Read the book: «Эридан. Рассказы»
Хюль. Дорога троллей
В иллюминаторе виднеются деревья. Откидываюсь назад и вжимаюсь в спинку кресла.
Сосед делает то же самое.
Сколько нас? Жду мягкого толчка, который ознаменует посадку, – и страх уйдёт.
Здесь не принято аплодировать, но, покидая салон, каждый раз смотрю влюблёнными глазами на командира.
Сегодня капитан воздушного судна – женщина. Может, поэтому так нервничает сосед?
«Зря, мы водим не хуже вас, – беззвучно возражаю ему, – и, пожалуй, аккуратней. Впрочем, автопилот рулит».
Сосед не слышит моих мыслей, и спустя несколько секунд облегчённо вздыхает – мы катимся по взлетно-посадочной полосе. Вместе с опорой возвращается уверенность в завтрашнем дне.
«Я в Осло», – пишу я.
«Ок», – прилетает в ответ.
Он бесспорно талантлив.
Второй конверт прячет радостный смайл.
И креативен притом.
***
Скандинавская столица встречает дождём и розами необычного оттенка. Нежная киноварь, смешанная с алым. В первый раз любуюсь этим цветком. Выхожу к заливу. Яхты выстроились так плотно, что, кажется, можно перепрыгивать с одной на другую, забавляясь игрой в морские классики.
Поезд отправляется через несколько часов, и есть время прогуляться. Рассматриваю прохожих. Дежавю. Знакомые лица. С изумлением понимаю, что похожа на норвежку, – или норвежки похожи на меня? Хотя и лишена их сдержанно-деловитой непромокаемости…
Не люблю достопримечательности – в них нет ничего примечательного, на мой взгляд. Дышу атмосферой. Она проникает в меня, и я мимикрирую, встраиваюсь в город недостающим фрагментом.
Иду наугад, меняя переулки, точно хочу запутать следы. Норвежский лис. Может, я была им в прошлой жизни?
Тихонько посмеиваясь, достаю из кармана телефон, прикрывая от мороси рукавом.
«Уютно».
«Я рад».
Смайл-поцелуй напоминает куриную гузку. Надеюсь, это не обида.
Я на лето сняла домик в горах. Тот самый, с мшистым палисадником на крыше. Мне нужно уединение, чтобы дописать роман. Готова одна глава. Я не мастер скорописи, но, думаю, лето не подведёт.
Телефон выскальзывает из рук – едва успевая ухватить его в полёте, останавливаюсь, чтобы перевести дух. Передо мной крылечко с двумя ступеньками без перил и деревянная дверь, украшенная табличкой с номером. Я поднимаюсь и привычно тяну руку, чтобы открыть её… И тут же замираю. Вход притягивает – кажется, что за ним узкая лестница, ведущая на второй этаж, и ещё одна дверь, за которой тёплое помещение с плитой, рукомойником и горкой стоптанных башмачков.
Дёргаю ручку, но дверь заперта. Заставляю себя отпрянуть и вернуться на тротуар. Из распахнутого окна выглядывает пожилая дама с круглыми румяными щеками и яркими глазами. Она меняется в лице и быстро что-то восклицает по-норвежски.
Делаю шаг назад. Возможно, я нарушила правила? Частная собственность?
– Сорри, – отвечаю я, не зная, за что извиняюсь; на всякий случай добавляю. – Хэллоу.
Тороплюсь поскорее уйти. Поминутно оглядываюсь. Ноги ведут обратно к заливу. Надо отыскать рыболовецкий траулер! Выбегаю к причалу, озираюсь – того, кого ищу, нет в помине…
Опомнившись, присаживаюсь на скамейку. Что за помутнение рассудка? Пора пообедать и выпить кофе – кажется, утренняя аэрофобия выбила меня из колеи…
Оставшиеся до отправления поезда часы кружу по городу, разглядывая крыши. Теперь я не лис, а норвежская чайка.
***
Вокзал Бергена – островок железнодорожной готики, серый и немноголюдный. Я качу чемоданчик цвета фуксии, беззвучно извиняясь за моветон. Два квартала до автопроката, где меня ждёт юркий фиат, и ещё два часа по гладкой дорожной колее с туннелями и подъёмами.
