Read the book: «~ А. Часть 1. Отношения»

Когда увидишь мой смятый след,

Услышишь выстрелы за спиной,

Поймешь, что против меня весь свет,

Поймешь, что мир на меня войной,

Оставь дела и запри в сундук.

Вели соседке кормить кота,

Рассеяв выдохом тишину,

Иди к знакомым тебе местам.

Пускай меня замели пески,

Пусть под ногами дрожит земля,

Иди за мной, лишь за мной иди.

Ищи. Я тоже ищу тебя.

Джио Россо, «Ищи меня»

© Юлия Ковалькова, 2024

ISBN 978-5-4490-6190-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Имена, характеры, места действия, как и все аналогии с действительными событиями и местами вымышлены или творчески переработаны. Все совпадения с фамилиями реальных людей, медицинскими исследованиями, препаратами, телепередачами – фантазия автора, и только.

Это – первая часть книги.

Часть 1. Отношения

Глава 1. Точка отсчёта: до тебя

Если бы тебя не было, то моя жизнь была бы совсем другой.

Кабураки Хиро, «Kimi ni Todoke¹»

Январь 2017 года. Москва

1.

Телецентр «Останкино», Саша, между полуднем и часом дня.

« – Игорь, я не буду этого делать.

– Александра!

– Игорь, ты что, глухой?

– Алексан…

Разворачиваюсь на пятке кроссовки:

– Слушай, Игорь, твоя Афанасьева в очередной раз «заболела», а ты вместо того, чтобы сдвинуть эфир или раз и навсегда найти ей замену, решил поставить на площадку меня. Меня! А у меня – и ты знал об этом – на сегодня были другие планы.

Злобно выстрелив фразой, я поворачиваюсь спиной и прибавляю шаг, чтобы удрать по длинным (и слава Богу, ещё полупустым) коридорам «Останкино» от Игоря Соловьёва, который является коммерческим директором нашего канала и, по совместительству, моим гражданским мужем.

– Соловьёва, остановись! – пыхтит мне в спину Игорь, ухитряясь при этом вежливо раскланиваться по пути с попадающимися нам техниками и осветителями.

– Не Соловьёва, а Аасмяэ, – из-за плеча огрызаюсь я, напоминая о своей настоящей фамилии, и устремляюсь в сторону женского туалета, куда Игорь вряд ли зайдёт: как-никак, исконно женская территория.

– Александра, – раздражённо шипит мой «муж», – остановись, я кому сказал? Давай спокойно поговорим. Подождёт твой друг сердечный, никуда он не денется.

«Друг? Друг сердечный?!» Нет, Игорь, конечно, умеет подбирать к случаю слова, что злит меня ещё больше.

– Сейчас поговорим, только сначала я кое-куда загляну.

Игорь успевает затормозить ровно за секунду до того, как я, подняв вверх указательный палец, несколько раз с издёвкой тычу им в фигурку правильного золотистого треугольника, прикреплённую к тёмно-коричневой двери и указывающую, что комната всё-таки женская. Замерев на полном скаку, Игорь краснеет, неловко мнётся и отходит к противоположной от туалета стене, явно не собираясь выпускать меня из зоны видимости. Вскидывает руку и зачем-то смотрит на свои заоблачно дорогие часы от «Вашерон Константин» – по слухам, подарок самого Эрнста.

Но всё это – враки, как и вся наша с Игорем придуманная семейная жизнь, потому что нет никакой Соловьёвой, а есть я, двадцатисемилетняя Саша Аасмяэ, у которой есть тайна, этой тайне на днях исполняется ровно год, и о ней, помимо меня, знают только Игорь и моя мама.

Саданув увесистой дверью туалета, подлетаю к окну. Там, за мокрым стеклом – неуютное серое небо с надоевшей штриховкой белого снегопада. Чертыхнувшись, роюсь в карманах куртки. Нащупав спасительную пачку сигарет, бью ладонью в оконную створку. Окно распахивается настежь, колючий январский ветер бьёт меня по глазам, по лицу. Прищурившись, борюсь с неисправным механизмом и после третьей попытки перевожу окно в режим зимнего проветривания. Угомонив окно, щелчком выбиваю сигарету из пачки. Бросаю сигарету в рот, сжимаю зубами угольный фильтр, прикуриваю и практически выплёвываю в воздух дым.

