Read the book: «Искушение»
ГЛАВА 1
Ночь по-зимнему рано опустилась на подмосковный городок Запеченск. Несуетливая провинция замерла. Лишь у двух круглосуточных ларьков – единственных очагов культуры, бесцельно топчется молодежь, накачивая себя пивом и смакуя скудные местные новости. Новости скоро заканчиваются, морозно, и молодежь разбредается к телевизорам. Тягучим песком истаивает день. Дома, занесенные снегом, зажигают окна-светлячки. Начинается владычество TV, но и оно не бесконечно. Понемногу гаснут последние огоньки в окнах. Тишина обволакивает Запеченск, и только из двух общежитий все еще доносится шум бесконечных кухонных войн. Городок привычно погружается в сон.
В такую обычную предновогоднюю ночь на окраине Запеченска, в одном из цехов завода Путеремонтных машин в теплой сторожевой каморке не дремлет сторож. Это немолодая женщина интеллигентной наружности. Несмотря на несколько излишнюю полноту, которая ее совершенно не портит, в ней еще чувствуется заряд энергии и бодрости. И только слегка отросшая седина в крашенных каштановых волосах, выдает ее настоящий возраст. Сползшие на кончик носа очки, с которыми она никогда не расстается, придают ее облику строгий учительский вид, но, несмотря на это, от Веры Ивановны веет домашним уютом, теплом и практичной обстоятельностью.
В маленькой сторожке помещается лишь небольшой столик, на котором прилежно пыхтит электрический чайник. На единственной стене – большой календарь с милыми кошачьими мордашками Смотровые окна будки-аквариума закрыты веселенькими, в цветочек, занавесками. На небольшой тумбочке около стола – баночки с сахаром, кофе и небольшая электроплитка с испускающей запах здоровой домашней пищи, кастрюлькой. Вера Ивановна уже поужинала, помыла посуду и теперь перед ней на столе чашка с дымящимся чаем, кроссворд и телефон. Вера Ивановна не спеша заполняет сетку кроссворда, запивая это блаженство горячим чаем с плюшкой. По всему ее облику разлита благодать: она упивается тишиной, покоем и ничегонеделанием, вернее деланием того, что ей приятно. Ее благодушие прерывает телефонный звонок.
– Алло! Второй пост слушает! – бодро рапортует Вера Ивановна.
– А, Надежда! Да нет, не поздно. В самый раз. Я как раз кроссворд приканчиваю.
– Ну почему «скучаю»? Отдыхаю. Душой и телом. Дома, сама знаешь – то телевизор бубнит, то Витек музицирует, а то еще и рок свой врубит, хоть из дому беги. А здесь у меня – тишина и покой, как на кладбище, не к ночи будь сказано. Ну, рассказывай, что у вас нового? Как Сашок? Уходил с работы – что-то на сердце жаловался.
– Да-а? Ты смотри-ка! А с работы вроде трезвый шел. И когда только успел? Это, называется, сердце полечил. Вот ведь паразит!
– Ну, не расстраивайся. Что делать? Это наша российская беда.
– Да что у меня? Все по-старому: Любаша работает, вундеркинд наш учится. Вот на работе новость: Петрович уволился – не выдержал, а мы все три Ивановны пока еще держимся.
– Да все из-за этих проклятущих клемм. Надоело, говорит, ходить в ворах, нервы не выдерживают.
– Так и пропадают, будь они неладны! И кому они только понадобились? Я сегодня только в цех, а начальник уже бежит: «Опять клеммы пропали!». Мы ему с Ивановной: «Да не берем мы их!» А он и слушать ничего не хочет. Ужасно неприятно!