***
Домик оправдал мои ожидания, а мохнатая ель на крыше превзошла их. Внутри всё по-простому – на тридцати квадратных метрах особо не разгуляешься. Есть шкаф, кровать, кушетка, кухня, и, главное, письменный стол! Остальное – излишества.
До ближайшего магазина десять километров, но с машиной это не проблема. В округе несколько домов, где обитают, по моим предположениям, такие же туристы. Я избегаю знакомств и наслаждаюсь природной гармонией. Иногда по дороге встречаю овечек с красными колокольчиками в ушках и машу с улыбкой пастуху, который бродит где-то поблизости.
Аэрофобия до сих пор не отпускает, точнее, она случайно повредила мой рассудок, лишив меня уединения. Я слышу голоса. Они рождаются внезапно и всегда звучат шёпотом.
– Смотри, это она!
Я выхожу из дома и оборачиваюсь…
– Хюль… – они искажают моё имя ненужным придыханием.
Здесь никого нет, кроме меня. Можно крикнуть, и эхо вернёт обратно звук, протянув его над плешивыми макушками гор. Каменные норвежцы дремлют, опустив наземь грузные тела. Мне кажется, что они по очереди присматривают за мной, приоткрыв сонные веки. Быть может, это они шепчут? Но им подходят низкие, глухие голоса – утробный гул земли – а мои всегда ребячливо-детские…
– Идёт-идёт… Глянь, какая! Вышагивает. Ишь ты, набралась модных штучек.
Я в растерянности, а они хихикают. В панике затыкаю уши и… перестаю слышать их. Чувствую легкое дуновение ветерка по пальцам, как будто кто-то незримый трогает меня. Опускаю руки.
– Она не хочет с нами говорить… – хныкают они где-то позади.
Стоп! Это что, наяву происходит? Я оглядываюсь и вижу, как разлетаются-разбегаются тени. Солнечные часы, отбрасываемые редкими деревьями, остаются недвижимыми. Голоса – не мои. Они реальны.
***
Страха нет, и я привыкаю с ними соседствовать. Вспоминаю годы взросления и перешёптывания парней за спиной.
– Смотри, какая!
Ей-богу, как глупые подростки. Спросите ещё, не нужен ли зять моей маме. Смешно. Не обращаю внимания.
– А куда это мы собрались?
– В магазин, – фыркаю я. – Вам что-нибудь привезти?
Молчат в ответ. Кажется, стесняются. Ну-ну. Чего притихли-то? Нравится пугать? Хихикать вслед? Начинаю злиться… Я ведь хотела уединения.
– Хюль! – дразнят они меня.
– Научитесь сперва выговаривать моё имя! – сержусь я. – и не мешайте работать.
Куда там… Подсматривают в окна, то и дело перешёптываясь. Стараюсь не разворачивать ноутбук монитором к окну, чтобы не читали личных записей. Прячу телефон. Но они как-то умудряются заметить переписку.
«Как ты?»
«Пишу».
«Скучаю».
Смайлю в ответ.
Ёмкий, однако, диалог. Ничего лишнего.
– Кто это? – волнуются они.
– Что, опять?!
– Надо забрать у неё телефон!
Я зверею. Распахиваю окно настежь и ору:
– Только попробуйте! Уши надеру! А ну брысь отсюда!
Они вздыхают и умолкают, но далеко не уходят. Мельтешат невидимыми крыльями за окном, разгоняя утренний туман. Каждое утро я обнаруживаю новые отпечатки на стекле.
***
В один из вечеров, когда за дверью вновь раздаётся осточертевшее сопение, меня прорывает.
«Как вы надоели! Хватит!»
Меня захлёстывает волной гнева. Ошпаренная порывом злости вскакиваю из-за стола и несусь к двери. Дергаю её на себя со всей мочи и хватаю за шкирку первого попавшегося. Его бестелесная плоть струится меж пальцев, но я крепко держу его. Встряхиваю. Он извивается дымком, точно нашкодивший котёнок, и тихонько скулит.
Высовываюсь наружу и яростно кричу в темноту:
– Ну что? Сами явитесь или по одному вас ловить?
Тишина наполняется вздохами. Они вплывают в дом, не касаясь порога, и выстраиваются передо мной в ряд. Шесть призрачных теней, и ещё одна – у меня в руках.
