Read the book: «Предел терпения»

© Юрий Юрьевич Денисов, 2024

ISBN 978-5-0064-0417-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Доколе мучиться нам, батюшка?

– А до смерти, матушка!

Житие протопопа Аввакума

В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки… Эта сволочь, сама не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки «передовых», которые действуют с определенною целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается. В чем состояло наше смутное время и от чего к чему был переход, до сих пор не знаю – да и никто не знает, разве вот некоторые посторонние гости. Между тем, дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать всё священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать.

 
Ф. М. Достоевский. Бесы
 

1

В этот жаркий августовский день на Советской площади небольшая толпа собралась перед наспех сколоченным, накрытым тканью помостом. Люди ожидали выступления мэра Державинска и торжественного разрезания ленточки по поводу открытия нового торгово-развлекательного центра «Россия». Поводов для выступления мэра было два. Во-первых, грандиозное событие, о котором красноречиво напоминали растяжки и плакаты по всему городу: «ВЫБОРЫ 2021 – голосуй или проиграешь!». Во-вторых, здание возвела строительная компания, генеральным директором которого числилась жена мэра. Возвела на месте сгоревшего пару лет назад торгового центра «Мираж», что вызвало активные протесты горожан. «Активные» по меркам Державинска – то есть несколько раз в год у стройки собирался десяток-другой людей с нарисованными от руки транспарантами. Иногда такие стихийные бунты разгоняли, но в основном игнорировали. Мэр ограничился заявлением, что «он всегда боролся за право народа высказывать своё мнение». Что, впрочем, совсем не означало, что он собирается к этому мнению прислушиваться.

Выйдя на стоянку городской Администрации в сопровождении помощника, охранника и водителя, он сладко потянулся и сощурился на безоблачное небо, как кот, только что вынувший морду из банки сметаны. Широкое, сытое лицо Павла Николаевича Сорокина выражало радостное благодушие, на пухлых губах играла улыбка.

– Эх, хорошо… Опять жарища на целый день. Зря мы с тобой так тепло оделись, Михалыч, – обратился он к помощнику Корнееву, любуясь тем, как солнечные блики играют на его лысине.

– Ничего не зря, – возразил Алексей Михайлович, сверкнув на небо линзами круглых очочков. – У нас редко бывает, чтобы ясная погода держалась весь день.

Сорокин проследил за его взглядом и увидел на горизонте грозно надвигавшиеся кучевые облака.

– Ладно, – вздохнул он, пригладив ладонью свою и без того гладкую короткую причёску. – По коням, мужики. Надеюсь, успеем до дождя закруглиться.

Они сели в чёрный «Майбах» с тонированными стёклами и синей мигалкой на крыше. Валера, охранник, сел рядом с шофёром. Корнеев и Сорокин устроились на заднем сиденье. Водитель завёлся. Иномарка мягко покатила к Ленинградской и встроилась в поток машин. Почти сразу пришлось встать на красный свет светофора.

– А быстрее можно? – спросил Корнеев. – Там люди уже ждут. Может, мигалку врубим?

– Ну ты скажешь тоже, «люди»… – брезгливо поморщился Сорокин. – Ничего, подождут, не переломятся.

– Веди себя прилично, – пихнул его в бок Корнеев. – Или забыл, что у тебя через три недели выборы?

– Да чё там помнить? – зевнул Сорокин. – Всё пройдёт как по маслу. Повстречаюсь с избирателями, дам пару интервью на телевидении. Скажу, что мы все – большая дружная семья и должны сплотиться ради общего блага, что бы сие ни значило. Народишко растает, как шестиклассница, которой нашептали на ушко красивых банальностей. И она знает, с какой целью, но всё равно слушает и млеет. Да и что у меня за соперники? Так, какие-то клоуны. Им бы в цирке выступать.

– По предварительным опросам, основных конкурентов трое, – Корнеев начал загибать пальцы. – Во-первых, либерал Минскер. Ну, этот безнадёжен.