– В том-то и дело, Надюш, что не знаешь на кого и подумать. Электронщики думают, что это мы их таскаем, а мы – на них грешим. Они днем паяют эти клеммы к проводкам, а каждую ночь кто-то отрывает их и утаскивает. Потому на нас и думают. Электронщики говорят, зачем нам отрывать их? Если бы они были нужны нам, мы бы и неприпаянных клемм набрали. Тоже верно. Ну, а мы – козочки, что ли, чтобы через двухметровый забор лазать за этими дурацкими клеммами? Участок их рабицей огорожен, а на ночь на замок закрывается Да и на кой они нам сдались? Подожди-ка, Надежда, кажется, Машка пришла…
В дверь сторожки кто-то настойчиво скребся. Вера Ивановна открыла дверь. На пороге сидела грязно-серая кошка, вся пропахшая машинным маслом и солидолом. Одно ухо у нее было разорвано, половины второго не было вовсе.
– Заходи, заходи, Машенька, погрейся. – Вера Ивановна погладила кошку, и опять взялась за телефон.
Кошка чинно зашла, села около стола и принялась намывать мордочку.
– Конечно, все это совершенно непостижимо. – Продолжила Вера Ивановна. – И пропадает-то самая малость: штук 10-15 клемм каждую ночь – это даже и воровством не назовешь, просто вредительство какое-то…
– Ох, не говори, уже месяца три это безобразие…
– Алюминиевые и медные: малюхонькие такие, знаешь, как в школе у нас на физике были. Да всего-то, наверное, грамм 100-200 в месяц выходит. Дураку понятно, что сдачей металла тут и не пахнет. Кто будет по такой малости сдавать? В общем, я тебе так скажу, Надежда: дело ясное, что дело темное. Да ну их к лешему эти клеммы! Ты лучше скажи, Алеша не звонил, как они там в Питере? На Новый год не собираются к вам?
– Конечно, трудно. Что сейчас научный сотрудник получает? Слезы, а не деньги. А с другой стороны, кому сейчас легко? Про квартиру ничего не слышно, не обещают?
– Да, – сочувственно вздохнула Вера Ивановна, – сейчас только на себя надо надеяться. Почему-то у нас с государством безответная любовь…
Кошка, умывшись, сидела и преданно смотрела на Веру Ивановну, но, поняв, что еще не скоро дождется от нее внимания, запрыгнула на стол. Вера Ивановна поговорила еще минут пять. Когда все новости были высказаны и выслушаны, она попрощалась:
– Ну, ладно Надюш, пока, а то уже телефон дымится. И тебе спокойной ночи.
Вера Ивановна согнала кошку со стола и принялась рыться в сумке, приговаривая:
– А я тебе сосисочку принесла. Будешь сосисочку?
Машка усердно терлась об ноги сторожихи и истошно мурлыкала в знак благодарности, но сосиску есть не торопилась.
С полгода назад в цеху обитало целое стадо котов и кошек. Они с активным постоянством плодились и пополняли цеховое полудикое стадо. Исключением была Машка. Она безоглядно доверяла людям, за что однажды чуть не поплатилась жизнью. Весной в цех пришли молодые ребята-практиканты из техникума, и двое из них устроили настоящую охоту на кошек. Первой им в руки, конечно же, попалась доверчивая и ласковая Машка. Они решили ее повесить. На ее счастье женщины, работавшие в цеху, увидели это безобразие, и предотвратили расправу. В цеху разразился грандиозный скандал! Рабочие разделились на два противоборствующих лагеря. Одни яростно встали на защиту животных, другие кричали, что цех – это не кошатник, что им надоело нюхать кошачью вонь! Стычки и ругань не затихали с полгода и изрядно измотали нервы обеим сторонам. Каждая цеховая планерка начиналась с обсуждения кошачьего вопроса. Спорам не было конца. И тогда начальник цеха принял мудрое решение. Он пожертвовал своим выходным днем, изловил всех кошек и вывез на своей машине за пределы города. На трассе, вблизи от придорожной шашлычной, все коты, кошки и котята были выпущены на вольные хлеба. В цеху воцарился мир. Об этой тайной операции знали только сторожа, но, по просьбе начальника, распространяться в цеху не стали, изображая полнейшее недоумение на вопросы « Куда делись кошки?»
