Read the book: «Барин-Шабарин 2»

Глава 1

С новосельем меня! Добротный двухэтажный дом-терем был построен быстро. За две недели! И было кого за это благодарить. И этот человек, вернее, эта персона, жаждала от меня благодарности. Но что же делать, чем отблагодарить? Деньги – банально, себя подарить нельзя, сотрусь, если всем, кому признателен, буду дариться. Так что достаточно было большого человеческого…

– Спасибо, Мария Александровна, уверен, что ваш батюшка гордился бы вами, – сказал я.

Это было явно не то, чего ждала девушка. Но ее территория, как сказали бы в будущем, во френдзоне.

– Это мне многого не стоило. Вы обрисовали проект дома добротно, а Семен с Потапом просто молодцы… Столько мужиков организовать, – скромничала Мария.

– Толпой и батьку бить легче, как в этих краях говорят, – усмехнулся я.

– Никогда не слышала такой присказки. Как, впрочем, не слышала и тех песен, что вы пели…

Маша в какой-то момент сама окунулась в операционные процессы строительства в усадьбе, и, видимо, в ее акваланге оказалось достаточно кислорода, если девушка так и не выныривает. Как знать, может, проснулись гены, или ранее наслушалась и насмотрелась на отцовской работе. Так или иначе, дочка архитектора точно разбирается в чертежах, трижды поправляла мои художества, настаивая на том, что вот так дом может просесть, а вот так – накрениться.

И я думал пристроить Садовую как учительницу или, на крайний случай, швею? Впрочем, знавал я в прошлом одного матёрого бандита, чей отец – полицейский. Все вокруг удивлялись, как такое может быть, пока этого полицейского не взяли на убийстве коллеги. Может, и проститутка может унаследовать талант своего отца и разбираться в строительстве? Видимо, может.

Маша теперь взялась за строительство беседок и других сооружений для будущего бала. Праздник этот должны запомнить, и получится он либо фееричным, либо полным провалом. Нет, только успех, нельзя себя заряжать на неудачи.

– Отчего более не музицируете, Алексей Петрович? Или… я смущаю вас, и вы делаете это, дождавшись, когда я уйду? – видимо, почувствовав мою некую слабину, замешанную на благодарности, Маша вновь решила поднять этот тонкий вопрос.

Да, я более и не пел. Вспоминал песни, переделывал их под современные реалии, если нужно было, но гитару не брал в руки, да и некогда было. Днем работа, ночью… работы еще больше, так как готовиться к акции возмездия приходилось тайком. Спасался я от сонливости разве только тем, что спал в обед полтора часа. Сейчас не до песен, скорее, станешь на Луну выть. Или про Луну петь. Только не Борьки Моисеева «Голубую Луну», тут не поймут подобную шутку.

– Вы молчите… Не хотите об этом говорить – воля ваша. Тогда давайте обсудим проект городка, – уже деловым тоном сказала дочь покойного главного губернского архитектора.

– Опять? Может быть, там уже всё ясно? – с улыбкой взмолился я.

И вновь бумага, карандаш и споры чуть ли не с пеной у рта. Маша взялась за проект рьяно, будто бы ей предложили построить город мечты. У нее было своё видение, и она от него не отступала, так что дискуссия наша казалась мне бесконечной, хоть и продуктивной.

– Я могу остаться у вас сегодня на ночь? – спросила Мария Александровна, как бы между прочим.

– Нет! – моментально ответил я.

– Я не нарушу ваш покой, но войдите в мое положение – мне более часа добираться до любезного Емельяна Даниловича, который приютил меня. Время нынче же уже к ночи клонится. Я не хотела бы вас обременять, но… – Маша посмотрела на меня щенячьими глазами.

Признаться, тут я несколько растерялся. Проблема заключалась не в том, что я каким-то образом опасаюсь оставаться наедине с Машей. Самое главное состояло в том, что у меня на эту ночь были серьёзные планы. Настолько серьёзные, что никто, абсолютно никто не должен был знать о факте моего отсутствия дома, а уж тем более о том, что я под покровом тьмы покинул территорию поместья, а после вернулся.

