Read the book: «Остров посреди мая или храм над обрывом», page 2

Затем тетя Рая немного рассказала о своей дочери и зяте, после чего переключилась на повествование в рваном хронологическом порядке о жизни в Мошкино и о судьбах его жителей, про которых я имел очень смутное уже представление. Слушая ее, после сытного обеда, я стал засыпать: сказывалась все же проведенная ночь в поезде.

– Заболтала я тебя, однако, – подытожила нашу беседу тетя Рая, увидев мое состояние. – Ты вот что, Валера: горницу я прибрала к Пасхе, да и к тому же там и солнце пригревает здорово, да и из избы, если люк открыть, поднимается тепло, – думаю, тебе там будет вполне комфортно? Тем более, тебе там не впервой ночевать – будешь лежать и вспоминать дальше свои прошлые годы.

Картина насчет моего местопребывания в итоге получилась очень даже ничего: меня тетя Рая «подобрала» прямо на остановке, накормила-напоила и выделила просторную горницу, знакомую мне с детства. Вечером, выйдя прогуляться по селу, памятуя привычку своего покойного брата гостить даже у самого близкого человека не больше трех суток, я озвучил тете Рае свои планы: завтра сходить на кладбище, послезавтра – на рыбалку, а затем, на следующий день, поехать в Москву.

– Да ты куда, Валера, торопишься? – недовольно стала журить меня тетя Рая, выслушав меня. – Ты же сам сказал, что отпуск у тебя до первого сентября, что дома в Москве тебя никого не ждет, и что пока твой внук, дай Бог, должен родиться после десятого мая.… Ну и зачем тебе торопиться? Или я разучилась гостей принимать? Тебе решать, но видишь ли, если по правилам, то от Пасхи до Радуницы, как нас учили старшие, на кладбище нельзя ходить: в это время нет мертвых – все, кто ушел от нас, в это время незримо вместе с нами… – Тетя Рая остановилась и посмотрела мне в глаза. – Оставайся хотя бы Радуницы, Валера, а? Что Малые Гари, что наше Мошкино – это ведь почти одно и то же: вот там, за низиной, ваш дом стоял; вот тут был пруд раньше, где вы Мишей пескарей ловили; да и школа твоя первая была тут… Побудь хот десять дней у себя на родине…

Как я мог ответить отказом старой одинокой женщине, особенно, когда она во всем права.

Странная-престранная штука – жизнь: все мы замечали и замечаем постоянно, как вроде бы ничего не значащие мелкие события довольно часто становятся причиной глобальных перемен. Возьмём, к примеру, то, как я поехал после школы учиться в Москву. В восьмом классе во время осенних каникул мы с мамой ездили в гости к двоюродному брату отца, который жил в деревне рядом с Горьким, то есть под Нижним Новгородом. И там мне в руки случайно попалась книжка под названием «Вузы Москвы», которую листая от скуки, почему-то для себя решил, что, пожалуй, мне, деревенскому мальчишке, конечно, в университет или институты сложно поступить, а вот в техническое училище имени Баумана можно и попробовать. Эта идея так сильно увлекла меня, что я после девятого класса написал туда письмо, и мне через месяц в ответ пришла бандероль, где я обнаружил проспект этого вуза и подробную программу для самостоятельной подготовки к вступительным экзаменам по физике и математике. Мама моя, когда узнала, что я задумал, вначале всплакнула, а потом всецело поддержала меня: брат мой после школы наотрез отказался куда-либо поступать, а потому у нее была мечта, – чтобы хоть я обязательно получил высшее образование… И так постоянно. Взять хотя бы мою поездку в деревню. Если бы я не пошел в церковь на Пасхальную службу, то, может быть, я проснулся бы как обычно в шесть утра и занялся бы по привычке своими делами, несмотря на выходной и отпуск. И тогда никакой сон бы про маму мне не приснился бы, а я, таким образом, остался бы в Москве. Конечно, я бы, в конце концов, приехал бы в Мошкино, но никак не второго мая, а следовательно, все, что приключилось со мной потом здесь, – не произошло бы никоим образом: погостил бы три дня у тети Раи, сходили бы на кладбище и домой. Да и вот еще: непонятно зачем я в Москве прихватил с собой спиннинг – ума не приложу. Это я спросонья, и собираясь второпях на поезд, умудрился вот так заамуничиться. А ведь если бы не взял спиннинг, то ни на какую Лайму (так называлась река в двух километрах от Мошкино, куда впадала речка Жулька) я не пошел бы… Ну, да ладно, не буду забегать вперед и буду повествовать по порядку.