Месяца через два после этого события сторожа стали замечать мелькающую, как тень, серенькую спинку. Сначала подумали, что опять какая-то кошка приблудилась к цеху, но, оказалось, что это вернулась Машка. Как ей удалось найти дорогу назад, осталось загадкой. Но, узнав цену предательству, теперь она уже остерегалась людей. Из своего укрытия появлялась только по ночам, боясь поначалу подходить даже к сторожам – неизменным ее кормильцам. Но постепенно отогрелась душой, но доверяла только сторожам. Они же, боясь, что начальник цеха опять отвезет Машку, сговорились молчать о ее возвращении. С тех пор она и жила в цеху на нелегальном положении.
– И чего это ты морду воротишь? – удивилась Вера Ивановна, увидев, что Машка отвернулась от сосиски. – Сытая, что ли? С чего бы? Ладно, проголодаешься – съешь. У нас с тобой еще вся ночь впереди.
Вера Ивановна села на стул, и Машка тут же запрыгнула к ней на колени.
– Нет, Машунь, уходи, мне носок довязать надо, а ты мне мешаешь, – согнала Вера Ивановна кошку, достала из сумки вязание, включила радио и принялась посверкивать спицами. Машка бесцельно послонялась по каморке, обнюхала щелки в поисках мышей, потом запрыгнула на столик и улеглась на кроссвордах, преданно глядя на сторожиху.
– Что скучно одной? – посочувствовала ей Вера Ивановна. – Ох, мне тоже так лихо было, когда мужа похоронила. Зато сейчас кручусь, как белка в колесе! И стареть некогда. Вот, внучок, сегодня задал задачку. «Что бы ты сделала, ба, – говорит, – если бы тебе дали миллион долларов?» Хожу теперь целый день и, как дурочка, прикидываю, на что бы мне его потратить? Дом купить – так он у меня уже есть. Машину – водить некому, да и забот от нее больше, чем от поросенка. Разве что за границу съездить? Вот я всю жизнь мечтала на Париж хоть одним глазком взглянуть. А еще очень бы хотелось побывать в Австралии. Даже, наверное, больше, чем в Париже. Так все равно, наверное, весь миллион не потратишь. Я уже и в наших-то деньгах толком не разбираюсь, не то что в долларах… А, может, насовсем за границу уехать? – рассуждала вслух Вера Ивановна. – Нет, конечно, не в Париж – для жизни, я думаю, там очень шумно. А вот, в Австралию можно было бы… Купить маленький домик на берегу океана, а остальные деньги положить в банк под проценты и спокойно доживать свой век. А может, лучше на сирот отдать? Вон их сколько по стране развелось. Больше, чем после войны… Тоже опасно – разворуют весь миллион, и сиротам ничего не достанется…
Машка дремала под сладкие грезы Веры Ивановны, изредка подергивая остатками ушек. Скоро сторожихе надоело вязать. Она встала, погладила кошку и, потянувшись, сказала:
– Размечталась! Кто бы мне еще этот миллион дал? Ну, Маш, пройдемся, что ли? Обход сделаем, поглядим все ли у нас в порядке. Может, – усмехнулась, – воров поймаем, которые клеммы по ночам таскают.
На ночь в цеху наглухо закрывались все ворота, на всех окнах стояли металлические решетки, так что проникнуть в цех извне было невозможно. И что, собственно сторожа охраняли, сидя в закрытом цеху и от кого, было не понятно. Их держали, скорее всего, для того, чтобы вечером закрыть, а утром открыть ворота, да выключить и включить освещение в цеху. И еще для экстренных случаев: пожара, или прорыва труб.
Вера Ивановна надела вязаную шапочку, накинула дежурный ватник, висевший тут же, в сторожке, на гвоздике, переобулась в валенки и отправилась обозревать свои ночные владения.
