Рассказы. ПРОСЕБЯТИНА

© Юлия Донская, 2020

ISBN 978-5-0051-1454-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Расскажи о себе…

Ты говоришь, расскажи мне историю о себе. Надо подумать, прежде чем начать. А что я могу рассказать о себе?

Если уж рассказывать историю, то нужно непременно удивить. И не просто удивить, а чтобы в самое сердце.

Я лично всегда влюбляюсь во всех, кто меня удивил. Иначе для чего рассказывать?

Вот один парень, к примеру, мне рассказывал, как он проходил обучение подводному плаванию где-то, допустим, в Дублине. И там была какая-то заброшенная шахта, залитая водой. В ней жили два огромных ручных осьминога. И один из них в шутку схватил этого парня. Ему стало очень страшно, потому что осьминог огромный, и может легко раздавить человека! Вот это история! Я сразу влюбилась.

Или вот другой рассказывал, что работал снайпером в Чечне. Очень подробно мне объяснял, как надо целиться, как надо лежать около камня и не двигаться, когда ведут обстрел местности. Причём лежать нужно впереди камня, потому что за камень обязательно кинут гранату… В общем как-то так. Я, конечно, тоже сразу влюбилась.

Или ещё один мне говорил, как он вдруг прозрел и разрешил своим дочерям больше никогда не ходить в школу!

В общем, для рассказа о себе нужно непременно что-то героическое или смешное…

А мне и рассказать-то нечего. Я вот только и умею, что влюбляться в каких-то странных людей.

Можно даже сказать, что это моё достоинство, сильное качество. Я могу разглядеть в человеке героя!

Ему нужно просто не очень сильно мне мешать.

Так что же тебе рассказать? Надо подумать… Все истории какие-то неподходящие.

Мне однажды приснился Гагарин!

Или вот! Вспомнила!

Однажды, я уехала на машине в другой город к родственникам и у них ночевала. Там мне приснился закрытый лакированный гроб. Чей-то голос спросил меня: «Хотите посмотреть – кто там?» Я ответила: «Да.» Гроб открылся, в нём я увидела незнакомого молодого парня. Тёмненький такой. Во сне я страшно закричала и от собственного крика проснулась. Утром забыла сон. Днём звонила мама, говорила, что переживает за меня и брата, мол, даже свечку вчера за нас поставила, за меня и за Артёма.

Вечером, на обратной дороге вдруг прямо передо мной машина пересекает трассу. Я, как и во сне, страшно кричу, жму на тормоза, успела нажать, потому влетела не в водительскую дверь, а в пустую пассажирскую. И парень – водитель остался жив, тёмненький такой.

– Тебя как зовут-то, – немного отходя от ужаса спрашиваю я.

– Артём.

– Ох, Артём, ты уж береги себя, пожалуйста.

Такая история… Нет, такое нельзя рассказывать.

На эту тему вспомнила другую историю. Я была беременна и ложилась спать. Вдруг слышу голос в своей голове, но не мой.

– Встань! – говорит, – иди на кухню! Вымой тарелки!

Думаю, что за бред? Тарелки? Я так устала. Только из монастыря вернулась, ночь уже, завтра помою. А он снова:

– Встань! – говорит, – или потеряешь ребёнка.

Глупость какая-то, я не встала, через три дня на УЗИ сказали, что плод замер. Меня увезли в больницу. Этот строгий голос ещё какое-то время был со мной, но стал мягче, а потом и вовсе утих…

Нет, такое нельзя рассказывать.

Вот хорошая история! Я сидела дома, не пошла на работу. Увидела в окно священника и очень разволновалась, как будто он идёт ко мне. Обязательно ко мне.

Слежу за ним, и, правда, он поворачивает к моему дому, идёт к моему подъезду. Я выбегаю к лифту. Непременно он должен приехать на мой этаж. Жду. Двери лифта открываются.

– Здравствуйте, – говорю, – я вас ждала.

– Вы хотите освятить квартиру?

– Да.

– Это вы мне звонили?

– Нет.

– Тогда я приеду к вам завтра.

– Ладно.

Ох, с историями у меня очень сложно… Я не знаю, что тебе рассказать. Спроси меня, что тебе интересно?

– Какой у тебя рост и вес?

– Пошёл ты на х*й!