Уже больше двух недель я предпринимал всевозможные действия, готовясь к акции возмездия. Суд, долги? С этим я справлюсь. Пепелище на месте дома? Хорошо, соседушка, поиграем! Я собирал информацию по Жебокрицкому, его привычках. Мне нужно было знать, что он делает и в какое время.

И вот я уверился, что сам помещик во время посевной дома находиться не должен. Именно в это время он всегда выезжал на встречу со каким-то своим товарищем, и они отправлялись то ли на охоту, то ли ещё куда-то. Это рассказал мне крестный, Матвей Иванович. История такая повторялась каждый год и была известна всем в округе.

Это, кстати, весьма хорошо характеризовало Жебокрицкого как помещика. В тот момент, когда, нужно находиться в поместье и контролировать посевную, он будто сбегает, игнорирует свои обязанности, уезжает куда-то гулять.

От крестьян соседа я понял, что все крепостные Жебокрицкого ждут того дня и часа, когда хозяин уедет, как, наверное, в будущем народ ждёт Нового Года, а в современном мире – Рождества или Пасхи. Они готовятся даже отмечать день отъезда. Меня убеждали, что последние пять лет только так обстоят дела, и ничего и никогда не менялось.

Теперь я смотрел на Марию Садовую и размышлял. Красивая же девка, умная… Не была бы… Но брак – это очень важный момент и тут девица должна быть с хорошей репутацией, да и выгодной партией. А так, когда поматросил и бросил? Так у Маши есть сердце и его разбивать не хочу и не буду, тем более, что она показывает свою полезность.

– Хорошо, Мария Александровна, оставайтесь ночевать. Но учтите, что нынче я даже отпустил слуг, так что вам придётся самой мало того, что подготовить себе постель, так уж, извините, но ночью, да и вечером, я должен побыть один. Не рассчитывайте на компанию, – сказал я.

– Я не буду вам докучать, – с нотками обиды сказала Маша, явно ожидавшая иного.

Я же подумал о другом. Если вдруг что-то вскроется и найдётся тот, кто умеет думать головой, задавать правильные вопросы и сопоставлять факты, то у меня будет алиби. Доказать моё присутствие сможет именно Маша. С ней, наверняка, не составит труда договориться и о том, чтобы она призналась даже в некоторых подробностях нашего с ней гипотетического времяпровождения. Репутация девушки и без того подмочена.

Как только стемнело, я, переодевшись во всё тёмное и собрав вещмешок, отправился в достаточно долгий путь. Сперва мне предстояло пройти, а вернее, пробежать порядка четырёх верст до того места, где в лесу должен оставаться привязанный конь. Наездник из меня аховый, да и седалище болит уже так, что я на коня смотрю как на Гитлера, то есть с ненавистью и хочу убить. Но на своих двоих я до поместья Жебокрицкого смогу добраться только к утру. И то, если постараюсь и с перенапряжением сил.

Однако и теперь предстояло прошагать немало.

Одышка замучила, спасу нет. Если версту я ещё смог пробежать с тем нелегким грузом на спине, что подготовил, то остаток пути просто «добивал» быстрым шагом. Вещмешок, представлявший собой узелок из толстой ткани с пришитыми к нему тесемками, был наполнен необходимым: я нес «кошку» с верёвкой, два пистолета, кувшин на литра два с половиной, заполненный горючей смесью. Когда пот уже залил глаза, а ноги стали чуть подкашиваться, я, наконец, увидел того самого «Гитлера».

– Ух, скотина! – сказал я и, терпя боль, взгромоздился на коня.

Если кто-то думает, что можно сесть на лошадь в первый раз и сразу поскакать, будто лихой казак, то он жестоко заблуждается. По крайней мере, если это не прогулка с инструктором, а реально передвижение на достаточно долгие расстояния. В моем детстве в прошлой жизни у деда в деревне был конь, на котором я по малолетству лет, да и в подростковом возрасте осваивал езду верхом. Но когда это было! Мало того, так нынешнее тело, несмотря на то, что оно существовало именно в то время, когда каждый должен уметь ездить верхом, к подобному было мало приспособлено.

