Исповедь расстриги. Как воскреснуть из мертвых

Но мне не дали помереть, а отправили на послушание с другими женщинами – подметать цементный пол в соборе, обычными вениками и внаклонку. Я опять принялась ждать смерти, потому что для меня немыслимо наклоняться после еды. Однако за два часа работы я ни разу даже не икнула!

Сказать, что это чудо, мало! Это великое чудо!!!

Боясь поверить в реальность происходящего, я ещё раз наелась до отвала за ужином, потом мне удалось поговорить по душам с Юркой в каком-то коридорчике, и уже в потёмках он повёл меня в приёмную старца, которого все здесь звали просто батюшкой, а по должности он настоятель монастыря, отец архимандрит. Слова-то какие, мама дорогая!

* * *

Сейчас мне кажется, будто бы я тогда пробыла в кабинете старца часа два, не меньше, и очень нервничала, что отнимаю так много его драгоценного времени. Дежурная матушка предупредила, чтобы я постаралась всё сказать батюшке за пятнадцать минут, не больше, а он явно никуда не спешил, показывал мне всякие иконы, старинные и новые, которые сам написал.

Юрка очень советовал, чтобы я рассказала батюшке о самом главном своём грехе на текущий момент – про то, что я сделала в Успенском храме, мол, женщина не имеет права входить в алтарь, пусть даже и заброшенный. А я не только входила, но и вон чего там натворила по наущению неизвестно каких голосов, точнее, понятно, что бесовских, Бог с такими грешниками, как мы, разговаривать не будет!

Что делать? Я послушалась Юрку, вдохнула, выдохнула, и рассказала всё.

Батюшка архимандрит выслушал меня очень внимательно, потом ещё уточнял подробности и затем изрёк свой вердикт: по наущению бесовскому я и в алтарь входила, и образ написала неправильный, не по канону, и людей ввела в соблазн поклоняться ложному чуду.

И вместо того, чтобы на службу ходить, священника слушать, на котором Божья благодать, все эти люди в осквернённом храме среди нечистот толпами собирались и самочинно молились не пойми как и кому.

Дальше он объяснил мне со многими подробностями, как тогда три года назад в епархии собрали комиссию, которая пыталась разобраться в ситуации – что за образ в Успенском храме, рукотворный он или нерукотворный, чудеса многочисленных исцелений подлинные или мнимые, образ чудотворный или нет?

И что он сам тоже входил в ту комиссию, и они вместе с владыкой и другими священниками несколько раз ездили смотреть, что там такое в алтаре, но ничего толком так и не решили. Комиссия всё же смогла определить, что образ рукотворный, но кто его написал и зачем, члены комиссии не знали.

А народ в это время толпами валил в Успенский храм, возник нездоровый ажиотаж, и вроде бы даже сам владыка приказал смыть со стены это не пойми что.

Однако народ повалил туда ещё больше, и ситуация вокруг храма усложнилась ещё сильнее, и вот теперь наконец-то идут переговоры с властями, чтобы началась реставрация памятника архитектуры, и тогда непонятный образ закроют под штукатуркой. И как же хорошо, что я сейчас ему призналась, а то он не знал, как быть со всем этим и что думать?

Ой-ёй-ёй, горе мне грешной!..

* * *

Да, вскоре храм действительно закроют на реконструкцию и реставрацию, но огромные средства, как обычно, растворятся в чьих-то карманах. Сделают всё грубо и варварски, просто зальют бетоном пол и площадь вокруг церкви, но бетон будет пропускать воду, как губка, разводы влаги поднимутся до самых сводов, потому что уровень пола в храме так и останется ниже уровня водохранилища. Рухнувший свод апсиды алтаря просто тупо перекроют бетонными балками и заложат кирпичом, отчего Царские врата станут казаться лилипутскими. Не могу сказать точно, какой высоты их сделают, но выглядеть они будут метра на полтора, не больше.