Самолёты

Мне было около пятнадцати, когда я случайно стала свидетелем репетиции школьной театральной студии. Ничего особенного там не происходило, и я, наверняка, давно бы это забыла, если бы не одна фраза, отпечаток которой стал тайным знаком моей души и остается им до сих пор, спустя двадцать пять лет.

Так вот, я наблюдала за репетицией:

– Изобрази удивление, – говорил кому-то учитель, – теперь гнев… Хорошо!

– Настя, ты, – продолжал он обращаясь к моей однокласснице, – изобрази удивление. Хорошо! Теперь сделай такое выражение лица, как будто ты видишь, что вдалеке падает самолёт.

Я плохо помню её гримасу, какой-то открытый рот, ладони к щекам, глаза вытаращены, суть не в этом. Во мне застряла фраза: «Представь, что ты видишь, как падает самолёт».

И я представила.

Но то ли с воображением у меня было всё в порядке, то ли я была слишком впечатлительной, или же моё бессознательное наконец-то нашло нужный символ – но так или иначе этой ночью я впервые увидела падающий самолет во сне.

Сон простой: солнечный день, я гуляю недалеко от своего тогдашнего дома, медленно иду по безлюдной улице, поднимаю голову и вижу падающий самолёт. Он летит в сторону Красногорска, стремительно теряет высоту и, кажется, горит.

Это выглядит и страшно, и захватывающе торжественно, и даже некстати смешно.

Я думаю: «Этого не может быть», но все кажется убедительным и настоящим – улица, небо и приближающийся горящий самолёт.

К своему ужасу, я делаю вывод: «Это реально», — и просыпаюсь.

Вот интересно, что бы сказал тот театральный наставник, если бы увидел выражение моего лица во сне. Видимо, своё традиционное: «Хорошо».

А, может быть, он сказал бы, что такие торжественно-обреченные лица бывают только у невест, когда их спрашивают: «Согласна ли ты и в горе и в радости…», а невесты поднимают глаза к небу и думают: «Не может быть! Вы серьезно? Это даже смешно!» и отвечают: «Согласна».

В общем, неизвестно и даже неважно, кто и что сказал бы, видя моё лицо во сне, и, наверняка, я могла бы благополучно забыть об этом, но с тех самых пор мне начали сниться падающие самолёты.

Они падали то каждый месяц, то раз в полгода, падали то весной, то осенью, но чаще летом, падали в разных местах, но чаще в знакомых, только сюжет неизменно повторялся: я вижу, как падает самолёт, и просыпаюсь до того, как он касается земли.

Я пыталась разгадать тайну этих снов. Значит ли это буквально, что мне нельзя совершать авиаперелеты? Кажется, нет.

Но для чего эти сны? Они похожи на предупреждение, но о чём именно?

Я не нашла ответ, не перестала летать на самолётах, а к снам потихоньку привыкла.

***

Прошло пять лет. Все так же регулярно падали и горели самолеты, все так же обреченно и весело я на них смотрела, но к этим снам добавились новые, тоже повторяющиеся сны. Их частота была гораздо интенсивнее, примерно через день.

Сюжет сна – вариации на тему: «Я летаю на параплане и счастлива».

Изредка я парю одна, но в основном это тандем с парнем из института, назовём его Тимур. В обычной жизни он мне совсем не нравился, какой-то невзрачный, но во сне у нас бурный роман.

Надо заметить, что он летал на парапланах не только в моих снах, но и в реальности. Время от времени я слышала, как он довольно занудно рассказывает об этом кому-нибудь на перемене, а ночью мы снова летали, и это было прекрасно.

Так продолжалось несколько месяцев: ночью мы вместе, а утром мне доставался только рассеянный взгляд, скользящий мимо меня… Это было неприятно. Сны начинали меня раздражать, затем превратились в настоящую пытку. Пусть бы не было совсем этих счастливых снов, лишь бы не видеть по утрам его равнодушный взгляд, который становился таким убийственным лишь вследствие контраста с ночными влюбленными полётами.

Меня мучил только один вопрос: когда это закончится? Ответа, как обычно, не было, поэтому я приняла решение сделать всё что угодно, лишь бы прекратить затянувшуюся двойную жизнь, избавиться от этих снов. Рискнула: а не решить ли проблему, как в сказке, ведь как ещё можно повлиять на сны?