В цеху горели только дежурные лампы. Было сумрачно, тихо и по-ночному жутковато. Станки, как гигантские монстры, замерли в полумраке, поблескивая клыками резцов, готовые в любой момент зарычать и завертеть своими мощными острыми зубами. Коленвалы разобранных путевых машин притворились огромными спящими червяками. Кабели сварочных аппаратов удавами расползлись по всему цеху. Краны и тали свесили железные стропы и крюки, как удавки для висельников, предлагая услуги, и жутко поскрипывая от ветра, который прорывался сквозь щели потолочных окон. По всему цеху – на полу, станинах и верстаках мерзкими уродливыми бесхвостыми крысами, валялась промасленная ветошь. Вдоль разобранных по частям, узлам и деталям путевых машин лежали поверженные конвейеры, ковши, грохоты, барабаны. От них тянулись уродливые тени неземных членистоногих… В ночи цех походил на поверженную планету железных монстров, разоренную космическими войнами. В самом конце цеха огромные, как мамонты, моечные машины пыхтели и вздыхали, булькая в своей утробе горячей водой и изрыгая из мрачного нутра пар. В их бормотании слышались стоны и человеческие голоса. Казалось, души людей шептались, переговаривались, и, жалуясь на свой удел, тихо вздыхали и всхлипывали…
Хотя Вера Ивановна работала сторожем уже третий год, сразу, после того, как вышла на пенсию, и прекрасно понимала, что никого кроме нее и Машки в цеху нет, каждый раз ей было жутковато по ночам, поэтому она и брала ее с собой в обход. Как-никак живая душа рядом. Вера Ивановна уже направлялась обратно к своей будке, когда заметила, что Машка, следовавшая за ней хвостом, незаметно растворилась в темноте цеха.
– Маш, Маш, кис, кис, кис! Ты где? – позвала ее Вера Ивановна.
Голос в пустом цехе прозвучал непривычно громко и гулко, отлетая эхом от высокого грязно-стеклянного потолка.
– Ша-а-а-а, ша-а-а-а, с-с-с!
– Ну, и Бог с тобой, сама придешь, – пробормотала сторожиха, смущаясь, что потревожила тишину металлической пустыни. И тут до ее слуха долетело что-то странное, похожее не то на звук лопнувшей струны, не то на одинокий скрежет напильника по металлу. Словно кто-то скребнет и посмотрит, потом опять скребнет, и опять посмотрит. Звук был негромкий и доносился как раз от того самого злополучного энергоучастка, где в последнее время постоянно пропадали клеммы. Вера Ивановна и стояла сейчас поблизости от него, отгороженного от цеха двухметровой сеткой-рабицей. «Что это может быть? На крысу не похоже, – подумала сторожиха, – та бы без передышки молотила зубами». Вера Ивановна пригляделась через сетку и на верстаке, куда электрики обычно складывали готовые провода с клеммами для монтажа электрических схем, увидела Машку. Верстаков было два. На одном небольшой горкой лежали провода с алюминиевыми клеммами, на другом – с медными. Машка сидела на столе с медными проводами. Она подцепляла коготками один проводок из кучки, аккуратно его вытаскивала, наступала на него лапкой, и, вцепившись зубами, – «дзинь!» – отрывала клемму. Это и был тот самый странный звук, который насторожил Веру Ивановну. Кошка была так увлечена своим занятием, что даже не замечала сторожиху. Или просто не обращала на нее внимания?
– Ах ты, паразитка! Ты что же это делаешь? – закричала на нее Вера Ивановна.
Машка повернулась на крик, в зубах у нее красновато блеснула клемма, которую она спокойно, даже нагло, глядя на Веру Ивановну, проглотила.
– Брысь! Брысь! Брысь! – металась сторожиха за сеткой. – Вот кто вредитель-то, оказывается, а все на нас, сторожей думают…
Машка словно понимала, что за сеткой в пустом цеху она в полной безопасности и, несмотря на крики сторожихи, спокойно продолжила свое воровское дело.
