Архаров. Исторический роман

Второе издание

© Вадим Голубев, 2020

ISBN 978-5-4474-7780-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

– Расцвела ты, Машенька, словно прекрасная розочка, – сказала богатая помещица Прасковья Ивановна дочери. – Шестнадцать годков тебе исполнилось. Пора жениха искать.

– Вот и Николенька Архаров письмо прислал. Пишет, что произведен в первый офицерский чин. Теперь он прапорщик Преображенского полка… – потупилась девушка.

– Эка невидаль – прапорщик! – усмехнулась мать. – Двадцать один год парню. Многие его ровесники – уже в генералы вышли!

– Так, они все они из знатных родов – князья, да графы.

– А нам именно такой жених нужен! Ты со своей красотой и богатством любому знатному человеку составишь прекрасную партию. Попадешь через свое замужество к императорскому двору. Станешь его украшением. Там будут у тебя совсем другие возможности.

– Ах, маменька! Разве хорошо за нелюбимого под венец идти?

– Я же пошла! Обстоятельства так сложились. Все мое приданное было: полтина денег, да в сенях веник. Вот и пришлось за твоего папеньку, царство ему небесное, замуж идти. Мне тогда едва пятнадцать исполнилось, а папеньке за сорок перевалило… Ничего, стерпелось, слюбилось. Стала я ему верной женой, доброй хозяйкой в доме. Папенька меня любил. Баловал, когда в карты не проигрывался или, попав в наш уездный город, кутежи не учинял. Потом приползал с долгами. Мне тогда крепко приходилось крутиться, чтобы по его векселям рассчитаться, да еще приумножить наше имение. Ну а когда папеньку Бог прибрал, тогда я развернулась! Нынче мы самые богатые в уезде и вторые по достоянию в губернии. Не только к тебе – ко мне сватаются.

– Отчего же вы, маменька, не устроили свое счастье? Ведь вам всего тридцать два года…

– Одного кутилу и картежника на другого менять? Какое это счастье?! Ну а Николенька твой кроме офицерского чина, что имеет? Я тебе в приданное в сто раз больше крепостных дам, чем у Архаровых в деревеньке живет! Да еще деньгами, полотнами, землей вашу семью обеспечу… Словом, дочка, кончится распутица – поедем в Петербург. Николенька нам в Питере пригодится. Как офицер лейб-гвардии он во многие сиятельные дома вхож. Введет и нас. Отпиши, чтобы готовился к встрече. Да поторопись! Я завтра Никишку с почтой в уезд отправляю. День-другой и распутица ударит. Тогда две, а то все три недели из имения носа не высунем, – посмотрела Прасковья Ивановна на снег за окном, начавший темнеть под лучами весеннего солнца.

Поднявшись в свою комнату на втором этаже, Машенька села за стол. Положила перед собой стопку дорогой бумаги, потянулась к чернильному прибору. Взглянула на голубое небо, упиравшееся где-то вдали в серые тучи, которые уже рвали солнечные лучи. За этими тучами, за лесами да полями служил ее Николенька в славном городе Петербурге, который Машенька видела только на картинках.

Прошлым летом приезжал Николенька в отпуск. Проведать стариков-родителей, да забрать младшего брата Ивана на службу в свой полк. Тогда Николенька зачастил в поместье Прасковьи Ивановны. Если не каждый день, то через день виделся с Машенькой. Они гуляли по французскому парку, окружавшему дом. Бродили по его аллеям, украшенным скульптурами античных богов и героев. Вспоминали детство. Николенька интересно рассказывал о Петербурге. Во время одной из таких прогулок он сказал Машеньке, что любит ее и попросил девушку стать его женой. В ответ она покрыла еще неумелыми, детскими поцелуями лицо гвардейца. Архаров же поцеловал ее в губы, по-взрослому. От этого поцелуя Машенька едва не лишилась чувств. Она с детства была влюблена в Николеньку, выделявшегося своей статностью, силой и умом. Его уже тогда все называли пророком за умение предугадывать события и не по-детски прозорливо разбираться в людях. Делая предложение, любимый попросил подождать, когда его произведут в прапорщики. Сам же он был пока сержантом, хоть и лейб-гвардейского полка, но нижним чином. Поэтому Николенька считал, что находится не в том положении, чтобы обзаводиться семьей. Так и решили: подождать еще год, а пока еще раз проверить свои чувства.

