня – хорошо темперировано. Не зря я – полвека уже – играю Баха. Потом «Записки» превратились в перекидной календарь. Настольный. На его страницах много свободного места. Милый читатель, не стесняйся, бери карандаш, пиши, чтобы не забыть: поздравить того-то, купить то-то, повидаться с тем-то. Я буду рада-радёшенька, если твоя жизнь встретится на этих страницах с моей. Особенно если твои заметки будут записками счастливого человека. Я люблю тебя. Всё. Ушла писать следующую книгу.

Целую, Вера.

Приснилось: папа выпустил книгу «Записки счастливого человека». Во сне прочитала её всю. Пятьсот страниц. На каждой было только пять слов: «Ушёл на рыбалку. Целую, Толя». Проснулась счастливой. Подумала: надо её издать. Сначала хотела сделать в точности как во сне – пятьсот страниц, пятьсот рыбалок. Потом решила расширить территорию счастья и пригласила к сотворчеству читателей моей странички в Facebook. Попросила следовать образцу «Ушёл/ушла туда-то. Целую, имярек». Собрала множество записок и вплела их в книгу. Спасибо, милые соавторы. Спасибо за название, папа. Можно я посвящу эту книгу тебе?

Время ремешком часов
врезалось в запястье.
Встреча стрелок. Ты готов,
дегустатор счастья,
отку́порить новый год?
Придерживай пробку,
начинай обратный счёт,
надрывай коробку,
уверяй, что очень рад.
Тостов нескладуха,
поцелуи невпопад:
в нос, в подбородок, в ухо.

1 января

На стене в гринрум —

список чужих вещей,

найденных хозяевами

после новогодней вечеринки:

жилетка (Коли Терентьева),

шарф (Вани Яропольского),

шапка (Франческо Бифано),

носки (Машеньки Ленцман),

пончо (Лизы Павловой),

щётка (Ромы Дубинникова),

зарядка для телефона (неведомо чья),

подарок на день рождения (Юры Делиева),

подарок на новый год (мой).

Яства на тарелки класть им,
их рассаживать по парам.
С новым годом, с новым счастьем —
хорошо забытым старым!
Бьют куранты – восемь, девять…
Я пишу на клочке бумаги, поджигаю
от свечи, обжигаю пальцы, бросаю
недогоревшую записку в бокал
с шампанским, пью, давлюсь, глотаю
с трудом, как таблетку, под рокот
салюта за окном заветное желанье:
«Снова научиться делать
из мечты воспоминанья».

2 января

Новый год – новёхонький,
с иголочки, вытряхнутой
из туфельки-лодочки,
алой,
с позолоченной каймой.
Шар земной,
ты —
подкаблучник
мой.
Старая кокетка: «Какой из трёх моих
подбородков нравится тебе больше?»

Вот и я жила как все,
бегу рада
белкой-стрелкой в колесе
циферблата
в закольцованную даль
монорельса.
Но сломался календарь.
Перегрелся.

3 января

догоняла
спешила
и сует суета
под шумок превратила
некогда
в
никогда
непреклонность устава
седина инженю
не успела
устала
всё равно догоню

Чистая тетрадь.
Красная строка.
Заново назвать
раз и на века
солнечный мороз
и ковры снегов.
Как это звалось
раньше, до стихов?

4 января

«Сегодня
пришло в голову
дурацкое:
а до Пушкина
в мороз и солнце
день тоже
был чудесный
или ну норм,
день как день?»
Пост в Facebook Ольги Белогрудовой

Пёрышки, пух и прах —
снег – не пойманных слов.
На Воробьёвых горах
больше нет воробьёв.
Поторопись, запиши
их, синиц, снегирей
в красную книгу души.
Прямо сейчас. Скорей!

5 января

Лев Мышкин,

Воробьёвы Горы —

поединок

большого и маленького.

Маленькое побеждает —

большое

становится

милым.

Я – душа компании,
прима вечеринки:
подыграла арии,
полистала снимки,
деток приголубила,
ночевать осталась, —
в человеколюбии
попрактиковалась.