Мэр кивнул с жалостливым выражением лица. Либералы, как он не раз убеждался, делились на два типа: те, с кем можно при желании договориться, и те, с кем нельзя. Первые были прожжёными циниками, смотрели на народ свысока и не упускали случая нажиться за государственный счёт. И считали, что оно, это самое государство, ничего другого и не заслуживает. И ради этого готовы были прикинуться самыми преданными его слугами, чуть ли не опричниками, готовыми по первому свистку оседлать коней и проскакать по стране, рубя головы направо и налево. Вторые были неизлечимо больны идеализмом, их речи – полны причитаний, слезливого сюсюканья и сочились состраданием. Вот прямо они спать не могут, того и гляди у них случится инфаркт от переживаний за судьбу страны и народа. Естественно, ответом им было самое ледяное презрение. Они не понимали, что отношения народа и власти напоминают токсичную созависимость нарцисса и его жертвы. Последняя готова стерпеть и оправдать что угодно, лишь бы её погладили по головке, похвалили и сказали, какая она замечательная и какая красивая сказка ждёт их будущем. Её господин внушает ей впечатление своего всемогущества, и она скидывает на него ответственность за свою жизнь, не подозревая, что настоящая сила и власть у неё.

– Во-вторых, – продолжал Корнеев. – Коммунист Шаталов.

– Ах, этот… – губы Павла Николаевича раздвинулись в довольной улыбке, а глаза заблестели, как у гопника при виде щуплого очкарика. Шаталов с пеной у рта поносил «воровскую власть», социальную несправедливость, обнищание населения, падение рождаемости. Его всегда можно было заклеймить как бездельника, который только критикует и ничего не делает. В конце концов он начинал выглядеть моськой, лающей на слона, даже в глазах собственных избирателей. Обычно Сорокин кулуарно кидал этой моське подачку, но не слишком жирную, чтоб не наглела и помнила своё место. Два-три дополнительных места в городской Думе, ну и хватит, хорошенького понемножку.

– И, наконец, на десерт, – загнул третий палец Корнеев. – Самовыдвиженец Иван Островский.

Мэр досадливо скривился. И даже чуть сжался, как устрица, на которую капнули лимонным соком. Очередная «сильная рука», держащая над головой пылающее сердце Данко. Почвенник-консерватор с армейским душком и левым уклоном. Бывший кадровый офицер (в запасе, поправил себя Сорокин, бывших не бывает), ветеран Второй Чеченской, Грузинской и Сирийской войн. Он обещал «навести порядок», «восстановить справедливость, честь и подлинный народный дух» и что-то там ещё, чуть ли не принести огонь с небес. Выступая исключительно в военной форме, завоевал немалую аудиторию благородной прямотой, решительностью и грубоватым юмором. Как-то во время телевизионного интервью ведущий поинтересовался, как он собирается решить проблему коррупции в городе. «Точечно» – ответил Островский. Журналист переспросил: «Вы имеете в виду точечные посадки?». «Нет» – сказал кандидат невозмутимо, не мигая глядя на собеседника. – «Точечные расстрелы». Ну что с таким прикажете делать? Человек, которого нельзя подкупить, совершенно бесполезен для общества. Собственно, его даже членом общества-то нельзя назвать. Только мешается у всех под ногами. Пристрелить как собаку – и дело с концом.

– Ну что это за кандидаты? – брезгливо поморщился Сорокин. – Так, ерунда какая-то… Не стоило и упоминать. Меня переизберут, а конституционное большинство в городской Думе займёт моя партия.

– Партии – это всё условность, – махнул рукой Корнеев. – У нас на самом деле только две партии: тех, кто успел наворовать и тех, кто не успел. Последние делятся ещё на две фракции: те, кто ещё надеется успеть и те, кто уже никогда не успеет.

Машина подкатила к торговому центру. Водитель сбавил скорость.