– Сколько можно меня уже… троллить?!
Они переглядываются и жмутся поближе друг к дружке. Я отпускаю свою добычу, и седьмой скользит в полутьме, обретая робкие очертания, точь-в-точь такие же, как у остальных. Тени – так они, оказывается, те ещё скромняги! – дрожат, подталкивая друг друга, но никто из них не решается заговорить первым.
– И долго мы так будем молчать? – вспоминаю я преподавательскую практику.
Наконец, один осмеливается:
– Ты не узнаешь нас?
– Я догадываюсь, кто вы, – сердито отвечаю я. – Это нетрудно. Хотя вы не такие, какими вас представляют.
Они действительно не похожи на сказочных персонажей, наводнивших кинематограф, литературу и полки сувенирных магазинов. У них нет крючковатых носов, мохнатых кривых лап и хитрых физиономий. Передо мной хрупкие создания, сотканные из эфира. Горные духи… От них веет озорным ребячеством и трогательным наивом. Мне вдруг хочется усыновить всю команду.
Сердце щемит нежностью, и я говорю глупость, чтоб успокоить их.
– Хотите чаю?
– Ты правда нас не узнаешь? – шелестят они.
– Тролли… – уже не так уверенно говорю я. – Духи норвежских гор. Разве нет?
В ответ слышу долгий печальный вздох. Они смотрят на меня с тоской. Комната наполняется отчаянием.
– Ты не могла забыть нас!
– Забыть? – недоумеваю я.
Тролли срываются с места и летят ко мне. Меня окутывает лёгкий туман. Я закрываю глаза и вижу… Помню. Теперь я помню всё.
***
Солнце заливает белым светом проплешины исполинских гор, – гор, приютивших моих предков. Издревле здесь была наша обитель. Воздух соткан из памяти о духах, рождённых союзом огня, океана и вечности.
– Хюль! Где ты?
Я выныриваю и бью руками по воде, швыряясь в троллей брызгами. Они разлетаются, а я звонко хохочу. После переворачиваюсь на спину и закрываю глаза. Солнце греет лицо и сушит волосы, превращая их в золотистые пряди. Лежу так минут пять, не больше, и вновь ныряю, чтобы быстрее добраться до берега – в глубине легче скользить. Вода расступается – гладкой стрелой несусь вперед, выскакиваю на берег и взбираюсь на скалу.
Под ней – водопад. Бросаюсь в пену и съезжаю вниз, как по горке; бурлящая вода удерживает тело, не даёт провалиться под скалы. Молниеносно! Один вдох, и я внизу, кручусь-верчусь среди непослушных бурунов, раскидывая их во все стороны.
– Хюль!
Я выпрыгиваю из воды на берег и бегу за ними. Легко настигаю, хватаю одного и подбрасываю к небу, а после удираю – за мной не угнаться! Показываю язык, и они радостно хихикают.
Вдруг вижу группу туристов у подножья горы.
– Хюль, задай им жару! – шепчут тролли.
– А то! – задорно соглашаюсь я и мигом забираюсь на камень.
Люди замечают меня – внизу начинается оживление. Их изумлённые жесты и вытянутые лица забавляют меня. Я вскидываю руки, выгибаюсь и встряхиваю длинными волосами, скрывающими тонкий хвост. Платье цвета тумана сливается с водой, и это делает меня похожей на бесплотную наяду – мою греческую свояченицу. Забыв обо всём, я танцую в брызгах водопада, а потом, словно опомнившись, падаю с отвесной скалы и растворяюсь в бурлящей пене.
Представление окончено!
***
Дома влетает по самое не хочу. Всезнающие горы доложили сестре о моих нехитрых развлечениях, и она расстроенно укоряет меня.
– Опять дразнила туристов?
Я зажимаю рот, чтобы не прыснуть со смеху, и изо всех сил стараюсь изобразить серьёзную мину раскаявшейся грешницы. Но ничего не выходит, и я, захлёбываясь хохотом, сползаю на землю.
– А если тебя поймают?!
– Ну кто меня пойма-а-а-ет? – кривляюсь я. – Я неуловимая! Я – дочь горы!
