Read the book: «О времени и о себе»

© Ю. М. Шипицина, 2017

ISBN 978-5-4485-1299-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Истоки

Есть на Урале живописное место с красивым названием – Писанец. Это село. Расположилось оно на взгорке. На самом видном месте – церковь. С одной стороны села – зеленые бескрайние поля, тянущиеся до самого горизонта, с другой – речка Ирбитка, спокойная, неширокая, на речке камень Писанец с наскальными рисунками, оставленными древними людьми, жившими здесь в незапамятные времена. За речкой лес. Когда-то в речке водилась рыба, а в лесу всякая живность. На лесных полянах собирали клубнику. Малины и смородины было видимо-невидимо.

Река Ирбитка

Это родина моих предков, здесь мои корни…

В этом селе жили мои бабушки и дедушки.

Там появились на свет мои родители: мама Василиса Филипповна и отец Михаил Романович.

Мои бабушка и дедушка по отцовой линии: Наталья Павловна (~ 1880 г.р.) и Роман Анисимович (~ 1876 г.р.) Зыряновы. Прозвище – Анисковы. И улица, на которой они жили, называлась Зырянской.

Были у них дети: Мария (1900 г.р.) – бабушкина дочь; Екатерина (1900 г.р.) – дедушкина дочь; общие дети: Михаил (1908 г.р.), Анна (1910 г.р.), Авдотья (1914 г.р.), Федора (1916 г.р.), Никита (1918 г.р.).

Михаил – мой папа.

Мои бабушка и дедушка по линии моей мамы – Акулина Сергеевна и Филипп Сергеевич Дудины, по прозвищу Бакаловы. В деревнях официальные фамилии (которые появились только в 18—19 вв.) в обиходе не использовались. А чаще представителя какой-то семьи называли по имени главы семьи (например, Борис – Борисята, Роман – Ромушкины, Савва – Савушкины, Степан – Степановых, Яким – Якимовых). Были прозвища, которые передавались из поколения в поколение.

Когда родились Акулина Сергеевна и Филипп Сергеевич – не знаю. Умерли в начале 30-х годов. Единственное, что знаю: Филипп Сергеевич был сиротой.

Анна Сергеевна с мужем (начало ХХ века)

Единственная существовавшая фотография Акулины Сергеевны не сохранилась. А вот фотография Анны Сергеевны (сестры ее) с мужем – пример того, как выглядели люди в начале XX века.

У Акулины Сергеевны и Филиппа Сергеевича были дети: девочки – Анна (1904 г.р.), Василиса (1908 г.р.), Агафья (1914 г.р.); мальчишки – Иван (1912 г.р.), Николай (1918 г.р.).

Василиса – моя мама.

Уклад жизни на селе в начале XX в. был таким же, как и по всей России – чтобы прокормиться, надо было работать от зари до зари. Так и работали – пахали, боронили, сеяли, жали, косили, молотили, заготавливали дрова. Земли было маловато. Землю давали по наделам, по «душам». Но «душой» считались только мужчины – если появлялся в семье мальчик, то семье выделялся надел, если же девочка, то такого надела не давали. Мужских рук не хватало. В семье Зыряновых (Натальи Павловны и Романа Анисимовича) был только Михаил (младший сын Никита появился в 1918 г.), а у Дудиных (Филиппа Сергеевича и Акулины Сергеевны) – сын Иван (младший сын Николай родился тоже в 1918 г.). Поэтому девочки рано начинали работать в поле. Как только могли сидеть на лошади, так начинали боронить, а потом и хлеб жать, связывать снопы, работали и на молотьбе, ухаживали за скотом.

Девочки очень рано начинали прясть. Каждой надо было к замужеству приготовить приданое, поэтому пряли всю зиму. Летом работали в поле до поздней осени, а зимой при свете лучинок (электричества в деревнях не было) сидели и пряли. Чаще всего им некогда было ходить в школу. Так моя мама и осталась неграмотной. Ее все время заставляли прясть. Но это была необходимость.

Только благодаря тому, что много трудились, жили хоть и не богато, но не были «босяками». Вся одежда была из домотканого полотна. Ткали скатерти, рушники (полотенца). Их еще и вышивали очень красиво. Пришивали к этим рушникам кружево, связанное своими руками. О чем жалею – было у меня несколько рушников, вытканных руками моей мамы еще в девичестве, очень красивых и ценных. Я их не сберегла, пришли они в негодность…

Моя бабушка, Наталья Павловна, кроме домашних дел, шила полушубки на заказ, а дедушка зимой занимался извозом. Ездил на ярмарку в Ирбит (знаменитую на Урале в то время не менее, чем Нижегородская в России), с ярмарки привозил соль, чай, сахар, иногда отрез ситца.