Конечно, после исповеди в монастыре я больше никогда не войду в тот алтарь.

А примерно через пятнадцать лет ко мне приедет подруга из Крыма, я поведу её по окрестностям, мы выпьем воды из многочисленных трубок строящегося храмового комплекса у святого источника и зайдём в Успенскую церковь.

Почуяв приезжих, к нам подойдёт церковная бабушка и начнёт рассказывать историю о царе Петре Первом, когда-то певшем здесь на клиросе. А дальше, понизив голос почти до шёпота, она поведает о чуде явления образа Спаса Нерукотворного в алтаре, как этот образ по воле Божьей то появлялся, то исчезал, и сколько людей от него исцелились, и как заболел рабочий, которому поручили его заштукатурить.

– Да, сейчас тот образ не видно, но все знают, что он там есть, и помогает всем верующим. Вот и вы верьте и молитесь! – прозвучало напоследок.

Сколько раз я слышала подобные слова! И даже если бы тогда мне пришло в голову рассказать всю правду, то кому она нужна?

Кому интересна история о студентах, захотевших почудить и с помощью перформанса закрыть общественный туалет?

Вот чудеса – это другое дело!

* * *

Но если вернуться в монастырь, то там на Светлой седмице я сама оказалась во власти чудес, иначе не скажешь.

Я не сразу поняла, что терзающая боль в животе покинула меня, как и душевные страдания по поводу неудавшейся личной жизни. Два дня я ела всё, что стояло на столе, и чувствовала себя непривычно хорошо. Я работала с женщинами, подметала и мыла полы в храме, не чувствуя усталости.

На следующий день меня благословили причащаться по пасхальному чину, быстро пролетела бодрая праздничная служба, потом через весь храм пронесли хоругви на высоченных шестах, и я увидела поверх голов, как у дверей монахи выстроились двумя чёрными рядами, вперёд прошли священники в сияющих облачениях, за ними двинулся народ, и я тоже оказалась на крыльце собора.

И тут мои глаза временно ослепли от солнца, а уши почти оглохли от резких звуков – нет, то были вовсе не колокола, а срезанные на разном уровне газовые баллоны, большие и поменьше, их развесили на балках над дощатым помостом рядом с храмом, и молодой монах с длинной рыжей бородой неистово стучал по этим «колоколам» какими-то колотушками.

Зажатая людьми, я не видела ступени лестницы, и, ощупывая их ногами, чтобы не упасть, вместе со всеми осторожно спустилась вниз и медленно пошла с крестным ходом вокруг собора. Вдруг импровизированные колокола резко смолкли, все замерли, и неожиданно звонкую тишину прорезал сильный голос отца настоятеля, читающего Евангелие, в конце его голос буквально взлетел на очень высокой ноте, и следом бодро вступил братский хор, а народ многократно и слаженно проорал в ответ на возгласы: «Воистину воскресе!».

До сих пор эта яркая картинка помнится мне со всеми ощущениями: глаза слезятся от солнца, в уши врезается оглушительный перезвон колоколов-баллонов, и в неуёмной энергии рыжебородого звонаря угадывается мощная закалка бывшего ударника рок-группы. На тёплом ветру колышутся алые с золотом хоругви и чёрные мантии монахов, а в пёстрой толпе, идущей за ними, все радуются, как дети, потому что батюшка архимандрит буквально поливает народ святой водой, макая длинное, как веник, кропило в большую серебряную чашу размером с ведро. Её с лёгкостью держит в руках могучий и совершенно мокрый парень в сияющих одеждах, он счастливо улыбается, громко поёт, и капли святой воды яркими бликами светятся в его курчавых волосах и дрожат на ресницах, а воздух вокруг пахнет ладаном, мокрой пылью и свежей зеленью.

Незнакомая радость заполняет меня до краёв, и я тоже иду в поющей и ликующей толпе мокрая и совершенно счастливая!..

