Read the book: «Противостояние. Путь Хранителя»
Всегда нужно идти серединным путем между двумя крайностями, между добром и злом, между светом и тенью, ибо все в мире меняется со временем. То, что хорошо, становится плохим и, наоборот, зло оборачивается добром.
Иван Ефремов
© Юрий Кривенцев, 2022
ISBN 978-5-0050-2284-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЧАСТЬ I СДВИГ
Глава 1. Хранитель
Защищают не грудью, защищают тем, что в груди.
Евгений Ханкин
1.
Я, как легавая, которая взяла след дичи. Только ведет меня не запах, а седьмое чувство, тот нарастающий трансцендентный призыв, который позволяет безошибочно определить, где находится очередной посягатель на Равновесие, насколько близок он к свершению своего замысла.
Незримый зуммер в мозгу пищит все сильнее, указывая направление. Это, как неодолимый позыв избавиться от грязи… сходить в туалет… чем ближе преступник, тем острее желание, с этим уже невозможно бороться, да я и не хочу…
Дождь усиливается.
Легкий влажный ветер с Амура освежает разгоряченную кожу лица, треплет волосы. Слева темная аморфная масса парка Динамо, справа – серые городские кварталы.
Шагаю по избитому тротуару улицы Маркса, обходя многочисленные лужи, еще сотня шагов…
Здесь!
Замираю на месте, внимая чувству охотника.
Высотка!
Он там, в трехстах метрах от меня.
Продираясь сквозь людской поток ночного города, сворачиваю к строению. Десятки взглядов скользят в сторону, смотрят сквозь. Полезное качество: меня хоть и видят, но как бы не замечают, словно я полузабытая тень неприятного сновидения.
Полупрозрачное облачко моего друга, потустороннего, нетерпеливо маячит впереди – он тоже чувствует.
Дверь в подвал. Замок сорван, как и ожидалось. Сквозь узкую щель приоткрытой створки сочится электрический свет.
Белек нетерпеливо просачивается сквозь бетонную стену и вновь появляется рядом через пару секунд. Призрачное тело играет перламутровыми переливами. Слышу его высокий возбужденный мыслеголос:
– Он там! Поторопись.
Внутренне улыбаюсь: попался, голубчик.
Бросаю взгляд на часы. До катастрофы две с половиной минуты, целая вечность, успею.
Осторожно приоткрыв тяжелую металлическую дверь (надо же, не скрипнула даже) ужом проскальзываю внутрь.
Низкий потолок, влажные бетонные стены, местами покрытые склизкой плесенью, холодный пол, усеянный мусором, затхлый спертый воздух с выразительным прелым душком…
Ступаю тихо, как кошка. Шаг, другой.
Вот он!
Маленький блеклый мужчина лет пятидесяти сгорбился у последней закладки. Все, взрывные устройства готовы. Он выпрямляется и скалится в пустоту. В обезумевшем взгляде жуткая смесь вселенской ненависти и горячего торжества.
Я уже видел этого типа сутки назад в своем сне-откровении, знаю, что будет дальше, чем закончится, если не раздавить этого тарантула. Сейчас подрывник сделает десяток шагов к своему опустевшему рюкзаку, достанет оттуда детонатор и нажмет роковую кнопку. Такова задумка безумца: сгинуть вместе с тысячами своих жертв. Он долго лелеял эту мечту, настолько слился со своим адским планом, что не мыслит существования после – готов расстаться с жизнью. Да, это не истеричный позер, жаждущий геростратовой славы, нет, этот тип по-настоящему ненавидит человечество.
Что же так искалечило его психику, превратило в лютого мизантропа? Я мог бы узнать ответ, погрузившись в память маньяка, вплоть до самого детства, но времени в обрез.
Незнакомец делает шаг и слышит жесткое:
– Стоять!
