Read the book: «Коммуниканомика. Продуктивность лидеров и команд в новой российской экономике»

Как и для кого появилась эта книга

«Коммуникации – валюта современной экономики».

Эта мысль пришла мне в голову на эскалаторе аэропорта «Внуково» в 2018 году. Еще не случились пандемия, локдаун, массовый переход на удаленную работу, возвращение в офисы, а потом – резкая смена геополитической обстановки. Российские компании еще активно сотрудничали с европейскими, искренне считая партнерство стратегическим, и, как следствие, истово перенимали зарубежный опыт как «лучшие практики». Большая четверка консалтинговых компаний с офисами в Нью-Йорке, Бостоне, Лондоне и Париже вовсю продавала российскому бизнесу решения (впрочем, скорее «решения») основанные на разработках западных университетов и think tank’ов. Российский бизнес время от времени резко высказывался в набиравшем популярность еще не за(раз)блокированном Телеграмме о том, что «решения» работают совсем не так, как описывают продающие презентации. Но авторитет национальных достояний, из года в год продляющих консалтинговые контракты с иностранными консультантами, перевешивал совокупное мнение менее масштабных предпринимателей.

Тем временем я, штатный инноватор Авиакомпании «Россия», возвращался домой в несколько необычном для себя состоянии – злой и разочарованный. Почти четрыехчасовая встреча между двумя потенциальными исполнителями одной очень любопытной и, по прогнозам на утро, фантастически прибыльной для всех участников сложной технологической задачи заврешилась совершенно непредсказуемым фиаско. Перспективный альянс, который конструировался три месяца путем подбора двух оптимальных игроков из разных секторов научно-технологического ландшафта, рассыпался вдребезги. Причем по причинам, которые я, несмотря на многолетний и в целом успешный опыт подобных интеграций, даже не брал в расчет.

Меня не оставлял в покое вопрос – как взрослые, серьезные и авторитетные люди, для которых договориться сейчас означает буквально с завтрашнего дня начать извлекать прибыль из сотрудничества, могут вести себя настолько нерационально? Размышления по этому поводу оформились в контекст коммуникации как валюты и запустили долгий, но увлекательный процесс, результатом которого стала эта книга. В ней сконцентрирован более чем двадцатилетний опыт решения сложных, иногда уникальных управленческих задач. В том числе – полученный в сотрудничестве с одной из лучших, на мой взгляд, российских консалтинговых компаний – BITOBE. Это дало возможность не только получить бесценную практику, но и обсуждать свои идеи с настоящими экспертами по реализации масштабных многоуровневых проектов организационных изменений – как консультантами, так и их заказчиками. Спустя четыре года после памятной неудачи и примерно три десятка кейсов – от студенческих стартапов до инжиниринговых компаний и разработчиков корпоративных IT-систем – изначальная формулировка трансформировалась в тезис, который лег в основу этой книги.

Коммуникации – самый недооцененый актив современного бизнеса.

Сегодня именно качество коммуникации и умение по-новому ей управлять определяет как устойчивость, так и перспективы развития любого бизнеса. В первую очередь того, который статистики называют «средний», а я называю – основной, поскольку именно он формирует базу национальной экономики на обозримое будущее. Можно смело утверждать, что в этом секторе принципы и правила индустриальной экономики замещаются принципами экономики коммуникаций. То есть коммуниканомики. Однако ни одна из современных теорий и моделей экономических механизмов не отражает корректно действительную роль коммуникации в основных экономических процессах коммерческой компании. Под основными процессами я понимаю исключительно производство и продажу товаров и услуг, исключая из рассмотрения какие-либо политически окрашенные флуктуации, жонглирование показателями и подмену активов деривативами.