6 января

Слова в стихотворении – люди в переполненном лифте: тесно прижаты друг к другу, по-разному к этому относятся, лифт несётся (вверх? вниз?), двери открываются… Господи, где это мы? Или – не открываются. И мы кричим в переговорник:

– Спасите! Мы застряли в лифте!

И слышим из переговорника:

– Подумаешь, в лифте они застряли. Вся Москва в пробке стоит!

Ангелы допели.
Увели овечек.
В бедной колыбели
Богочеловечек
гулит, дули крутит,
пузыри пускает,
будущее будит,
грехи отпускает.

7 января

Рождественская амнистия.
Ангелы на снегу.
Устами младенца истина
глаголет: агу, агу.
Мадонна в старом халатике.
Сыплется снежный прах.
Блестит молоко галактики
на неумелых устах.

Среди зимы трескучей
мне в ощущеньях дан
раскидистый плакучий
развесистый фонтан.
Живой водою брызни,
изольда изо льда!
Нет вечности без жизни.
Невечна мерзлота.

8 января

Лица. Лики. Морды.
Стены из книг и нот.
Вечная amorte.
Бессмертный Liebestod.
Ангелы, позвольте
музыку взять с собой!
Вагнер, cмерть Изольды.
Шуберт, «Ты мой покой»,

Du bist die Ruh’, D.766 на стихи Рюкерта. В исполнении Гундулы Яновиц. В юности я ставила эту пластинку чуть ли не каждый день. Училась у неё любить. Ars amandi? – Музыка.

К тебе. Под одеяло. С головой.
Какой простор для нежностей телячьих
даёт живот сухой горячий твой.
Рой поцелуев. Одеяло, спрячь их
от глаз неласковых неверных жён
твоих, мужей моих, земля им пухом.
Я слышу крови колокольный звон,
к родному паху припадая ухом.

9 января

Да, двойное гражданство:
явь и сонное царство.
Нельзя? Конечно, нельзя.
Но закрывают глаза
на это на границе.
И мне свобода снится.

Снегопад Петипа
и Петра Ильича…
На пуанты, стопа!
Не стуча, не топча
белизны. Красоты
рукокрылый полёт.
Улетай. А следы
музыка заметёт.

10 января

Ушёл на футбол. Целую, Саша

Ушёл на тренировку. Целую, Борис

Ушла на бокс. Целую, мама

Ушёл на пробежку. Целую, Андрей

Ушла в бассейн. Целую, Вера

Ушла играть в теннис. Целую, Ольга

Ушла бегать. Целую, Лена

Ушёл на соревнования. Целую, Ч.

Ушёл играть в футбол. Целую, Илька

Ушёл смотреть футбол. Целую, Николай

Ушла на серфинг. Целую, Лиля

Ушёл под парусом. Целую, Костя

Ушла кататься на лыжах. Целую, Маша

Ушёл играть в биллиард. Целую, Лёша

Ушла на каток. Целую, Алина

Ушла в себя. Целую, Лера

зашнуруем туго
проверим заточку
смотрят друг на друга
или в одну точку
парные танцоры
дикторы речисты
арбитры суровы
фигу́ристы фигури́сты

11 января

Тридцать семь лет
пишу изо дня в день
одно и то же стихотворение.
И когда-нибудь
я его напишу.

Стиховычитание.
Скольженье круговое.
Парное катание.
Дыхание парно́е.
Выдыхаю облако.
Крепка любви порука —
мчаться рука об руку
и падать друг на друга.

12 января

Слёзы, за каплей капля,
с выстиранных пелёнок…
Где твой цаплёнок, цапля?
Рыба, где твой рыбёнок?
В Риме, в Нью-Йорке, в сердце,
в самой его серёдке —
детства невозвращенцы,
маменькины сестрёнки.

Мне бы в аэробус – и к тебе… Целу́ю прикроватный глобус в щёчку голубую. В далях непроглядных скоро ли Нью Йорка, вся в огнях-гирляндах, замерцает ёлка?