Вера Ивановна была так обрадована, что наконец-то попался истинный вредитель и похититель клемм, и теперь со сторожей снимутся все подозрения, что до нее не сразу дошла вся нереальность происходящего. И только когда Машка, поглотив три или четыре медные клеммы, перепрыгнула на второй верстак и принялась таким же образом, отдирать и заглатывать алюминиевые, только тогда до Веры Ивановны начал доходить весь ужас, чему она стала сиюминутным свидетелем. С алюминиевыми клеммами Машка расправлялась быстрее и заглатывала их явно с большим удовольствием, потому что даже начала мурлыкать. На смену первоначальной радости от поимки вора, на Веру Ивановну напала оторопь:
– Матерь Пресвятая Богородица! Что же это делается?! Кошка железные клеммы ест! Свят-свят-свят! – перекрестилась сторожиха. «Может, я с ума сошла, или мне все снится?» Она даже ущипнула себя. Нет, не сон. Огляделась вокруг – все стоит, как и стояло. Значит, не мерещится. Вера Ивановна опять взглянула на кошку, пожирающую клеммы.
– О, Господи! До чего дожили, кошки железки жрать начали! – Не зная, что и подумать по этому поводу, грустно вздохнула и потерянно побрела в сторожку. Там она внимательно изучила себя в зеркальце, висевшем на двери, даже зачем-то высунула язык, но ничего аномального не обнаружила.
– Так, надо все обстоятельно обдумать, – немного успокоившись, рассуждала Вера Ивановна. – Вора я нашла. Это хорошо. А что с ним делать? Сказать начальнику цеха? С одной стороны, надо: вор должен быть наказан. Глядишь, еще и премию дадут за бдительность. А с другой стороны: кто в цеху знает, что Машка вернулась? Одни сторожа. А уж в то, что она еще и клеммы эти проклятущие жрет и вовсе никто не поверит. Бред какой-то! Мало, на смех поднимут, еще в дурдом упекут, упаси Господи! Скажут: точно бабка сбрендила. А с третьей стороны, если оставить все, как есть, эта профурсетка так и будет каждую ночь трескать клеммы. Чего доброго, еще работы лишишься из-за нее. Начальник и так уже намекал, что пора, мол, сторожей менять, вроде как из доверия вышли… И с чего она их лопает? – Вера Ивановна горько, чуть не со всхлипом вздохнула. – О-хо-хо! Наголодалась, наверное, пока назад дорогу искала… Так, вроде кормим ее исправно. Лучше бы мышей ловила, как все нормальные кошки. Мне-то теперь что делать?!
До самого утра Вера Ивановна решала эту задачку, но так ничего и не смогла придумать.
Машка в эту ночь в сторожку больше не приходила…
Утром смену пришла принимать Людмила Ивановна. Все три сторожа: Вера, Людмила и Светлана были Ивановнами, что было очень удобно для всех в цеху: назови Ивановной любую – не перепутаешь.
– Как ночь провела? – пошутила она.
– Нормально.
– А с клеммами что?
– Сейчас начальник подойдет – расскажет, – вздохнула Вера Ивановна, заранее зная, что он им скажет.
– А я так думаю, Ивановна, что электрики сами же их и таскают, а все на нас валят. Они же не сдают нам под охрану свой участок, и что у них там закрыто только они одни и знают. Я, между прочим, начальнику так и сказала, – привычно возмущалась Людмила Ивановна. – Что я им, карманы буду выворачивать? Пусть сам за ними смотрит, а то нашли стрелочников…
– Что за шум, а драки нету? – спросил подошедший начальник цеха.
