Read the book: «Тиховодье», page 2

Катя вернулась к скамейке, где оставила сына. Оглядываясь, она видела множество других детей, но Максима поблизости не было. Встав под вывеской ресторана «Марсель», она сфотографировала себя на фоне цветов петунии и бугенвиллии в длинных деревянных горшках.

– Сиськи, – произнесла она секретное слово за миг до того, как смартфон издал звук, имитирующий щелчок затвора камеры.

Куда же подевался Максим?

Убрав телефон, она недоумённо покрутилась на месте. Пальцы судорожно сжали стакан с «Фантой», и та выплеснулась через край. Сумочка, висевшая на плече, съехала и повисла на предплечье. В нескольких метрах от неё огромный мужик – обладатель впечатляющего пивного пуза – продавал сахарную вату, и вокруг него столпилось четверо ребятишек. Ей показалось, что она видит среди них своего сына, но, приглядевшись, поняла, что обозналась. Этот мальчуган был старше, и рисунок на его футболке был другой, хотя со спины их и легко было спутать.

В тот момент, когда Катя уже намеревалась поставить напитки на скамейку и отправиться на поиски, до её ушей донёсся восторженный крик, и она увидела Макса, съезжающего с пригорка напротив ресторана.

– Смотри, как я могу, ма! – прокричал он, проносясь мимо неё по дорожке, что выходила прямо на проезжую часть, которую этой весной отремонтировали и расширили, чтобы разгрузить центр города от многотонных громадин, во всё большем количестве пролетавших через город по пути в областной центр.

Всё остальное произошло за несколько растянувшихся в вечность секунд.

7

Грузовик выворачивает со стороны Аллеи Славы, и ей хватает мгновения, чтобы понять: скорость Максима слишком велика, он не сможет вовремя остановиться и обязательно выедет на дорогу – как раз перед мчащимся фургоном.

– Макс! – кричит Катя.

Время замедляется. Она ощущает, как скрипят его жернова, перемалывая мгновенья; как секунды, растягиваясь в минуты, медленно, обтекая её, скользят по коже.

Она разжимает пальцы. Стакан с коктейлем медленно падает на землю. Следом за ним падает «Фанта». Сумочка незаметно соскальзывает ещё ниже по предплечью и повисает на запястье. Она отбрасывает её, даже не отдавая себе отчёта в том, что делает. Они с сумочкой сейчас находятся в разных вселенных.

Перепрыгивая через газонный бордюр, она видит удивлённое лицо Юли, наливающей пиво очередному посетителю. Пара подростков, идущих по тротуару, оглядываются на неё. Их ноги застыли в воздухе. Всё происходит очень медленно – как при замедленном просмотре кинофильма.

Фургон проезжает мимо общественного туалета – корявого строения, выкрашенного оранжевой краской. Водитель не видит Максима, а тот не видит автомобиль.

Ей кажется, она слышит звуки шансона, доносящиеся из кабины грузовика. Водитель слушает радио и курит «Балканскую Звезду». На ключах в замке зажигания, болтаясь из стороны в сторону, танцует свои грязные танцы металлический парень с огромным органом.

Максим пытается тормозить, но делает это именно так, как и ожидает Катя: осторожно, несколькими нажатиями на ручной тормоз.

– Максим! – вновь кричит она, выбегая на тротуар всего в каком‑то метре от него. – Машина!

Она не успевает удивиться, почему так быстро смогла его догнать, – как из‑за огромных деревьев и разросшихся кустов изгороди появляется фургон.

Теперь его замечает и её сын. Он опять давит на тормоз и пытается повернуть. Но страх перед падением всё равно слишком силён, и всё это не приносит должного эффекта: он по‑прежнему выкатывается прямо под колёса грузовика.

Катя прыгает.

Вытянув руки вперёд насколько это возможно, и напоминая себе футбольного вратаря, в прыжке пытающегося дотянуться до мяча, она что есть мочи отталкивает сына прочь с дороги. Пусть лучше оботрёт колени или даже сломает руку, но останется жив.