Я не ехал к соседу наобум. Это уже моё третье посещение усадьбы Жебокрицкого. Иначе нельзя было бы узнать и понять, с какой стороны подходить, как и что делать.

К сожалению, дом Жебокрицского был выложен из кирпича, вполне добротного, произведённого на одном из двух кирпичных заводов Луганска. Так что поджечь я предполагал лишь кабинет моего обидчика, надеясь на то, что кроме картин и дорогой мебели там хранятся и хоть какие-то серьёзные деньги. По крайней мере, из тех обрывочных сведений, что мне удалось собрать, можно заключить, что казначей Жебокрицкого приходил именно в кабинет к хозяину, где помещик выдавал порой немалые суммы на деятельность в своём поместье.

Я прокрался к забору, который огораживал барскую усадьбу. Богатая, кованая ограда. И все тут было богато. Статуй только в парке я насчитал более десяти, а ведь это дорогое удовольствие. Но не эстетика усадебного убранства середины девятнадцатого века меня интересовала здесь.

Вот она – моя цель. Оставалось только залезть на второй этаж, открыть окно и облить кабинет горючей смесью, обязательно запалив и массивные шторы, которые спадали тяжелыми фалдами за диваном и столом. Тогда должно все прогореть. Пожар вряд ли распространится дальше, так что лишний, необязательный грех на свою душу я не возьму, и никто из прислуги помещика не пострадает.

Порой очень важно тщательно подойти к делу составления психологического портрета своего противника. Это помогает, даёт возможность ударить именно туда, где наиболее чувствуется боль.

Жебокрицкий любил систему, любил страстно и фанатично у него на каждое слово, на каждое движение были заведены свои бумажки, которые бюрократ лелеял, словно детей родных, и, будто семейный альбом, периодически рассматривал. Вот почему я хотел ударить именно по документообороту моего врага. А потом, деньги. Должны же в кабинете быть деньги.

Но представлять, как горят деньги, мне не нравилось. Забрать их себе? Но это сильно опошлит идею справедливого возмездия. Решил, что, коль попадутся ассигнациями, чтобы легче унести, то заберу. Мало-мальская материальная компенсация для погорельца.

Закинуть «кошку» удалось с первого же раза. Причем не сильно и нашумел. И теперь я, напрягая свои все еще не оформившиеся мускулы, стараясь не издавать лишних звуков, с напряжением сил лез по верёвке. Всего-то второй этаж, но для теперешнего меня – проблема залезть на одних руках, чтобы не раскачивать веревку.

Этому упражнению последние две недели я уделял наибольшее внимание, закидывая «кошку» и лазая по веревке почти каждую ночь. Было бы и смешно, и обидно, если бы сейчас только и смог, что с оглушительным в ночной тишине треском свалиться в какой-нибудь куст.

Проблемой могло стать и окно, если бы эти окна не были столь примитивными. Но тут достаточно было немного подбить деревянную раму по краю стекла, и окошко само вываливалось. После можно было бы его обратно вставить так, что никто и не заподозрит, если только не будет с лупой окна осматривать. Чтобы не попасть впросак на этом этапе плана возмездия, я тренировался на своих окнах. Не скажу, что стал большим спецом, но несколько руку набил.

А впрочем, какие окна! Если тут всё в самом скором времени загорится, то никто не станет смотреть, вставлена ли рама, наверняка и рамы не будет.

В кабинете было темным-темно. Впрочем, я не рассчитывал, что меня здесь будут встречать с огоньком. Огонек я принес с собой.

Сложно было разобраться, что где стоит и лежит, но мне только и нужно, что что-то поджечь. Достав немудреное кресало и специально приготовленную, смоченную в спирте тряпицу, я быстро высек искру, и тряпка загорелась. Подпалив от неё свечку, я прикрыл её ладонью, чтобы со двора не было видно, что в кабинете кто-то хозяйничает.

– Ну, где же ты документы хранишь? – бурчал я себе под нос.