– Дурочка ты, Хюль! Привадишь, и поймает. Ухватит за хвост, и поминай, как звали…
– Никто меня не ухватит, – обижаюсь я; вечно она портит настроение своими страхами. – А если что, увернусь. Я сама буду выбирать себе жениха.
– Вот и выбирай тихонечко. Полюбите друг друга, и позовёшь его. Он обретет волю, и вы будете счастливы. А если поймают, то заберут в неволю, и станешь человеком. Разве можно так рисковать? Разве стоят того детские забавы?
– Нет… – испуганно кидаюсь к ней на шею, и крепко обнимаю. – Прости! Я такая глупая!
***
Через неделю встречаю в лесу чужака и прячусь в тот миг, когда он пытается навести на меня объектив. Любопытство мешает дать дёру – впервые вижу человека так близко. Забираюсь на дерево и из-под густых ветвей наблюдаю за ним. Он пытается понять, куда я делась. Так и не сообразив, подаёт голос:
– Ау!
Как же! Видали таких? Сейчас я поверю, что ты заблудился, и брошусь тебе на подмогу. Сижу тихо, не шевелюсь. Троллей, как назло, нет поблизости, чтобы спугнуть его.
– Где ты? – спрашивает он.
Да вот же я, прямо над твоей головой. Если бы не злополучный хвост, кинула бы тебе в маковку шишку, да покрупней.
– Не бойся, я не причиню тебе зла!
Сестра говорит, что с этих слов обычно и начинаются неприятности. Обмануть меня пытается.
– Я слышал, что вы – духи гор… – говорит он. – Когда увидел тебя у водопада, глазам своим не поверил. Все подумали, что это театрализованное представление, а я решил тебя разыскать.
«Чтобы оторвать мне хвост и увезти в свой человечий мир? – мысленно отвечаю я ему. – Нет уж, не на ту напал».
– Я не трону тебя, – убеждает он меня. – Даю тебе слово Андерса.
– Кто такой Андерс? – спрашиваю я.
– Это моё имя, – он запрокидывает голову, догадавшись, что я прячусь в ветках. – Спускайся.
– Убери фотоаппарат.
– Хорошо, – он послушно убирает устройство в рюкзак. – Вот, смотри, у меня ничего нет.
– Ты точно держишь слово? – сомневаюсь я.
– Разумеется, – кивает Андерс.
Я спускаюсь и замираю у дерева, готовая сорваться в бег, если он сделает хоть одно движение. Но он стоит, точно заворожённый, и смотрит на меня. У него яркие тёмные глаза и оливковая кожа. Он выше меня на целую голову и крупней раза в два.
– Как тебя зовут? – спрашивает он.
– Хюль.
Он широко улыбается – так, что видны зубы, – и медленно протягивает ладонь.
– В наших краях этим жестом скрепляют дружбу.
Кивнув, я осторожно подаю руку. Он берёт её и придвигается ближе. Вдруг резко дёргает меня за хвост. Вскрикнув от сильной боли, я теряю сознание и… память.
***
Ноги ведут к заливу. Надо отыскать рыболовецкий траулер. Выбегаю к причалу, озираюсь – вот он! Андерс стоит на палубе и перебирает сети. Лицо довольное, значит, улов сегодня хороший.
– Андерс! – кричу я. – Я вспомнила! Вспомнила!
Он испуганно вздрагивает и выпускает из рук снасти. Рыба бьёт плавниками, выпрыгивая из сетей, и извивается – чешуя сверкает на солнце, а муж хмуро смотрит на меня. Я подхожу ближе.
– Что ты вспомнила, Кэролайн?
– Вспомнила, откуда я родом! Мне снился сон, в нём были леса, горы, водопады и высоченные скалы… Я родилась на северо-западе, Андерс!
– Кэри, это всего лишь сон, – он переводит дух и тут же успокаивается; хмурая морщина, прорезавшая было лоб, разглаживается.
Я готова расплакаться, как ребёнок.
– Почему ты не веришь мне, Андерс?
– Потому что ты выдумщица, Кэри. С кем ты оставила детей?
– С тётушкой Анне…
– Будет лучше, если ты пойдёшь домой.
Я покорно шагаю прочь – от залива до дома десять минут ходу. Иду, меняя переулки, до тех пор, пока не встречаюсь в одном из них с крыльцом без перил и тёмной дубовой дверью. Поднимаюсь по узкой лестнице и открываю вторую дверь, за которой прячется плита с умывальником и горка детских башмачков.