Итак, тетя Рая меня уговорила остаться гостить у нее до Радуницы. Конечно, – хоть я и согласился остаться по своей воле, – поначалу мне стало довольно тоскливо от перспективы десять дней слоняться в бездействии по деревне. Так что пришлось успокаивать себя предчувствием интересного времяпровождения на рыбалке. По словам тети Раи в здешних местах половодье закончилось неделю тому назад, и до вчерашнего дня погода стояла холодная, но сухая, так что комаров и мошкары в ближайшие дни не предвиделось; ну, а для ловли щуки погода особого значения не имела.

ТРЕТЬЕ МАЯ

Ночь прошла спокойно, если не считать надоедливого сверчка, который засел где-то в полу и, время от времени, стал стрекотать под утро. Услышав, что встала и хозяйка, я решил, что хватит спать и пора на рыбалку. Выложив из своего рюкзака лишние вещи, я оделся и спустился вниз. Тетя Рая опять душевно накормила меня разными вкусностями так, что я еле выполз из-за стола. Надо сказать, что тетя Рая чуть ли не с первых минут стала меня опекать как маленького ребенка. Вот и сейчас она с самого утра взялась за меня так, как будто бы собирала меня в детский сад. Мне это было забавно и в то же время немного неудобно и даже неприятно: все же я сам привык управлять огромным количеством людей, и даже меня за глаза называли «диктатором», когда я по просьбе Президента выполнял в течение десяти лет поставленные им передо мной задачи… Вроде бы я молча и стойко переносил свою роль «неразумного дитяти», но в какой-то момент тетя Рая, когда стала мне собирать в пакет провизию, и которую я должен был взять с собой на рыбалку, приговаривая при этом, что с пасхального стола-де нельзя еду выбрасывать, вдруг осеклась на мое замечание, что не надо так меня опекать, – как-то вдруг вся сжалась, села на лавку и стала смирно глядеть в окно.

– Ой, опять курицы дорвались до грядки с чесноком! – воскликнула она и, вскочив с лавки, выбежала из дома, но тут же вернулась и добавила с порога: – Валера, ты еду-то возьми с собой, а? Ну, хотя бы пирожки эти на пресном ржаном тесте – ты же их очень любишь. Они по рецепту твоей матери. – И после паузы: – Ты не обижайся на меня, старую, хорошо.

– Тетя Рая, о чем ты? – ласково улыбнулся я. – С чего ты взяла, что я обиделся? Это я должен просить у тебя не обижаться на меня… Я на рыбалку пойду так – на разведку, и потому возьму пирожок один для перекуса, и мне этого вполне хватит…