Ошарашенный, он цепенеет в шоке, словно подросток, которого застали за занятием онанизмом. Его растерянные блеклые гляделки шарят по сторонам, находят меня. Все, попался, змееныш. Он даже не пытается сопротивляться, бежать… Во взгляде обреченность, искры осколков вдребезги разбитой мечты. Боже, сколько раз я видел подобный взгляд, сотни раз, тысячу?
Наконец бледные губы неудавшегося «вершителя судеб» раскрываются. Слышу срывающийся возглас:
– К-как ты…
Подхожу к потрепанному рюкзаку и пинаю его в сторону, подальше от неудавшегося террориста:
– Все, «герой», отвоевался.
Собеседник пытается что-то сказать, но нерожденная фраза тонет в сдавленном всхлипе.
– Как же ты дошел до такого, «венец творенья»?
– Я…
– Знаю, слышал это сотни раз. Жизнь била тебя, жестоко, многократно… Вот и решил огрызнуться, погрозить пальчиком Богу, – я приблизился к нему на шаг и понизил голос до шепота. – Но, открою секрет: ты не один такой. Почти каждый проходит через муки, беспросветные страдания, если не в этой жизни, так в следующей. Но не все ломаются, далеко не все.
– Но почему так. За что?
Я криво усмехнулся:
– Нам ли судить Его замыслы? А ты не думал, что это проверка, испытание, ниспосланное свыше? И ты не прошел его, сдался, озлобился, ополчился на всех, решил уйти, но при этом громко хлопнуть дверью. Дурень, ты даже не представляешь, что натворил.
– Натворил? Но я ничего не успел…
– Я о твоей душе.
– Как? Ты хочешь сказать, что… – сгорбившийся человечек впервые взглянул прямо, глаза в глаза, булькнул горлом и замолк, сраженный пугающей догадкой. – Не может быть!
Вот она, причина рождения подобной гнуси. Безверие. Это насекомое, и другие, подобные ему, уверены, что живут единственной жизнью, после смерти – конец всего, пустота. Нет высших сил, дарующих и карающих. А если так – нет и справедливости, воздаяния, руки развязаны, твори, что вздумается. Грустно. Есть ли смысл разъяснять ему все это? Нет, пожалуй. Скоро сам все поймет, увидит, почувствует…
Я криво усмехнулся:
– Ты ведь не боялся, почти. Думал: терять уже нечего, все и так утрачено, хуже не будет; жаждешь смерти, покоя, небытия. Разочарую тебя, бедняга. Бытие безмерно сложнее, чем ты надеешься. Открою секрет: не видать тебе покоя, а смерти, как ты ее представляешь, вообще не существует, есть лишь переход в иное. Теперь ты понимаешь, глупец, почему я заговорил о твоей душе?
Человечек молча сглотнул и что-то просипел.
Он боится, но не верит мне. Бесполезно. Конечно, такое трудно принять со слов, пока не увидишь. Так, хватит болтовни. Пришло время кары. Я понизил голос:
– Не надейся, ты не умрешь сейчас, это произойдет… через пару лет. Хочешь увидеть, что ждет тебя после?
В глазах неудавшегося убийцы панический блеск рождающегося ужасного темного откровения:
– Нет!!!
– Поздно, приятель, ты зашел слишком далеко. Вот то, от чего не убежишь, не спрячешься. Смотри!
Кусок мира, который казался таким настоящим, незыблемым, вдруг растворяется, образуя рваную дыру в пространстве, сквозь которую преступнику открывается во всей своей пугающей неприглядности Нижнее царство мира мертвых. Уже не отвернешься, не закроешь глаза. Оно более, чем реально, прорывается к нам скрежетом, смрадом, токсичными флюидами страдания и безнадеги.
Пепельно-бледный, охваченный горячим ужасом, он не в силах оторвать взгляд от Инферно. Чувствую, как плавится его воля, корчится душа в осознании неотвратимости грядущего.
В следующее мгновение мужчину вдруг скрючивает, ломает, как пластилинового, и грешник падает на бетонный пол, корчась в конвульсиях. Глаза закатываются, угол рта повисает. Ему уже не подняться, во всех смыслах.