– Я вернулась! – звонко кричу я, и навстречу мне выбегают Уле и Грете.
Шестилетний Уле похож на меня – такой же хрупкий и золотоволосый, а его старшая сестра-погодка Грете – копия Андерса. У неё румяные круглые щёчки и яркие глаза.
– Мама, – кричат они, – мы поедем в сказочные горы? Туда, где ты родилась?
– Нет, – грустно отвечаю я. – Я ошиблась, мои родные… Мы отправимся в зоопарк.
– А ты приготовишь туманный кисель? – спрашивает Грете, и я улыбаюсь ей.
– Конечно, дорогая. Только наберу побольше тумана из окна.
Распахиваю ставни и делаю вид, что собираю в ковш воздух, а после накрываю посудину крышкой и ставлю на плиту.
– А теперь марш в комнату, – приказываю я. – Волшебный кисель требует тишины!
Они несутся наперегонки в детскую, а я достаю из холодильника молоко и крахмал из шкафчика.
***
В зоопарк мы идём вчетвером: я, дети и тётушка Анне. Загоны с животными источают запах тоски и испражнений. В глазах обитателей – покорное бесчувствие. Утраченная свобода больше не манит их, а пятиметровая клеть с кормушкой и охапкой сена заменяет лес. Они не плачут, не о чем. Большинство рождены в неволе, и потому у них пустые глаза.
Я подхожу к лисьему вольеру и вижу равнодушную стайку облезлых зверей. Одна из лисиц подходит ко мне и изучающе смотрит через решётку. Я присаживаюсь на корточки. Мы встречаемся взглядами. Из-за спины вдруг появляются лисята – два бурых комочка на нетвердых ногах.
– Мама, – трогают меня Грете и Уле, – смотри, детёныши!
– Пойдёмте отсюда! – я вскакиваю, точно ужаленная. – Прочь из этого места! Никогда, слышите, никогда мы не вернёмся сюда!
– Почему, Кэри? – тётушка Анне с опаской глядит на меня; нет, я не рехнулась.
– Животные должны быть на свободе!
Взяв за руки Уле и Грете, увожу их. Они ещё маленькие и не понимают. Им кажется, что я отказываю им в развлечении, но я неумолима.
«Запомните, дети, – беззвучно шепчу я, глотая слёзы. – Право на свободу имеют все. Нельзя отнять её у живого существа».
***
Теперь я помню. И с грустной улыбкой киваю троллям, которые окружили меня туманной стайкой.
– Хюль…
– Нет, – отвечаю я им. – Я рождена в неволе. Далеко-далеко отсюда. Там нет гор.
– Ты не изменилась, – шелестят они.
– Хвоста у меня нет… – задумчиво возражаю я. – Но я всё помню.
– Ты останешься! Мы не отпустим тебя.
– Это будет та же клеть, только горная… Свободу нельзя отнять.
Неразрешимая дилемма. Кроме бессловесной паузы, добавить нечего. Не спорят, но и не соглашаются.
Выхожу из дома. Вдали очертания гор с редкими огоньками. Дремлют, но я знаю, что один из гигантов, приоткрыв сонный глаз, наблюдает за мной. Воздух наполнен тайнами. Я чувствую неукротимость – она просыпается внутри и распускается счастьем, как куст норвежской розы.
Беру телефон, пишу смс.
«Приезжай».
«Ок».
_______
*Хюльдра – сказочный дух в образе светловолосой девушки с коровьим хвостом.
(24.07.2017)
Рынок свежих идей
Здесь тесно и шумно, словно в балагане. Такой агорафоб, как я, должен остерегаться толпы, но любопытство вновь хватает меня за нос и тянет в самую гущу. Пока чьи-то локти сердито пихают друг друга, я, прикинувшись невидимкой, легко достигаю цели.
Три прилавка, два грузовика, очкарик в синем халате и бородач в поношенном сюртуке – всё, как и всегда.
Бородач сегодня выглядит довольным. Гордо поблескивая глазами – я стою от него буквально в паре метров и вижу его расширенные зрачки – держит на руках склизкую субстанцию и с наслаждением наглаживает ее по… чему-то. То ли по холке, то ли по заднице: анатомических подробностей не разобрать даже вблизи.