Дойдя до реки, до которой от села было километра четыре в противоположную сторону от Малых Гарей (вернее от того места, где она была), я понял, что упустил очень важную деталь: после половодья берега Лаймы (так называлась наша река) еще не высохли, а я был в своих единственных кроссовках. Вот что значит двадцать лет жить в городе и не появляться в деревне. Эх, а вот тетя Рая надоумила бы меня насчет обуви и дала бы мне взамен моих кроссовок: пусть по асфальтовой дороге идти было хорошо в них, но рыбачить было проблемно. Пришлось искать места, где можно было хоть как-то, наступая на кочки и прошлогоднюю сухую траву, пробираться поближе к реке, чтобы делать забросы. А так как еще при этом надо было, чтобы ничто не мешало делать замах спиннингом, то понятно, что таких мест было мало. Я шел по бровке крутого обрывистого берега по сухой траве и, найдя такие окна среди ивняка, осторожно спускался и делал забросы. Хотя не было никаких атак со стороны хищных рыб, а в первую очередь щуки – я ждал именно ее, – все же сам процесс рыбалки и ожидание этой самой атаки меня увлекли так, что я прошел, наверное, километров 6-7, пока не почувствовал усталость и присел покурить. Так-то я не курю, но иногда люблю подымить хорошими сигаретами, а именно сигаретами без фильтра «Lucky strike», как Джонни Депп в «Девятых вратах». Я их специально заказывал мужу дочери и курил их исключительно только на рыбалке. Ноги с непривычки гудели. Чуть отдохнув, я снова взялся за спиннинг, но тут меня постигла неудача: с первого же раза я сильно замахнулся и закинул приманку на противоположный берег. Воблер зацепился за ветку краснотала. Я начал аккуратно тянуть – эффекта никакого. Намотав на шнур палку, начал тянуть сильнее. Произошло то, что и должно было произойти: шнур оборвался, а воблер, насмехаясь надо мной, завис, качаясь, на тоненькой ветке над кромкой берега. Делать было нечего: я привязал новый поводок и прицепил другой воблер. Спустился метров на 50 ниже по течению – сделал заброс и снова зацеп. Все повторилось, как и с первой приманкой: тяну шнур с усилием, и он в какой-то момент рвется на узле. Что делать? Настроение упало: все же каждый японский воблер стоит немалых денег. Даже если отбросить цену приманок – где я здесь могу купить даже дешевую блесну? И что я буду делать без них десять дней? Надо было взять все же большую коробку со всеми приманками, включая джиги. Я простоял в задумчивости минут пять, решая, что делать: рыбачить дальше, раздеться и залезть воду за воблером (река в этом месте была шириной метров восемь) или же закончить сегодня охоту на щуку. Лезть в холодную воду было заманчиво, но я месяц назад переболел бронхитом и от этого варианта отказался сразу. В итоге я собрал спиннинг в чехол и зашагал обратно.

Идти было довольно тяжело из-за того, что пойменные луга уже давно не косили: и прошлогодняя, и предыдущих годов трава местами стояла, местами лежала плотным ковром. Чтобы сделать шаг, каждый раз приходилось высоко поднимать ногу, и я шел, словно цапля. Когда я выбрался на асфальт рядом с бетонным мостом, сил уже не было никаких. Я присел отдохнуть на отбойник моста. И тут жаба стала душить меня из-за потерянных дорогих приманок. Я с обреченной тоской смотрел на сплошной дикий лес противоположного берега. Тот берег, начиная как раз с кромки леса, который виднелся в двух километрах, относился уже к Кировской области. Если у нас здесь еще теплилась жизнь в виде того, что тут была асфальтовая дорога, по которой ездили рейсовые автобусы, был газ в деревнях (не во всех, но почти во всех), то там всего этого не было из-за обширности области и удаленности соседнего района от своей столицы. Соответственно, лес и тот берег наверняка были почти непроходимыми. Но жаба продолжала душить, да и перспектива сидеть в Мошкино целых десять дней под опекой тети Раи не радовала меня. Я очень хорошо запомнил место, где был первый зацеп: там лежала старая ива, сваленная бобрами. Тяжело вздохнув, я зашагал через мост за своими приманками: вместо щуки я сам попался на эти воблеры!