«Нет, ну как же так? Ну почему всё так, а? – вихрем проносится в голове. – Игорь ведь знал, прекрасно знал, что сегодня днём я должна быть совсем в другом месте. Но вместо того, чтобы разобраться со своей Афанасьевой, которая сейчас, судя по всему, в пансионате, в Лесном, в койке с очередным бойфрендом, Игорь не придумал ничего лучше, как смотаться к нашему генеральному, за моей спиной договориться с ним и поставить в эфир меня на том простом основании, что я, видите ли, в теме… А может, мне тоже, как Афанасьева, наплевать на всё и послать ток-шоу и Игоря к чёртовой матери?»

В принципе, мысль дельная. Даже правильная. Но есть пара моментов: во-первых, ни к чему хорошему это не приведёт (если программа слетит, то Игорь получит по башке), во-вторых, Соловьёв в отместку обязательно на мне отыграется. И я даже знаю, как: однажды он это уже проделывал.

От мыслей, разлетающихся сейчас в моей голове (что в общем и целом напоминает сцену из фильма «Ночной дозор», где в чёрном небе, над воронкой, готовой затянуть этот мир в пропасть, кружит сотня зловещих ворон) меня отвлекает жужжание мобильного. Тяну из кармана айфон, бросаю взгляд на определитель: «Данила». Моё сердце тоскливо сжимается.

«Ну и что я ему скажу? Что я не приеду? Что этот муд… мой муж ухитрился снова меня подставить?»

Злость – и щемящая жалость к Дане, к себе, к нам обоим, отверженным вами, людьми, бьёт меня между рёбер и растекается во рту вязкой горечью. Сделав глубокий вдох, запуливаю недокуренную сигарету в унитаз, надеваю на лицо маску «Оптимизм и спокойствие». Создав жизнерадостную, но кривоватую улыбку из собственных непослушных губ, перевожу на дисплее айфона пальцем вправо бело-зелёную кнопку.

– Да, «заяц», привет, – стараясь говорить бодро, пою в трубку я. – Ну, как дела? Настроение как, хорошее?

– Привет, Саш. Ага, очень, – ехидно отвечает мой «заяц». – А ты, судя по голосу, сегодня ко мне не приедешь?

У Данилы есть одно потрясающее качество: он безошибочно чувствует, когда я лгу.

– Нет, я приеду, но только не днём, как мы договаривались, а чуть-чуть попозже, – принимаюсь быстро оправдываться я, – у меня… понимаешь… я…

– У тебя муж и программа, – суховато напоминает Данила. Я не вижу его, но могу запросто представить себе, как он презрительно кривит уголок рта и иронично щурит глаза – зеленовато-карие, с золотистым отливом. – Ладно, ничего страшного, как-нибудь переживу. Перезвони, если приедешь.

Моментально отмечаю, что акцент Данила делает на слове «если».

– Значит так, я приеду, – грозно начинаю я, но Данила уже вешает трубку.

Вцепившись пальцами левой руки в айфон, правую сжимаю в кулак и бью им о подоконник. «Я так люблю тебя, – думаю я, – ну почему я словно в загоне?»

– Са-шень-ка…

Оборачиваюсь. Вместе с деликатным стуком в дверь и голосом, буквально по слогам выдыхающим моё имя, в зазоре между дверью туалета и косяком двери появляется лицо Игоря. Лицо, надо сказать, бледное: за время нашего «брака» Игорь неплохо меня изучил и догадывается, что сейчас я могу запросто кинуть ему в голову что-нибудь тяжёлое – например, вот этот увесистый кусок мыла.

– Ну? – не церемонясь, огрызаюсь я.

– Саш, выходи. Я тебе сейчас такое скажу – закачаешься. Мне Марго только что звонила.

Марго (или Рита) – это редактор ток-шоу, которая перешла к нам на канал за полгода до того, как из ведущих этой передачи ушла я, чтобы готовить свою авторскую программу. Но не суть.

– Что, ещё один сурпрыз? – Сверлю Игоря своими серыми или, как он выражается, «прыбалтийскими» глазами. – Ну и кто ещё у тебя заболел? Режиссёр? Сценарист? Телесуфлёрщик? Давай, жги, я же всех могу заменить! Бардак, а не канал…

– Саш, ну всё, заканчивай, – снисходительно произносит Игорь.