Почему это важно? Да потому, что рекомендации и учебные программы, построенные на устаревших моделях, не позволяют компаниям в полной мере использовать новые конкурентные преимущества именно тогда, когда это наиболее важно. Сегодня открываются окна возможностей, «заскочить» в которые получится лишь при условии коренного пересмотра подходов к управлению коммуникациями в компании. В первую очередь таких аспектов как: ключевые роли, функции и процессы в системах принятия управленческих решений; управленческая производительность и эффективность; оптимальное распределение ресурсов между регулярным производством и развитием; обоснование затрат на обучение персонала социальным («мягким», softskills) и личностным (selfskills) навыкам. Однако когда предприниматель выходит на рассвете в бескрайнее информационное поле за знанием что с этим всем делать – чаще всего цифровой ветер доносит ему эхо устаревших методов и управленческих технологий, красиво упакованное в иллюзию соответствия современной действительности. Более подробно об этом мы поговорим в первой части книги.

Среди владельцев и топ-мененджеров основного бизнеса одна из самых популярных сегодня тем это тема корпоративной культуры. При сложившемся состоянии финансового рынка и рынка труда вопросы корпоративной культуры как средства управления производительностью, привлечения и удержания персонала, развития и адаптивности (и раньше весьма актуальные) стали острыми, как торчащий гвоздь.

Предложу нешаблонный тезис – во все времена, не только сегодня, корпоративная культура компании представляла из себя, по сути, сплав двух культур. Культуры производительности и культуры адаптивности. Первая поддерживала людей и процессы, создающие то, что хорошо получется сейчас. Вторая формировалась вокруг людей и процессов, создающих что-то новое и направленное в будущее. Две этих культуры всегда между собой конкурировали – за внимание первого лица, за компетенции управленцев, за время, за бюджеты… Но только в настоящее время быстрых радикальных изменений и тотальной неопределенности конкуренция стала предельно жесткой. Раньше можно было как-то эти культуры склеивать и скручивать, разрешая неизбежно возникающие противоречия в режиме «ручного управления». Текущая реальность такого уже не прощает. Фактором выживаемости становится то, насколько компания способна, во-первых, «потянуть» обе эти культуры, а во-вторых – обеспечить их непротиворечивое сосуществование в пределах одной организационной структуры.

Именно здесь возникает коммуниканомика. Конфликты и противоречия на стыке культур создают коллосальные скрытые издержки – «силы трения». Они вполне способны если не остановить, то уж точно существенно затормозить бизнес, не обладающий массой и инерцией большой корпорации.

В последней главе приведен КОММУНИКАНОМИКА framework, позволяющий предпринимателю самому выявить основные источники скрытых издержек. Однако я искреннене советую сразу к ней переходить. Для понимания инструмента и его корректного использования необходимо принять новую логику, принципы которой изложены в книге.

Книга адресована, в первую очередь, владельцам среднего бизнеса. Снова используя этот термин я не противоречу сам себе, поскольку трактую его несколько иначе, чем экономическая статистика. В парадигме управления отношениями, сотрудничеством и взаимодействием.

Статистика использует несколько моделей отнесения компании к какому-либо сегменту – по размеру выручки, по географической распределенности, по числу работников и т. д. Каждая система критериев создана под решение какой-то конкретной статистической задачи, как правило, весьма далекой от контекста отношений между людьми. Для того, чтобы каждый читатель этой книги смог достоверно определить какие из практик коммуниканомики будут ему полезны – предложу несколько иную систему. Как и все в этой книге она будет простой, интуитивно понятной и практически применимой.

Не утверждаю, что для нее невозможно будет найти исключения. Универсальных моделей не существует. К тому же коммуниканомика как управленческая технология не претендует на то, чтобы предложить ответы на все вопросы. Однако с полной ответственностью заявляю, что она точно способна предложить новый взгляд на ряд критичных для современного российского предпринимателя вопросов, на которые «ортодоксальная» экономика ответов на не дает. И дать, я полагаю, в ближайшем горизонте не сможет в силу своего внутреннего устройства – той фундаментальной основы, которая определяет суть системы и которую применительно к личности Карл Юнг¹ называл «Самость».