Но самое удивительное – это невероятная атмосфера, царившая тогда в монастыре.

Представьте себе, что вы приехали в гости к очень добрым и любящим родственникам, которых вы никогда не видели и даже ничего о них не знали. Но вот наконец-то вы нашли друг друга, и счастливы увидеть, как вы похожи, и как много у вас общего, родного, хоть вы такие разные.

Реально, это настоящая большая семья, и в семье есть любящий отец, бесспорный авторитет и глава рода, все его любят, уважают, и с удовольствием слушаются. И Юрку здесь искренне любят и очень гордятся, что такой талантливый художник бросил греховный мир и пришёл к ним спасаться.

А ещё у них сейчас самый главный праздник – Пасха, Христос Воскрес и мы с ним воскреснем! Они сияют от неподдельной радости, поют красивым многоголосием, вкусно едят и всех угощают.

Я никогда ничего подобного не испытывала, все мои родственники были разбросаны по разным городам далеко друг от друга, мы очень редко встречались, иногда звонили, но, в основном, годами писали друг другу письма, поэтому такая семейная общность в монастыре поразила меня и восхитила! Я выросла без отца и всегда тянулась к мужчинам, от которых исходят отцовские энергии – у здешнего батюшки архимандрита отцовская любовь фонтаном била через край, и всем её хватало с избытком, и молодым, и старым, и своим, и приезжим.

Иногда у меня перед глазами вставал образ моего потерянного навсегда эстета, я с содроганием представляла, что бы он сказал, если бы всё это увидел, и меня застукал бы здесь в таком виде, и смерил взглядом этих женщин, мужчин, их одежду – брррр!..

А вот отец Георгий обрадовался бы от всей души, и Юрка вон сияет глазами!

Я грелась лучах всеобщей любви и радости, как замёрзший человек на солнышке, всё вокруг казалось таким прекрасным и родным, что уезжать мучительно не хотелось. Но надо.

* * *

И тогда, как положено, маятник качнулся в другую сторону, и начались чудеса со знаком «минус».

Как только я вышла за ворота монастыря, простившись с Юркой, который вручил мне пакет с пасхальными гостинцами для Альки, именно в тот самый момент, когда я меньше всего ожидала засады, на меня разом с утроенной силой навалились все мои болезни.

Такое чувство, будто легион бесов не посмел сунуться за мной в святое место, а злобно поджидал у ворот монастыря, и как только я вышла на дорогу, то рогатые навалились всем скопом и устроили мне «тёмную».

Именно такая картинка встала у меня перед глазами, когда в них резко потемнело от боли. Я еле-еле доплелась до автобуса и чуть живая добралась до дома.

Хотите верьте, хотите нет, но я на своей шкуре тогда поняла, монастырь – особое пространство и там действуют совсем другие причинно-следственные связи.

Вскоре я узнаю духовное правило, которое гласит примерно следующее: «Уезжая из святого места и вкусивши благодать, приготовь свою душу к искушениям».

Короче, расслабляться нельзя никак.

Переезд

После той Пасхи я неистово искала варианты обмена нашей квартиры, сама подавала объявления в газеты и бегала по адресам. Можно сказать, что варианты отсутствовали вовсе, а те, которые я смотрела, вариантами никак не являлись.

Мне очень хотелось пожаловаться отцу Георгию, но он лишь усмехнулся, дескать, опять я начала не с того места, и по всем таким вопросам надо обращаться не в газеты, а к святителю Николаю Чудотворцу, тем более, что мы сейчас в Никольской церкви, на его канонической территории – сказал, развернулся и направился служить молебен, кивнув мне, чтобы я шла за ним.