Моя логика, соответственно, была сказочно проста: если он меня поцелует, то я наконец проснусь, следовательно, когда я очнусь от сна, то пропадут и мои ночные видения, жизнь станет однозначной и, значит, мне сразу станет легче.

– Тимур, у меня к тебе срочное дело.

– У тебя ко мне? Дело?

– Именно. Нужна твоя помощь.

– По физике, что ли? С лабораторными?

– Да… в каком-то смысле… Мне нужно, чтобы ты меня поцеловал, а потом я тебе все объясню.

– Ты в порядке?

– Если бы я была в порядке, я бы тут не стояла, понимаешь? Очень нужно… Спасибо.

Так закончились мои сны про парапланы и остались только изредка горящие самолёты.

А мы с Тимуром стали встречаться. Оказалось, что сам он с большим интересом относится к снам и практикует осознанные сновидения.

– А что это вообще такое? – пыталась я понять, – и как это делается?

– Осознанные сновидения – это что-то типа ощутимой фантазии. Нужно во сне понять, что ты спишь, а после создавать всё, что пожелаешь!

– И как понять, что ты спишь?

– Это как раз самое сложное, – объяснял мне Тимур, – поэтому тебе нужен какой-то знак, подсказка, повторяющийся элемент, чтобы ты догадалась.

– У меня есть падающие самолеты! – обрадовалась я.

– Отлично, попробуй это, – согласился Тимур.

– Ладно, – ответила я, потом села в автобус и поехала домой.

По дороге обдумываю эту идею и гляжу в окно, там как раз летит самолёт, надо начать тренировку. Для этого нужно каждый раз, когда видишь самолёт в реальности – предполагать, что это сон. Отлично! Допустим, что это сон. Вдруг самолёт и вправду начинает падать. Какого черта?

Это не пассажирский самолёт, как раньше, а маленький самолётик, который обычно сбрасывает парашютистов над Тушинским аэродромом. Он падает. Ужас! Не может быть! Это реально, – думаю я и просыпаюсь.

– Тимур, ну как же так? Что я должна была сделать, ущипнуть себя?

– Нет, это не работает. Надо подпрыгнуть – если это сон, то ты слегка взлетишь.

Позже мне удалось проверить метод подпрыгивания, и он, действительно, работает, но я ни разу не смогла его применить в снах про самолеты. Никогда.

Напротив, каждый раз я просыпалась с мыслью – это реально! Видимо, тогда это был единственный доступный мне ответ. Горящий самолёт продолжает падать – это реально, что бы это ни значило!

С Тимуром мы вскоре расстались, о чём я впоследствии жалела, но по-другому в то время я просто не могла. Почему мы расстались? Объяснить трудно: он меня любил, ни в чём мне не отказывал, может быть, как раз поэтому?

Всё было слишком спокойно, по-семейному, даже местами нудно, а мне всегда больше нравились встряски, чуть больше драматизма, чтобы было нескучно. Одним словом, мне понравился другой – некто Юрий.

***

Юрий оставил неизгладимый след в моей жизни в буквальном смысле этого слова – шрам.

Однажды мы запускали с балкона фейерверк. (Идиоты, конечно, да что уж теперь…)

Точнее эта штука называлась «Факел красного огня»: она не выстреливала, а лишь ярко горела, как хвост взлетающей ракеты.

Я взяла в руку факел, Юра сказал: «Ты неправильно держишь», – затем по ошибке переложил факел другой стороной в мою руку, так, что теперь я держала именно в том месте, где должен загораться огонь. Он крепко сжал мою руку и сорвал петлю.

Такие факелы, как позже я узнала, предназначены для подачи световых сигналов бедствия в тёмное время суток, так что, можно сказать, мы использовали его прямо по назначению. А ещё ими можно разжигать даже очень сырые дрова, потому что, цитируя речь врача ожогового отделения больницы имени Склифосовского:

– Температура горения такого факела составляет около 2000 градусов по Цельсию, – именно этой информацией любезно поделился со мной доктор, аккуратно отрезая въевшиеся в мою кожу куски сгоревшей куртки.

– А какова температура горения ракетного топлива? – могла бы я спросить при других обстоятельствах, чтобы понять насколько близко или далеко находилась от старта, но, конечно, я ничего такого не спрашивала. У меня вообще в голове пульсировало только одно слово: «Больно!»

