Теченье. Книга стихотворений

© Котеленец В.С., 2022

* * *

Светлой памяти моей жены Татьяны

«И что-то там щёлкает в головах…»

 
И что-то там щёлкает в головах.
И вдруг набегает слеза…
 
 
Поэзия не в словах.
Поэзия между и за.
 

«Под бессмысленным солнцем…»

 
Под бессмысленным солнцем
в миллиард киловатт
я зачем-то живу, без вины виноват.
Под безжалостным небом,
под бездушной луной
я бреду наугад по дороге земной.
 
 
И никто мне не скажет, зачем и куда
меня эта усталая манит звезда,
что мигает вдали, никому не видна,
зеленым-зелена, ледяным-ледяна…
 

«Будто тяга сквозная…»

 
Будто тяга сквозная
волочит по судьбе.
Жизнь прочапал, не зная
ничего о себе.
 
 
Столько горя осилил.
Только счастья – не смог.
То ли ноги носили
мимо нужных дорог?
 
 
Дотащился, блуждая,
до конца бытия…
И дорога – чужая.
И судьба – не своя…
 

«Так и живу. На пиру, как на тризне…»

 
Так и живу. На пиру, как на тризне.
Вот ведь какая фигня.
Это не я оторвался от жизни.
Это она от меня.
 
 
Это она меня, подлая, снова
к пропасти тащит вперёд.
Это не я понаделал такого,
что просто ужас берёт.
 

«Ничего уже не будет никогда…»

 
Ничего уже не будет никогда.
Ни о чём уже не стоит сожалеть.
А в реке такая чёрная вода,
что в неё опасно с берега глядеть.
 
 
Ну и ладно – помирать так помирать.
Ну и чёрт с ней, с этой жизнью растакой.
Отобрали всё, что можно отобрать, –
гордость, совесть, душу, родину, покой.
 
 
Неприкаян, не раскаян, не прощён,
ни во что уже не веруешь, как все.
Только память трепыхается ещё,
как раздавленная птица на шоссе.
 

«Журавли ещё не улетели…»

 
Журавли ещё не улетели.
И не вся попадала листва.
Целый день слоняешься без цели,
бормоча забытые слова.
 
 
Глянешь вдаль – а там туман да морось.
Глянешь вверх – и там просвета нет.
И стреляет под ногами хворост,
будто чей-то чёрный пистолет.
 
 
И какой-то звук невыносимый –
то ли сзади, то ли впереди.
То ли стонут мёрзлые осины.
То ли сердце рвётся из груди.
 

«За каждый вдох, за каждый выдох…»

 
За каждый вдох, за каждый выдох
мне жизнь любить не надоест.
И если Бог меня не выдаст,
то и свинья не съест.
 
 
А Он не выдаст. Он не выдаст!
Иначе всё – напрасный труд.
И каждый вдох. И каждый выдох.
И каждый стук вот тут…
 

«На тысячу эонов…»

 
На тысячу эонов
всего один поэт.
И для него законов
на этом свете нет.
 
 
Ему под небом тесно,
как ангелу – в тюрьме.
Он видит свет небесный
в кромешной этой тьме.
 
 
Он смерть целует в губы.
Он жизнь целует в лоб.
Ему такие любы,
что краше только в гроб.
 
 
Он пишет что захочет.
Он мир скатал в яйцо.
Он вечности хохочет
в прыщавое лицо.
 

«Время не вылечит никого…»

 
Время не вылечит никого –
ни человека, ни зверя, ни гада.
Трудно идти поперёк всего,
а не повдоль, как надо.
 
 
Трудно дышать, не вздымая грудь.
Трудно глядеть сквозь вещи.
Это кривой, но единственный путь.
Это твой рок зловещий.
 
 
Мёртвая рукопись на столе.
Жизнь, утекающая бездарно…
Небо не параллельно земле.
Небо – перпендикулярно.
 

«Когда глаза мои сухи…»

 
Когда глаза мои сухи
и не бежит мороз по коже,
я не могу писать стихи.
И прозу – тоже.
 