В наряде снова модном
на праздник в доме частном:
со старым новым годом,
со старым новым счастьем!
Прочь, беды и недуги.
Роднее всех на свете
старинные подруги,
стареющие дети.

13 января

Хихикать с подругами детства,

хохотать с подругами юности,

плакать с подругами молодости,

удивляться с подругами старости:

надо же, прошло полвека,

а мы совсем не изменились.

На моей социальной карте москвича —

фотография со студенческого билета.

Училищного, не институтского!

Впрочем, не очень чёткая.

В шапках все немного невидимки.
Плотная бумага. Карандаш.
Памяти пунктирные картинки.
В баночках пахучая гуашь.
Кисточку облизывать любила.
Сладкая. Но лакомей мелок.
Первыми кончаются белила
у писательницы между строк.

14 января

Надевая тебе брюки,

ухитрилась запихнуть,

сама того не заметив,

две пуговицы

в одну петлю.

Еле расстегнули.

Двойной автопортрет.

Пожилые отроки, мэтры-недоучки

в Петербурге под руку, а в Москве за ручку

ходим, как по облаку, распеваем Глинку.

В горе – рука об руку. В радости —

в обнимку.

Нотный стан – пристанище, пристань
перелётных песен попутных,
людных одомашненных истин
и дикорастущих подблюдных.
Пой. Дружны Мария и Марфа.
Пой. Некровожадна эпоха.
Пой. Души эолова арфа
темперирована неплохо.

15 января

Записывать стихи на нотной бумаге,

с указанием темпа, знаков при ключе,

динамических и агогических оттенков.

Лучшие стихи – тихие песни:

largo, pianissimo, ritenuto в каждой строке,

знак ферматы над каждой рифмой.

Самое красивое слово

на свете: Сольфеджио.

Река под землёй – Неглинка:
не выкупаться, не попить.
Река над землёй: Глинка,
«Как сладко с тобою мне быть»,
плыть в облаках в обнимку.
Разжался боли кулак.
Виниловая пластинка.
Рихтер и Дорлиак.
Выходи, гроза кулис,
киотов, книжных полок,
шестикрылый окулист
и отоларинголог,
вырывай и рассекай,
влагай, вдвигай по нотам,
дай мне заглянуть за край
и разобраться, что там.

16 января

Тысячу раз

проезжали

на одиннадцатом трамвае

остановку «НИИ ДАР»,

гадали,

что там изучают,

на тысячу первый

прогуглили:

Институт

Дальней

Радиосвязи.

Пожалей кликушу,
вправь надежды грыжу:
заложило душу,
ангелов не слышу.
Где челеста принца,
флейта птицелова?
Да я готова удавиться
за живое слово!

17 января

О чём я плачу?
О том, как я буду плакать,
когда будет о чём.

Не берёт анальгетик веры.
Помоги моему неверью.
Ночью все кардиналы серы,
все зловещи шаги за дверью.
Пойман плачущий звёздной сетью.
Хорошо, что соседи глу́хи.
Тишина беременна смертью.
Нарасхват повитухи.

18 января

«При передозировке наиболее частыми нежелательными явлениями были: аффективные расстройства, сонливость, спутанность сознания, депрессия, ажитация и беспокойство». Из инструкции антидепрессанта «Лирика». Лекарство от головной боли. В списке побочных эффектов – головная боль.

Люди – слёзы бога, —
говорят буддисты.
Выйду на дорогу,
улыбнусь – кремниста,
усмехнусь – пустыня,
рассмеюсь, заплачу.
Нет, я не остыну
на щеке горячей.

19 января

Покидая глаза,
оставаясь зрячей,
остывает слеза
на щеке горячей.
Оставляя, скользя,
мокрую полоску,
умирает слеза
ближе к подбородку.

заседают во дворцах
голосуют за
телевизору в сердцах
плюнула в глаза
выматерился в ответ
вытер монитор
вынул чёрный пистолет
выстрелил в упор

20 января

1

Бомбят деревню.
У коровы от страха
хлещет молоко.

2

Я не хочу
знать врага в лицо,
только со спины.