Геннадий Васильевич был невысокого роста, очень упитанный, но при этом такой юркий, что целыми днями колобком катался по цеху, появляясь совершенно неожиданно, словно из-под земли там, где его совсем не ждали. Разговаривать с ним было очень неудобно: он изрядно косил одним глазом, и по этой причине два его глаза смотрели в разные стороны. Собеседникам нелегко было выбрать глаз, который смотрит на тебя, из-за чего приходилось по очереди беседовать то с одним, то с другим глазом.
– Текущие дела обсуждаем, – сразу поутихла Людмила Ивановна.
– Критические дни, что ли? – пошутил начальник и сам захохотал над своей шуткой.
– Ну и шуточки у вас, Геннадий Васильевич! – возмутилась интеллигентная Вера Ивановна.
– Это я, чтобы не сильно вас огорчить. Ну что, девоньки, скажете? Электронщики опять жалуются: провода попорчены, клеммы оборваны и, как всегда, пропали. Признавайся, Ивановна, что ночью делала?
– Да не нужны они мне! – в унисон взорвались обе Ивановны.
– Вот и электрики точно так же кричат, а клеммы-то пропадают. Обидно не то, что они пропадают, а то, что работу двойную приходится делать каждый день.
Ивановны наперебой начали объяснять начальнику, что они давно уже не козочки, чтобы скакать через заборы, а если надо что своровать, то и без клемм можно найти чего получше: вон кабеля, например, аккумуляторы, фары по всему цеху валяются без всякого учета… Только они почему-то не пропадают.
– Тоже верно, – пробормотал начальник, махнул рукой и колобком покатился дальше по цеху – эти ежедневные сцены уже всем надоели.
У Веры Ивановны язык чесался рассказать начальнику и Людмиле, куда в действительности деваются эти клеммы, но опасение, что ее неправильно поймут, остановило. «Посоветуюсь сначала с дочерью» – подумала она и отправилась домой.
ГЛАВА 2
После того, как четыре года назад после развода с мужем дочь вернулась из Москвы, Вере Ивановне, овдовевшей семь лет назад, скучать не приходилось. Внук Витя рос музыкально одаренным мальчиком, что, собственно, и послужило причиной развода дочери. Любочка, загипнотизированная преподавателями музыкальной школы, считала, что из Витюши обязательно должен выйти если и не Ван Клиберн, то где-то совсем рядом. А муж – Слава, считал, что не музыкой единой жив человек и ребенка необходимо ориентировать на полезную, приносящую твердый доход специальность, а, если захочет, на досуге можно заняться и музыкой. Для общего, так сказать, развития. И вообще сын должен, как считал Слава, расти настоящим мужиком, чтобы в будущем мог прокормить семью, а не Чайковского играть своим домочадцам вместо обеда. Предназначение настоящего мужика – быть добытчиком и кормильцем, а все остальное – интеллигентское слюнтяйство. Последним испытанием для его терпения было решение Любы перевести сына на домашнее обучение, чтобы у него освободилось время для более углубленного занятия музыкой и посещения всевозможных кружков и репетиторов, повышающих духовное развитие ребенка. Слава на это категорически заявил, что их семейный бюджет не резиновый и денег на репетиторов он не даст.
– Пусть учится, как все пацаны.
– Тебе денег на единственного сына жалко? – удивилась Люба.
– Нет, денег мне не жалко. Мне жаль загубленного детства сына.
– Это чем же мы ему детство губим? Тем, что он в 10 лет уже был Лауреатом Всероссийского детского конкурса? – задохнулась от возмущения Люба. – Жаль будет, когда он с таким талантом ничего не добьется в жизни. И виноваты в этом будем только мы.
– Мы будем виноваты в том, что ребенок вырастет без друзей, оторванным от реальной жизни и ни к чему не приспособленным. Оглянись, Люба, ты в каком мире живешь?
– В любые времена человек должен быть воспитан в духовной гармонии.