Максим вскрикивает и заваливается на бок. Подростки на тротуаре, остановившись, смотрят на них удивлёнными, широко открытыми глазами. В их взгляде, кроме удивления, легко читается жалость – но это жалость лишь о том, что у них при себе нет фотоаппарата или хорошего смартфона.

«Упустили такой случай снять ДТП и, выложив его на „Ютуб“, стать местными звёздами народной журналистики, идиоты», – думает Катя, растягиваясь на асфальте и обдирая об него локти и ладони.

«Скания» уже в нескольких метрах от неё. Чёрно‑белая морда грузовика кажется ей похожей на морду монстра: ноздри – фары, радиатор – рот. А сквозь единственный огромный глаз на неё смотрит водитель. Он не брит, одет в клетчатую рубашку; на голове – бейсболка, развёрнутая козырьком назад; из уголка рта торчит наполовину выкуренная сигарета; глаза широко раскрыты. Он, видимо, не может понять, как такое возможно: откуда выскочил этот пацан на своём драндулете и эта баба – непутёвая мамаша, которая должна была следить за своим долбаным отпрыском, а не пить пиво и трещать по телефону.

Она зажмуривается и дёргается в сторону, пытаясь уклониться, отсрочить уже неминуемое столкновение.

8

Из динамиков акустической системы «Скании» раздался громкий треск, и Катя вздрогнула от испуга.

Потревоженные этим резким движением воспоминания начали стремительно таять, а мир вокруг опять обрёл чёткость. Катя направилась в сторону лежащего на боку велосипеда.

– Макс… – попыталась она позвать сына, но вместо крика вышел гортанный хрип, больше похожий на карканье.

Откашлявшись, женщина тыльной стороной ладони вытерла губы. Затем обхватила себя руками, чувствуя, что её опять бьёт мелкая дрожь. Ливень стал заметно холоднее. Захотелось, чтобы всё это как можно скорее закончилось, и она опять оказалась дома с Максом. Они сядут на огромный диван в большой комнате, включат какой‑нибудь милый смешной фильм, любую семейную комедию, и будут ржать над нелепыми ситуациями и бестолковыми героями, уплетая арахис, кешью или виноград. Почему нельзя, чтобы всё было так? Почему она вынуждена быть здесь, ведь этот день так хорошо начинался?

– Милый! – теперь у неё получилось лучше, голос заметно окреп. – Мышь, где ты?

Но ответом ей по‑прежнему был лишь монотонный шелест дождя.

Катя вытащила переднее колесо велосипеда из куста изгороди, в котором оно оказалось. Осмотрела каждую деталь. Колёса ровные, рама не погнута. Велосипед не был повреждён. У неё отлегло от сердца. Если цел он, то с большой уверенностью можно сказать, что и с Максимом всё в порядке.

Но где же он?

Она огляделась, выискивая хоть малейшие признаки того, что он был где‑то рядом.

– МА‑КСИМ! – закричала она. – МАКС!

Ей никто не ответил. Город был пустынен и безмолвен. Только дождь без умолку нашептывал свой депрессивный монотонный рэп.

Катя, наконец, поняла, насколько ненормальна ситуация, в которой она оказалась. Совсем недавно она гуляла тут с Максом: светило яркое солнце, стояла невыносимая жара, народу было столько, что пройти мимо аттракционов и не столкнуться плечами с кем‑нибудь, идущим навстречу, было просто невозможно.А что теперь? Пустые улицы, холод, дождь.

Сколько же прошло времени с того момента, как она бросилась под колёса «Скании», если погода успела настолько испортиться? Часов пять? Шесть?

И за всё это время её никто не поднял, никто не вызвал скорую? Разве могло быть так? Могли её просто не заметить прибывшие на место экстренные службы?

Нет. Можно предположить, что ударом её отшвырнуло достаточно далеко от места столкновения, а шофёр грузовика потерял сознание, память, впал в кому или умер. Но ведь были и другие люди, которые её видели: барменша Юля, следившая за ней из‑за своей стойки, те два подростка.

И Максим. Он бы не ушёл без неё. Он и города не знает.

Если только с ним всё же не случилось ничего страшного.