Примем за аксиому утверждение, что цель и смысл коммуникации в бизнесе – принятие решений. Решения разделим на стратегические и тактические. Учтем, что связующим звеном между стратегическими и тактическими решениями является декомпозиция стратегии, то есть распаковка стратегических целей на множество конкретных действий, которые должны совершить управленцы и линейные сотрудники для сохранения верного курса. Согласимся, что декомпозиция – коммуникационная задача, то есть происходит исключительно в ходе взаимодействия людей. В итоге получим простую модель, где практически любую компанию можно охарактеризовать по степени сложности коммуникационных процессов, обеспечивающих устойчивое функционирование и поступательное развитие. Если декомпозиция стратегии происходит в одно действие, то есть имеется только один уровень коммуникации – это малый бизнес, от двух до трех – средний, от четырех до шести – это уже крупная (в т.ч. распределенная) компания, семь и больше – корпорация. Эволюция происходит через повышение количества уровней коммуникации, а стратегический потенциал напрямую зависит от коммуникативной компетентности тех, кто принимает решения на каждом из этих уровней.

То есть к малому бизнесу относим компании с одним уровнем стратегической коммуникации. Стратегические и тактические управленческие решения принимаются одним человеком. В типичном случае это владелец и генеральный директор в одном лице. Декомпозиция стратегии происходит в формате его «внутреннего диалога». Групп влияния всего две: собственник, он же операционный руководитель, и исполнители его решений. Какой объем выручки генерирует при этом компания и сколько исполнителей в ней работает – вопрос важный, но в таком контексте второстепенный. Методы управления коммуникациями для мастерской по изготовлению обуви на заказ и для разработчика мобильных приложений с оборотом в десятки миллионов рублей примерно одни и те же. Весь экономический эффект коммуникации определяется тем, насколько точно (с каким процентом ошибок) линейный персонал выполняет поступившие от первого лица распоряжения. Среди моих клиентов были и есть представители этого сегмента. Решения в области коммуникации, которые действительно работают на повышение эффективности их бизнеса, как правило, относительно просты: умение договариваться, умение четко доносить до исполнителей всю информацию, необходимую для качественного выполнения задачи, и умение корректно оперировать социально-психологическими факторами – своими, исполнителей и тех, с кем приходится взаимодействовать по горизонтали. К последней категории, главным образом, относятся клиенты и поставщики.

Для предпринимателя из сектора малого бизнеса, если ему комфортно на текущем уровне, погружение в коммуниканомику может быть ограничено главой о лидерах и руководителях, а остальное оставлено «на вырост».

Граница между малым и средним бизнесом в коммуниканомике проходит там, где стратегические и тактические решения начинают принимать разные люди. Соответственно, декомпозиция из диалога внутри одной головы превращается в полноценный диалог, требующий активного участия как минимум двоих. Типичная (но не единственно возможная) точка перехода – собственник нанимает профессионального управленца в качестве генерального или исполнительного директора. Этим, как правило, дело не ограничивается. Компания, в которой исполнительный аппарат представлен только наемным директором – явление не исключительное, но достаточно редкое. В большинстве случаев тактическое звено начинает быстро разрастаться и дифференцироваться, неуклонно продвигая компанию к следующему переходу. Именно на этом этапе жизненного цикла бизнеса инструменты и практики коммуниканомики будут максимально применимы и могут принести очевидные экономические эффекты.

Почему я в этом так уверен?

Потому что именно в этом переходе возникают три системных противоречия, для которых теория масштабируемых решений (пока) не предлагает. О причинах этого «дефицита предложения» и будет первая глава.

Глава 1. Два слепых пятна современной экономики

В названии этой главы – отсылка к школьному курсу анатомии человека. На сетчатке глаза есть область, не чувствительная к свету. Она носит название «слепого пятна». Большинство полагает, что это небольшой участок, в котором теряется лишь малая часть зрительной информации, но это совсем не так. Советский физик и математик Яков Перельман в книге «Занимательная физика» утверждает, что при взгляде на ночное небо в зону слепого пятна попадет часть небосвода, равная по площади 120 дискам полной Луны. Однако мозг за тысячелетия эволюции научился «достраивать» картинку исходя из контекста и предыдущего опыта.