– Какая гармония?! О чем ты говоришь? Деньги – вот что сейчас самое главное в жизни. Кто хорошо зарабатывает, тот достойно живет. Я, как любой нормальный родитель, хочу, чтобы он жил лучше нас, а ты со своей музыкой сознательно обрекаешь его на нищету. Вот тебе и вся гармония.
Результатом этого идеологического противостояния, стало то, что Любочка, прихватив с собой Витька и пару чемоданов, вернулась в Запеченск. Следом за ними на грузовичке прикатило пианино.
До пенсии Вера Ивановна работала в городской библиотеке. Начитавшись классики и разных романических бредней, она искренне считала самым главным постулатом в жизни – духовное богатство человека, а все материальные блага – всего лишь подпиткой этих ценностей. Своей единственной дочери она сумела передать эту убежденность. Правда, после смерти мужа, Вера Ивановна несколько поменяла свое мировоззрение, пожив некоторое время на одну скудную пенсию. Потому и устроилась сторожем на завод, где когда-то работал муж. Скрепя сердце, она пришла к выводу, что материальное благополучие вовсе не вредит духовному богатству, а даже, наоборот – обогащает его. Правда о перемене своего мировоззрения она не стала распространяться перед дочерью. В глубине души, она была согласна со Славой. Но и с дочерью спорить не стала. Любе тогда было совсем не до дискуссий о высоких материях. Она очень трудно переживала развод с мужем.
Музыкальное образование Вити было решено продолжить в Запеченске. Для этого были нужны деньги, и немалые. Пенсии и двух мизерных зарплат катастрофически не хватало на духовное обогащение вундеркинда. И тогда Вера Ивановна, основательно занялась огородом, извлекая из своих трудов немалую прибыль. В теплых парниках, начиная с марта, она выращивала лук, петрушку, укроп и другую зелень, которая особенно пользуется спросом по весне. Начиная с апреля и до середины лета, она раз в неделю ездила в Москву с набитой зеленью кошёлкой, а возвращалась с полным кошельком денег. Одна такая поездка приносила ей дохода больше, чем пенсия. Любаша тоже не сидела без дела. Преподавая в единственном городском училище математику и черчение, она прихватывала еще несколько часов в двух школах, а вечера у нее были плотно заняты репетиторством. В общем, на поддержание таланта растущего вундеркинда были брошены все силы и возможности. Слава регулярно, безо всякого исполнительного листа, помогал деньгами. И помогал, надо признать, неплохо. Но Любаша половину его денег отправляла назад: гордость и принципиальность не позволяла ей брать деньги в таком количестве от «предателя». На самого же долговязого и бесшабашного вундеркинда легла тяжелая обязанность оправдать все надежды и посильная физическая помощь по огороду. Правда, через полгода индивидуального обучения на дому, вундеркинд взбунтовался, и добился обычного школьного обучения, клятвенно заверив Любу, что все будет успевать. К своему таланту, как считала Люба, Витюша относился подозрительно равнодушно: особого рвения в достижении мастерства и виртуозности не проявлял, но и особой лености, как все 14-летние мальчишки, не был особо подвержен. Он действительно умудрялся успевать везде, но делал все: и играл на фортепьяно, и учился, и занимался спортом – все одинаково безропотно и ровно, иногда даже сдавалось, что равнодушно. Потому-то Любе и казалось, что его мало волнует будущее: то ли оно для него уже четко определено, то ли он еще над ним и не задумывался. Бабушка с мамой успокаивали себя, что это возрастное, и только позже, когда повзрослеет, он поймет, какое счастье ему даровано свыше. А пока Витюша уже четыре года безропотно бегал по репетициям, зачетам, концертам и экзаменам, успевал заниматься и легкой атлетикой, тоже, надо сказать, не менее успешно…
Дома Вера Ивановна позавтракала в одиночестве и, как обычно, легла отоспаться после ночного дежурства. Ей приснился сон. Будто пришла она на центральную проходную завода снять денег с банкомата. А на банкомате сидит огромная, с пятимесячного поросенка, Машка и намывает лапой морду.