Пора заканчивать.
Закрываю портал, набираю номер экстренной службы и направляюсь к выходу. Моя очередная миссия выполнена.
2.
Все.
Как в доброй сказке: люди спасены, злодей повержен, рыцарь в сияющих доспехах удаляется.
Получилось. Как и всегда, между прочим. Ни одной осечки за всю мою недолгую жизнь. Сознание захлестывает волна блаженного удовлетворения, как в первый раз. Да, к этому невозможно привыкнуть.
Вроде бы пора уходить, но это еще не все – я должен проводить его. Это, как ритуал.
Первой появляется бригада саперов, чуть позже – пара усталых медиков на неотложке и наконец – полицейская опергруппа.
Суета бравых защитников общества собирает приличную толпу любопытных зевак. И так из раза в раз. Это неискоренимая извращенная тяга – жажда своими глазами увидеть трагедию, почувствовать близкое дыхание смерти, которая ищет не тебя – другого.
Противно.
Голоса людей в белом:
– Что с ним?
– Тяжелейший эмоциональный шок и, как следствие – правосторонняя гемиплегия1.
– Паралич? Такое возможно?
– Как видишь.
– Это что же его так напугало?
– А бес разберет… не бери в голову. Одно скажу, теперь он лежачий до конца дней.
Вот он.
Встречаю потерянный, ошеломленный взгляд своей жертвы. Сломленного, как-то разом постаревшего мужичка на каталке уже заталкивают в машину неотложки.
Что ж, человече, каждому по заслуге. Гнилой зуб вырывают без жалости, чтобы избежать большего вреда.
Вот я тебя и вырвал.
Задрав голову вверх, смотрю на сверкающую стеклом и светом пятнадцатиэтажку. Первый этаж – развлекательный комплекс, заполненный под завязку (немудрено: пятница, конец недели, слегка заполночь – самое время оттянуться), остальное – жилые этажи. Сколько же народу хотел погубить этот гаденыш, тысячи? И ведь все рассчитал, грамотно сделал, паскуда: двенадцать закладок взрывчатки в подвале у шести главных несущих опор.
Что печально – он не исключение, а ужасающая закономерность. Каждый день веду охоту на подобных выродков, этой войне не видно конца. Откуда такие берутся, гниль человеческая? Как тараканы, сколько борюсь с ними, меньше не становится. Этот, правда, слабенький оказался. Стоило приоткрыть краешек нашей действительности, показать упырю его будущее, как «благородный мститель» тут же скис, поплыл…
Все они так… Почти никто не понимает, что ускользнуть не удастся: за любым злом, совершенном в этом мире, рано или поздно следует жестокое возмездие, там, откуда не убежишь. Это непреложный закон.
Я оглянулся на отъезжающую машину «скорой помощи». Несчастному открылась истина, с моей подачи. Теперь ему жить с этим страшным знанием, с трепетом ожидать конца. Да, порой ожидание казни страшнее самой казни.
Жаль ли мне его? Гм. Может и мелькнет в душе искра сочувствия, но стоит взглянуть на огромное здание, кишащее людьми и представить, что случилось бы с ними, если б мне не пришлось вмешаться, жалость улетучивается, как сигаретный дым на ветру. Что тут думать? Разве хирург сочувствует паразиту, извлекаемому из тела пациента? Он – враг, а от врага избавляются… и никаких терзаний.
Все верно. В бездну мораль, угрызения. Мое кредо – принцип наименьшего зла. Если встает выбор: гибель одного, или тысяч (а иногда и миллионов, такое бывало), тут и думать нечего, ответ очевиден. И плевать на сопливую достоевщину (стоят ли все жизни мира одной слезинки обиженного ребенка), чепуха! Эта вывернутая наизнанку логика – первый шаг к тухлому показному либерализму, в объятьях которого деградирует западный мир.
