Read the book: «За чашечкой турецкого кофе. Рассказы-миниатюры о жизни в Турции»
Иллюстратор Юлия Борисовна Тимур
© Юлия Тимур, 2018
© Юлия Борисовна Тимур, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4493-8494-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
За чашечкой турецкого кофе
ЮЛИЯ ТИМУР
Вступительное слово
Красочные удивительные рассказы-миниатюры о жизни в Турции от Юлии Тимур приводят в эстетическое восхищение. В ее текстах есть магическое свойство переносить читателя на многолюдные улочки турецких городов, где нас мгновенно окружают любознательные дети, которые задают непростые вопросы, женщины, закутанные в покрывала, делятся своими секретами, а суровые мужчины вспоминают прожитое. Яркий мир Востока, в котором всегда рады гостю, и люди живут по законам чести, завораживает и увлекает. Читать обязательно!
Полина Жеребцова, писательница-документалист, поэтесса.
Очищающая душу
Да, именно так, «Очищающая душу», можно назвать художницу и писательницу Юлию Тимур.
Юлия – родом из Москвы, но живёт в турецком городе Кемере, и в своём творчестве описывает жизнь простых людей – ровесников детских воспоминаний, тружеников турецкой глубинки, животных и даже предметы, которые в её пересказе становятся живыми существами.
Конечно, у Юлии есть акварельные работы, где изображены пейзажи и натюрморты, но все они тоже повествуют о самом главном в её творчестве – радостях и печалях маленького человека…
Все работы Юлии Тимур – светлые и оптимистичные, и даже драматические моменты не нарушают удивительно добрую их атмосферу, а слёзы по поводу больших и маленьких трагедий её героев превращаются в слёзы светлого дождя, очищающего душу подобно дождю в фильмах Довженко и Тарковского…
Творчество Юлии Тимур интернационально, потому что показывает не только особенности турецких обычаев, но и общечеловеческие ценности, присущие всем людям земли, но часто глубоко сокрытые.
Айше Дзено, искусствовед
Старый точильщик
Из окна моего нового дома видно площадь перед базаром-там всегда полно разного люда. Но меня привлекает одна троица: каждый день, в одно и то же время, старый дед и два его внука приходят сюда. Дед широкой мозолистой ладонью отирает вспотевшее лицо, капельки пота зависают на его морщинистой коже точно спелый виноград, разбившись о грубую ладонь, щедро стекают в глаза и мужчина их долго трет, пока они не становятся красными. Потом достает из карма неожиданно чистый платок и промокает в нем свое большое, уставшее лицо. Мальчишки не шалят, они стоят спокойно и ждут, пока дед закончит эту обычную процедуру. Наконец, он достает свой станок, не торопясь, как младенца, распаковывает. И начинается музыка «ножей»: резкая, до звона в ушах, иногда, словно плач ребенка, иногда, будто призыв к молитве-всепобеждающая и перекрывающая все остальные звуки.
Я ставлю на плиту свой утренний кофе и возвращаюсь к окну. Вот подошли две пожилые женщины и протягивают мужчине старые, уставшие от работы ножи.
Мальчишки ловко их вынимают из женских рук и передают деду, в его руках ножи оживают и наполняют улицу своим плачем, переходящим в жалобный стон о несправедливости жизни, о том, как они долго работали, очерствели и затупели, что им теперь все равно, что резать: мягкий душистый хлеб, только что подоспевший из печи, или старую дуру курицу, так неосторожно сломавшую ногу.
Внезапно их жалобы заканчиваются и довольные женщины, получив острый металл, дают монеты точильщику. Он, не считая их, передает мальчишкам, а те уже рассовывают мелочь по карманам. И так каждый день.
Только сегодня в обычное время нет никого. Уже успел остыть мой кофе и я, теряясь в догадках, спешу к окну. А вот и они, нет, это дети, а деда нет. Грустные и немного растерянные, они ставят станок, оборачиваясь по сторонам, как будто ища поддержки, но никого нет. Тогда я беру свои ножи и иду на улицу-давно пора вернуть им силу остроты. И уже через минуту улицу наполняет все та же музыка плачущей стали
Фирюзе
Однажды, оглянувшись на прошедшие,
Выпитые по глотку годы,
Поплачь, поплачь, Фирюзе,
Расскажи, какой была красавицей!
Как ревновала тебя зелень весенняя
К твоей огромной любви, Фирюзе,
Ты – капризный цветок, фея леса
Лозы виноградной подобна, Фирюзе!