– Ой, Машка, что это тебя так разнесло? – удивилась, глядя на нее, Вера Ивановна и протянула руку, чтобы погладить…
Неожиданно Машка агрессивно выгнула спину дугой, распушила хвост и зашипела, угрожающе замахнувшись лапой на Веру Ивановну:
– Ф-ф-фи-ф-ф-фа какая!
– Ты что, своих не узнаешь? – дернулась Вера Ивановна.
Шерсть на кошке улеглась. В знак примирения, она приветливо боднула Веру Ивановну в плечо, от чего та чуть не упала, и мурлыкнула:
– Вер-р-рочка!
Вера Ивановна, ничему не удивляясь, как это бывает во сне, засунула свою карточку в банкомат, и он привычно начал засасывать карточку. Вера Ивановна неожиданно для самой себя зачем-то вцепилась в уплывающую карточку и изо всех сил стала тянуть ее на себя. А банкомат словно взбесился – с неимоверной силой тянул и тянул карточку у нее из рук в свою металлическую утробу. А сверху мурлыкала свиноподобная кошка, насмешливо советуя:
– Дер-р-р-жи, дер-р-ржи, кр-р-репче!
– Хоть ты-то отвяжись, – раздраженно отмахнулась от нее Вера Ивановна. В тот же миг карточка выскользнула у нее из рук и сгинула в чреве банкомата. В нем что-то оглушительно щелкнуло, как будто взорвалось! Вера Ивановна даже присела от неожиданности. И сразу после этого из банкомата, как из рога изобилия, посыпались золотые монеты, деньги тысячными купюрами, какие-то акции, сертификаты… Вера Ивановна в испуге оглянулась: только что стоявшие за ней в очереди люди куда-то исчезли. Не было видно и охранника. Вера Ивановна озиралась по сторонам, ища кого бы позвать на помощь, чтобы как-то остановить этот золотой поток, но вокруг – ни души. А обезумевший банкомат все изрыгал и изрыгал из себя несметные сокровища. Необъяснимый страх темной тенью заползал в сердце Веры Ивановны…
Вдруг Машка вспрыгнула ей на плечо, превратившись в обычную кошку и, закрыв ей рот своей мягкой пушистой лапкой, зашипела в самое ухо:
– Молч-ч-ч-чи, молч-ч-ч-чи…
Вера Ивановна проснулась.
– Приснится же всякая ерунда, хоть не ложись днем спать. Бред какой-то!
День прошел в обычной домашней суете и хлопотах, так что к вечеру все происшедшее с ней ночью, уже казалось Вере Ивановне какой-то утопией. Она сомневалась в реальности увиденного ею накануне ночью, уверяя себя, что все это ей не более, как почудилось. И, боясь быть поднятой на смех, решила пока никому ничего не рассказывать, что бы еще раз убедиться в том, что кошка на самом деле ест клеммы. Но самой главной причиной, почему Вера Ивановна решила молчать до поры до времени, был сон. Она не хотела себе признаваться в этом, но он не только встревожил, но даже отчасти напугал ее.
Вечером, за ужином Люба дежурно поинтересовалась:
– Что нового на работе? Как ваша Маша?
– А что ей сделается, этой Машке? Ест да спит, и даже мышей не ловит, – с непонятным ей самой раздражением ответила Вера Ивановна.
Люба удивленно посмотрела на мать и пожала плечами.
– Что это ты так о своей любимице?
– Да черт бы прибрал эту любимицу! – неожиданно для самой себя вспылила Вера Ивановна. И чтобы как-то загладить свою резкость, соврала:
– Нагадила в сторожке, паразитка. Пришлось убирать за ней.
– Это действительно, наглость. Не пускай ее больше в будку, – посоветовала Люба.
А Витек, оторвавшись от книги, радостно захохотал:
–Что естественно, бабуль, то не безобразно!
– Шалопай! Как есть – шалопай!