Тогда, на Троицу маменька поехала в уездный город, освятить только что построенный дом. Да что там дом?! Дворец с французским парком, «как в Версале». Правда, маменька, как и Машенька, Санкт-Петербург, видела резиденцию французских монархов лишь на картинках. Да в первый год своего замужества побывала в Царском Селе, созданном по подобию Версаля. Позже она рассказывала, что папенька не удержался – закутил, взялся за карты. Сама императрица Елизавета Петровна приказала ему убираться из столицы, сидеть в своем имении и дальше уездного города не показываться. Когда же папенька на охоте не удержался в седле, упал с коня и разбился насмерть, Прасковья Ивановна воплотила в жизнь свои честолюбивые мечты. На месте старого потемневшего от времени дома в главном имении она возвела дворец. Покупая очередное новое поместье, Прасковья Ивановна перестраивала господский дом на французский манер. Маменька для этого даже завела собственную кирпичную мануфактуру. Вскоре за кирпичом потянулись дворяне и купцы со всей губернии, сделав ее еще богаче. Затем дошла очередь и до хором в уездном городе. Согнанные из всех деревень Прасковьи Ивановны крестьяне под руководством крепостного архитектора, коего специально посылали учиться во Францию, быстро построили новый дворец, разобрали дом, построенный еще при Петре Великом, а на его месте разбили парк.

Хозяйка хотела быстрее освятить строение и отпраздновать Троицу званым ужином. Братья Архаровы вызвались сопровождать Прасковью Ивановну с Машенькой. Мать и дочь сели в возок, а Николенька с Ивановым поехали верхом. Стоял чудесный летний день. Братья шутили, смеялись ответным шуткам маменьки. Внезапно из кустов выскочили шестеро разбойников. Один из них схватил лошадей под уздцы. Остальные кинулись к возку, застучали в дверцу кистенями и рукоятями пистолетов.

– Сейчас мы с барыньками потешимся! – загоготали они.

Атаман грабителей выстрелил в сторону братьев из мушкетона.

– А ну, барчуки, слезайте с коней! – грозно приказал главарь.

Иван взялся за шпагу.

– Не пачкай, брат, оружие! – остановил его Николенька. – С этими упырями я сам разберусь!

Сержант направил коня в гущу разбойников. Со свистом легла плеть на руку одного из грабителей, выбив из нее пистолет. Ударом ноги Николенька свалил его на траву. Закружился на коне среди бандитов, щедро угощая их плетью и ударами ног. Кого не доставал служивый, доставал его конь своими копытами с новыми подковами. Опрокинув разбойников на дорогу, Николенька спешился. Он выдернул из возка запасную оглоблю, которую Прасковья Ивановна всегда приказывала брать с собой «на всякий случай». Взмах, и оглобля с треском переломила плечо атамана, успевшего подняться и выхватить из-за пояса пистолет. Еще взмах, и другой разбойник с перебитыми ногами полетел на дорогу. Новый взмах, и еще один грабитель рухнул, брызнув выбитыми зубами. Следующего разбойника Николенька ткнул оглоблей в живот, словно пикой. Тот, охнув, повалился на спину. Сержант почувствовал, что сзади к нему подирается еще один бандит. Он крутанулся, ударив нападавшего оглоблей в шею. Затем Николенька дубасил оглоблей поверженных противников, пока те жалкие и покалеченные не запросили пощады. Не подвел и кучер Никишка – достал кнутом разбойника, державшего лошадей под уздцы, выстегнул ему глаз. Затем пинками и кнутом пригнал его к Николеньке. Тот вытянул грабителя оглоблей по спине. Потом разбойников связали веревкой и потащили за возком в город. Там Николенька сдал шайку военному коменданту.

– Год эти воры куролесили в уезде, – рванул комендант за бороду главаря банды. – Многих они погубили: дворян, купцов, мелких торговцев, простых мужиков. Даже не за копейку – за полушку жизни лишали! После Троицы будем их пытать и судить. Потом будет экзекуция. Ты воров изловил – тебе экзекуцией командовать!

– Я – человек военный. Воров изловил и представил. А вот от командования экзекуцией меня увольте, господин премьер-майор! Я не палач, не судья и не полицейский чин!