В хозяйстве было много домашнего скота (коровы, лошадь и т.д.), без этого прожить в деревне было невозможно. Трудились все время: надо было скот напоить, накормить, сена дать, коров подоить, телят обласкать. И не один раз в день. Да за ними всеми надо было еще и убрать, вычистить конюшни и стайки. Работы хватало. Не ленились. Долго не спали. Еще надо было и печи топить, и еду какую-то варить. Но только труд позволял жить «справно»…

Так и жили обе семьи в трудах и заботах.

И вот у Анисковых (Зыряновых) подрос юноша Михаил, а у Филиппа Сергеевича и Акулины Сергеевны – дочь Васёнка.

Михаилу приглянулась ладненькая Васёнка, и никого, кроме нее, он не соглашался сватать. Поженились они в 1927 году.

Гуляли целую неделю, стол был полон всякой еды. По этому случаю были заколоты теленок и поросенок. Молодые – красивые и нарядные. На невесте «парочка» (юбка и кофта) из шура (ткань типа атласа), переливающегося от зеленого к фиолетовому. На женихе рубаха из того же материала.

Я помню эту мамину «парочку». Она хранила ее всю свою жизнь, сохранила до последних дней, и в гроб мы маму положили в подвенечном наряде. А папину рубаху перешили мне на кофточку, когда я училась в институте. До сих пор переживаю – что была за необходимость перешивать такую бесценную вещь?

Васёна и Михаил – мои родители

Жизнь в новой семье для Васёнки складывалась, по-видимому, счастливо. Она об этом часто вспоминала и всегда с теплотой. Да и с золовками (сестрами мужа) сохранились хорошие отношения до конца жизни. И Богу угодно было сделать так, что в самые трудные часы, когда мама покидала этот свет, к нам пришла ее золовка, моя тетя Анна Романовна, которая и обмыла маму, и обрядила ее в последний путь. Я тогда была потрясена и благодарила тетку: «Это Господь тебя прислал именно сейчас».

А в то время (в 1928 году) золовкам было по 18, 14, 12 лет. У них никогда не было никаких «разборок» – кому что делать. Бабушка Наталья так вела домашнее хозяйство, что молодую сноху даже баловали. У мамы это время было, наверное, самое счастливое в жизни, но – увы! – очень короткое.

Мама рассказывала, что ее воспринимали как подростка и часто сравнивали с Никитой, папиным братишкой, которому в ту пору шел 11-ый год.

«Идем, – рассказывала мама, – рожь жать. Михаил с девками впереди. Мы с Никитой сзади бежим. А соседи говорят:

– Вон Ромушкины в поле пошли, и робетёшки за ними бегут».

Тётя Дуня рассказывала, что мой папа, раз он был старший и мужчина, каждой из них давал задание, кому что надо делать. Например, жали. Жнут, жнут. Устали.

– Перекур.

Он спрашивает:

– Ну, Анна, сколько ты нажала? А ты, Авдотья? А Федора?

– А ты, товарищ? – говорил он, обращаясь к Василисе.

А она, подбоченясь, ему в ответ:

– Я тебе не товарищ, а Василиса да Филипповна.

В 1929 г. у моих родителей родилась дочь Зоя, но она прожила совсем немного, умерла. А в январе 1930 г. родился мой брат Анатолий, в котором дед Роман Анисимович «души не ведал». Да и тетки от него были без ума. Баловали и все время таскали на руках.

Михаил в армии (1930—1932 годы)

Осенью 1930 г. Михаила Романовича призвали на действительную службу. Василиса свою постель-перину убрала на чердак и, пока не вернулся Михаил, так и спала без постели.

Василису в это время мобилизовали на лесозаготовки, несмотря на то, что у нее был маленький ребенок. Это тогда никого не интересовало.

Молодые женщины и хрупкие девчата зимой в мороз валили лес, пилили дрова по пояс в снегу. Без теплой одежды – ее в то время просто не было. Современные теплые колготки, шерстяные рейтузы и термобелье никому даже присниться не могли. Они носили множество холщовых юбок, длинных и широких. Эти юбки от снега намокали, от мороза застывали колоколом. А на ногах… не сапоги или валенки! Нет – обутки с онучами (портянками, тоже холщовыми). Носков теплых не было. Мама всегда изумлялась, как ей тогда удалось выжить.

До образования колхоза жизнь в деревне была спокойной и размеренной, так как советская власть установилась там без особых потрясений. В 1930 году стали создаваться колхозы, и началось разорение крестьянских хозяйств. Дошел этот вал и до Писанца. Тетя Дуня рассказывала, что Роман Анисимович отвез на колхозный двор 300 пудов пшеницы (возил на двух лошадях), в колхоз отдали 2 коровы, лошадь, муку, заготовленную на еду. Из остатков муки, что осталась дома, Наталья Павловна испекла несколько калачей и раздала по одному Василисе, Авдотье, Анне и Федоре, один оставила себе.