Все оказалось даже хуже, чем я предполагал: вдоль берега, на крутом склоне и выше этого склона, лес был словно джунгли, и идти, пробираясь через валежник, было практически невозможно. Между лесом и самой рекой узкой полосой рос мелкий ивняк вперемешку с ольхой. Там еще можно было идти, хотя тоже приходилось продираться через высохшие лианы дикого хмеля вперемешку с репейником и крапивой. Я полез туда, – а что делать? – но оказалось, что под сухой прошлогодней травой везде стоит вода, оставшаяся от весеннего паводка. Очутившись по щиколотку в воде, решил, что ноги и кроссовки все равно промокли, а вода прогрелась на солнце и не была слишком холодной, – и поэтому надо идти вперед. Все эти места мне были знакомы в детстве, но сейчас я ориентировался с большим трудом: все заросло почти до неузнаваемости. Хотя, потеряться было невозможно в любом случае, если идти вдоль берега. Наконец, я добрался до обгрызенного и сваленного бобрами дерева. Первый воблер я обнаружил почти сразу и, хотя и с большим трудом и чуть не свалившись в воду, снял его с тонкой ветки. Вот со второй приманкой начались чудеса: я помнил, что кидал вот с того места, но здесь, с этой стороны, очень густо рос молодой ивняк вперемежку с черемухой и я не мог никак подойти к берегу. Когда, потратив на это минут пятнадцать, я все же пробрался к берегу, то оказалось, что воблера нигде там нет. Я пошел обратно, время от времени с трудом подходя к кромке берега и осматривая все нависшие над водой ветки – предмета моего поиска нигде не было. Дойдя до того места, где я нашел первый воблер, повернул обратно и прошел, также все осматривая, метров, наверное, двести – снова пусто. Обидно было, потратив столько сил и времени, пройдя по щиколотку в воде километра три, получить полпобеды, как сказали бы дзюдоисты.

Смирившись с тем, что второй воблер потерян, я выбрался на сухое место. В старые времена здесь, на пологом склоне косили траву. Помню, тут было много дикой клубники. Сейчас же это место заросло молодыми хвойными деревцами высотой с полтора-два метра. Я нашел относительно обширную поляну и присел рядом с одиноко стоящей сосной. Хотелось есть. Чувствуя зверский голод после всех моих бессмысленных приключений, я стал жалеть, что не взял у тети Раи весь пакет, а заодно и молоко. Я достал маленькую пластиковую бутылку, наполовину уже пустую, с водой и свой единственный пирожок. Чтобы не сидеть с мокрой ногой, я положил пирожок рядом с собой на рюкзак и, прислонившись спиной к стволу сосны, стал снимать кроссовки. К своему удовольствию, я отметил, что обувь хотя и мокрая, но грязи внутри не было. С носков я выжал воду и разложил на сухой траве. Ополоснув руки из бутылки, я протянул руку к пирожку и обнаружил, что он исчез. Я приподнял рюкзак, думая, что мой обед свалился в траву, но пирожка нигде не было. Чудеса! В полном недоумении я допил воду и закурил сигарету. Тут я почувствовал, как что-то сыпется мне на голову. Я провел рукой по волосам и обнаружил, что это начинка от потерявшегося пирожка. Что за ерунда! Поднял голову вверх – там, на высоте метра три, на ветке сидела белка и, нагло издеваясь, ела мою еду. Ну, хоть бы убежала на другое дерево! Нет же: прямо над моей головой и обсыпая меня крошкой, обхватив маленькими лапками пирожок, она с удовольствием уплетала мой обед. Я завороженно смотрел на смешного зверька и опомнился только тогда, когда почувствовал, что я нахожусь в странном блаженстве: белка забрала мой обед, но подарила взамен минуту счастья. Я прилег на траву и долго глядел на нее, улыбаясь, пока белка не доела все, половину при этом, как бы делясь со мной, раскрошила на меня, – и не скрылась. Было так тепло и приятно, что я даже немного задремал.

Пришел в себя я от странного то ли гула, то ли мычания, то ли стона. Такие звуки раньше я никогда не слышал и поэтому стал озираться вокруг, пытаясь найти его источник, но так и не понял ничего. Необычный гул прекратился.