Делаю шаг к нему, разглядываю его безупречное лицо. «Интересно, и как это он так ловко тогда меня окрутил?» – думаю я. Впрочем, вас бы он тоже окрутил, если б вы его видели.

– Марго только что с «Бакулевским» разговаривала, – не подозревая о том, какие мысли блуждают в моей голове, продолжает вещать Игорь, – и вместо этого врача… чёрт, как его? Забыл фамилию… Ладно, неважно… В общем, на передачу придёт… – Игорь делает эффектную паузу.

– Кто, Господь Бог?

– Фи, Сань. Сечин.

– Сечин? – Игорь кивает. – Тот самый Сечин? Арсен Павлович Сечин? – на всякий случай, уточняю я, и Игорь довольно смеётся. – Игорь, опомнись, – я щёлкаю пальцами прямо перед его носом. – Да твоя Афанасьева ещё вчера всем в курилке рассказывала, жаловалась, как она Сечину самолично дважды звонила, умоляла его на ток-шоу прийти, чуть ли не в ноги кланялась, а он наотрез отказался. Да ещё и выдал ей напоследок… как это, чтобы не переврать цитату? – аккуратно чешу маникюром левую бровь. – А, вот: «Не утруждаетесь. Ваши передачи и так позволяют мне по телевизору наслаждаться обществом тех людей, которых я бы к себе даже на порог не пустил»².

Повисает пауза. Судя по тому, как ходят его желваки, Игорь начинает всерьёз заводиться. Тем не менее, небрежно пожимает плечами:

– Ну, как видишь, нашли способ его убедить.

– Как, неужели ему наш неподкупный канал за участие бабла откинул? – продолжаю добивать Игоря я. – Или – о Боже! – ему наш генеральный по телефону сам исполнял?

У Игоря моментально стекленеют глаза. Через секунду он испуганно вздрагивает, воровато оглядывается по сторонам, влетает в туалет и выразительно стучит себя костяшками пальцев по лбу.

– Саш, ты хоть иногда думаешь, что говоришь? – шипит он. Я смеюсь. – Короче, давай без шуток, – злится Игорь. – К твоему сведению, у Сечина тоже начальство есть, и это начальство желает, чтобы у «Бакулевского» был рейтинг. Теперь тебе всё понятно?

Не успеваю ответить, как мимо туалета (и нас) рысцой пробегает невысокая чернявая девушка. Джинсы, кудрявый хвостик, смуглое лицо. Лицо, кстати сказать, смутно знакомое. Пока я соображаю, где я её видела (кажется, в нашем бизнес-центре?), девушка замедляет бег и с любопытством заглядывает в туалет.

– Добрый день, – весело здоровается она со спиной Игоря. Надо сказать, что голос у девушки низкий, красивый, грудной.

– Добрый день! – моментально оборачивается Игорь. Профессионально мажет глазами по её удаляющейся фигуре, но поскольку девушка полновата и у неё короткие ноги, а Игоряша у нас большой эстет, то Игорь морщится и снова поворачивается ко мне: – Ну что, мой сурпрыз удался?

– Да не то слово.

– Тогда, может, ты уже выйдешь отсюда? – Соловьёв, оглядев строй туалетных кабинок, отступает в сторону и придерживает для меня дверь.

Выхожу из периметра туалета. Рассматривая тёмные, непроницаемые глаза Игоря (никогда не могла понять, и что у него в душе?), завожу ладони за спину и приваливаюсь спиной к холодной, шероховатой стене коридора.

– Игорь, скажи мне честно, это ты заставил Марго дожать «Бакулевский», чтобы на передачу пришёл именно Сечин? – очень тихо спрашиваю я. Игорь, помедлив, кивает. – Прости… честно, прости, я не знала.

Оторвавшись от стены, делаю шаг к нему. Вдыхая терпкий аромат его after shave, шепчу ему на ухо:

– Ну, прости меня, слышишь?

– Саш, не у туалета же? – брезгливо морщится Игорь. Тем не менее, бросает по сторонам осторожный взгляд и цепко обхватывает меня за талию. Я вглядываюсь в его лицо. Как ни странно, но иногда мой «муж» ухитряется быть человеком.

– Прости меня, слышишь? – повторяю я. – И спасибо тебе за Сечина.

Последнее, кстати, сказано мной вполне искренне.