На протяжении всей своей истории экономика действует примерно так же – для объяснения явлений, не укладывающихся в рамки общепринятых моделей, эти модели «достраиваются» концептами и абстракциями, называемыми обобщенно «допущениями «при прочих равных условиях». При том, что реальные участники рынков пребывают в равных условиях примерно никогда.

Впрочем, цель этой книги не в том, чтобы критиковать экономистов ради крсного словца. Обоснованно считаю, что в большинстве своем это умные и увлеченные своим делом люди. Часто – выдающиеся. Уже много лет стараюсь быть в курсе актуальных тенденций в исследованиях экономических процессов, а собирая материал для этой книги просмотрел работы нобелевских лауреатов² по экономике за последние годы. Это интеллектуальные сокровища без малейшей иронии. Однако все-таки не похоже, что экономическая наука в ближайшее время сможет с приемлемой долей вероятности предсказывать кризисы и системные изменения в реальном мире.

Экономика как наука имеет констатирующий характер. Экономисты, с которыми мне приходилось сталкиваться на моих карьерных траекториях, были настоящими профессионалами, способными не только объяснять ключевые процессы там, где есть установленные правила игры, но и придумывать в границах этих правил весьма изящные решения. Но если моим командам приходилось действовать в нестандартных ситуациях «поперек» правил (с соблюдением всех правовых норм, но все-таки) именно руководители финансово-экономических подразделений наиболее активно блокировали перспективне инициативы. При этом вполне логично полученный нами в итоге (как говориться – «не благодаря, а вопреки») беспрецедентный результат – например, выполнение плана по доходам на фоне более чем 20%-ного падения рынка – помещался ими в категорию случайного везения. И это, знаете ли, было чрезвычайно обидно. Помимо того, что не позволяло масштабировать опыт в другие подраздления. То есть экономисты выступали, по сути, агентами культуры производительности, целенаправленно блокирующими культуру адаптивности.

Итак, первое «слепое пятно» образуется в трактовке современной экономической теорией понятия «актив». Здесь, опять же, есть несколько подходов, из которых я выбрал наиболее показательный для аргументации Коммуниканомики. Пытливый читатель может усмотреть в этом попытку подогнать задачку под ответ, но это не так. Другие модели изложенному далее не противоречат, я проверил.

Под активом в экономической теории понимается то, что может быть использовано для достижения целей бизнеса. При этом я категорически не утверждаю, что финансовые цели – доход и прибыль – должны являться для российского предпринимателя главными и единственными. Скорее наоборот, на первом месте всегда стоит что-то другое – от желания заработать денег на загородный домик в пределах 200 км от Петербурга до потребности сделать мир лучше. Но на втором – если мы говорим о бизнесе – всегда должны быть доход и прибыль как производная дохода. То есть если деятельность определяется формулой «что-то важное плюс деньги» для меня это предпринимательство, а если денег в формуле нет – то нет.

К активам в типовых случаях относят:

[1] Финансовые ресурсы (капитал). Деньги, которые находятся на счетах компании и могут быть использованы для финансирования ее деятельности.

[2] Производственные активы. Оборудование, здания, машины и другие материальные вещи, необходимые для производства товаров или услуг.

[3] Трудовые ресурсы. Люди, которые работают в интересах компании и вносят непосредственный вклад в производство товаров или услуг.

[4] Инфраструктура, необходимая для функционирования бизнеса. Например, транспортные сети, складские помещения, телекоммуникации и т. д.

[5] Интеллектуальная собственность и иные нематериальные активы. Сейчас это понятие, как правило, ограничивается авторскими правами на продукты интеллектуальной деятельности, патентами и ноу-хау. В моем понимании коммуникация как актив работает где-то здесь, но в сложившихся условиях это мое понимание противоречит общепринятой концепции, поскольку во многих распространенных моделях присутствует…

…[6] Информация. И это, на мой взгляд, радикально устаревший подход.