Так пришел конец их хозяйству. Они остались ни с чем. В колхозе зерно поделили на всех, даже тех, кто никогда не работал и в колхоз ничего не принес. На трудодни ничего не давали – просто нечего было давать. Следующий год был неурожайным. Начался голод.

Михаил Романович пришел из армии в 1932 году, работал какое-то время на Кировке пожарником, а потом вернулся в Писанец, его назначили бригадиром. Но дела в колхозе шли из рук вон плохо. Народ не хотел работать даром. Бригадира на собраниях все время ругали. А что он мог сделать?! Началось раскулачивание. Теперь-то официально признано, что на Урале кулаков не было. Были хорошие хозяйства у трудолюбивых хозяев.

Семью сестры Натальи Павловны вместе с маленькими детьми посадили в телегу и увезли в неизвестном направлении. Имущество забрали. А имущество-то все было – домотканые половики. И семья сгинула навсегда…

Народ из деревни побежал.

Но уйти из деревни было очень сложно. Паспортов в деревнях не было, а справку, удостоверяющую личность, просто не давали – так держали народ на привязи. Дуне (сестре Михаила) и Агафье (сестре Василисы) удалось достать справки. В сельсовете работал их знакомый парень, а они были молодыми бойкими девицами, они его и уговорили. На Кировке в то время открывалась шахта. Новой шахте присвоили имя Кирова, вот и весь поселок стал так называться. И они отправились на шахту в надежде заработать кусок хлеба. Первое время они ночевали под сосной… в буквальном смысле слова. А когда их приняли на работу, дали койку в общежитии и талоны на питание, то (по словам тети Дуни) от счастья они были на седьмом небе. Стали работать, стали получать паек. Один они съедали на двоих, второй – берегли. За неделю скапливали какой-то запас и несли в Писанец кусочки хлеба: Дуня – в свою семью, Агафья – в свою.

В 1934 году в бригаду, в которой работала Дуня, понадобился каталь, и Дуня уговорила своего брата Михаила пойти на шахту. А ему в колхозе нечего было терять. Так вся семья: бабушка с дедушкой, мама с папой и мой брат Анатолий – все оказались на Кировке. Михаил и Василиса устроились на шахту. Жили на частной квартире, потом им дали комнату, в которой так и жили все: Наталья Павловна, Роман Анисимович, Михаил, Василиса, Анатолий, Агафья (сестра Василисы), Иван (брат Василисы). Но была работа, давали пайки. Получили земельный участок, на котором стали выращивать картошку. В 1935 году родилась я, в 1937 – брат Витя. Мама моя не стала работать.

В 1939 году задумали строиться. Дедушка Роман Анисимович получал землю и выбирал место, чтоб было недалеко от школы. «В случае какого лихолетья, – говорил он (со слов моей мамы), – чтоб робетешки могли добежать до школы и в плохонькой одежонке». Как в воду глядел – лихолетье уже было не за горами…

Это он перевез из Писанца сруб, заготовленный для летнего дома. А большой дом, пятистенок, добротный и красивый, остался в Писанце.

Сруб дедушка перевозил на лошади и часто в поездки брал с собой Анатолия. По словам тёти Дуни, он вообще везде его таскал за собой. Привязанность у них, видимо, была взаимной. (Когда Анатолий пошёл в школу, то на вопрос, какое у него отчество, ответил: «Романович»). Анатолий помнил эти их поездки. Сам рассказывал. Дни зимой короткие. Холод. Дед укутает ребёнка в тулуп, усадит в сани. И они едут по зимнему лесу. Анатолий помнил вой волков в ночи.

А я деда помню очень смутно, уже больного, тогда он в основном лежал на печке. Почему-то он всегда лежал с палкой, уперев палку одним концом в потолок, а вторым надавливал на живот.

Роман Анисимович Зырянов

Когда смотрю на фотографию деда, удивляюсь тому, что, оказывается, мой брат Виктор – почти копия деда, только дед на фото с бородой и старше. И ростом дед был примерно как Виктор. Интересно, что Виктор никогда не ел кисель и свеклу. Оказывается, у деда были те же вкусы. Даже в тяжёлые времена, голодные, он не притрагивался к этим продуктам.

Нрав у деда (по словам его дочерей, маминых золовок) был суровый. Они его боялись. А моя мама всегда говорила, что Роман Анисимович был справедливый. Дело, видимо, в том, что мои тетки (мамины золовки) были медлительными до крайности, – это его раздражало. Сам-то он, видимо, был очень шустрый, работящий, раз в исправности содержал большое хозяйство.