– Не за что, обращайся! – Игорь, ещё разок оглядевшись, ухмыляется и по-хозяйски, звучно и сочно, припечатывает ладонь к моей заднице. От этой ласки меня буквально передёргивает, но в этот раз я предпочитаю смириться и промолчать.

– Всё, Сашка, иди и не срывай мне эфир, – повеселев, ставит точку в дискуссии Игорь.

Уже собираюсь кивнуть, как в коридоре раздаётся ритмичный стук каблуков, и из-за угла появляется вторая девица. В отличие от первой, у этой полный макияж, модные кюлоты, высокий каблук – судя по антуражу, девушка работает на музыкальном канале.

«Вот и я когда-то так начинала», – думаю я, а в памяти уже крутится сценка, где я, будучи студенткой журфака, волнуясь до ледяных пальцев, до дрожи в коленках, иду в «Останкино» на кастинг ведущих для МУЗ-ТВ. Кастинг (кстати, он был не сложным) я прошла, потом прошла мастер-класс и уже через месяц встала под камеру, чтобы вести еженедельные дурацкие попсовые хит-парады. А потом в коридорах «Останкино» меня приглядел Игорь. Приглядел, окрутил, переспал, перевёл поближе к себе – и всё, понеслась карьера! Впрочем, благодаря этому я многое получила.

«А скоро получу и ещё больше…»

Пока я, разглядывая девицу, думаю о своём, девушка подходит ближе, и тут я замечаю, что у неё высокий рост, льняные волосы и светло-серые глаза. Как и у меня. Мы вообще внешне похожи и представляем собой тот северный тип, к которому неравнодушен Игорь. Правда, девушке надо отдать должное: она лет на пять, на шесть моложе меня, но для Игоря это, скорее, плюс, а не минус.

– Здрасьте, – томно произносит девица и вскидывает на Игоря блестящие глаза.

– Здрасьте, здрасьте, – отвечает Игорь и принимается с интересом её рассматривать. Девица со знанием дела прикусывает нижнюю губу, бросает на меня короткий изучающий взгляд, подумав, сухо кивает мне и тянет на себя ручку двери туалета. Игорь галантно придерживает для девушки тяжёлую дверь. Мысленно закатив глаза, я отворачиваюсь и направляюсь к лифтам.

– Аасмяэ, так мы договорились? Ток-шоу мне не сорвёте? – догоняет меня начальственный голос Игоря.

И я всё-таки не могу удержаться.

– Да безусловно, Игорь Борисович! – На глазах у изумлённой девицы разворачиваюсь на пятке кроссовки, прижимаю два пальца к губам и посылаю воздушный поцелуй онемевшему от возмущения Игорю».

2.

Рублевское шоссе, Арсен, тремя часами ранее.

« – У тебя такое имя красивое: Арсен. – Женька, которая пару часов назад подошла ко мне в кафе у ТЦ «Рублевский», куда я после ночной смены позавтракать завернул, лежит рядом со мной на кровати, водит пальчиком с французским маникюром по моей груди и льстиво заглядывает мне в глаза: – И глаза у тебя тоже красивые: зеленовато-карие, с золотистыми точечками.

– Правда? – интересуюсь я, лишь бы поддержать обязательный пост-коитальный разговор и разглядываю ёлку, стоящую в углу спальни. Как ни странно, но ёлка напоминает мне не о новогодних праздниках, которые уже прошли, а о моём дне рождения, которое у меня первого января. Вернее, оно записано в моём паспорте, как первое января 1981 года.

– Правда, правда, – не подозревая о моих сложностях, Женька энергично кивает белобрысой головой и продолжает пальцем выписывать у меня на груди узоры и фигурки. – И ресницы у тебя тоже необыкновенные: длинные, длинные и загнуты на концах. И кончики у них золотистые… Всё бы отдала за такие глаза и ресницы!

– Это из-за света, наверно. Фонари в окно светят. – Я кошусь в окно. Через час мне надо ехать в «Останкино», чтобы участвовать в съёмках какого-то идиотского ток-шоу, на которое меня все-таки загнал шеф, а мне не то что туда неохота – я вообще никуда не хочу.

– Нет, это не фонари. Это у тебя глаза такие необыкновенные, – между тем упирается романтичная особа двадцати трёх лет и переворачивается с бока на живот, ухитрившись распластаться на мне. – Скажи, а кем ты работаешь?