Ну что ж, дело сделано… прочь отсюда.
Я огляделся, прощаясь с городом. Искрящийся иллюминацией ночной Хабаровск почти не изменился после моего прошлого визита (Сколько лет прошло, пять, семь? Уж и не помню).
Опять!
Внутри все вскипает, тело мелко трясет, перед глазами желтая пелена. Начинается. Вновь слышу странный зов, который преследует меня уже неделю. С каждым днем он все сильнее, настойчивее, требовательней. Отчаянный ментальный вопль. Что-то должно произойти сегодня, через час, а может и раньше, нечто, напрямую связанное с моей нитью бытия. Медлить нельзя.
Снова открываю иное видение. Полис преображается. На широких улицах, среди вечно спешащих людей, мнящих себя хозяевами бытия, растут, парят, снуют разнообразные бесплотные потусторонние создания, маленькие и гигантские, добрые, злые, равнодушные…
Делаю шаг и… меня накрывает очередное видение.
То, что вижу сейчас – не настоящее, это будущее, худшее из возможных.
Западная Европа, Голландия, Амстердам – город, в котором бывал десятки раз, знаю и люблю эти места.
Яркий летний день. Духота…
Я на Даамстрат, у моста через канал. Вокруг – толпы улыбчивых иностранцев, каждый третий – турист. Город живет, дышит, купается в солнечных лучах… спокойный, расслабленный, уверенный в завтрашнем дне. Идиллия, реальное воплощение сытой западной мечты. Разве может что-то угрожать этому оплоту социальной стабильности?
И вдруг…
В секунды все затягивает мраком: людей, дома, проспекты, поток автомобилей, воду канала… Кажется – даже воздух стал темнее, гуще. Разгоряченная от июльской жары влажная кожа чувствует ледяное дуновение. Горожане замирают, опасливо озираются, обращают тревожные лица вверх.
Что это?
Смотрю в небо и не узнаю Солнца. Привычная родная звезда умирает, стремительно остывает. Сейчас это уже не оплот света, рождающий жизнь, а тусклое темно-багровое светило, дающее тысячекратно меньше энергии, чем раньше. На него можно смотреть не щурясь, без опаски. С каждой секундой оно все темнее.
Небо быстро чернеет, все больше звезд проявляется на его антрацитовом бархате.
Градус людского напряжения накаляется, вот-вот перерастет в панику… И тут звенящую тишину нарушает уверенный мужской голос рядом: «затмение», и сразу же вздохи облегчения вокруг, нервные смешки. Народ по-прежнему невозмутим.
И вдруг чувствую ледяное дуновение смерти. Секунда и… крики… паника… грохот сталкивающихся автомобилей…
Смотрю вокруг. Боже! Улицы усеяны человеческими (и не только) трупами. Люди падают замертво один за другим, словно некая злая сила высасывает из них жизнь за мгновения.
На это больно смотреть. Задыхаюсь от полного бессилия, невозможности помочь. Чудовищный процесс тотального умерщвления идет лавинообразно, по нарастающей. Несколько минут, и город мертв. А только ли он? Как бывает в подобных видениях, откуда-то извне приходит неколебимая уверенность – на всей планете не осталось ничего живого: ни человека, ни растения, ни бактерии…
Глобальный катаклизм.
Источник тепла сгинул, последствия не заставляют себя ждать. Все развивается слишком быстро, вопреки всем законам физики. Мир охватывает жестокий космический холод. Реки и каналы промерзают до дна, даже бескрайние воды океанов превращаются в лед, целиком, от полюсов до экватора.
Температура приближается к абсолютному нулю. Повинуясь стремительному охлаждению, газы атмосферы переходят в жидкое состояние. Этот студеный дождь – знак окончательной гибели планеты. Сначала крупными каплями на ледяную поверхность падает конденсированный кислород, затем – азот, иные газы…
Все, Земля мертва. Но это только начало. Катастрофа продолжается, ее масштаб всеобъемлющ.