– Ну чё там, Валера? – спросил Сорокин охранника. – Челядь собралась?

– Стадо ждёт, – откликнулся тот, полуобернувшись с ухмылочкой.

Шофёр свернул налево и, объехав здание с тыла, заехал на парковку у правого торца. Заглушил мотор.

– Жди здесь, – бросил ему Сорокин, словно тот собирался куда-то сбежать.

Водитель кивнул. Остальные трое вышли на свет божий. Над ними возвышалось, зазывно сверкая разноцветными вывесками, трёхэтажное здание из стекла и бетона. Над запасным выходом, как и над главным, гордо красовались крупные позолоченные «старорусские» литеры: «РОССИЯ». Чуть поодаль у помоста их уже ждала супруга Сорокина, управляющий «России» и журналист с местного телеканала, который должен был взять у него, главного городского благодетеля после Господа Бога, интервью, проникнутое скромностью, отеческой заботой и лёгким, тёплым юмором. До них доносился многоголосый гомон толпы.

Управляющий пошёл им навстречу, протягивая ладонь и растянув губы в приветливой улыбке.

– Здра-авствуйте, – протянул он. – А мы вас уже заждались.

– Здорово, коли не шутите, – бросил ему Сорокин. – Микрофон проверили?

– А как же! Всё готово.

Мэр кивнул и подошёл к жене – яркой, эффектной блондинке в дорогом деловом костюме и с ярко-красной помадой на губах.

– Очень-то не расходись, – улыбнулась Елена Анатольевна, по-хозяйски, заботливым жестом поправляя узел его галстука.

– А я разве обычно расхожусь? – удивился он.

– Зачем спрашиваешь, если и сам знаешь?

– Ладно, признаю. Но в этом часть моего обаяния.

Он бодро взбежал по ступенькам и упругой походкой направился к микрофону, помахав толпе правой ладонью. Этим приветственным жестом он, как дирижёр взмахом палочки, заставлял людей отозваться рёвом восторга. В этот раз, правда, он получил жиденькие аплодисменты пополам со смешками и несмелым свистом. Поправив стойку микрофона, который доставал ему до подбородка, мэр широко улыбнулся. Эта открытая улыбка с ямочками на щеках была его торговой маркой. Во всяком случае, он сам так считал.

– Ну что, как настроение? – участливо поинтересовался Сорокин.

– Отлично! – заученно ответила толпа нестройным хором. Только какая-то беспокойная гнида подленько проорала: «О… енно!».

«Это что ещё за умник выискался?!» – внутренне поёжился Сорокин. Вслух он сказал:

– Нам с вами выпала честь присутствовать на открытии этого прекрасного, современного торгового центра мирового уровня. Одного из нескольких, построенных в последние годы. Как вы заметили, город активно развивается и застраивается. Наш родной Державинск всё больше напоминает подростка, который растёт так быстро, что родители не успевают покупать ему новую одежду.

В толпе раздались редкие одобрительные смешки.

– У подростков бывают прыщи! – проорала неугомонная гнида.

«В следующий раз посажу на крышу снайпера» – меланхолично подумал Сорокин. Он продолжил:

– Вместе мы превратим наш город в динамичное, комфортное, красивое и приятное для проживания место. Сплотимся, объединим усилия, и у нас всё обязательно получится. Да?

Собравшиеся хором отозвались: «Да-а!». Сорокин с улыбкой кивнул.

– Этот грандиозный проект – плод неустанных усилий очень многих людей. Перечисление их имён займёт столько времени, что мы с вами разойдёмся в полночь.

Снова смех.

– Поэтому мы сейчас просто их всех поблагодарим дружными аплодисментами. Чтобы показать, как сильно мы восхищены их отвагой, мастерством и результатом их работы.

Он захлопал в ладоши. Люди внизу последовали его примеру. Сорокин повернул голову и поймал взгляд своей торжествующе улыбающейся супруги.