Уже не менее трех минут я осматривал кабинет Жебокрицкого. Изучив его характер, я был уверен, что именно здесь находятся главные документы и деньги. Они не должны были сгореть, так как нужно думать и о том, как дальше противостоять этому помещику. А в документах можно найти много чего интересного, если искать.

Сундук. Именно там и обнаружились бумаги и деньги, хотя последних оказалось не так и много. Замочек, что висел на сундуке, бывшем метр в длину и полметра в ширину, не составило никакого труда вскрыть. Из меня, возможно, вышел бы неплохой домушник, так как, что такое отмычка, я знал, а примитивные современные замки – это вскрыть, как раз плюнуть.

Подобные навыки взлома я получил, когда пробовал в начале нулевых организовать с товарищем фирму и помогал автовладельцам и домовладельцам, которые по своей беспечности теряли ключи от автомобиля или дома. Бизнес через четыре года окончательно прогорел, а вот кое-какие навыки остались.

– Идите к папочке! – прошептал я, засовывая в свой вещмешок всё это бумажное барахло, включая деньги, и впихивая невпихуемое.

Впрочем, место сейчас освободится. Достав запечатанный кувшин с горючей смесью на основе смолы, спирта и керосина, купленного ещё некогда в аптеке в Екатеринославе, я собирался уже хорошенько полить кабинет Жебокрицкого, как вдруг…

– Ты обязан мне, Лавр, потому более ни слова о том, почему ты здесь находишься, – услышал я слова своего соседа и моментально напрягся. – Если я иду в кабинет, то ты идешь следом.

Какого чёрта Жебокрицкого понесло в кабинет, когда уже явно далеко за полночь, и в эти дни?! Окно оставалось прикрытым, после того, как я его выбил, обратно же и поставил. Возился я с этим по одной простой причине – нельзя было допустить сквозняков и морозного ветра внутри кабинета. Поэтому быстро сигануть в окно я мог только лишь, если оставлять его приоткрытым. Да и прыгать со второго этажа – не вариант. О чём я, бежать? Не выполнив задуманного? Ну уж нет, с таким фиаско я не смирюсь.

Оставалось три варианта развития событий, и если я не убегаю прямо сейчас, прыгая со второго этажа и скрываясь в ночи, то нужно встретить Жеборицкого и его собеседника и завязать с ними драку. Значит, или умереть, или убить. Однако оставался третий вариант – спрятаться в шкафу. Правда, в таком случае я рисковал быть обнаруженным. Что же, вот тогда и можно будет действовать по второму варианту и биться уже не на жизнь, а насмерть.

Дверь скрипнула и отворилась, но я уже был в невысоком шкафу – застыл в неудобной позе эмбриона, не забыв при этом выставить нож.

– Андрей Макарович, ранее вы говорили, что всё же прислушаетесь к моим словам, так вот… Я вторично советовал бы вам поговорить с младшим Шабариным и утверждать, что его дом спалили не вы! – решительным тоном сказал тот, кто был вместе с Жебокрицким.

– Разговаривать с ним? После того спектакля, что он устроил в Екатеринославе? Он выставил меня дураком! – кричал помещик.

Неужели я ошибся, и Жебокрицкий не поджигал мой дом? Не сам, конечно, а выдав приказ Если бы я услышал это от него, то, скорее всего, и не поверил бы, но здесь и сейчас соседу не было смысла лгать, если он только не знает, что я сижу в шкафу. Но этого знать он не может.

– Прошло больше двух недель с того момента. Я и раньше не верил в то, что этот малахольный способен что-либо сделать. Вот его крёстный отец, Матвей Иванович Картамонов, тот может, – говорил Лавр.

– Ты забываешься! – выкрикнул, скорее, даже провизжал Жебокрицкий. – Тебя не было на том суде. Это нынче совсем другой Шабарин, я сам был ошеломлен. Может, именно из-за моего замешательства этому сосунку и удалось выиграть дело. И да, я жду от него атаки.