– Ты, лейб-гвардии сержант, устав помнишь? Что полагается за отказ выполнить приказ, помнишь? – нахмурился комендант, но тут же смягчился. – Ладно, неволить не буду! Ты как-никак сынок моего старинного приятеля Петра Ивановича Архарова. Вместе с батюшкой твоим службу начинали. А в полк про твое геройство я отпишу. Буду просить, чтобы тебя поощрили за храбрость.

Николенька рассказал про это возлюбленной. Потом он с Иваном и маменькой ходил смотреть экзекуцию. Машеньку с собой не взяли. Прасковья Ивановна не велела. Сказала, что незачем девице на выданье такие страсти смотреть. Правда, потом дворовые девушки, ходившие на казнь, в подробностях обсуждали между собой, как секли кнутом разбойников, вырывали у них ноздри, раскаленными клеймами выжигали на щеках и лбах слово «вор». Как после повесили атамана бандитов и его брата, а остальных швырнули в телегу и под охраной драгунов повезли в губернский город. Оттуда путь осужденных лежал в Сибирь на вечную каторгу. От этих разговоров Машенька чуть не упала в обморок. Хорошо, что маменька услышала, прикрикнула на девчат и даже кого-то стукнула по голове веером.

До этого и после были балы, ужины, обеды. Машенька в танцах, разумеется, отдавала предпочтение Николеньке. Все удивлялись, сколь ловок он в минуете, экосезе, польском танеце. Ясность внес драгунский ротмистр, с завистью изрекший:

– Сразу видно: столичное обхождение! Куда нам – вахлакам с лейб-гвардией тягаться!

Потом было расставание, жаркие николенькины поцелуи, его клятвы в вечной любви. Поклялась в ней и Машенька, пообещавшая любимому ждать его хоть десять лет.

– Маменька решила по своему, – нахмурила лобик девушка, но тут же рассмеялась. – Ничего! Николенька, что-нибудь придумает, и мы будем счастливы. Не зря его пророком прозвали!

Глава 2

Недолго, менее полугода, царствовал император Петр Федорович, но сумел нажить за это время множество врагов. Новый монарх ненавидел Россию и презирал русских. Прибывший из Голштинского герцогства будущий император уже в пятнадцать лет был законченным алкоголиком. Долгие годы, проведенные в России, лишь усугубили болезнь. Даже искушенным царедворцам, смотревшим на это деградировавшее, вечно пьяное существо не верилось, что перед ними внук Петра Великого и племянник его мудрой дочери Елизаветы Петровны. Сама царственная тетка называла Петра Федоровича «чёртушкой голштинским». Едва Чёртушка взошел на трон, как его сразу возненавидели царедворцы и военные. Не стало хода по службе русскому человеку. На все должности назначил Петр III привезенных им из Германии немцев. Запретил новый монарх награждение за ратные подвиги и успехи в «статской» службе крепостными крестьянами. Однако тут же роздал двенадцать тысяч крепостных мужиков вместе с семьями «своим – немцам». К моменту смерти Елизаветы Петровны Россия вела войну с Пруссией. За семь лет тяжелейшей борьбы русские войска перемололи армии прусского короля Фридриха. Тот был уже готов просить мира, но Чёртушка сам предложил мир пруссакам. Притом на их условиях – на условиях побежденных. Оставшийся рано сиротой Петр Федорович, подвергался насмешкам, издевательствам, побоям со стороны взрослых, даже лакеев. Лишь Фридрих не третировал несчастного ребенка. Всегда готов был приласкать его при встрече, поднести не очень дорогой презент. Этой доброты не забыл повзрослевший наследник российского престола. Ну а все слои русского общества расценили мир как предательство. Оказалось, что предавал новую родину Петр Федорович все годы войны. Он сам проболтался по пьянке, что сообщал пруссакам все известные ему данные о численности русских войск, направлении их ударов. Доставляли эти сведения противнику адъютанты-немцы престолонаследника, беспрепятственно мотавшиеся между Россией и Пруссией не смотря на военные действия. Король Фридрих оценил «заслуги» Чёртушки, наградив его высшим прусским орденом. Сию награду Петр Федорович повесил на кафтане выше российских наград. При этом заявил, что единственным великим человеком, которого он знал, является прусский король Фридрих, и отныне его надлежит именовать «Фридрихом Великим». Следом монарх повелел одеть русскую армию в тесные мундиры прусского образца, перейти на прусский строевой шаг, сразу же прозванный «гусиным». Учиться маршировать по-прусски император заставил не только военных, включая высших генералов, но и царедворцев, и даже сугубо штатских людей – академиков. Очень любил приезжать в Академию с «инспекциями» и устраивать ученым смотры, раздавая им тумаки, и награждая пинками. Больше других тузил государь Президента Академии графа Кириллу Григорьевича Разумовского, за его неспособность чеканить шаг и управляться с тяжелым солдатским ружьем.