– Что это? – не поворачиваясь, спрашиваю вполголоса у соседа.
Мы знакомы. Он здесь каждое утро, как и я, и тоже притворяется невидимкой.
Я помню его имя и узнаю в профиль – в толпе этого достаточно, чтоб стать друзьями.
– Новый продукт. Открытие века, – хихикает он в ответ.
Бородач слышит смех, и с негодованием смотрит сквозь нас, пытаясь определить его источник. Он досадливо морщится, укоризненно качает головой и тут же вскидывает над собой руки, поднимая субстанцию вверх. Лицо бородача медленно озаряется самодовольной улыбкой штангиста-триумфатора.
Толпа рефлекторно аплодирует.
Субстанция нервно вздрагивает и роняет комок слизи на сюртук своего хозяина.
Рынок свежих идей. Так называется это место. А я – абсолютно безыдейная личность, наделенная фасеточным зрением; так сказал бы любой, имей я наглость заявить вслух о своей позиции.
К счастью, я социофоб, и это определяет многое, в том числе радиус личного доверия.
Сейчас в этом радиусе лишь сосед с его неизменным профилем.
– Так что, быть может, это твой шанс выиграть пари? – смеюсь я снова, а приятель нарочито жалобно морщит лоб, и многозначительно молчит свое любимое: «Я вас умоля-я-ю…».
Идея, выставленная на публичное обозрение, начинает таять: субстанция теряет форму, обмякнув в руках демонстратора. Он резко встряхивает её, но она никак не реагирует – лишь капли зеленоватой жижи тягуче падают наземь.
– По-моему, она сдохла, – шепчет сосед.
Это замечают и остальные.
Зрители вполголоса переговариваются между собой, в то время как бородач теребит субстанцию, напрасно пытаясь её оживить.
Наконец, зевака, из тех, что побойчей, выкрикивает из толпы:
– Ерунда полнейшая! Что вы нам пытаетесь всучить? Разве не видите сами, что она не дышит?
– С ней всё в порядке, – возражает хозяин идеи. – Просто здесь условия не те. Кислорода много. В лабораторных она вела себя идеально.
– В вашей синтетической реальности она, может, и работала, но здесь, в социуме, приказала долго жить! – не унимается насмешливый голос.
Мне становится до жути любопытно. Обернувшись, я сканирую взглядом толпу, и обнаруживаю в нескольких метрах от себя мужчину в чёрном капюшоне, который полностью скрывает лицо.
Жаль, не прозрачный, так его могли бы видеть хотя бы свои… А тут неясно, то ли тролль, то ли новенький.
Бородач вдруг находит удачный контраргумент. Он делает шаг навстречу зевакам и властно объявляет:
– С ней всё в порядке. Идея работает. Она жива и чувствует себя прекрасно. Если вы этого не понимаете, проблема в вас – вы просто не способны воспринять её.
– Что?! – не верит своим ушам сосед и толкает меня в бок кулаком.
Я подмигиваю: «Смотри, что будет дальше».
– Слепцы! – восклицает хозяин субстанции и с негодованием замахивается ей – так, словно хочет швырнуть в нас бесформенную массу.
Я инстинктивно отшатываюсь, чтобы меня не забрызгало слизью.
Но бородач не разжимает пальцев. Качнувшись кулём, идея возвращается к хозяину и легонько бьёт его по пузу, оставляя на сюртуке влажное пятно.
Этот жест, как ни странно, вызывает у зрителей доверие.
– Да нормальная идея, – негромко произносит кто-то, – я видел подобное на западном рынке. Она на самом деле работает только в пассивном состоянии.
– Всё правильно, – тут же соглашаются остальные, – так и должно быть.
– Вы тут с ума посходили все? – мужчина в капюшоне озирается по сторонам; его голос, вмиг утративший уверенность, звучит всё тише и тише. – Вы что, не видите, что идея мертва?
– Это вы, любезнейший, мертвы – интеллектуально и духовно! – припечатывает эффектным словом свою победу под аплодисменты зевак бородач.
***
Тем не менее, инцидент не исчерпывает цели сегодняшнего визита. Вытянув шею, я изучаю то, что представлено на витринах – рынок не ограничивается субстанцией в руках бородача.