Народ почти вплотную прижал меня к большой храмовой иконе угодника Божьего, и пока отец Георгий скороговоркой читал ворох записок с сотнями имён, а все громко пели «Господи, помилуй!», я уткнулась лбом в икону и незаметно пыталась договориться: «Дорогой святитель Николай! Помоги мне побыстрее найти квартиру в хорошем месте и недалеко отсюда, чтобы мы с дочкой и мамой могли там жить долго и счастливо! А чтобы я не сомневалась, пожалуйста, подай мне верный знак, что ты сам выбрал для нас новое место, я пойму!»

И в какой-то момент внутри возникло чувство, что меня услышали, тёплая нежная волна мягко коснулась сердца, и в нём будто Аленький цветочек распустился!

Получив таким образом благословение на поиски не только от духовного отца, но и от Николы Угодника, я воодушевилась и обрела спокойную уверенность. И вот буквально через пару дней мне позвонили люди, которые захотели с нами поменяться, и я помчалась смотреть их квартиру совсем рядом с мастерской на горке, всего в пяти минутах ходьбы.

Привычно забираюсь по лестнице вверх, обхожу краснокирпичный Воскресенский храм, превращённый в склад тканей, и справа от храма вижу одноэтажный старый дом, тоже из красного кирпича. Нахожу нужное крылечко в торце дома, поднимаюсь по скрипучим деревянным ступенькам, звоню в дверь, мне открывает приветливая бабушка, мы с ней знакомимся, и Анна Сергеевна проводит меня внутрь. Я переступаю порог, озираюсь и с трудом сохраняю лицо. Да, ужас!..

Уж на что я привыкла к старым домам, но то были мастерские, к ним другие требования, а здесь всё очень-очень старое – покосившееся деревянное крыльцо с мутным окошком, крошечная прихожая, которая одновременно ещё и кухня, и слева впритык к входной двери установлена очень старая газовая плита, облезлая коричневая краска на стенах, и пятнами осыпается штукатурка. Санузел совмещённый, сантехника в очень плохом состоянии, ржавые краны, застарелые запахи сырости и гниения. Дальше узкая тёмная проходная комната, где лежит больной дедушка Николай Алексеевич.

Это их дочь звонила нам, она очень торопится забрать родителей поближе, поэтому ищет обмен. Ладно, думаю, посмотрю из вежливости, но жить мы здесь не будем ни за что, ужас-ужас!

И дальше я прохожу налево в светлую комнату побольше, там старые облезлые обои, высокий растрескавшийся потолок с кривым-косыми балками, да уж…

Но большое окно в этой комнате смотрит на юг, и оттуда потрясающий вид на Никольский храм, он, как корона, венчает горку, а вниз от него спускается улица Герцена, и вон наша мастерская, как на ладони, два её окошка смотрят прямо сюда! Дальше водохранилище, левый берег, синие дали, зелень садов, воздух, простор!..

Мгновенное решение огнём вспыхивает в голове – да, мы будем жить здесь!

Спасибо тебе, святитель Николай, ты подал мне самый понятный знак!

* * *

А дальше всё закрутилось и понеслось с ветерком – я занималась оформлением документов для обмена, у Альки в школе завершался учебный год, и мы с мамой спешно паковали вещи. Мама с нами пока не ехала, она решила доработать ещё полгода-год до максимальной по тем временам пенсии и собиралась жить у подруги.

Я не испытывала ни малейшего сожаления, расставаясь с квартирой, в которой выросла, хотя после переезда с Урала мы прожили в ней двадцать три года, но я так и не прижилась в этом месте. Наш дом, квартира, микрорайон из хрущёвок и сам промышленный город с детства вызывали у меня желание уехать куда подальше. Маме пришлось тяжелее, она эту квартиру заработала на производстве и очень ею дорожила.

А у меня всякий раз от страха сжималось сердце, когда возвращаясь вечером домой, я заходила в тёмный, воняющий мочой и кошками подъезд. Никогда не забуду холодный липкий ужас, когда на меня там дважды нападали какие-то пьяные уроды. К счастью, мне удавалось отбиться, на мои крики выбегали соседи, но осталась привычка на одном дыхании взлетать на пятый этаж, крепко сжимая в кулаке ключи с острыми концами, они мне тогда помогли постоять за себя.