Лишь через несколько дней ко мне вернулась некоторая способность мыслить и, когда я смотрела на свою забинтованную руку, меня мучили два вопроса:

Первый – сохранится ли на моей ладони линия жизни или же я навсегда останусь для хиромантов человеком без прошлого и без будущего?

И второй – что хорошего я нашла в этом парне?

Может, имя?

***

Прошло ещё лет семь. Жизнь несколько раз кардинально поменялась, а самолеты, хоть и очень редко, но все же падали.

Один незначительный случай пролил свет на все мои авиакатастрофы, и я наконец-то смогла сделать хоть какие-то выводы.

Я планировала встретиться с новым знакомым – кажется, мы собирались пойти в кино. Он должен был зайти за мной и зашёл, но в его планах, судя по всему, кино не значилось.

Он спросил разрешения перед дорогой зайти в туалет – я разрешила. Потом изъявил желание посмотреть планировку квартиры – я согласилась, хотя мне уже было как-то не по себе.

Сам факт, что он находился в моем доме, был очень неприятен, но почему-то я – временами такая решительная – совершенно не могла ничего поделать и даже не могла толком понять, что происходит:

то ли всё в порядке, и мы мило болтаем и пьем чай, то ли здесь происходит начало чего-то страшного, и нужно немедленно это прекратить. Но как это прекратить? И что собственно происходило? – я никак не могла понять и находилась в каком-то странном оцепенении. Казалось, что это никогда не закончится, мой собеседник без перерыва рассказывал довольно мерзкие истории одна другой гаже, а меня всё затягивало и затягивало ощущение какой-то обреченности и невозможности вымолвить ни слова.

Вдруг в монотонном ритме рассказа я различила слова:

– Мы могли бы с тобой поехать ко мне на дачу, у меня на даче, – говорил он, – очень красиво, там в коридоре прямо на полу, в паркет вмонтированы точечные светильники и ночью кажется, что это взлетно-посадочная полоса.

И тут я вспомнила!

– Сон! Мне сегодня приснился сон, – перебила его я.

– Да? И какой же?

– Мне приснилось, что в мой дом врезался самолёт, прямо в мой балкон влетел, прямо вот сюда, в это окно! – сказала я и похолодела.

Стало так страшно. Так страшно, как будто в эту секунду я всё поняла, как будто я догадалась во сне, что я сплю и дальше может случиться всё что угодно. Он может убить меня, я могу убить его, мир может разлететься на части и исчезнуть.

Я переживала одновременно и ужас, и ярость, потому что наконец-то поняла! Вот, что значат эти сны!

Я и есть самолёт! Горящий самолёт за секунду до взрыва!

Парень смотрел на меня испуганно и инстинктивно отодвигался назад.

Вот оно, лицо очевидца катастрофы! Мой привет театральному наставнику!

Ситуацию разрешил телефонный звонок. Ему позвонила мама и позвала его домой кушать. Как мило!

И он, резко перестав быть предполагаемым захватчиком моего дома, а также участником возможной катастрофы, стал послушным мальчиком, спешно собрался и сказал мне, что сейчас он быстренько покушает и сразу вернётся, а я в свою очередь тоже очень вежливо ответила: «Хорошо», – и навсегда закрыла за ним дверь.

Когда он ушёл, я села на диван: «Что это было? – думала я. – Как это произошло? Почему я оказалась такой одурманенной и безмолвной? Я – самолёт, я на краю гибели – это, кажется, ясно. Но кто за штурвалом? Что с пилотом? Он не справился с управлением? Он пьян? Он сошёл с ума?» – судорожно размышляла я.

«Надо это понять или я погибну. В чем же тут дело?

Мой прерванный полёт как-то связан с мужчинами. Значит, я погибну от мужчин…

Я что-то делаю не так. Я теряю высоту? Я не берегу самолёт? Во сне он взорвался…

 
«Покатились колеса, мосты…
И сердца.
Или что у них есть ещё там?»
 

Так у Высоцкого было? Нет, это было про машины, не подходит. Мне нужно что-то пилотов. Надо понять, что я делаю не так, почему я взрываюсь?

Потому…

Потому что…

«… мы пилоты!

Небо наш, небо наш родимый дом.

Первым делом, первым делом самолеты!

Ну, а девушки? – А девушки потом!»

Ну, конечно! У меня нарушена иерархия ценностей!!! На первом месте должны быть самолёты! Небо – мой дом! Парни – потом!