 
Как будто все они во мне
до дна последнего иссякли.
И я ступаю по земле,
как смертный всякий.
 

«Встать и уйти…»

 
Встать и уйти.
И вроде не должен никто ничего никому.
Есть как минимум два пути.
И оба – во тьму.
 
 
Отряд, как всегда, не заметит потери бойца.
Так темна и земна круговерть.
Есть как минимум три варианта конца.
И все они – смерть.
 
 
Не выберешь ношу себе по судьбе.
Бог просто так не подаст никому.
Есть всего лишь одна дорога к себе.
И эта дорога – к Нему.
 

«Все мы медленно сходим с ума…»

 
Все мы медленно сходим с ума.
Даже те, у кого его нет.
Потому что кругом сумасшедшая тьма
и свихнувшийся свет.
 
 
За последней чертой не видать ни черта.
Заколдованный, замкнутый круг.
Потому что внутри у меня темнота
пострашней, чем вокруг.
 
 
Только я ещё всё-таки, кажется, есть.
И с тобой, как ни странно, вдвоём.
Потому что ты намертво здесь –
в умирающем сердце моём.
 

«Время остановилось…»

 
Время остановилось.
И ни туда ни сюда.
Божья ли это милость?
Или беда?
 
 
И ничего не выйдет.
Всё бесполезно впредь.
Чтобы тебя увидеть,
надобно умереть.
 
 
Чтобы тебя услышать,
надо сойти с ума.
Как она хрипло дышит,
страшная эта зима!
 

«Вновь эта боль непомерная…»

 
Вновь эта боль непомерная,
эта слепящая тьма.
В ночи такие, наверное,
люди и сходят с ума.
 
 
Что ты, душа окаянная,
в угол забилась как зверь?
Разве в твои покаяния
кто-то поверит теперь.
 
 
Горькие сны и пророчества.
Памяти чёрствый ломоть…
Может, от одиночества
нас и придумал Господь?
 

«Плывёшь, плывёшь, отчаянно гребя…»

 
Плывёшь, плывёшь, отчаянно гребя.
А жизнь сильней. И сносит по теченью.
И сколько ни обманывай себя,
победа – не твоё предназначенье.
 
 
Но ты плывёшь – бессмысленно и зло.
Но ты гребёшь, хотя надежды нету…
А не грести – куда бы унесло
теченье обезумевшее это?
 

«Посуду мою. И пою…»

 
Посуду мою. И пою.
Всё, что из сердца льётся.
И чем шумнее воду лью,
тем громче мне поётся.
 
 
Пою и мою. И моё
посудомоечное пенье
в тарелок скучное мытьё
привносит смысл и вдохновенье.
 
 
Пою. Но лишь закрою кран,
опять молчу как истукан.
Или беззвучно завываю.
 
 
Как пёс бездомный на луну.
И проклинаю тишину.
И песен тексты забываю.
 

«Когда мы спим, деревья бродят…»

 
Когда мы спим, деревья бродят
по неприкаянной земле.
Их корни места не находят.
И души их скорбят во мгле.
 
 
Скорбят о прошлом и грядущем,
о том, что снегом замело,
тоскуют по эдемским кущам,
не знавшим про добро и зло…
 
 
А утром выглянешь в тревоге
в окно, подёрнутое тьмой…
«Да вон же – ива у дороги…
Вернулась, блудная, домой!»
 

«По жизни недолгой…»

 
По жизни недолгой
проследовав бегло,
я тоже уеду.
Боюсь, навсегда.
 
 
Пишите по адресу:
Адское пекло,
самая жаркая
сковорода.
 

«Во дни тревоги и сомненья…»

 
Во дни тревоги и сомненья,
когда больна душа твоя,
тебя ввергает вдруг в смятенье
триангулярность бытия.
 
 
И в цепенящий ужас транса
бросает, разум оглушив,
несопрягаемость пространства
с амбивалентностью души.
 
 
И мир, доселе конгруэнтный,
инкорпорируется вдруг
и, как разбуженная Этна,
интермиттирует вокруг.