Совсем не по-царски вел себя Петр Федорович. Корчил рожи, нередко без всякого повода. Поддавал под ребра придворным – князьям и графам. Очень любил государь выбить из рук лакея поднос, да так чтобы находившиеся на нем яства с винами на кого-то обрушились. Тогда император, коему перевалило за тридцать, радовался словно ребенок. Словно ребенком крутила им любовница – Елизавета Романовна Воронцова. Слава Богу, что взбалмошная и безалаберная графиня не лезла в государственные дела. Лизавета, как называли ее за глаза, довольствовалась возможностью раскрутить Чёртушку на новые украшения или дорогущий наряд, поиздеваться над кем-нибудь. Особенно доставалось законной жене монарха – императрице Екатерине Алексеевне. С подачи фаворитки, ее во время обедов и ужинов сажали не рядом с супругом, а в дальний конец стола, где сидели наименее уважаемые царем персоны, которых он вынужден был терпеть, подчиняясь правилам дворцового этикета. Елизавета Романовна подпаивала и науськивала любовника на супругу. Тот, распаляясь, плескал в нее через весь стол вино, швырял объедки, материл. Немцы-лизоблюды гоготали над царскими «шутками». Сердца же русских людей наполнялись скорбью при виде слез, роняемых Екатериной Алексеевной.

Доставалось от Лизаветы и самому Петру Федоровичу. Тот был ветреным мужчиной и частенько оставался ночевать с певицами из итальянской оперы. Вернувшись во дворец под утро или через несколько суток, император попадал под крепкие кулаки фаворитки. Он пытался обороняться, даже хватался за шпагу. Да куда тщедушному Петру Федоровичу было совладать с коренастой, ширококостной Лизаветой. Отдубасив неверного любовника, та прощала его «шалости». Сам государь при этом вспоминал русскую поговорку: «Бьет – значит любит». Все чаще посещало его желание развестись с супругой, постричь ее в монахини и жениться на Лизавете.

Рассказы царедворцев, лакеев, офицеров и солдат, охранявших монарха, о его неадекватных поступках, словно круги по воде расходились от императорских дворцов. Они становились достоянием всех слое русского общества. Все чаще вместо довольно ласкового прозвища Чёртушка звучало более обидное: Дурак. Прошло совсем немного времени, а Петра Федоровича ненавидели все русские от фельдмаршала до последнего дворника. Словом, не ко двору пришелся новый царь.

Разумеется, высшие аристократы составили анти-петровский заговор. Его возглавили президент Академии наук Кирилла Григорьевич Разумовский и воспитатель престолонаследника Павла – Никита Петрович Панин. Князья да графы желали после свержения Дурака посадить на трон его малолетнего сына Павла. Ну а пока новый император не повзрослеет, страной надлежало управлять регентскому совету, в который вошли бы все руководители заговора. Совсем другое мнение имели офицеры лейб-гвардии, возглавляемые братьями Орловыми. Справедливо полагая, что все плоды дворцового переворота достанутся лишь небольшой кучке вельмож, они решили возвести на престол Екатерину Алексеевну. Ходили слухи, что та уже несколько лет сожительствует с Григорием Орловым. Даже прижила от него сыночка, до поры до времени отданного на воспитание в семью ее камердинера Шкурина. Говорили, что в отсутствие Григория Екатерина делит постель с его братом Алексеем. Через братьев Орловых военные желали управлять императрицей и всей Россией.

В эти планы посвятил Николая сам Алексей Орлов – приятель и сослуживец по полку. Мало того, отвез в Петергоф и представил императрице. В тот день она утешалась новым развлечением – «битвой богов с титанами». Григорий Орлов, игравший роль бога морей Нептуна, перекидывая с руки на руку «палицу» – метрового осетра, поигрывал великолепными мускулами на песчаной арене. Григорий, действительно, был прекрасен как бог. С ложа, увитого ранними розами из оранжереи, на него взирала «богиня Афродита» – императрица Екатерина Алексеевна. Царица была облачена в прозрачные одежды, подчеркивавшие достоинства ее фигуры. Вокруг арены расположились фрейлины в прозрачных туниках. С ними переговаривались, приняв картинные позы, придворные щеголи – приближенные государыни.