Мгновенно перемещаюсь в дальний космос и вижу, как в бесконечной дали, одна за другой гаснут звезды, остывая, коллапсируя, превращаясь в глыбы мертвой материи. Млечный путь тускнеет, растворяется во тьме. Пара часов, и во Вселенной не остается ни одной лучащейся галактики, квазара, иного объекта, только обледенелые шары вещества. Это необратимый процесс.
Мрак воцаряется в мирах.
И вот, последний акт трагедии – исчезает важнейшее свойство сущего – движение. Трупы бывших звезд, планет, астероидов и иного космического мусора замирают на месте, останавливаясь на веки, прекращают свой бег даже элементарные частицы, кварки, электроны… Вот он – абсолютный ноль во вселенском масштабе.
Внутренняя дрожь пробирает до глубины души: передо мной пустое статичное Мироздание, принявшее окончательную смерть. Возврата не будет, во веки веков…
Финита…
Прихожу в себя и жадно вдыхаю, словно все это время находился под водой. Внутренняя дрожь постепенно стихает.
Что это было?
Меня часто посещают вещие видения о бедствиях, но гораздо более скромного масштаба – нашего, человеческого, не выходящего за пределы планеты. Всегда известно, где произойдет катастрофа и когда, с точностью до секунды. Именно это и позволяет предотвращать их. Подобное же – впервые. Не знаю, что и думать…
Внутри зреет нехорошее предчувствие.
3.
Довольно. Пора валить отсюда.
Призываю транспортника. Пара секунд, и передо мной появляется светло-кремовое существо, напоминающее огромное чечевичное зерно. Слышу его мыслеголос:
– Куда на этот раз, чистильщик?
Пытаюсь отбросить мысли об увиденном только что. Надо заниматься только тем, что в силах изменить. Сейчас меня интересует странный внутренний зов. Делаю шаг вперед, вплотную, так, чтобы тень прибывшего соприкоснулась с моим ментальным полем:
– Чувствуешь это?
– Да. Сущее требует, чтобы ты спас ее, немедленно. Это не то, что обычно, это особое…
– Ее?
– Сам увидишь.
Вот так всегда. Мои действия предрешены. Я, словно крохотное, но полезное колесико в непостижимом часовом механизме Вселенной, слышу глас Мироздания, выполняю то, что необходимо Ему. И так всю жизнь. Никакой свободы выбора.
Протягиваю руку сквозь дымчатое тело собеседника. Задаю главный вопрос:
– Ты знаешь где это?
– Да.
– Тогда не медли, дружище. Отправляй меня туда, как можно ближе.
Потусторонний ширится, обволакивая мое тело, словно кокон. Белек рядом, прячется под мышкой. Транспортник замирает на секунду, и… все взрывается.
Через мгновение нас грубо вышвыривает на людные улицы Москвы. Падаю с метровой высоты, обдирая ладонь о мокрый асфальт. Мягкая посадка, чтоб его…
В тот же миг уши разрывает истеричный визг тормозов. Мчащийся прямо на меня черный седан останавливается всего в полуметре. Опускаю глаза от слепящего света фар. Перегретые от экстремального трения шины исходят густым пахучим паром. Из окна салона слышится срывающийся крик водилы:
– Ты куда прешь, лунатик?! Уже нализался? Вали отсюда, живо!
Похоже, он серьезно напуган.
Пробормотав дежурное извинение, удаляюсь на тротуар, умело ввинчиваясь в равнодушный безликий людской поток.
Надо же, а в столице лишь ранний вечер. Никак не могу привыкнуть к разнице в часовых поясах.
Снова зов!
Чувствую, объект совсем рядом.
Метро.
Часики тикают, надо спешить. Срываюсь с места, ныряю в разверстый зев подземки. Прыгая через три ступеньки, быстро спускаюсь к кассам. Перехожу на бег. Нет времени стоять в очереди за проездной карточкой. Не снижая скорости, нагло нарушаю правила, легко перепрыгивая через платный турникет. У пухлой дежурной дамы в застекленной будке никакой реакции. Меня словно не замечают. Так и есть.