Надо было идти обратно в село. Я надел полувысохшие носки, обулся в свои мокрые кроссовки и задумался: какой же дорогой идти? Ноги не просто гудели, а почти не слушались. Обратно по воде не хотел топать ни за что на свете. Хоть переправляйся на тот берег! И тут опять странное невидимое существо загудело. Я машинально снова попытался хотя бы понять, откуда идет этот звук, и тут заметил, что выше по склону и ниже по течению, на пригорке, стоит бежевый внедорожник. По виду мне показалось, что это «Тойота». Из-за своего цвета он был почти неразличим на фоне прошлогодней высохшей травы. Если сюда пробрался автомобиль, значит, есть, по крайней мере, вытоптанная колея и по ней можно будет легче выбраться на дорогу, – пусть и придется сделать крюк, но идти по прямой я был не в силах.

Там, где стоял внедорожник, если мне не изменяет память, река делала три поворота, и получался своеобразный полуостров, откуда удобно было рыбачить. И самоё место – второй поворот – было рыбное из-за омута и обратного тихого течения вдоль берега. Жаль, что не дошел туда по тому берегу… Я зашагал по направлению автомобиля, озираясь вокруг и посматривая на небо в попытках все же понять, откуда, время от времени, все же идет непонятный гул. Когда до «Тойоты», – а это была она, – оставалось метров 30-40, передо мной мелькнула призрачная тень, и нечто огромное и серое перегородило мне путь. Я даже вскрикнул от ужаса и не узнал своего голоса: получился полушепот, как будто бы я выдохнул свой страх, – передо мной стоял огромного размера, почти белый, волк, давая понять, что дальше к машине дороги для меня нет. Он смотрел на меня так, как будто бы видел насквозь через меня. Я был загипнотизирован этим взглядом и не мог шевельнуть ни одной мышцей. Мозг закрутился по какому-то маленькому кругу с бешеной скоростью, от страха ничего при этом не соображая.

– Бенгур, я же здесь, и ты это знаешь, – вдруг послышался спокойный мужской голос из-за зарослей мелких сосен со стороны.

Волк, услышав голос, посмотрел куда-то вбок и исчез в противоположную от голоса сторону. Через секунду передо мной появился молодой человек, можно сказать, почти мальчишка лет 23-25. Ростом он был под метр восемьдесят, глаза серые, волосы русые… Почему-то мой ошалевший разум в тот момент выделил его правильной формы нос, что в наших местах довольно большая редкость: немного вздернутый; кончик почти острый; крылья почти не выделяются – все вместе если взять, то можно сказать, что нос был идеальной формы. Одет молодой человек был в простой, крашенный в «камуфляж», коленкоровый охотничий летний костюм, под которым чувствовались накачанные мышцы. Весь он был полон сил и уверенности в себе. По крайней мере, мне так показалось. Также мне показалось, что его серые глаза, несмотря на невыносимую молодость, смотрели как-то устало и даже грустно: такие глаза рисуют художники у стариков – полные неведомой нам мудрости и одновременно внутренней боли.

Молодой человек подошел ко мне и остановился в трех шагах.

– Заблудились?

– Нет. Я так-то местный. Вот рыбачил с того берега и зацепил подряд два воблера. Хотел было махнуть на них рукой, да не удержался: пробрался по щиколотку в воде вдоль берега по зарослям с этой стороны и устал так, что ноги не держат.

– Местный? – удивленно спросил как бы про себя незнакомец и стал всматриваться в меня. – Вас не Валерием зовут?

Я сильно удивился, если можно так сказать, так как не отошел от состояния жуткого страха после встречи с волком:

– Да, Валерием нарекли родители.

– Кулагин, да?

– Кулагин. Откуда вы меня знаете?

– Вы помните Ивана Левкова?

Я задумался, пытаясь вспомнить: Иванов в жизни встречал, но фамилия мне ничего не говорила.

– Помните, когда вы заканчивали седьмой класс, вы встретились с мальчиком примерно в такое же время, в начале мая? Помните, он вам дал на месяц попользоваться фотоаппаратом «ФЭД»?