Чистая, как вода бегущей горной реки, иногда, как вулкан горячая,
Иногда, как ветер, стремительная.
Нетерпение- в глазах, по- твоему, года- слишком медленные.
Не спеши, подожди, Фирюзе!
Автор стихов-Сезен Аксу.
(перевод Юлия Тимур)
Фирюзе, прикрыв морщинистой ладонью глаза, сидела на ступеньках своего дома и смотрела куда-то в ведомую только ей даль.
Сколько раз соседские детишки, пробегавшие мимо дома тети Фирюзе, заставали ее в этой позе.
«Тейзе (тетушка), с тобой все в порядке?» – останавилась маленькая Назлы, заботливо глядя на старушку.
«Все хорошо, дорогая, задумалась немного. Зайди в дом, возьми леденцов, они на столе, угости ребятишек!»
Тетушка Фирюзе всегда привечала детей. Сладости в ее доме не переводились и покупались специально для дворовых ребят, « чтобы жизнь их была слаще,» -шутила Фирюзе.
Детишки знали об этом и обязательно пробегали мимо этого гостеприимного дома.
«О чем ты думаешь, тетя?» – стараясь заглянуть в глаза женщине, спрашивает Семра, юркая девчушка лет шести.
«О том, как когда- то, как и ты, очень любила бегать по полю, искать волшебные цветы, вдыхать их аромат, а потом, что есть мочи, бежать к морю и, бросив в волны цветы, смотреть, как они плывут куда- то вдаль и мечтать о путешествиях.»
«Ты была такой же маленькой, как и я?!» – недоверчиво смотрит на старушку Семра.-«А где же та девочка, куда она пропала, она уехала? – никак не может взять в толк озорница, что та девочка и есть сегодняшняя тетя Фирюзе.
«Была, дочка, была!» – качает головой Фирюзе, улыбаясь девочке и своим, далёким мыслям- воспоминаниям.
Одинока. Росла Фирюзе в большой семье, да по тем временам у всех семьи были большие. Это сейчас много детей- роскошь, а тогда об этом никто не думал.
Красавица, тонкие черты лица, зеленые глаза, с коричневыми вкраплениями, когда смеялась- светлели, становились мятными, сердилась и темнели глаза, становились почти черными, метали искры и заставляли людей замолчать.
Такую красавицу ни раз сватали, да отец так любил свою дочку, что всем капризам ее потакал: не по сердцу и сваты отправлялись ни с чем.
Мать только плечами пожимала:
«Ох, гляди, девонька, красота недолговечна, так и останешься одна!»
А красавица заливалась своим веселым смехом и прятала глаза. Уже любила, Невзата, но сказать про то не смела: женат был он.
Шли годы. Заболела мать и Фирюзе практически ее не оставляла.
«Красивая и сердце доброе, отзывчивое, любящее, эх, не к добру, Фирюзе, ищи свое счастье, не сиди ты со мной! Век мой не долог, а тебе бы мужа, детей. Кто защитит тебя, доченька?» – причитала мать.
«Мама, не судьба значит, а тебя не брошу.» – говорила и вытирала маме сухой рот, потрескавшийся от болезни.
«Мама- мама,» – проговорила вслух Фирюзе. И слезы покатились по иссушенной годами коже, оставляя в уголках все тех же зеленых глаз яркие блестящие дорожки.
Фирюзе прекрыла их ладонью, а Семра тут же, вскинув брови вверх, заметила:
«Ты плачешь, тетушка?»
И обняла старушку, прильнула к ней своим маленьким теплым личиком.
«Все будет хорошо, тетя! и Азиз приедет обязательно!» – почему- то сказала она.
Азиз. Сын Невзата. Много лет прошло с той поры, как впервые, увидев Невзата, полюбила его. Да женат был и жену свою любил. Не судьба.
Так, да не совсем так. Овдовел Невзат. Дети его выросли, все, кроме Азиза, последнего, маминого сына. И когда отец женился во второй раз, не принял Азиз мачеху: волченком смотрел, из дома убегал, грубил и доводил Фирюзе до слез, уходил жить в дом старшего брата, откуда его забирали любящий отец и Фирюзе.
«Ах, Невзат- Невзат, рано ты ушел от нас, оставил…» – еще одна крупная слеза покатилась по щеке Фирюзе, но, увидев испуганное лицо Семры, ручей, готовый превратиться в море, высох так же внезапно, как и появился.