Двухсотметровый бросок к перрону и… ничего.
Я ошибся? Исключено.
Закрываю глаза и включаю седьмое чувство на максимум. Однако! Я не просто чувствую – вижу. Невысокая стройная девушка лет двадцати. Оранжевые кроссовки, голубые джинсы, канареечная ветровка, на голове, словно пожар – густая грива ярко-рыжих волос до плеч. Какая пестрая… девочка-праздник.
Она не тут пока. Но скоро будет.
Выходит, Провидение призвало меня не к объекту, а к месту некоего события.
Жду.
Глава 2. Обреченная
Не все, что происходит, происходит от судьбы. Кое-что находится и в нашей власти.
Карнеад
1. Червь
– Уф-ф… да чтоб их… в преисподнюю… – Семен Петрович проснулся от очередного кошмара.
Сердце колотилось в груди, как канарейка в тесной клетке, липкий холодный пот покрывал все тело, во рту металлический привкус.
Он мысленно вернулся к сновидению, что там было? Опять зал суда, суровый непримиримый судья, нависающий, словно утес, безликие молчаливые присяжные, уже готовые вынести обвинительный вердикт, ненавидящие глаза толпы присутствующих, и он сам, на месте подсудимого, за железными прутьями решетки.
Всегда одно и то же. Сколько можно?
Взглянул на часы: без четверти шесть, рано, но что-то подсказывает – заснуть больше не удастся.
Все тело ломит, кости ноют, застарелый геморрой горит огнем, затылок раскалывается от боли…
«А что ты хотел в семьдесят восемь?» – мысленно сказал он себе и потянулся за автоматическим тонометром.
Ого! 175 на 100, высоковато даже для старика. Он достал из прикроватной тумбочки блистер с розовыми таблетками, выковырял сразу две и отправил их в рот. Хороший препарат, через полчаса полегчает. А остальное терпеть можно.
Мужчина, кряхтя, поднялся с постели и вдруг загадочно улыбнулся, как заговорщик, скрывающий жуткую тайну.
Да, сегодня особый день, тот самый, когда ему плевать на гипертонию, диабет, артрит и массу других болячек. Как долго он ждал этого… ровно четыре недели. Наконец-то…
С раннего детства Семен Петрович Промозглый был законченным латентным социопатом. Выраженный интроверт, он боялся людей и одновременно ненавидел их. Глубоко внутри, в подсознании, постоянно жила животная тяга к убийству, она была, словно отдельное самостоятельное существо, которое не подчинялось ему, наоборот – пыталось повелевать. Когда это началось, что явилось причиной – кто знает? Он был таким, сколько себя помнил, всю сознательную жизнь.
С детства маленький Сема научился противостоять этой побуждающей силе, говорить ей «нет», загонять поглубже. Да, мальчик был далеко не глуп, понимал, чем чревато потакание своим внутренним желаниям, что его ждет в этом случае. Он привык маскироваться, сливаться с массой обычных людей, которых так презирал.
Правда однажды, в тринадцать лет, Семен чуть не прокололся. Это случилось в детском летнем лагере, когда он, впервые в жизни, оказался наедине со своей не по годам развитой сверстницей. Леночка… да имя врезалось в память на всю жизнь. Пригласившая его к себе девочка, точнее, начинающая зреть девушка, имела свои планы – сблизиться с парнишкой, на которого положила глаз. Но у юноши не было мыслей о поцелуях, в его голове пульсировало вдруг поднявшее голову побуждение: «Убей! Придуши девку!». Грех не воспользоваться: они вдвоем в свободной комнате, свидетелей нет… Он уже сделал шаг вперед, потянулся к намеченной жертве и… в комнату без стука вошла вожатая.