Однако к моему бесконечному удивлению та наша квартира, всячески видоизменяясь и трансформируясь, снится мне до сих пор. Именно там я живу во сне, хоть сам дом из пятиэтажной хрущёвки часто превращается во что угодно, а в квартире добавляются разные комнаты и пристройки. Из моих детских фантазий там вдруг возникает мансарда на чердаке с окнами в небо, и потайная лестница ведёт из спальни невесть куда, и окна, бывает, смотрят на море, а не на соседнюю общагу…

Такие вот причуды подсознания.

Очень непросто взять и собрать все вещи из трёхкомнатной квартиры, но хлопоты и сборы отвлекали меня от мрачных размышлений, желание уехать и начать новую жизнь подгоняло и стимулировало работать, как упаковочная машина, почти сутки напролёт. И через месяц мы наняли грузовик, который за один рейс сначала перевёз всё наше имущество, а назад вернулся уже с вещами наших партнёров по обмену.

Человек семь или восемь моих друзей примчались нам на помощь по новому адресу. В первую очередь во дворе перед домом они выгрузили из машины все наши вещи и шкафы, потом вынесли из квартиры вещи отъезжающих, загрузили их в машину, и только тогда уже занесли всё наше хозяйство на освободившуюся площадь.

Ничего не забыли и не перепутали, действовали быстро и слаженно, как опытные грузчики. Бабушка Анна Сергеевна растроганно благодарила, суетилась, пытаясь всех накормить, и удивлялась, что никто из ребят не хочет пить водку «с устатку».

Только дедушка не успел уехать на новое место, он тихо умер дома за две недели до переезда.

* * *

Дальше у нас началась совсем непредсказуемая жизнь на новом месте.

Кроме квартиры нам достался старый деревянный сарай с погребом и небольшой участок земли под окном, мы назвали его палисадником, по площади он был чуть больше нашей квартиры, за ним давно никто не ухаживал, и окружающие кусты сирени перешли в наступление. Вниз от нашего участка круто уходил к соседней улице заросший кустарником склон, превратившийся в джунгли, и получалось очень уютное пространство, закрытое от любопытных глаз, там прежние хозяева очень кстати вкопали в землю самодельные деревянные лавки и стол.

Мы с наслаждением пили чай в палисаднике тёплыми летними вечерами, любовались видом на Никольский храм и водохранилище, жгли костёрчик, в несколько этапов отмечая с друзьями новоселье. Кто-то из них с кем-то теперь не дружил, рассорился или развёлся, вот и собирались все по очереди небольшими компаниями, кому как удобнее. Договариваться о встречах стало намного проще, потому что вместе с квартирой нам достался телефон, и мы тоже оставили свой номер и аппарат нашим партнёрам по обмену.

В суматохе я незаметно помирилась с моим дорогим эстетом, вроде бы он что-то понял, осознал, соскучился, и очень поддержал меня при переезде – звонил всем друзьям, встречал машину, помогал её разгружать и руководил компактной расстановкой вещей. Короче, он вовремя подставил плечо и был незаменим. Поэтому жёстких вопросов я пока не поднимала, надеясь, что всё само собой как-нибудь сложится. Дел больших и маленьких и так выше крыши, нечего тратить силы на разборки и страдания, надо обустраивать быт.

В первые дни после переезда мы с Алькой ночевали в мастерской, а утром поднимались в наше новое жилище, где я пыталась разобраться с первоочередными делами. Когда мы перевезли всё своё добро, то какие-то вещи в спешке загрузили в сарай, а остальными заполнили обе комнаты. Почти двухметровые штабеля коробок и мешков возвышались вдоль стен, и я часами бродила по квартире, пытаясь понять, что и где оказалось. Перед отъездом мною был составлен подробный список и каждая упаковка пронумерована и подписана, но куда подевалась та тетрадка? В итоге я решилась распаковать только самое необходимое, потому что собиралась начать хотя бы самый простой ремонт, но не успела.