– Техником-смотрителем. – Пользуясь тем, что мне приходится обнять Женьку за плечи, бросаю взгляд на часы. – Слушай, мне скоро на вахту заступать. Может, после договорим?

Сообразив, что это вежливый намёк на то, что ей, в общем, уже пора, Женька обиженно выпячивает нижнюю губу, но поскольку соображает, что в призывно-голой позе с жалобно наморщенным лбом она будет выглядеть по меньшей мере нелепо, тянет улыбку на свой пухлый рот с сексуально-вывороченной верхней губой.

– Мы ещё увидимся? – закидывает Женька удочку.

– Да, если ты хочешь. – Прикинув, что у меня есть ещё полчаса на прощание (или быстрый прощальный секс), опускаю голову на подушку, тяну к себе девушку и снова смотрю в окно.

Господи боже мой, кто бы знал, как я не люблю это серое зимнее небо, безжизненные ветки деревьев и снег – этот сезон с постоянными скачками давления и диким промозглым ветром, из-за которого у сердечников начинается активизация вызова «скорых», а у меня – страдная пора в белокаменных палатах «Бакулевского» или Научного центра сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева, где я, собственно говоря, и работаю.

– Слушай, а ты точно один живешь? – подает голос неугомонная Женька. Её размалёванные серым глаза с интересом рассматривают интерьер моей «трёшки», расположенной в доме тридцать восемь по Рублевскому шоссе: картины, раритетная мебель из карельской березы и книги – бесчисленные фолианты, доставшиеся мне от «родителей». – У тебя такой порядок! Кто тут убирается?

«Неделю назад здесь убиралась Юлия», – мысленно отвечаю я, имея в виду свою бывшую, с которой мы разбежались. Но к Женьке это никак не относится, так что я предпочитаю отделаться полуправдой:

– Я. Периодически.

– Да-а? – задумчиво тянет Женька и, поглаживая меня по груди, принимается с любопытством разглядывать стоящий напротив кровати высокий, в шесть секций, застеклённый шкаф с бездонными книжными полками. – А вот скажи, ты говоришь, что техником работаешь, а у тебя всё книги такие научные… «Эндо-вас-куляр-ные вмешательства и кате-теризация сердца», «Лёгочная артериальная гипер-тензия, ассоциированная с пороками сердца», – старательно, по складам читает Женька и ловит мой убегающий взгляд. – А эти книги тебе – зачем?

– Наследство от родителей. Не выбрасывать же? – в очередной раз пытаюсь вывернуться я.

В это время в дверном замке слышится скрежет ключа, а в прихожей – бодрый с мороза голос:

– Арсен, привет, ты дома? Прости, что я без звонка, просто увидела твою машину внизу и решила зайти. Слушай, ты случайно мой паспорт не находил? А то мы с театром на гастроли летим.

«Всё. Пи… peace-death. Юлька».

Кстати, хотите знать, что я ненавижу? Сказать, что я не перевариваю практически до боли в желудке, до зубовного скрежета и хруста скул? Нет, не такие визиты бывших. Достать меня может ровно одна вещь: когда мной пытаются манипулировать. Именно это неделю назад и попробовала провернуть Юлия, пытаясь устроить через меня на обследование в «Бакулевский» кого-то из своих «очень хороших знакомых», что и привело к незамедлительному финишированию нашего шестимесячного романа. Но всё это неважно, поскольку сейчас меня больше занимает другой вопрос: а каким образом она, простите, входную дверь отперла? И тут я вспоминаю, что у Юльки оставался второй комплект ключей, который она брала у меня, чтобы «полить цветочки», пока я буду в командировке.

«Забыл ключи забрать! Вот я молодец». Пока я мысленно даю себе по башке, Женька вздрагивает и переводит на дверь изумлённый взгляд.

– А?.. – глубокомысленно начинает она.

– Это моя сестра. Посиди здесь, я сейчас её выставлю.

Отстранив от себя Женьку, выпрыгиваю из кровати. Сообразив, что я голый, судорожно озираюсь и выдёргиваю из-под пёстрой кучи футболок, джинсов и розового Женькиного белья новый тёмно-зелёный махровый халат. Сую ноги в шлепанцы и, на ходу завязывая пояс, направляюсь в прихожую, где в полупоклоне, держась рукой за косяк, в попытке поддеть носком одного ботика задник другого, стоит моя названная сестрица.