– Прошу простить меня, господин Жебокрицкий, но я две недели уже не видел свою семью и не имею возможности заниматься посевной, – голос Лавра стал смиренным и покорным. – Я с вами и жизнь свою положу, если надо, но мы не можем же сидеть в доме и не выходить. Уже больше двух недель!

По шагам и звукам я определил, что разговор ведется возле стола, и, скорее всего, хозяин сидит, ну а холоп стоит. А ведь Лавр – дворянин, а покоряется, словно челядник невольный.

– Ты сетуешь на то, что не видишь семью? Я потерял большее – не поехал, вопреки традиции, к Дмитрию Васильевичу. А ты знаешь, что в это время мы всегда с ним ходим на медведя, и что без Курбацкого было бы сложно… Много чего было сложно. Так что будь рядом и защити меня! Или выплачивай все долги и выдворяйся прочь с моих земель! – продолжал говорить на повышенных тонах Жебокрицкий.

– Простите, – словно проблеял, сказал Лавр.

– Ты выяснил, кто убил этого крестьянина? – уже более спокойным тоном спрашивал Жебокрицкий.

– Я не могу этого сделать, так как постоянно нахожусь при вашей особе. Думаю, что это сделали те, кто поджёг дом Шабарина. А могло быть и простое ограбление. Вы же передали Никитке семьдесят рублей за то, что он спалит мастерскую Шабарина, – сказал Жебокрицкий, и по его шагам я понял, что он приблизился к тому сундуку, что я вскрыл, и на который только лишь повесил замок, не замыкая его.

Я приготовился действовать. Если сейчас хозяин кабинета поймёт, что в его вещах рылись, он обязательно будет осматривать кабинет, найдёт меня, и тогда я могу оказаться в менее выигрышном положении, поэтому нужно решаться и действовать на опережение.

– Все эти ожидания выбивают меня из нормальной жизни! Я даже забыл закрыть замок на сундуке. Может, пора решить вопрос с Шабариным? Убейте его наконец! – выкрикнул хозяин кабинета.

Сидя в шкафу, я выдохнул – мой враг посчитал, что сам растяпа, а внутрь сундука не полез. Ещё бы чуть-чуть, и я выскочил бы, как чёрт из табакерки, и начал убивать. А пока, несмотря на то, что ноги у меня изрядно затекают, а спина побаливает из-за неудобства, я всё ещё считал более верным оставаться этаким невидимкой в шкафу.

– Господин Жебокрицкий, прошу вас, подойдите к окну, – сказал Лавр, а я в очередной раз напрягся. Всё-таки выпрыгивать?

– Что это? – недоумённо спрашивал хозяин кабинета.

– А вот и ответ от младшего Шабарина. Горит ваш главный амбар с зерном, – спокойным, мне даже показалось, что удовлетворённым голосом произнёс Лавр.

– Убей эту тварь! – прошипел Жебокрицкий, а тяжёлые быстрые шаги и хлопок входной двери сказали мне, что помещик со своим телохранителем побежали разбираться с каким-то там пожаром.

Но я шел прямиком сюда и по пути ничего не поджигал! Кто этот чёртов пироман, который принялся жечь костры в округе?

Однако с этим пусть разбирается хозяин. А мне нужно как-то уходить.

Глава 2

Немного поразмыслив, я решил, что лучшим способом покинуть дом Жебокрицкого будет взять и выйти из него через входную дверь. Не парадную, конечно, но все же не лезть в окно, чтобы не быть обнаруженным. Тем более, что мне нужно забрать веревку, да и вообще не оставить следов пребывания тут.

Сжигать или не сжигать кабинет? С одной стороны, такая мера мне казалась теперь чрезмерной. Уже и так некие «доброжелатели» подожгли ему зерновой амбар. Вот только Жебокрицкий не перестал быть моим врагом, да и то, что он обнаружит пропажу денег и документов, мне на пользу не пойдет.

Соорудив не сильно мудрёную конструкцию, когда смоченная тряпка должна загореться, но не сразу, от оставленных самим хозяином кабинета свечей, я осмотрел кабинет. Нет, все правильно. Война не терпит сантиментов. Пожар не должен перекинуться на другие помещения, ну а кабинет – моя личная месть хотя бы даже за то, что Жебокрицкий пробовал отобрать имение, доставшееся мне от отца.