Предпосылки к тому, чтобы классифицировать информацию как экономический актив возникли еще в 40-х годах прошлого века, когда австрийский экономист Колин Кларк (Colin Clark) впервые заговорил о наступлении общества информации и услуг, общества с новой экономикой и технологией. В 40–50-х гг. ХХ в. появились статистическая теория информации и фундаментальные работы по теории информации таких гигантов мысли как Норберт Винер (Norbert Wiener) и Клод Шеннон (Claude Elwood Shannon). В 50–60-х гг. прошлого века феномен информации глубоко исследовался с позиций ее полезности и значимости для потребителя, изучались свойства информации как особого товара. В конце 50-х профессор Принстонского университета Фриц Махлуп (Fritz Machlup) опубликовал фундаментальный труд «Экономика информации и человеческого капитала», создав основу для определения экономической эффективности затрат, связанных с производством и распространением всех видов информации. Дальнейшая эволюция экономических знаний в этой области, в которой принимали активное участие советские и российские ученые, привела нас к информационной, а затем и цифровой экономике.

Все бы ничего, если бы не появление интернета, социальных сетей, а затем и платформ для распространения контента, создаваемого пользователями (USG, User Generated Content), на которых взаимодействуют пользователи с очень разными уровнями интеллекта, знаниями и навыками продуктивного мышления – от дошкольников до академиков.

Если сопоставить процесс развития теории информации с процессом становления того, что мы сейчас называем «традиционные медиа» (телевидение, радио, печатные СМИ) – похоже, что они в ключевых моментах параллельны. Не вдаваясь в излишние подробности – еще совсем недавно экономические агенты принимали решения в сегментированном и структурированном информационном поле, где своевременный доступ к определенной (заведомо достоверной) информации, распространяемой через СМИ (в т. ч. научные и отраслевые) действительно давал конкурентные преимущества. Узнал о новой управленческой технологии раньше конкурентов, сумел внедрить ее первым – получил преимущество. Сегодня информация, даже специфическая, стала ракушками под ногами человека, гуляющего по общественному пляжу. Можно набрать сколько угодно любых размеров и цветов – никаких преимуществ перед другими гуляющими тебе это не даст.

Информационные поля почасовой няни и председателя совета директоров нефтегазового холдинга вполне сопоставимы. А вот коммуникационные – отличаются фундаментально. Более того – не отказ от передачи информации или ее ограничение, а попытки склонить человека к восприятию информации без ее сознательной обработки стали формой коммуникации, которую современные управленцы (и маркетологи) используют кратно активнее, чем еще десяток лет назад.

На основе общедоступной информации сформировались целые рыночные сегменты, в которых извлечение прибыли не связано с наличием/отсутствием традиционных активов. Причем маржинальность в этих сегментах такая, что традиционным отраслям и не снилась. Рынок блогинга – самый очевидный пример. Большинство лидеров сектора не имеют капитальных активов, не пользуются активами финансовыми (кредиты, инвестиции), а средства производства и инфраструктура вполне могут быть чужими, в лучшем случае арендованными. Нематериальные активы – могут быть, а могут и отсутствовать. Труд используется, как правило, низкоквалифицированный, управленческое звено появляется тольео при выходе на уровень платформы, а это единичные случаи. В общем, абсолютно неклассический бизнес. Это вовсе не означает, что блогер как экономический агент опровергает всю теорию. На мой взгляд это означает, что в теории нет какого-то нового элемента, который сделал бы описание системы более правдоподобным.

Что это может быть за элемент?

Предположим, что это, как утверждает общепринятая экономическая теория, информация. Как же быть с целыми растущими рынками, в которых этот актив не определяет конкурентные преимущества? Многие блогеры тиражируют одну и ту же общеизвестную и общедоступную информацию. У одних при этом миллионы подписчиков, а у других – единицы.

Похоже, с информацией как фактором принятия экономически значимых решений случился сюжет, многократно описанный в различных народных сказках, когда что-то редкое и ценное вдруг превращается что-то общедоступное и не имеющее ценности. Например, золото – в песок или глиняные черепки. Другая подходящая метафора содержится в античном мифе про проклятие царя Мидаса, превращавшего своим прикосновением в золото все без исключения, включая еду и воду. Некоторые компании и руководители, поддавшись очарованию доступности информации, отточили навык ее извлечения из окружающей среды до такой степени, что вместо пользы она начала приносить вред.