3

Молочный зубик,
выпавший при попытке
укусить отца.

Листочек со стихами.
Невозмутимый стол.
Уроки оригами.
Бумажный ледокол.
Прощай, стихотворенье.
Вперёд. Полный вперёд.
Плыви против теченья.
Круши сердечный лёд.

21 января

Прозу глотаю.
Стихотворенье
кладу под язык,
рассасываю.

Трезвон магнитных рамок
назойлив, неприветлив.
Наш дом – воздушный замок
из авиабилетов.
Аквариумный аспид,
а ну отдай окрылённым
международный паспорт
с посадочным талоном!

22 января

Маленький экран.
Старенький ситком.
Мира ветеран
спит с открытым ртом.
Ангелам видны —
правда, ангел мой? —
спутанные сны
спящих над землёй.

Огни аэродрома.
Крошечный экран.
Лечу домой из дома
через океан,
космополит безродный,
от родных к родным.
Тай над пустыней водной,
отечества дым!

23 января

уездный город
делается всё меньше
и в день отъезда
на почтовой открытке
уместится без труда

Осколки, скрепки, корки,
клочок стихов чужих…
Две стадии уборки —
без очков и в них.
Тру уголком платочка
труднодоступные места.
Тут скоро будет дочка
жить с чистого листа.

24 января

Плача, собираться. Геоид голубой. Волны иммиграций – истории прибой. Скрытность океана. Приветливость небес. Два-три чемодана. Оплачен перевес.

Авиабилет.

Покупаю в рассрочку

воздушный замок.

На деньги, потраченные мной за последние двадцать лет на авиабилеты, можно было бы купить небольшой дом. В Греции. У моря. Или лучше недорогую яхту?

Ключики Ипокрены
и перстеньки Авроры…
То, что для нас бесценно,
неинтересно вору.
Вору – банки и склады,
виллы и магазины.
Нам – рулады Эрато,
узелки Мнемозины.

25 января

И взлетать, и падать лучше налегке. Узелок на память. Что там, в узелке? Развяжи, посмотрим. Ну? – Забудь-трава, паруса над морем и слова, слова…

Семья молодых соотечественников на пляже в Майами. Отец окликает маленькую дочку: «Аврора!» «Почему вы дали ей это имя?» – «В честь богини утренней зари».

Над политикой: Аполлон Бельведерский. Бери выше: Аполлон Григорьев, две гитары за стеной. Выше, выше: Аполлон-13, три красивых астронавта в утлом лунном мобиле «Одиссей». И весь мир объявляет радиомолчание, чтобы они нашли дорогу домой.

А где, спрашивает Википедия, «Аполлон, крупная бабочка семейства парусников»?

Где-то летает.

Месяц в облако нырнул,
затаил дыханье ЦУП.
Мыс Канаверал. Байконур.
Пламя выплюнув из труб,
в плаванье уходят ле —
тающие корабли,
потому что на Земле
больше неба, чем земли.

26 января

Бумажные самолётики

со стихами, написанными от руки.

Делала их в самолёте —

и мы приземлились на час раньше.

Эффектный финал концерта в Новосибирске:

со словами «А теперь – автографсессия!»

отправила в полёт восемь самолётиков

с «Подражанием Ахматовой» на каждом.

Это был высший пилотаж!

Один самолётик даже ухитрился

облететь меня по круговой орбите

и упасть к моим ногам.

Музыка, где ты?
Дару награда —
авлос Эвтерпы,
лира Эрато,
арфа Эола,
голос Орфея,
Баха виола…
Музыка, где я?

27 января

На кладбище Mount Pleasant

долго искали, еле нашли

на китайском участке

могилу Глена Гульда,

люк размером с раскрытую партитуру,

на нём – крышка рояля,

на ней – имя и нотная строка,

с муравьиной дорожкой слева направо:

первые три такта Гольдберг-вариаций,

которые я не сразу узнала

без украшений.

Легли на траву и обратились в слух.

Тишина запертой пустой студии.

Пение птиц – не концертное,

для себя.