Выждав, когда уже перестали бегать и кричать в самом доме (видимо, и слуги, и хозяева отправились смотреть на горящий амбар или пробовать тушить его), я открыл дверь и вышел из кабинета в коридор.

Есть такое правило: хочешь быть незамеченным, поступай так, как от тебя никто не ожидает. Ну, кто может подумать, что в доме кто-либо находится, а ещё, что этот самый «кто-либо» решил пройтись по коридорам?

Выход, который стоило бы, скорее, назвать хозяйственным, располагался в левом крыле большого, как минимум в два раза больше, чем мой сгоревший дом, здания. Вот туда, прислушиваясь, но не спеша, я и направлялся.

Я не опасался быть услышанным или даже увиденным. Одно дело, что всё мое лицо, естественно, и тело было покрыто тканью, и узнать меня невозможно. Но почти наверняка тут сейчас вообще не души – иначе бы я так и не пошел.

Все жители дома, как хозяева, так и слуги, отправились к амбару с зерном. Уверен, что и крестьяне из соседних деревень, принадлежавших Жебокрицкому, тоже бежали спасать зерно. Это же и их хлеб. Какой скотиной помещик ни был бы, но знает, что свое имущество, то есть крестьян, морить голодом нельзя, иначе помрут – и кому тогда работать. Так что хоть под ссуду, но зерно в трудные времена выдавали все помещики. Особенные идеалисты давали и бесплатно.

Я всё-таки посмотрел, что происходит там, куда бежали сломя голову люди, Крестьяне сейчас, наверняка, понимали, что, если не удастся ничего спасти из горящего амбара и зерно полностью выгорит, то их дети, да и они сами до урожая будут голодать. Кстати, я сам и не собирался мстить посредством поджога хозяйственных построек. Разве крестьяне виноваты в том, что у них помещик – дурак? Дурак, потому как со мной связался.

На меня, хоть я огибал их не по широкой дуге, а в ста шагах, никто не обращал внимания. Да и заметить кого-то было не так-то и легко. В темноте, а чем дальше от пожарища, тем темнее, я был почти не виден, облачённый в тёмную одежду.

Без проблем я преодолел расстояние в три версты. Там, привязанным в лесу, пасся мой конь. Между прочим, мне пока здорово везло. В округе водятся волки, и я рисковал остаться безлошадным. Но в который раз мне улыбается фортуна, и от волков слышен только вой. Впрочем, я не отличу вой волка и собаки.

Но на удачу надейся, а сам хоть что-нибудь, да делай! Так что я потратил еще минут двадцать для того, чтобы снять капканы, и спрятать их туда, где они уже как пять дней и прятались, в корнях огромного дуба. Шесть капканов с мясом внутри были хоть какой защитой от зверья. Нужно после забрать такое добро, весьма, между прочим, ценное.

А дальше было уже проще. По хорошо знакомой тропе легко добраться до своего поместья. Можно даже в дом не заходить, а сразу же идти к спортивному городку. Все знают, что с рассветом я всегда тренируюсь. Так что особых вопросов это не вызовет. Вот если буду целый день спать, тогда могут возникнуть подозрения. Хотя кому меня подозревать? Маше, разве что. Только она и оставалась в доме. Если дамочка все же решилась сама прийти ко мне в покои, а там меня нет… Да нет, не должна. Это уже будет слишком, она же не вдовушка Шварцберг. Почему-то с Эльзой было проще, как минимум к вдовым в этом времени некоторое снисходительное отношение общества. Да и Маша на путь исправления встала, и ей ещё нужно устраивать судьбу.

Так я и поступил, принялся подтягиваться и качать пресс, до того лишь прикопав под большим камнем все деньги и документы, которые были мною экспроприированы у соседа-помещика. Мало ли, какая ещё полиция приедет с Жебокрицким, будут что-нибудь требовать, устроят обыск. А у меня-то ничего и нет. Так что пускай ищет ветра в поле. А я спал дома, только проснулся – и отправился заниматься интенсивно физкультурой.