– О! – радуется Юлька при виде меня и халата и дружелюбно щурит свои большие серые глаза. – Ты и в этом халате… Между прочим, тебе идёт! А ведь когда мы его с тобой покупали, то ты отказывался. Ты говорил, что…

– Юль, ну какой ещё паспорт, если ты свои вещи сама собирала? – стараясь говорить вежливо, очень тихо интересуюсь я. Но тут взгляд Юлии падает на пару высоких женских сапог, которые принадлежат Женьке, и выражение лица моей экс немедленно оттачивается до непреклонного взгляда офицера войск СС, я тут же чувствую себя немецким военнопленным, а Юлька уже переводит глаза на вешалку, на которой висит женское меховое пальто – тоже, явно не Юлькино.

– Так, так, – как мне кажется, удовлетворённо произносит Юля и плюхается на стоящую рядом банкетку. – Арсен, значит, ты так решил поставить все точки над «i», да? – замогильным голосом начинает Юлия и прячет лицо в ладонях. – Но ведь я извинялась. Мне казалось, ты понял меня… Я думала, нам просто нужна пауза в отношениях, чтобы ты от того дурацкого конфликта остыл, а ты вместо этого решил плюнуть мне в душу? Ты же у нас по-другому не можешь, да? – начинает причитать Юлька, но не потому, что очень любила (любит) меня, а потому, что училась в «Щуке»³ и теперь служит актрисой в Театре Российской Армии (увы, шесть месяцев только роли второго плана).

«Видимо, всё-таки переигрывает…»

Поскольку я, хмыкнув, предпочитаю смолчать, то красивое (но перекошенное) женское лицо моментально выныривает из сложенных в лодочку ладоней. В глазах у Юли – гром и молнии, но поза постановочная, как и весь этот разыгрываемый ею лицемерный спектакль под названием: «Сердце, разбитое врачом-кардиологом».

– Это моя студентка из ординатуры. Ты мне лучше скажи, как ты в квартиру вошла? – Я слежу за лицом Юлии, а та следит за голыми пальцами моей правой ноги, которые я подгибаю от холода (в прихожей сквозняк, и вообще, неуютно стоять на затоптанном Юлькими грязными ногами полу).

– И что же вы проходили в спальне? Шунтирование сосудов? – картинно ломает бровь Юля, за полгода нашего романа изрядно поднаторевшая в терминологии моей настоящей профессии.

– Типа того, – киваю я. – Так как насчёт моего вопроса?

– В халатах?

Тридцатилетняя Юлия обладает ещё двумя интересными качествами: умением филигранно переводить в споре стрелки и неплохим чувством юмора, за что я очень её ценю (ценил). Но к делу это уже не относится.

– Юль, да какая разница? Мы были вместе, потом разбежались. Больше ничего не было. Так к чему сейчас эти театральные страсти? – спрашиваю ровным голосом я в попытке уйти от скандала.

– Теа… театральные страсти? – моментально цепляется за фразу Юля. – То есть ты теперь так это называешь? А я-то считала, что рядом со мной находится не чужой мне человек, – Юлька, придавая драматизм ситуации, отчаянно трёт ладонями щёки, растопыренными пальцами прикрывает лицо и начинает трясти головой. – Я-то думала, что между нами что-то есть, что-то важное, что-то особенное, а ты, вот так, мерзко и пошло… Знаешь что, да я после этого даже разговаривать с тобой не хочу! – забыв об «оставленном» у меня паспорте, Юлька рывком перекидывает за спину свой длинный светлый хвост и встаёт.

Здесь я, по задуманному Юлей сюжету, очевидно, должен пасть на колени, обнять её ботики и с придыханием шептать: «Прости, прости, я тебя умоляю!» Но поскольку наш с ней роман, повторяю, закончен, а на полу в прихожей, как я уже говорил, разлиты грязные лужи, то я устало приваливаюсь к стене и прикрываю глаза. Из-под неплотно сомкнутых ресниц принимаюсь разглядывать три года назад идеально выведенный ремонтниками потолок и ожидать конца этой тупой и, в общем, вполне жизненной пьесы, потому что… да потому что Юля, отыграв свою роль, под занавес должна обязательно дать мне по морде и уйти, хлопнув дверью, чтобы через два, максимум через три дня позвонить мне и долго молчать в трубку, ожидая, что я раскаюсь и предложу ей вернуться. Впрочем, так вело себя большинство женщин, бывших у меня до неё. Так что в принципе ничего нового. Дальнейшее происходит ровно так, как озвучил вам я, за одним исключением.