Не воробей – воробьёнок,
выпавший из гнезда
в мир пятитонок, бетонок,
гонок – иди сюда,
слово, словцо, словечко.
Спрячу тебя в стишок.
О, как бьётся сердечко
за пазухой, между строк!

28 января

В начале было слово, и слово это
было сказано шепотом. Или спето.
Язык: a language, a tongue.
Как будем переводить?
Зачем любящим дан
язык – целовать, говорить?
Растерянный визави,
что выберет, как предпочтёт
мне признаться в любви —
устно или рот в рот?

Спали, возвращенцы,
под шумок метели,
два седых младенца
в одной колыбели,
земляки-земляне,
беженцы печали,
на одном дыханье
ночь пересекали.

29 января

в землянках могил
в шалашах пирамид
выбившись из сил
человечество спит
и видит во сне
паруса кораблей
лежащих на дне
пересохших морей

Быть всю жизнь первым,
чтобы в день ухода
о тебе говорили:
ушёл последний великий.
Имярек Имярекович Имяреков,
ещё один первый и последний,
похвала тебе от идущих следом
единственных и неповторимых.

30 января

Стольких больше нет!
Дозвонится ли до них
колокольный звон?

Несколько смертей подряд…
Жалко, жалко, жалко
уходящих невпопад,
вскладчину, вповалку.
Над одним любимым снег
не успел растаять,
как уже другой померк,
камнем канул в память.

31 января

Первые слова, написанные человечеством, – имена умерших. Внутри запечатанных пирамид. Не предназначенные для глаз живых. Письменность родилась, чтобы переписываться с миром иным, связывать живых и мёртвых. Первый жанр письменной поэзии – эпитафия.

Вечная память.

Иконописец в раю

стал портретистом.

Ноздреватой массой плечистой
поднимайся, протеста тесто!
Дирижирует зубочисткой
распоясавшийся маэстро.
Успокоим его колыбельной
и состряпаем новые гимны.
Оркестровой ямы расстрельной
обитатели анонимны.

1 февраля

1

Мышка-норушка.
Блошка-прослушка.
Кошка-наружка.
Мушка-пастушка.

2

Мы – властители земли.
Граждане, не трусьте!
Нас родители нашли
в квашеной капусте.
Аты-баты, выше нос,
избранная раса.
Пьяный аист нас принёс,
уронил три раза.

Юность, берегущая туфли.
Старость, берегущая ноги.
Выцвели, пожухли, потухли,
тронулись умом недотроги.
Не носила. Может, немножко.
Не сносила. Капельку, может.
Некому отдать босоножки —
не осталось маленьких ножек.

2 февраля

«После разгрома турок все моряки русской эскадры были награждены медалью с надписью БЫЛ».
(Из книги о. Алексея Крылова «Чесменская победа»)

Добрые без натуги,
чуткие без запинки
тоненькие подруги,
мыслящие тростинки,
всех милее в гареме,
примадонны, принцессы,
бодро несущие бремя
больше своего веса.

3 февраля

Так разговорились,
что, войдя в лифт,
только через десять минут
заметили, что не нажали
кнопку с номером этажа.

Я училась любить полстолетья,
чтобы тысячу дней и ночей
быть родною сестрой милосердья,
болевою подругой твоей,
и в разведку ходить, и в атаку,
за границу границ провожать
бедолагу, трудягу, бродягу…
Уточнение: тысячу пять.

4 февраля

Стихи – нарушители границы.
Мексиканские беженцы.
Ты не хочешь их пускать.
Но они находят лазейку.
Рискуя жизнью.
Потому что хотят жить.
Только такие стихи
стоит записывать.

Пациент бодрится,
за шутками пряча страх,
улыбается докторица,
беременная, на сносях,
толкают тугие двери,
приближая своё торжество,
сын у неё во чреве,
опухоль – у него.

5 февраля

Сажаю на горшок
слабенького, тонкорукого, дрожащего.
Целую куда попало.
Он: «Они обращаются со мной
как с неодушевлённым предметом».
И я понимаю: «они» его не целуют.
Сердце-невеличка
за пазухой трепещет.
Утро. Перекличка,
расчёт на чёт и нечет —
первые, вторые,
родные, побратимы,
мёртвые, живые, —
насквозь, до слёз любимы.