– Ну, удачи! Берегите себя! – благословил он напоследок паству и спустился, чтобы перерезать красную ленточку. На месте его уже ждали Корнеев, супруга и управляющий. Последний держал поднос с небольшой атласной подушечкой, на которой блестели большие позолоченные ножницы. Раньше Павел Николаевич считал этот ритуал излишним и бессмысленным. Пока Корнеев не объяснил ему, насколько он древний и значительный.

Он шёл мимо толпы, и две бабушки, чёртовы «божьи одуванчики», преградили ему путь.

– Милый, скажи, а когда построят новые мосты через Волгу? – спросила одна, мягко хватая его за руку. – Пробки замучили! Автобус через мост целый час ползёт!

– Сделаем, – улыбнулся мэр со снисходительным добродушием. – Уже работаем над этим. Обдумываем оптимальные решения.

– Ой, поскорей бы… а можно с вами сфотографироваться?

– Ну конечно, – мэр улыбнулся, приглашающе распахивая объятия. Старушки встали по обе стороны от него, одна держала в вытянутой руке дешёвенький смартфон – должно быть, подаренный кем-то. Он приобнял их обоих за плечи. Холёным, довольным видом, сшитым на заказ костюмом, прямой осанкой он выделялся на фоне плоховато одетых, задавленных заботами горожан как пришелец с другой планеты. Сделав снимок, бабушка чмокнула его в щёку и пообещала голосовать за него. Он кивнул. На мгновение его лицо скривила гримаса отвращения.

Он пошёл дальше, и тут случился неприятный инцидент. К нему решительно и грозно подскочил суровый дедок с седой бородой, нахмуренными кустистыми бровями, в старой потёртой фуражке ветерана, и начал его отчитывать:

– Слушай, когда ваш беспредел кончится? Ты зачем весь город застроил? Ни пройти, ни продохнуть! Зачем старые дома разрушил? Парки срубил? А дороги нормальные когда будут? Все налоги плотят, а толку с гулькин нос! Зато ты, поганец, всё шире и шире!

Валера выступил вперёд, намереваясь вытолкать наглеца прочь, но мэр жестом остановил его.

– Грубите, уважаемый, – мягко, но решительно и невозмутимо, и даже с улыбочкой осадил он смутьяна. – Недовольство выражать каждый может, у нас это не запрещено! Ну а что вы сами-то сделали для города? Какую пользу принесли? Языком-то молоть…

– Да это ты только языком мелешь! – грозно побагровел «уважаемый». – Я всю жизнь честно на заводе отбарабанил, а ты задом кресло протирал! Я Сталина помню как живого! Он бы вас, паразитов… Да вы меня и весь честной народ раз пятьдесят уже обманули, и продолжаете…

– Ну, это уже… – перебил Сорокин, готовясь веской и авторитетной фразой пригвоздить оппонента, или даже взглядом обратить его в камень, но сам оборвался на полуслове. От глазеющих на перепалку зевак отлепился коренастый, плечистый и очевидно пьяный молодой человек со спутанной копной светло-русых волос и напряжённым взглядом ввалившихся, покрасневших, воспалённых глаз и шатаясь, но с отчаянной и грозной решимостью попёр на них. Сорокин побледнел, как будто увидел призрак, и инстинктивно спрятался за старика. Тот, не будь дураком, со всей возможной прытью проковылял в сторону. Неожиданный визитёр потянулся правой рукой в карман одетой навыворот лёгкой ветровки. Валера выхватил оружие и направил на него.

– Стоять! – прокричал он.

Незнакомец не остановился и успел вытащить пистолет. Тот блеснул в лучах солнца.

– Сдохни, насильник! – прорычал он.

Елена Анатольевна ахнула, прижав ладонь ко рту, как и половина собравшихся на площади. Прогремело несколько выстрелов.

Толпа завизжала. Мэр рухнул наземь, как подкошенный. Правая рука была прижата к груди, меж пальцев сочилась кровь.