Я вспомнил Ваню, так он назвался тогда. Да, это было девятого мая. Был День Победы – выходной. Я шел на рыбалку по балке, которая тянулась параллельно Мошкино в полутора километрах, и по ней проще было ходить из Малых Гарей до Лаймы. В те времена к концу лета вся трава выкашивалась везде, как и полагается, и весной можно было ходить пешком спокойно хоть по лесу, хоть по лугам, словно по газону. Вот и тогда, на светло-зеленом ковре только-только проросших травинок, сидел незнакомый, то есть не местный, парнишка моего возраста, подстелив под себя сложенную пополам старое покрывало. Помню, он читал геометрию. Оказалось потом, что он старше на год и ему предстояло сдавать экзамены по окончании восьмого класса. Тогда же он посмотрел на мою сторону и стал штудировать дальше какую-то теорему. Я тоже хотел пройти молча мимо, но мое внимание привлек фотоаппарат, который лежал рядом со стопкой книг и общих тетрадей на углу покрывала. В то время мне был куплен аппарат под названием «Смена-8». Он был простой и дешевый, а я хотел почему-то обязательно с рычажком для мотания пленки, и чтобы можно было снимать так, как делают фотокорреспонденты по телевизору: смотреть в видоискатель и, поворачивая объектив, щелкать затвор. Но такой фотоаппарат стоил дорого и я обходился тем, что имел. А у парня моего возраста был довольно дорогой фотоаппарат «ФЭД», и это сокровище лежало так, как будто бы ему и дела не было до него. Я подошел к нему и стал рассматривать фотоаппарат. Парень долго не обращал внимания на меня, пока не дочитал до конца то, что хотел дочитать и не посмотрел на меня с доброй улыбкой:

– Нравится фотоаппарат?

– Еще бы! Хороший аппарат.

– Хочешь – бери. Могу дать попользоваться на месяц. Мне все равно надо готовиться к экзаменам. Ты здешний сам?

– Да. Я из Малых Гарей. Это вот там, видишь крыши домов?

– А я приехал с мамой в гости к тетке. Она живет вот в том крайнем доме. – Парень показал рукой на довольно обветшалую крайнюю избу в Мошкино. – Послезавтра мы поедем обратно, и потом я приеду уже после экзаменов в середине июня. Тогда и вернешь «ФЭД». Там остался последний кадр – давай я тебя щелкну для истории.

Он сфотографировал меня и перемотал свою пленку на закрытую катушку. В тот день я на никакую рыбалку не попал. Парень, который назвался Ваней, показал, как нужно пользоваться «ФЭДом», а потом мы сидели и болтали полдня обо всем и ни о чем. Мне было с ним легко и очень приятно. Через месяц я вернул ему фотоаппарат, а после еще две недели мы с ним ходили на рыбалку, собирали грибы-ягоды в лесу, мечтали о будущем. Потом он уехал и больше мы никогда не виделись: он учился в Лебяжьем в Кировской области, а я учился в средней школе своего райцентра в своей республике. Дальше я уехал из своей деревни и появлялся уже изредка для того, чтобы навестить маму, пока она была жива…

Наверное, этот молодой человек видел мое фото с той пленки, с последнего кадра, но мне было там всего 13 лет, а сейчас почти даже страшно озвучить сколько! И этот незнакомец узнал меня сразу – чудеса, да и только. Вдобавок, огромный волк, который его друг или еще кем приходится ему, притом слушается его так, словно бы и не волк вовсе, а человек… Может, я перегрелся и уснул, и сейчас вижу сон? Вроде бы не сплю….

Молодой человек специально держал паузу, понимая, что мне надо время для того, чтобы вспомнить те события.

– А вы не сын случайно Ивана? – спросил я, наконец, сообразив, что все просто оказывается.

– Нет. Случайно нет. Я хороший знакомый и в какой-то степени, можно сказать, родственник Левкова. Зовут меня Максим, фамилия Колесов.

Я тогда даже не обратил внимания на фамилию: я всегда забывал фамилии почему-то и запоминал с первого раза, как правило, только имя. Ну, Максим, ну, Колесов, а через минуту разойдемся и уже никогда не увидимся – какой смысл забивать голову: на рыбалке так бывало не раз, что встретишь тоже такого же собрата, поболтаешь и расходишься навсегда…

Где-то сверху опять послышалось странное гудение. Я даже вздрогнул.