Буквально через пару недель мне пришлось встречать контейнер с вещами моего брата, теперь я сама полностью организовала доставку контейнера от станции к дому и его разгрузку. Тогда и выяснилось, что наша новая квартира может вместить гораздо больше, чем я до этого себе представляла.

Мой старший брат Володя – геолог-энтузиаст и редкостный умница, много лет он работал в тайге и в районах вечной мерзлоты, но в тот год геология в Якутии тоже рухнула, потому что в нашей стране стало невыгодно искать золото, кто бы мог подумать?

В таких обстоятельствах Володя с женой и сыном спешно эвакуировались, оправив все вещи контейнером к нам, а вскоре они сами приехали и занялись поисками жилья и работы, так что в двух наших комнатах, забитых шкафами, коробками и чемоданами, сразу стало очень тесно, зато по-семейному весело. Восьмилетняя Алька заполучила себе пятилетнего брата Артёмку, они дружно играли вдвоём у нас в палисаднике, строили шалаши и прятались в зарослях, а мы с Надей вертелись на крошечной кухне площадью четыре квадратных метра и со смехом вспоминали про двух медведей в одной берлоге, мол, мы не такие!

Всё бы ничего, но вскоре рост цен стремительно уйдёт за облака, стоимость недвижимости будет радикально меняться буквально каждую неделю, принося горькие разочарования, и для семьи моего брата покупка какой-нибудь избушки или части дома даже в дальних пригородах станет всё более труднодоступной. В то время законно продавалась только недвижимость в частном секторе, приватизация и продажа квартир начнутся только через год.

И тогда меня пронзило осознанием, как вовремя мы успели проскочить со своим междугородним обменом!

В бесконечной суете, в хлопотах по дому и отлучках в мастерскую я не перестала молиться. Наоборот, после явных чудес с обменом квартиры я на собственном опыте убедилась, что достучаться до небес реально, там нас слышат и помогают незамедлительно, особенно святитель Николай!

Я поделилась с Надей своим опытом, с восторгом рассказала, что после молебна в Никольском храме у нас всё решилось в считан ые дни, но моя история её не впечатлила, в церкви ей становилось плохо, душно, жарко и страшно. Она предпочла отнести на комиссию свои золотые украшения с бриллиантами, надеясь, что вырученная от продажи сумма скорее поможет им купить жильё.

Увы, эти немалые деньги проблему не решили, они растворились в инфляции буквально через месяц! Конечно, я молилась за Надю и за брата с Артёмкой, очень за них переживала, но отец Георгий объяснил мне, что нельзя стоять на пути Божьего промысла. Бог призывает их через скорби, но они не слышат, значит, будет ещё хуже, пока они не поймут и сами не обратятся ко спасению.

И что я со своими переживаниями могу здесь изменить?

А я теперь по всем вопросам обращалась к святителю Николаю, моё сердце буквально таяло от счастья и ощущения почти кровного с ним родства, ведь я по отчеству Николаевна, и монастырский батюшка в крещении был Николай, пока его не постригли в монашество, и умерший в нашей квартире дедушка тоже Николай, он по-своему указал нам место и освободил его для нас.

Такие вот знаки.

И всё теперь крутилось вокруг Никольского храма – отец Георгий, службы, исповеди, дом, мастерская, вид из окна… Словно через его купол с крестом проходила ось вращения моей жизни.

И сестрёнку Юлю мы там крестили три года назад, и Володя, мой учёный брат, кандидат наук, когда весной приезжал по делам, то легко согласился на мои уговоры и крестился всё в той же Никольской церкви у отца Георгия. Только мама пока не сдавалась, она отказывалась от крещения, судорожно цепляясь за свой атеизм.