Пока тот вполне уже миролюбиво басит, его слабовидящий коллега в синем халате прогуливается вдоль своего прилавка, поправляя уложенный рядками товар.
– Как думаешь, есть здесь что-нибудь достойное? – вопрошает где-то позади меня звонкий молодой баритон.
– Не знаю. Как тебе крайняя в третьем ряду? – ему отвечает, судя по интонациям, такой же юный товарищ.
– Выглядит аппетитно. Возьмём?
На мгновение их тела закрывают мне обзор; шагнув вперед, парни зависают у прилавка, разглядывая понравившуюся идею.
– Какая-то она твердокаменная… – разочарованно говорит тот, что постарше. – Такой только гвозди заколачивать…
– Да вы что! – тут же подскакивает очкарик-продавец. – Она прекрасна! Каждый завиток, каждый штрих, каждый узор на своем месте. Это идеальная композиция. В ней нет изъяна.
– Да, изъяна нет, – соглашается второй парень. – Но и толку в ней тоже нет. Что с ней делать?
– Поставишь на полку мировоззрения, и она украсит твой дом.
– У меня там и без того столько понапихано… Того и гляди, полка рухнет.
«Рухнет, и хорошо… – беззвучно встреваю я в разговор. – Выкинешь хлам, и создашь новую… Своими руками. Может, тогда и на рынок таскаться прекратишь».
Мои мысли теряются в громком вопле, который издает какой-то рассерженный мужик, выпрыгнувший, как чёрт из табакерки, из толпы.
Он тычет пальцем в горстку камней неясного назначения и возмущённо кричит очкарику в синем халате:
– Как вы посмели украсть мою идею! Это плагиат! Я буду жаловаться! Я придумал её две недели назад, а вы уже продаёте! Я требую свои деньги в стопроцентном размере! – и спустя мгновение уже спокойнее предлагает: – Или хотя бы половину.
– Она лежит тут с месяц… – машет рукой продавец. – Никто не берет. Не смешите меня, ей богу.
– Я требую своей доли! – игнорируя здравый смысл, настаивает на своём мужик.
– Сначала попробуйте её продать, и, так и быть, я заплачу вам агентские комиссионные.
– Но это моя идея! Она гениальна!
– Мне без разницы, чья, – спокойно парирует очкарик. – И мне до лампочки её гениальность. Мне главное продать. Найдёте покупателя, получите половину.
Сосед наклоняется ко мне и насмешливо шепчет:
– Залежавшийся товар… Знаешь, что они делают, когда идеи приходят в негодность?
– Нет… А ты знаешь? – я с любопытством смотрю в глаза приятелю-невидимке.
– Угу, – кивает он. – Доводилось видеть, как они реанимируют их. Знаешь, в точности так же, как старые продукты. Вот только продукты хотя бы вымачивают в марганцовке, а здесь даже не заморачиваются. Делают упаковку поярче, рисуют пару известных фамилий и приклеивают новый ценник.
– И что, никто не замечает?
– Да по-разному… Кто-то молчит, кто-то, как мы, притворяется невидимкой, а кто-то очень даже верит. Здесь такой антиквариат попадается порой…
– Но возраст идеи вовсе не показатель её негодности… – задумчиво тяну я.
– Для тех, что выражают истину – нет. А ты видишь здесь хоть одну такую?
– Нет… Истина ведь не нуждается в продавцах.
Мы одновременно киваем, отворачиваемся друг от друга и ещё некоторое время стоим рядом, каждый в своих мыслях.
Зачем я здесь? К чему это бессмысленное любопытство?
День за днём я прихожу сюда, чтобы лицезреть свежую порцию суррогата, и в очередной раз убедиться в том, что знал и так, с самого первого дня.
Сосед же заключил странное пари – сам с собой – что однажды идея посетит это вздорное место.
Но мы оба понимаем, что это утопия…
***
– Пойдём отсюда, братишка. Я знаю один приличный бар, где двум социофобам можно пропустить по кружечке и нормально поговорить, – хлопает невидимка меня по плечу.
Я улыбаюсь.
Пожалуй, лучшее, что можно найти на рынке «свежих» идей, я уже нашёл – и это единомышленник-сосед.
(13.02.2017)