Да, в тот раз ему сказочно повезло, пронесло. Подросток был на волосок от крушения. С тех пор он дал себе слово: не позволять гадине, что сидит у него в мозгу, управлять собой, прижать ее.
Получилось. Хотя, только дьяволу известно, каких усилий это стоило, скольких бессонных ночей, нервных срывов, удушающих депрессий. Тем не менее большую часть своего долгого существования (только так это можно назвать), в течение многих десятилетий, Семен Петрович вел жизнь обыкновенного, ничем не примечательного серого человека. Труднее всего было вначале. Затем он свыкся, полностью подавил то жгучее желание, что просилось наружу, был подобен алкоголику, бросившему пить. Бытие потихоньку налаживалась. Было время, когда он и сам почти поверил, что вполне нормален.
Мужчина вел жизнь затворника – ни друзей, ни девушек (упаси боже, он прекрасно понимал, чем может закончиться свидание с подружкой, останься они вдвоем). Одиночество, его это устраивало.
Так бы и продолжалось, но старость берет свое, воля с возрастом слабеет, уже не может сдерживать кровожадного монстра, затаившегося в подсознании. Кризис был неминуем.
Впервые это произошло почти два года назад, когда ему было семьдесят шесть. Его истинная суть неожиданно вырвалась наружу, словно огнедышащий дракон из подземелья, вмиг подчинила себе человека. В тот день пенсионер впервые отнял чужую жизнь.
Все, он капитулировал.
С того времени это повторялось с завидной регулярностью – раз в 28 дней, в полном соответствии с лунным циклом. Всякий раз, когда прибывающая луна начинала расти в объеме, Семен Петрович чувствовал нарастающую с каждым днем исступленную первобытную тягу, которая достигала пика в полнолуние. В этот день он уже не мог думать ни о чем, кроме убийства. В считанные минуты этот человек преображался внутренне, перекидывался подобно оборотню, и выходил на охоту.
Сегодня тот самый день.
Растягивая удовольствие предвкушения, Семен Петрович неторопливо позавтракал, вальяжно накинул старенький плащ мышиного цвета, обулся и, тихонько насвистывая что-то жизнерадостное, отправился в каменные джунгли просыпающегося города.
Подземка – вот территория хищника, его личная вотчина, то место, где он, наконец-то, свободен быть самим собой, настоящим.
Поиск.
Его жертвы всегда похожи – это броские, ярко одетые симпатичные девушки субтильного телосложения (точь-в-точь – незабвенная Леночка).
Сегодня не везет. Он никак не может найти ту самую, единственную. Десять часов бесплодных поисков. Уже побывал на кольцевой, синей и красной ветках, дважды успел перекусить и отдохнуть в кафе (не молодой, силы не те), сейчас очередь оранжевой. Станция Октябрьская.
Мужчина медленно тащится по перрону. Его уже начинает потихоньку трясти от безысходности. Если сегодня этого не произойдет, он просто взорвется от распирающего изнутри напряжения. Тлеющий уголек надежды затухает с каждой минутой.
И вдруг…
Краем глаза престарелый убийца замечает знакомый образ.
Она! Та самая. Кричаще одетая стройная девочка, судя по всему – студентка, ну и внешность, красотка. Ждет электричку, стоит на самом краю перрона, как по заказу.
«Умница», – старик тепло смотрит в спину юному созданию, почти любит ее. – «Идеальная позиция».
Он привык быть незаметным, сливаться с людскими массами, его будто не существует. Сколько раз проделывал ЭТО, никто не обратил внимания. Да и кому это нужно? Отстраненные равнодушные москвичи, погруженные только в свои заботы, им все равно.
Из тоннеля слышится предупреждающий гудок, частый стук колес пассажирского состава.
Пора!
Убийца тихо подходит к жертве со спины, встает к ней вплотную, сзади. На лице – безумная ухмылка маньяка. Он замирает, в ожидании сладостного чувства свершения, по силе подобного оргазму (которых он давно не испытывал).
Вот он – момент истины.