– И когда же вы высыпаетесь, господин Шабарин? – потягиваясь, спросила Мария Александровна. – Впрочем, вы так крепко спали, и на стук не ответили мне.

Девушка была в халате с драконом – насколько я знал, это очень модная нынче вещица. В свете яркого весеннего солнца она выглядела прелестно, полыхая ярким пламенем в этом шелку, как тот ночной пожар в амбаре Жебокрицкого.

К слову, не только в амбаре. Я уже из леса, с немалого расстояния, смог увидеть пожар и в доме соседа. М-да… Это получалось, что Жебокрицкий отвесил пощечину, а в ответ получил дубиной по голове.

– Вот, Мария Александровна, не спится, нужно укреплять свое тело. Что же я буду за мужчина, если даже свою женщину не защищу, – сказал я, спрыгивая с брусьев.

– Ах, да, господин Шабарин, всё было как-то недосуг спросить, у вас ведь есть дама сердца? – будто бы невзначай спросила Маша, но сразу после прозвучавшего вопроса замерла в ожидании ответа.

Но я не был настроен дарить сегодня добро, теплоту и ласку. Если только немного огня…

– Мария Александровна, из уважения скажу вам прямо – нам с вами не быть вместе. Я покажусь вам предельно грубым, даже жестоким, но не считаю правильным обманывать себя и ваши ожидания. Замуж я вас не возьму, потому что в жизни вы несколько наследили. В содержанки же брать я вас не желаю, несмотря на всю вашу прелесть и истинную красоту, которая смущает меня и заставляет порой быть нерешительным. Так вот, я хочу научиться вас уважать и быть вам признательным за то, что вы делаете, оставаться другом. Вы умны, вы можете быть мне полезны, я оплачу вам своей признательностью, но, вместе с тем, никак не любовью, – сказал я.

Маша, расплакавшись, убежала в дом. Я продолжил свои упражнения. Да, жаль её, да, мне теперь неловко из-за того, что, вроде бы, обидел хорошую девушку. Но я не мог поступить иначе. Предпочитаю горькую правду, чем лживую лесть и обман. Может, на свою же беду и одиночество, но тут уж ничего не поделать.

Позанимавшись еще минут пятнадцать, без явного огонька, так как ночью была еще та тренировка, я заметил, как на тренировочную площадку трусцой бегут двадцать мужиков. Ни на секунду не забывая о случившемся ночью, я, не сразу рассмотрев в мужиках своих бойцов, даже напрягся. Мало ли, а ну как Жебокрицкий решил нанести сразу же ответный удар.

Мои. У дружины запланирована тренировка. Пока мы занимались общей физической подготовкой и только чуть пробовали осваивать азы единоборств: дыхание, стойки, равновесие. Мужики пробежать версту не могут, куда там что-то серьезное давать. А еще полоса препятствий отстроится, полигона нет, мастерская не выдала гантели и штанги.

Всего в дружине у меня сорок мужиков. Но не все каждодневно тренируются. Вот сегодня два десятка прибежали на спортивную площадку, другие два десятка должны были отправиться на посадку, наконец-таки, картошки. Одолжить клубни потата удалось у Матвея Ивановича и другого соседа. Они, как и многие, получив от губернатора задание высадить корнеплод, манкировали этим делом. Так что только обрадовались, что я готов высадить картофель и даже в будущем отписать некоторую часть урожая на соседей, прикрыв их перед губернским начальством.

– Ну что, мужики? – усмехнулся я дружинники остановились возле меня. – Вот все против того, чтобы картофель мы сажали. Но вы не переживайте не сегодня, но завтра посадим.

– Так мы, барин, не так и переживали за картофель тот, – сказал Петро, как главный в этом мужском собрании, которое пока еще сильно рано называть боевым подразделением.