– Вы не знаете, кто это так то ли стонет, то ли мычит? – спросил я Максима, чтобы прервать неловкую паузу.

– Не читали рассказ Чехова «Студент»?

Я недоуменно посмотрел на нового своего знакомого.

– Там в самом начале есть такое предложение: «Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку». Очень правильно сказано, не правда ли?

– Я помню этот рассказ, но никогда не обращал на эти строки, – сказал я, удивленный очень точным описанием звука. – Да, точно, как будто кто-то дует в трубу или бутылку. Там еще описывалось что-то про охоту….

– На вальдшнепа, – подсказал Максим. – Это вальдшнеп так пикирует. Вот он со стороны солнца. Его почти не видно.

Парень показал рукой в небо. Я машинально повернул голову и, щурясь от яркого солнца, увидел в вышине маленькую птицу. Размером, я бы сказал, он был чуть крупнее дрозда.

– Надо же, а раньше я никогда их тут не видел и не слышал.

– Сейчас, видите, поля все заросли лесом. Никто ядохимикатами и удобрениями не посыпает все вокруг – вот животным и птицам вольготно. Хотя, неизвестно: хорошо это или плохо.

Я обратил внимание правильному и литературному, можно сказать, стилю разговора молодого человека, что встречается довольно редко даже среди представителей моего поколения, а те, кто моложе, – без мата не могут, порой, связать два слова. Может быть, я неправ – это мое личное мнение.

– А волк, которого вы назвали Бенгуром…, – я запнулся, подбирая слова, не зная как спросить.

– Он мой друг. Вернее, он был… он друг Ивана, ну, и мой тоже. Он всегда со мной или где-то рядом.

– А как сам Иван поживает?

Максим как будто бы ожидал и, одновременно, боялся этого вопроса. Он глубоко вздохнул и посмотрел на меня добрым взглядом: так смотрят старые родители на своих повзрослевших детей – я помню этот взгляд и буду помнить всегда.

– Иван умер полтора года назад…. Он был тяжело ранен в армии, во время службы в Афганистане. Врачи один осколок рядом с сердцем не смогли вытащить: вот он и дал о себе знать через многие годы. Ему было даже присвоено звание Героя Советского Союза…

Сказав про Героя, Максим почему-то слегка покраснел, как будто ему было неудобно про это говорить. Надо же, а я ничего про это не знал. Да и время тогда такое было: страна разваливалась, все менялось, – Герои были тогда не особо нужны.

– Валерка…. Ой, простите, – Максим немного сконфузился, назвав меня так фамильярно, – я забыл спросить ваше отчество.

– Мне было бы приятно, если бы вы так и называли бы меня Валеркой, ну, или Валерой. Давайте на «ты», если вы не возражаете.

– Хорошо. Валера, не хотите…, не хочешь погостить у нас? Если твои родители не обидятся на меня, конечно.

– Они уже давно умерли. А я остановился в соседней деревне у одной доброй старушки.

– Если ты не возражаешь, то можно сделать следующее: мне сейчас надо ехать в Йошкар-Олу встречать свою половину. Я тебя подброшу до того места, где ты оставил свои вещи, а на обратном пути заберу. Согласен. Мы тебе предоставим отдельный дом со всеми удобствами, и там ты можешь жить сколько захочешь. Хоть переезжай насовсем – мы будем только рады.

Я никак не ожидал такого – крайней степени неожиданного – приглашения от случайного встречного человека. Да и как это: заселиться в отдельный дом и жить там сколько я пожелаю. Что за это бесплатный сыр такой? Меня стали «терзать смутные сомнения»: может, это шпион и он хочет меня выкрасть из страны? Ну, никак невозможно по случайно показанной детской фотографии узнать пожилого человека так сразу, а он узнал. Вот только волк меня сбивал с толку: сколько я читал и слышал – волк привыкает к человеку только со щенячьего возраста и признает, как правило, только одного нашего брата. Не мог же он с собой откуда-то из-за границы притащить такого огромного зверя. Нависла пауза. Меня очень заинтересовала личность молодого человека, и хотелось узнать о нем больше, но какой-то детский страх сковал мою волю согласиться.