После смерти отца Азиз насовсем переехал в дом старшего брата, не мог простить вторую жену отца, и за то, что второй стала, и за то, что отец умер.
Фирюзе оставила все попытки наладить отношения с пасенком и смирилась.
Но тут помог несчастный случай: в армии Азиза тяжело ранили и выхаживать его стало некому. Жена брата ждала ребенка, беременность была сложной и она практически и сама не выходила из больниц.
Уже не молодая Фирюзе взяла на себя все хлопоты. Всю свою по сути не растраченную любовь отдала женщина Азизу. И победила болезнь и вытащила юношу!
Теперь в их отношения вошла нежность и благодарность. Однажды, в бреду, назвав Фирюзе мамой, Азиз так и стал ее звать.
«Сынок!» – шептала Фирюзе и гладила его по непослушным жестким волосам.
«Тетя Фирюзе, посмотри!» – прервал ее воспоминания детский голос. – «Вон Азиз приехал!!!»
«Азиз, ох, сынок, что ж ты не предупредил, у меня из угощений- только леденцы.» – засветилась, бросилась ему навстречу Фирюзе.
«Мама, я так соскучился!»
Сафия
– Ахмет улетел, – с улыбкой сказала Сафия соседке.
– Куда?
– Да вон туда. – махнула Сафия вверх рукой и вытянула палец в направлении облака.
«Бабуля не в себе» подумала соседка, а вслух сказала:
– Надо звонить родне…
Дед Ахмет последнее время сильно хворал, а днями случилось у него обширное кровооизлияние в мозг, после которого он уже и не встал. Приехавшая скорая хотела забрать деда в больницу, доживать последние дни, да вот Сафия уперлась, «дома ему лучше».
Из Анкары примчался сын, Ораз, хороший мальчик— инженер в крупной строительной компании, не зря они с дедом отправили его в Университет учиться: уважаемым человеком стал, да и про пожилых родителей не забывал: гостили они у невестки раньше часто, пока дед не слег. И дочка с внучкой Нилюфер и зятем примчались сразу. Все плачут, а она улыбается.
– Мама, ты что? Ведь папы не стало…
– Нет, доча, он просто улетел и за мной прилетит скоро.
Дочь зарыдала еще больше.
– Бабуль, а куда дедушка улетел?
– Да вон, милая, посмотри на то облако, он нам и рукой машет!
Нилюфер послушно поднимает свои удивительно синие, как и у бабушки глаза, и кричит:
– Привет, дедушка! Я тут!
– Умничка, деточка, ты его тоже видишь.
– Да, – послушно кивает та аккуратной головкой с волосами, собранными в тугую косу.
Разошлись гости, навестившие семью по такому печальному случаю, откричались, отплакались. Сафия собрала герань в горшках и пошла на кладбище. Как же без герани? Ахмет так ее любил. Да вот беда, нет на кладбище солнца – огромные кипарисы заслонили его, а герань она ведь солнечная.
Вот и носит ее туда Сафия в горшках.
Хорошо они с Ахмедом жили, дружно. Любовь? Была, конечно, как он ее замуж позвал, обожжя иссиня черными глазами, так в тот же миг синеокая Сафия и побежала за ним. Не богат, лепит с утра до вечера свои горшки, да вазы в мастерской. Вечером весь в глине, довольный и улыбчивый: «Что, женушка, есть будем?». «Да, все на столе». Вот так и летели годы. Дети выросли, разлетелись по своим гнездам. Только пальцы у Ахмета перестали гнуться и все сложнее и сложнее за кругом гончарным вазы делать. Одни горшки получаются. И тут Сафия на помощь пришла – села за круг и ремеслу научилась. Теперь они в гончарной вдвоем и сидели.
Соседи посмеивались: муж да жена – одна сатана!
А прошлой осенью стала одна Сафия в мастерскую приходить: замучили ее Ахмета головные боли. Так она вечером ему вазу принесет, а он языком цокает: лучше меня состряпала, не зря учил. Обнимутся и смеются.
Неделю назад совсем худо стало Ахмету, скорую вызвали, они руками разводят— стар дедуля, кровь в мозг ударила, заберем мы его в больницу, не много ему осталось. Сафия головой затрясла, нет, лучше пусть дома отлежится.
Так и уехали ни с чем.
Ахмет ни говорил, ни узнавал детей и родню, лишь когда жена брала его за руку, улыбался и смотрел на небо, на ТО облако. Так и ушел, держа жену за руку, и будто на это облако головой кивая.