Любезные, болезные
на страшном перевале
пилюли бесполезные
слезами запивали.
Анализы ненужные.
Веселье напускное.
Катетеры наружные.
Не надо. Хватит. Уйдите.
Оставьте его в покое.

6 февраля

«Ревела буря, дождь шумел…» – пел дедушка в лодке на всю потемневшую перед грозой реку. С детства обмирала от этой песни, но помнила только её начало. До той ночи, когда разразилась гроза и мы нашли в интернете полный текст и спели её всю: двадцать один куплет. Хватило на всю грозу.

«Но роковой его удел
уже сидел с героем рядом
и с сожалением глядел
на жертву любопытным взглядом».

на последней прогулке —
ты уже еле ходил —
увидели витрину —
три по цене одного —
купили три костюма —
чёрный, серый, голубой —
похоронили в синем —
он тебе больше идёт

7 февраля

Результаты томографии умирающего человека: последними угасают слух и осязание. Разговаривать. Целовать. А первым, по результатам другого исследования, человека покидает обоняние.

Вот моё плечо: иди.
Нам уже недалеко.
Сострадание в груди
разбудило молоко.
Ну же, нежность, разбуди
красные тельца в крови!
Тельце лёгкое нести.
Быть на высоте любви.

8 февраля

мозг сверлит без заморозки
распоясавшийся страх
грозовые перевозки
опечатка в новостях
балагуря каламбуря
не обидеть бы судьбу
будет буря
будет буря
будь что будет
будь что бу

Сон – сознанья изнанка,
трепет сомкнутых век,
сон – заочная ставка
с задремавшим навек.
Помнишь, мой рукокрылый,
как, с нежностью какой
я твои опустила
веки
вот этой
рукой?

9 февраля

Первый сон после смерти Стива был слуховым и осязательным. Чернота перед глазами, он говорит: «Не бойся, ты не можешь меня видеть, пойдём», крепко берёт меня за руку, ведёт в постель, обнимает и целует. Второй сон: толпа, я знаю, что Стив в ней, ищу его, ищу, не могу найти. Третий сон: Стив лежит в постели, смотрит на меня испытующе, я едва выдерживаю его взгляд, и вдруг его лицо начинает размываться, тело превращается в жёлтый сугроб, оплывает, тает. Четвёртый сон, в день, когда вышел «Избранный»: Стива выписывают из больницы, я прихожу домой, а там поселились десятки незнакомых людей. Много кроватей, неубранные постели. «Я забираю мужа из больницы, куда я его положу? У вас хотя бы есть чистое бельё?» Они, хором: «Нет!»

В полном составе чужая семья.
Сослуживцы. Стая ворон.
В гробу – любимый, за гробом – я,
второе лицо похорон.
Соболезнующих череда.
Яма. За комом ком.
Ворон, ворон, скажи, когда
стану первым лицом?

10 февраля

Гуляем по Красной площади.
– А это лобное место,
здесь рубили головы.
Четырёхлетняя Наташа, оживляясь:
– А сегодня будут?
Памяти клад ища,
плачет горемыка.
Старого кладбища
мраморная книга
ветром залистана,
захватана мхами.
Прячется истина
прямо под ногами.

Проводили. Зарыли. Простыли —
жизнь вступила в свои права.
Что растёт у тебя на могиле —
незабудки, забудь-трава?
Днём и ночью работают пчёлы —
нарасхват незабудковый мёд.
Послесмертия новосёлы
ждут прохожего. Не идёт.

11 февраля

Он?
No.

Он,
но…

Он.
Но!
– Тпру.

Спят, улыбаясь, в гробах страдальцы —
всё отболело, всё отлегло.
Два обручальных кольца на пальце —
одно велико, другое мало,
а было впору. Из тысяч гостиниц
и двух больниц улетел, белокрыл,
тот, кто мерил на свой мизинец
кольца, которые мне дарил.