Сегодня новые рынки и бизнес-модели создает взаимодействие между людьми. Блогер-миллионник от своего коллеги с тремя десятками подписчиков отличается исключительно социальными навыками. То есть именно коммуникация, а не информация, создает конкурентное преимущество. Пока эти бизнес-модели часто носят деструктивный характер, как история с GameStop³, но деструктивный-то, главным образом, для действующей, основанной на устаревшем статусе информации, теории экономических механизмов.

Какое отношение это может иметь, скажем, к заводу по производству строительной оснастки где-нибудь под Иркутском? Самое непосредственное. От того, как владелец завода влияет на коммуникацию с внешними контрагентами зависит сможет ли он выиграть конкуренцию с такими же заводами, расположенными по всей стране. Поскольку информация о них поступает к потребителю примерно одновременно. От внутренних коммуникаций зависит устойчивость бизнеса, поскольку сотрудники также могут, при желании, владеть большим объемом информации о ситуации на рынке, чем владелец или директор. Также качество управленческой коммуникации определяет стратегический запас прочности, так как именно внутренние эксперты могут предлагать уникальные конкурентные преимущества, имея возможность оценить стратегию компании в контексте всего конкурентного поля. И так далее.

Не стану утверждать, что современная экономическая наука эту новую реальность не замечает или намеренно игнорирует. При написании этой книги я вдохновлялся, в том числе, работами выдающегося российского институционального экономиста и публициста, декана экономического факультета МГУ Александра Аузана. Его позиция относительно беспрецедентной значимости человеческого капитала и влияния на российскую экономику тех факторов, которые он называет транзакционными издержками, максимально близка к тому, чтобы радикально пересмотреть роль процессов взаимодействия между людьми в экономической теории. Возможно, «последний метр» здесь не пройден лишь потому, что экономисты такого уровня сотрудничают, главным образом, с корпоративными структурами. Но там уровень стратегии и уровень исполнения разделены настолько большим числом промежуточных «этажей», что коммуникация исключительно косвенная. Даже тогда, когда стороны пытаются делать вид, что она прямая.

Предпринимателей, которых я отношу к категории среднего бизнеса, авторитетные экономисты видят, по большому счету, только как цифры в обобщенной статистике. Поэтому им сложно оценить, насколько радикально отличается влияние транзакционных издержек на работу металлургического холдинга с запасом прочности в несколько лет (и такой же инерцией) от влияния этих же издержек на судьбу небольшого регионального производства, выпускающего электротехнические изделия. От чего, я полагаю, российский бизнес – по словам самого Александра Аузана – регулярно удивляет российских экономистов⁴. Для меня же жизнеспособность гипотез относительно коммуниканомики стала совершенно очевидной в феврале – июле 2022 года. Я тогда был исполнительным директором петербургского отделения общественной организации «Деловая Россия», объединяющей, главным образом, предпринимателей именно из сектора среднего (по общепринятому статистическому стандарту) бизнеса. Именно тогда не только наблюдал, но и непосредственно участвовал в процессах, однозначно подтвердивших прямую зависимость устойчивости бизнеса от способности собственника договариваться с поставщиками, клиентами и персоналом; находить новые источники сырья и компонентов, используя наработанные связи; применять опыт «коллег» из совершенно других секторов, обнаруживая абсолютно неожиданные параллели; вовлекать внутренних экспертов в анализ проблем и выработку решений. В общем, от того, что обобщенно можно назвать коммуникационным капиталом.

В сухом остатке: если согласиться с тезисом, что актив – это средство переработки ресурса в продукт, то информация стремительно, но как-то незаметно для экономистов превратилась из актива в ресурс. Активов же возникло два – машинные способы обработки данных (обобщенно называемые «искусственный интеллект») и коммуникация между людьми, принимающими решения. Тот, кто владеет информацией больше не владеет миром. Им владеет тот, кто умеет сделать из информации что-то по-настоящему редкое и полезное. Сделать это можно двумя способами – «скормить» информацию умной машине или трансформировать уникальным образом через процессы взаимодействия с другими людьми. К этой мысли я еще вернусь несколько раз в других разделах.