«Дождь, как же сегодня герань – то нести Ахмету? Посижу пока на пороге, может, и кончится, а там и в путь» – думала Сафия.
И в подтверждении ее мыслей из— за туч вдруг вышло солнце и зажгло радугу— дугу.
«Сафия» – услышала она знакомый голос.
– Ахмет!
Поспешила ему навстречу и замахала рукой и засветилась вся от радости:
– Хорошо, что ты сегодня пришел, герань вместе посадим!
Жизнь – это поезд
– Жизнь – это поезд, – говорит дядя Хусейн.
– Как поезд? – не понимает маленький Фатих: – Я его не вижу. Почему он не едет? —
Эх, сынок, подожди, твой поезд только набирает скорость, а потом понесётся так быстро, громыхая вагонами, и делая редкие остановки в пути, что за окном только и будут мелькать меняющиеся пейзажи.
Фатих удивленно вскидывает брови:
– Что, мой поезд подрастает? А где он стоит?
– Да на нашей железнодорожной станции! – смеется дядя.
И они, взявшись за руки, идут на вокзал.
На вокзале толчея: люди спешат купить билеты и, получив заветный корешок, суетливо ищут свою платформу.
Между ними ловко снуют продавцы симитов (бублики, посыпанные кунжутным семенем), разворачивая передвижные стеклянные витрины с манящим запахом прожаренного кунжутного семени.
– Симит, симит, анкара симит! – кричат они, перекрывая рев людской толпы.
– Дядя, хочу симит! – голодными глазами смотрит Фатих.
И, получив заветную булку, крепко впивается в нее зубами, твердая корка разламывается и теплая мякоть симита наполняет весь рот Фатиха, непослушные зернышки кунжута сыпятся ему за пазуху, прилипают к подбородку, падают на рубашку.
Мальчишка смеется, и собрав в лабошку все до одного семечка, отправляет их в рот, щурясь от удовольствия.
– Фатих, видишь тот старый залатанный поезд? – спрашивает дядя Хусейн.
– Вижу, – сглатывая семечки, отвечает мальчик.
– Это мой! – констатирует дядя Хусейн: – А твой паровозик стоит в депо, там за поворотом, но туда пока нельзя.
– А когда можно будет? – округляет и без того большущие глаза Фатих.
– Вот в школу пойдешь, и сядешь.
– А без школы никак нельзя? – мальчишка пытается торговаться: – Я и сейчас всё знаю, даже свистеть научился! – хвалится он и тут зажимает уши, прижав их ладонями к голове.
Нестерпимо громкий звук прорезал вокзальную суету.
«Поезд до Анкары отправляется, пассажиры, спешите занять свои места» – обьявляют в рупор.
– Отпускай уши, сынок, а то они у тебя к голове прилипнут, – смеется дядя Хусейн, глядя, как Фатих, что есть мочи, давит ладонями на ушные раковины.
– Ух, всё? – на всякий случай переспрашивает Фатих: – У меня даже пальцы свело. Дядя Хусейн, а почему ты говоришь, что жизнь— это поезд?
– Поезд, поезд, сынок, у кого скорый, у кого товарняк. Вагонов тоже у всех по— разному, кто щедрый и добрый— много, а кто— то всю жизнь везёт за собой один вагончик, скрипит и жалуется, как ему тяжело, делает много остановок, никого не впускает.
Кто— то несется в свой пункт назначения, ломая все на своем пути, несмотря на проносящиеся за окном красоты, одержимый одной идеей, вспыхнет, как молния, и погаснет, но скорости не сбавит.
Кто— то путешествует не спеша, постепенно собирая вагончики за локомотивом, останавливаясь на разных станция, душа его открыта и зорко собирает детали путешествия…
– А какой твой поезд, дядя Хусейн? – перебивает Фатих.
– Мой? Да вон он: ржавый, старый, много путешествовал, сначала был скорым и летел, сломя голову, пока не нашел свою промежуточную станцию, сбросил скорость, привязал вагоны и отправился в путь, дожди хлестали, ветра били— заставляли краснеть железо, пытаясь его разьесть, но оно устояло, истончилось, но продолжало держать вагоны. Теперь поезду нужен ремонт.
– А потом, что с ним будет дальше? – не отстаёт Фатих.
– Дальше, поедем на конечную станцию, где она никто не знает, и когда приедем тоже… – пряча в пушистые усы улыбку, отвечает дядя Хусейн: – А ты не торопись, милый, еще успеешь сесть в свой поезд!
The free excerpt has ended.