Память, которую оставил после себя Роман Анисимович, – дом, мой родной дом, где прошло мое детство, а по сути, связь с домом и не прерывалась никогда.

И в доме ведь ничего почти и не изменилось за всю жизнь, только сменили крышу, когда-то покрытую тесом. Это было, когда брат Анатолий уже стал работать. А кровати, сколоченные дедом, заменили на современные, когда я стала работать. Пол покрасили, и то не весь, уже когда я была взрослой.

Мой родной дом – пос. Бурсунка, ул. Дальневосточная, 88

Мой неказистый старенький, такой родной дом, мое родное гнездо…

Всю жизнь меня тянуло домой. И когда я училась в Ирбите, в институте, ездила часто домой, иногда и зайцем на товарном поезде – лишь бы домой. И потом, работая в Мостовой, ходила почти каждую неделю домой. Топала по полям в полном одиночестве – лишь бы домой. Позже, уже из Иркутска, ездили часто на Урал, а с 1975 г. по 1999 г. я там проводила каждую осень. В начале 90-х так на Урале жила чаще, чем здесь, в Иркутске. Уже имела свою семью, свой дом, все равно поездки на Урал назывались «поехать домой».

Из этого дома проводила в последний путь свою дорогую маму. (Умерла она 8 ноября 1991 г., не пережив смерти сына, моего старшего брата Анатолия, он умер 28 ноября 1990 г.). Из этого дома похоронила и своего младшего брата Виктора, который не прожил и года после смерти мамы. (Он умер 5 октября 1992 г.). Виктор помыкался по жизни и вернулся в родной дом в 1990 г. перед смертью Анатолия. Из всего родного гнезда я осталась одна, и мне выпала горькая участь – прощаться с домом, что было так же тяжело, как проводы близких людей…

На похоронах Романа Анисимовича, 1940 год.

Крайние справа – Наталья Павловна и Михаил Романович.

На похоронах Романа Анисимовича, 1940 год. 

В первом ряду: Витя (второй слева), Юля (третья слева), Толя (крайний справа); во втором ряду (слева направо): Федора Романовна, Василиса Филипповна, Евдокия Романовна, Екатерина Романовна, Анна Романовна.

…Весной 1940 г. умер Роман Анисимович, а осенью 1940 г. осудили и отправили на полгода на принудительные работы Михаила Романовича. Да! Опять все рухнуло. Сломалась жизнь семьи, которая только-только стала налаживаться. К этому времени Михаил Романович работал уже в шахте и какое-то время заменял бригадира. Задача бригадира была, кроме всего прочего, – следить за дисциплиной. Порядки в то время были строгие, а законы и того строже. За прогулы, например, отправляли в колонию на исправительные работы. Михаил не прогулял, не опоздал. Он, будучи бригадиром, позволил человеку, бывшему накануне на дне рождения, приступить к работе. По правилам, существовавшим на шахте в то время, бригадир не должен был это делать. Но тому человеку грозили исправительные работы, и Михаил пожалел его, допустил до работы. А тот пообещал, что отработает смену как надо. Но фискалы – это не выдумка, не литературный прием. Они были везде. Был такой и в том месте в то время. Донесли. Проверка. Суд. Принудительные работы получил Михаил Романович. Его отправили на станцию Исток (где-то под Свердловском). Мама ездила к нему раза два на свидания, но мы отца уже никогда не видели. Срок наказания заканчивался в июне 1941 г. Мы считали дни, когда папа освободится, но началась война, и его отправили на фронт.

В 1941 г., в ноябре, когда немцы были уже под Москвой и Гитлер планировал провести парад на Красной площади, на защиту столицы были брошены дивизии сибиряков и уральцев. Так Михаил Романович, сражаясь под Москвой (возможно, в штрафбате), был ранен в левую ногу выше колена и ниже, о чем он сообщил домой в письме из госпиталя. Мы, дети, почему-то верили, что из госпиталя папа вернется домой. Помню, что выбегали в огород, там вдалеке, на горизонте, иногда проходили какие-то поезда. Мы кричали, махали руками, чтоб папа нас увидел, когда будет проезжать.

Его подлечили. Начался 1943 г. Битва за Сталинград. В этой битве мой папа пропал без вести. Бабушка его и Никиту, о котором вообще ничего не известно, ждала до конца своих дней. Были случаи, что через несколько лет после войны солдаты возвращались: кто из плена, кто из лагеря – плена, но уже советского. Эти обстоятельства вселяли надежду, и мама, да и мы, надеялись. Мама день памяти по папе стала отмечать 9 мая уже где-то в 90-е годы, а так все ждала…