– Паспорт, я полагаю, у тебя в сумке. А теперь ключи мне верни, – говорю я.

– Гад, сволочь, бабник… Тварь! – подобрав нужный эпитет, верещит Юлька, семенит ко мне и с ненавистью в пылающем взоре с грохотом припечатывает к стеклянной столешнице прихожей связку моих ключей (кстати, её ненависть такая же фальшивая, как и её исправленный ринопластикой нос), после чего залепляет мне между глаз (с золотыми искорками, по словам душки-Женьки), разворачивается на десятисантиметровом каблуке ботика-сапога и вылетает за дверь, не забыв при этом как следует приложить дверь об косяк. От грохота двери на нижней полке вешалки качается маленький хрустальный ангел (подарок мне от одной из моих бывших любовниц). Потеряв равновесие, ангел кувырком устремляется на каменные плитки пола, чтобы рассыпаться в оставленной Юлей луже сотней блестящих и, в общем, давно никому не нужных осколков.

– Аминь, – говорю я, удовлетворённо киваю, огибаю хрустально-грязную лужу и запираю дверь, даже не удосужившись заглянуть в дверной глазок (ушла ли Юлька?). Возвращаюсь к спальне, распахиваю дверь и вижу Женьку, которая сидит на кровати и, обхватив руками колени, с любопытством глядит на меня.

– Значит, сестра, да? – прерывает Женька молчание первой и выразительно разглядывает мою левую щёку, на которой просвечивает Юлькина пятерня (между прочим, тяжёлая).

– А что, не похоже? – Я изгибаю бровь, и Женька смеется.

– А ты и правда гад, – весело, словно ей всё это не в новинку, произносит она и, взбив ногами кокон одеяла, выпрыгивает из кровати. Дефилирует мимо меня и гордо бросает из-за плеча: – Я только в ванную и сразу же ухожу. Я с такими, как ты, не встречаюсь, у меня принципы.

– Какая прелесть! – хмыкаю я в её худенькую ровную спину, левая лопатка которой украшена изображением трёх бабочек синего, красного и зелёного цветов и загадочной надписью «True Love Is…⁴». – А как же лубофф с первого взгляда к одинокому импозантному незнакомцу, к которому ты сама подсела в кафе пару часов назад?

– Дурак! – обиженно рычит Женька и хлопает дверью ванной.

– Дурак, – миролюбиво соглашаюсь я и шепотом зачем-то повторяю: – Точно, дурак…

Женька исчезает ровно через пятнадцать минут, на прощание всё-таки соизволив принять у меня пару крупных купюр «на такси» и, стыдливо спрятав глаза, прошептать: «Ну, ты звони, если что».

Но «если что» не будет.

Отдраив после неё ванну, закинул в стиральную машину постельное бельё. Возвращаюсь в комнату, вынимаю из платяного шкафа вешалку с чёрным костюмом и начинаю неторопливо собираться. Разглядывая своё отражение в зеркале, размышляю о том, что моей лучшей подругой на все времена пока остается лишь моё одиночество. Впрочем, положа руку на сердце, надо признаться, что даже в сопливом детстве я не стремился к общению со своими сверстниками, прекрасно отдавая себе отчёт в том, кто такие они и кто я. В пятнадцать я, как и все, прошёл период отрицания очевидного и чуть было не пустил свою жизнь под откос. В шестнадцать научился сбрасывать адреналин традиционным для мужчин способом. И только в двадцать пять я, пожалуй, смирился с тем, что я никогда не стану таким, как вы. А теперь адреналина мне вполне хватает и на работе. Но если там ты зависишь от Бога и от людей, то дома ты принадлежишь только себе. Возможно, именно поэтому я не женат, за последнюю неделю меняю вторую любовницу и, судя по динамике моей личной жизни, медленно, но верно деградирую. Впрочем, это ещё не повод, чтобы сесть за стол, уронить в руки голову и напомнить себе, что мужчине нужно думать о ребёнке до пересечения роковой отметки в тридцать семь лет, потому что потом у твоего отпрыска возможны любые патологии, страшные и не очень.