Второе «слепое пятно» и причина явно недостаточной, по моему мнению, полезности современных экономических изысканий для российского предпринимателя в части управления коммуникацией состоит в том, что предприниматель – российский. Не стану сейчас глубоко погружать вас в содержание многочисленных исследований национальных культур и их влияния на деловую среду. Тем более, что в разрезе бизнеса это уже великолепно, на мой взгляд, сделала российский консультант и моя коллега по модерационному цеху, управляющий партнер консалтинговой группы РУКОН Ольга Самоварова в своей книге «Время управлять по-русски». Ее впечатляющий по масштабу и содержанию труд стал одним из поворотных моментов в работе над этой книгой. В качестве аргументации своей позиции приведу четыре цитаты из ее книги:

[1] «В национальных общностях под воздействием национальных культур осуществляется первичная социализация подавляющего большинства людей. Это она определяет основную совокупность символов, ценностей, моделей поведения, которые распознаются людьми как «наше всё» или, наоборот, «не наше всё».

[2] «Важной частью деловой национальной культуры являются деловые коммуникации – это они нас объединяют и позволяют договариваться. Они же могут и разъединять. Так, в части характера коммуникаций различают низкоконтекстную и высококонтекстную деловую культуру. В низкоконтекстной информация передаётся словами и текстом, однозначно и конкретно, а контекст употребляется крайне редко (такая культура свойственна, например, американцам, канадцам, австралийцам). В высококонтекстной (российская относится к этой категории— прим. ВШ) культуре слова и текст передают только часть информации, большую роль здесь играет контекст, о котором нужно дополнительно догадываться».

[3] «В обществах с долгосрочной ориентацией люди привыкли думать о будущем и планировать свою жизнь. Жители России находятся в числе /мировых/ лидеров (81 балл) по этому показателю. (США – 29 баллов, Великобритания – 25).

Высокий показатель долгосрочной ориентации жителей России демонстрирует их коллективную способность думать о будущем, учитывать его при принятии решений, действовать в интересах грядущих перспектив. Но в то же время данной способности противостоит определённый консерватизм россиян и активное избегание ими неопределенности. Это означает, что для преодоления консерватизма и неготовности к риску русским необходима действительно важная цель либо наличие опасности».

[4] «Коллективистские или индивидуалистические ценности наиболее известны, потому что они создают ключевые отличия в культурном коде разных стран.

Индивидуализм характерен для таких «западных» стран, как США, Великобритания, Нидерланды, страны Скандинавии.

При этом Россия имеет промежуточное значение характеристики «индивидуализм-коллективизм», с тяготением к коллективизму (39 баллов по шкале от 0 до 120 баллов, при этом максимальный балл за индивидуализм имеет США – 91 балл)».

Основную проблему нерационального применения западных моделей в России вижу в том, что под влиянием национальных особенностей восприятия контекста снижается возможность оценивать эффективность управленческой коммуникации на основе данных. Управленческие технологии, якобы предлагающие такую возможность, но разработанные на основе изучения западными учеными понятных им низкоконтекстных индивидуалистов, более-менее работают там, где сначала внедряется западная культура работы. При попытке прямого транслирования в российскую бизнес-среду – все ломается. Наверняка не только я обратил внимание на то, что среди составляющих бизнеса, к которым сегодня активно применяются методы бизнес-анализа, управленческая коммуникация занимает позицию «нелюбимого дитя». Причина, я полагаю, в определенном дефиците моделей, позволяющих в полной мере сохранить гуманитарную составляющую при введении технической. В том смысле, что пока все известные попытки внедрить технические средства в этот (ключевой) аспект приводят к «обесчеловечиванию» процессов, что даже у носителей западной корпоративной культуры частенько вызывает гнев и возмущение. Что уж говорить про россиян.