Я же лично планировал проконтролировать посадку картошки, уж по крайней мере, первой десятины. Дело в том, что крестьяне не знали, что можно высаживать картофель вспашкой. Даже Емельян был уверен, что каждую картофелину нужно вкапывать отдельно, для того подготовив лунку. Поэтому, когда я решил пятьдесят десятин засеять картофелем, местные просто-напросто подумали, что я – какой-то оголтелый деспот.

Но все же просто: плуг подымает пласт земли, туда бережно, или не очень, ложится картофелина или ее часть, другой плуг идет на некотором расстоянии и закрывает ещё одним пластом картошку. Принцип я объяснил, но похоже, что сегодня поучаствовать в этом увлекательном мероприятии не получится.

– Все, нынче серьезно. Ты, Петро, – обратился я к десятнику дружины. – Сегодня все тренировки отменяем, вызывай всех мужиков, которые только способны постоять за себя и за других. Не только дружину, всех привлекаем. Организовываем усиленные караулы, посты, никого на территорию поместья не пускать, – приказал я, потом немного задумался и решил добавить, чтобы объяснить положение: – У господина Жебокрицкого кто-то ночью поджёг амбар с зерном, и мне о том известно. А он может подумать, что это сделали мы.

– Простите, барин, а это сделали не мы? – с хитрым прищуром спрашивал Петро.

Все больше этот большой человек осваивается рядом со мной и проявляет свой сметливый ум.

– Нет! – решительно ответил я. – Кстати, и верно. Пошли кого-нибудь к Жебокрицкому, чтоб ему передали: поджог был сделан не нами, но, если он ещё что-нибудь сделает против меня или моего поместья, моих людей – я сожгу и его дом, и его самого… Нет лучше про дом и его самого не говорить. Просто сообщить, что может случиться непредвиденное.

Сложное решение, конечно, стать на осадное положение в тот момент, когда ещё посевная не закончилась. Но безопасность для меня на первом месте. Нет, не столько я беспокоюсь о себе, сколько о том, что у Жебокрицкого может сорвать крышу, и тогда он развяжет междоусобную войну со смертями, взрывами, стрельбой, засадами и поджогами всего, что горит. Вот этого допустить никак нельзя. Резонанс будет. Случится расследование, и ещё неизвестно, на чью сторону встанет так называемое «местное правосудие». Врагов у меня в городе хватает. Кстати, о них… Что-то молчат, не дергают.

Мог ли Кулагин прислать своих людей сжечь мой дом? Мог, но верится с трудом. Тем более, что в ходе расследования были опрошены станционные смотрители всех почтовых станций в округе, проверены гостиные дома в Луганске, Славяносербске. Не было подозрительных личностей. Всякие обретались в городках и на станциях, но моему описанию Тараса никто не соответствовал.

– Вакула, берёшь свой десяток. У кого есть сабли и кто умеет ими владеть, также быстро вооружиться, и выдвигаемся на дорогу, что ведёт в усадьбу Жебокрицкого, – продолжал приказывать я. – Срочно сообщите о случившемся господину Картомонову, скажете ему, где меня найти.

Голову вдруг пронзила мысль, что, может быть, сегодняшний поджог – дело рук моего крестного. Он немало кричал о том, что нужно сжечь Андрея Макаровича Жебокрицкого вместе с его домом. Я-то воспринимал эти воззвания как браваду, за которой не будет решительных действий. Но кто знает, не случилось ли здесь, как в той поговорке про мальчика, который постоянно кричал, что волки идут грызть овец? И в тот момент, когда и вправду так произошло, мальчику никто не поверил.

– Бах! – грохнул выстрел, когда не сильно спеша, конь-то мой уставший, я ехал к, так сказать, «дальней заставе».

– Быстро за мной! – выкрикнул я, хлестнув коня плеткой в бок.

На моей земле стояло более двадцати конных, при этом у них были ружья. У меня ружье было да два пистолета – вот и всё огнестрельное оружие. Но нельзя показывать своего замешательства. Да и не было растерянности. Уж хотели бы убивать, так стреляли бы в нас. А эти ждут.

– Почему вы на моей земле, еще и с оружием? – выкрикнул я еще за метров тридцать до грозных незнакомых мужиков.