– Погода сегодня изумительная, – прервал молчание Максим. – Библию не читали? В Третьем Книге Царств, в главе 19, стихи 11 и 12, Бог говорит Илье пророку: «… большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы…, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, и там Господь». Пойдемте к машине… Мы за тобой, как я уже говорил, заедем, а ты тогда и дашь нам ответ, хорошо?

Я зашагал вслед за молодым человеком. То, как он процитировал Священное Писание, называя главы и номера стихов, было очень странно для его возраста. Я, будучи верующим человеком, довольно часто читая Библию в молодые годы, никогда так не запоминал и думал, что только в кино могут эффектно, рисуясь, показывать знание наизусть текстов Священного Писания. Эти слова перетянули чашу весов моего сомнения и страхов в пользу того, что я если не поеду с Максимом и не узнаю о нем все, то буду мучиться всю свою жизнь чувством неразгаданной тайны этой личности.

– Жалко будет старую женщину оставлять одну, – заговорил я, наконец, давая понять, что я согласен поехать в гости. – Тетя Рая обрадовалась очень, что я приехал именно к ней и теперь вдруг ухожу. Что бы такое сказать, чтобы она не обиделась – не знаю даже.

Максим остановился и посмотрел на меня с радостной улыбкой: ему было приятно, что я принял его приглашение.

– Сейчас Пасхальная неделя, а здесь в округе церковь только в райцентре. Я могу послать машину, – если она захочет, конечно, – и привезти ее к нам, на службу в нашей церкви. Настоятелем в нашей церкви является иеромонах отец Савва. К нам он приехал из монастыря в Белом море – очень душевный человек. Помогает ему молодой иеромонах отец Феликс. Если это ее заинтересует, то узнай, в какой день прислать машину. Думаю, это будет приятной компенсацией за ее огорчение.

Не знаю даже, что именно стерло в моем сознании все оставшиеся опасения: или эта спокойная открытая улыбка молодого человека, или неожиданная информация о церкви и о монахах, или чудесный майский день с гулом вальдшнепа в небе – меня вдруг страстно потянуло быстрее увидеть тот уголок, где живет эта община Максима. Я не помню даже, когда еще я испытывал до этого момента такое блаженство. Наверное, когда я возвращался из армии домой. Я помню те дни: был такой же чудесный май, мне всего двадцать лет, дома ждет мама…. Боже мой, Боже мой! Где все это?

– Я забыл спросить: а где твое село? Как называется? – спросил я Максима.

– Ну, эта деревня в списках давно не значится, но, надеюсь, скоро мы исправим это. А называется Лазорево – это уже Кировская область. Разве ты не помнишь?

– Честно говоря, не помню. Может он мне и называл свое село, но я позабыл… Нет, не помню.

Максим хотел было что-то сказать, но как будто что-то вспомнил важное и, перестав улыбаться, начал с тоской смотреть в сторону. Его глаза глядели будто бы внутрь себя, и было видно, что он хочет выговориться, но не может этого сделать.

Мы молча подошли к машине. К моему удивлению она была даже не заперта: водительская дверь была приоткрыта, а стекло на передней правой двери было опущено. Я вначале даже подумал, что кто-то там есть, но Максим подошел к правой двери и открыл ее для меня, чтобы я сел рядом с ним. Когда я забрался на сиденье джипа, Максим сел на место водителя и, чуть прогрев двигатель, поехал по своему старому следу, искусно объезжая густо растущие сосны.

Максим молчал. Хотя это было в большей степени из-за того, что нужно было следить за дорогой, вернее, за ее отсутствием, если можно так выразиться. Я же не хотел его отвлекать и поэтому, только когда выбрались на асфальтовую дорогу, решил нарушить наше молчание.

– А куда исчез твой Бенгур? – спросил я Максима.