«А он мне нужен, этот ребёнок?» – думаю я, и память услужливо преподносит мне сцену, разыгравшуюся в моей жизни почти тридцать лет назад.

«Сеня, Сенечка», – ласково называла меня женщина, канувшая в пустоту.

«Проживи эту жизнь достойно – за него», – сказал мне ушедший за ней вслед мужчина.

Но судьба – это вещь, которую не может выбрать ни один человек, потому что она предначертана нам свыше. Правда, мне моя судьба досталась вместе с тайной, которую я предпочитаю не разглашать, но те, кто знал о ней, уже умерли, а тех, кто жив, она не интересует: их больше волнуют мои навыки и мои руки.

Стоя у зеркала и разглядывая свои нервные, чуткие руки, я заправляю серебряные, ещё «отцовские» запонки в прорези толстых манжет безукоризненно белой рубашки, возвращаюсь к шкафу и, перебрав пару десятков галстуков (подарки бесчисленных поклонниц, бывших моими пациентками, но никогда – любовницами), выбираю узкий чёрный галстук-«селедку», который прикупил в командировке. Вывязываю идеально-ровный узел, просовываю руки в рукава пиджака и принимаюсь тщательно укладывать щёткой ещё влажные после душа волосы.

Из серебристой глади старинного, оставшегося еще от моих «родителей» зеркала на меня смотрит высокий (метр восемьдесят два), ещё стройный (восемьдесят кг веса) тридцатишестилетний чувак с короткой современной стрижкой, модной небритостью (странно, но мне почему-то идёт) и ранней сединой (поэтому цвет волос – перец с солью). У субъекта в зеркале правильные черты лица, тонкий нос с горбинкой и зеленовато-карие глаза с золотистыми крапинками, так поразившие Женьку.

Но не объяснять же мне этой двадцатитрехлетней дурехе, которую я, судя по всему, никогда уже не увижу, что эти крапинки ничто иное, как пигментные пятна, которые чаще возникают на темноокрашенных, нежели на светлых радужках, а золотистый цвет обрамления указывает на слабость связочного аппарата позвоночника и склонность к невралгиям?

Да, вот такой он я – Арсен, точнее, Арсен Павлович Сечин, известный в научных кругах врач-хирург, работающий в Центре сердечно-сосудистой хирургии РАМН имени Бакулева, ведущий специалист в области сердечно-сосудистой хирургии, сотрудник Научно-консультативного телемедицинского центра, автор двух интересных методик и пары совсем не плохих книг, которые углядела на полке любопытная Женька.

И этот ведущий специалист, этот врач-хирург вместо того, чтобы выкинуть наконец надоевшую ёлку, поменять замки в двери или просто лечь спать, потому что после вчерашней операции он вымотался, как собака, сейчас наденет дублёнку, завяжет на шее тёмно-зелёный шарф и, прихватив ключи от своего чёрного, ничем не примечательного «Паджеро», поедет к чёрту на кулички – в бетонную коробку на Останкинском пруду, чтобы принять участие в ток-шоу о медицине, которое вы вряд ли посмотрите.

Захлопнув дверь, тщательно запираю её на все замки и жму на кнопку лифта. Лифт приходит, с лязгом распахивает передо мной металлические створки. Готовлюсь зайти в кабину, но тут в кармане моего пиджака раздаётся пиликанье мобильного. Мысленно чертыхнувшись, придерживаю одной рукой дергающуюся створку лифта, другой достаю из кармана «Нокиа». Смотрю на определитель: номер мне незнаком, но поскольку мои позывные знают все коллеги и практически все мои пациенты, прижимаю телефон к уху и шагаю в кабину:

– Да?

В трубке – характерный смешок.

– Арсен? Добрый день, это Марго, – уверенно произносит девица из телецентра, которая ухитрилась достать меня, ловко действуя через моего шефа. – Ну как, вы к нам едете?

«То есть теперь она меня ещё и контролирует, да?»

– Да, – еле сдержался, чтобы не нагрубить ей. Перехватив плечом телефон, костяшкой пальца нажимаю на кнопку первого этажа, в душе очень надеясь, что сотовая связь прервётся вместе с уходом лифта в шахту. Но телефонный Бог сегодня, видимо, не на моей стороне.