К приезду Алексея и Николая Григорий Григорьевич успел победить пару противников. Один, тяжело дыша, сидел под кустом сирени. Другого отливали водой лакеи.

– Экий гвардеец! – вызывающе смерил взглядом статного Архарова Григорий и, кивнув на Екатерину Алексеевну, спросил. – Не желаешь ли со мной побиться за обладание сей Афродитой? Матушка-государыня сама такую награду назначила победителю…

– Что я – совсем глупый – с вами биться, господин капитан? – усмехнулся Николай. – Да и есть у меня своя Афродита.

– Ради нее, – встрял Алексей Орлов. – Он с нами пить и кутить бросил. По девкам ходить перестал!

– Правильно делаешь, что не хочешь со мной сражаться, – надменно произнес Григорий Григорьевич. – Я, вцепившись в колеса кареты, тройку лошадей на скаку останавливаю.

– Думаю, нет человека, который смог бы с вами совладать, – польстил фавориту Архаров.

– Есть один, – помрачнел Григорий Григорьевич. – Ивашка Барков – копиист и переводчик Академии наук. Пропойца и шкандалист. С виду – тщедушный, но во время драки в такой раж входит, что даже мы – братья Орловы – впятером его одолеть не можем. Говорят, твой приятель…

– Знаком, однако, в дружеских отношениях не состою. Вирши пишет весело, но он – человек статский. Нет у нас общих интересов.

– Какой Барков? – услышала разговор Екатерина. – Тот, у которого между ног столь большое «достоинство», что ему даже публичные девки в утехах отказывают? Читала его срамные оды… Единственный человек, коего, будь моя власть, я бы из столиц выслала.

– Он, ваше величество, не только похабщину пишет, – учтиво поклонился Архаров. – Его переводы с древних языков высоко ценят в Академии наук. Тот же Ломоносов… Сему Баркову строгое и вместе с тем гуманное отношение нужно. В Академии же его то до небес возносят, то публично дерут, как сидорову козу…

– Посторонись, любезный! – грубо толкнул в спину Николая рослый обнаженный красавец. – Я желаю сразиться с Нептуном!

– Сам, князь, захотел, – недобро усмехнулся Григорий Григорьевич.

– Ну а после поединка с Нептуном, я пришлю вам своих секундантов! – кивнул князю Архаров.

– Думаю, этого не понадобится, – процедил сквозь зубы Григорий Орлов и приказал лакеям. – Подайте осетров со льда!

Принесли подмороженных осетров, превратившихся на холоде в подобие увесистых дубинок.

– Пусть победит достойный! – произнесла Екатерина, в голосе которой почувствовалось беспокойство, и бросила на песок лилию.

Князь, словно мечом, рубанул Григория Григорьевича сверху вниз, норовя попасть в голову. Орлов выбросил вверх руки с зажатой в них головой и хвостом рыбины, отразил удар. Выпустив голову осетра, Орлов сам нанес рассекающий удар в грудь противника. Князь охнул, покачнулся. Из раны на его груди струйкой потекла кровь. Он внезапно нагнулся, ударил острой спиной рыбы по ногам капитана. Тот резво подпрыгнул. Оружие князя со свистом прошло под ногами Григория. Орлов, оказавшись на песке, опустил свою рыбу на спину соперника. Князь, получив жестокий удар по спине, со стоном попятился, теряя равновесие. Орлов продолжал крушить противника. Все ниже и ниже сгибался противник Григория. Наконец, князь под градом ударов распластался на песке. Орлов тюкнул поверженного врага в висок острой рыбьей мордой. Соперник, вытянулся на песке, не подавая жизни.

– Да ты, брат, его убил, – протянул Алексей Орлов.

– Так и было задумано. Дурак подослал князя, чтобы он скомпрометировал матушку-императрицу. Меня об этом наши друзья-царедворцы предупредили, – ответил Григорий Григорьевич и грозно глянул на Николая. – А тебе, Архаров, деваться некуда! Ты слишком много узнал. Или с нами, или не уйдешь отсюда!

– У меня, как и у всех русских людей, Дурак поперек печенки сидит. Поэтому, стращать меня не надо! Не сегодня-завтра сам бы к вам пришел.