Надо куда‑нибудь позвонить! В больницу, в скорую, в полицию! Надо узнать, что произошло. Если что‑то случилось с её сыном, там должны знать. Если он в реанимации…

… не думай об этом. Этого не может быть…

… если с ним что‑то случилось, она никогда себя простит.

Катя вспомнила о мобильном телефоне. Он был в ее сумочке. Но куда она ее подевала?

Парень с «Холстеном». Сумочка на плече. Юля протягивает мне два бокала. Я достаю из внутреннего кармана сумочки банковскую карту. Расплачиваюсь. Убираю обратно. Сумочка все так же на плече. Я отхожу от стойки, спускаюсь по ступеням, оглядываюсь, ища Максима. В этот момент…

Да, конечно! Она же отшвырнула ее возле скамейки на алее рядом с рестораном!

Катя развернулась и побежала.

Пожалуй, впервые в жизни она была готова молиться богу. Любому. Иисусу, Аллаху, Иегове. Даже дьяволу. Она взывала к ним всем одновременно, перепрыгивая через лужи и бордюры, просила, чтобы хоть кто, кто угодно из них, но сделал так, чтобы случилось чудо и ее сумку никто не увидел, не нашел и не поднял, даже из лучших побуждений.

Подбежав к скамейке, она остановилась, переводя дыхание. На асфальте прибитые потоками воды к краю тротуара лежали два пластиковых стакана – большой и маленький – от «Фанты» и радлера.

Сердце продолжало бешено колотиться, не желая усмирять свой бег. Сумочки рядом со стаканами не оказалось. Она обошла скамейку, посмотрела даже под ней, и уже, когда казалось, не оставалось ничего, кроме как закрыть лицо руками и зарыдать от беспомощности и отчаяния, Катя обнаружила её повисшей у самой земли на колючих ветках кустарника.

Спасибо тебе, боже.

Открыв сумку, она сразу наткнулась на телефон, лежащий между тысячными купюрами, кредитками и скидочными картами.

Дрожащим указательным пальцем нажала кнопку включения на правой стороне смартфона. Загорелся экран. Первое что она увидела – десять пропущенных вызовов, а над фото Максима стояла маленькая единичка – одно непрочтённое СМС.

Мамочка, где ты. Я так скучаю. Ты мне нужна.

Катя разрыдалась.

9

Дождь из ливня превратился в осеннюю морось. Небо оставалось таким же безрадостным. Темные зловещие тучи почти задевали верхушки тополей.

Она нажала «позвонить на мобильный». Последний раз всхлипнув, подтерла нос и, когда в динамике раздались первые гудки, уже полностью взяла себя в руки.

Гудков было не больше трех.

– Ма… – ответили на том конце.

– Максим, – выдохнула она. – Ты где, сыночек?

– Ма… – Что‑то с его голосом было не так. Она не могла что именно и почему ее это беспокоит.

– Мамочка… Я люблю тебя…

– И я тебя милый. Ты где, мышь? Ты дома? Будь там я скоро приду.

– Он не пустит тебя, мамуля. Он никогда не позволит, чтобы мы встретились вновь.

– Кто? – Изо рта вместе с вопросом вырвалось облачко пара. Катя почувствовала, что рука, держащая телефон, леденеет и теряет чувствительность. – Кто он? Никого не пускай я уже иду…

– А он… – Голос Макса прервался, потом появился вновь, – … лишь иллюзия…

В трубке щелкнуло, и раздались короткие гудки.

– Чертов МТС! Будь проклят ты и твоя долбанная связь! – закричала женщина. Ей захотелось зашвырнуть этот телефон как можно дальше, но она лишь крепче сжала его в руке.

– Держись Макс, я уже иду…

Убирая телефон обратно в сумочку, она обратила внимание на то, что вначале приняла за плотно скрученный клубок очень тонкой медной проволоки, торчавший из бокового кармашка. Она достала предмет, издав удивленный возглас.

– Это еще откуда?

Сжимая кончиками пальцев, она держала перед собой яркий рыжий парик. Катя могла поклясться, что никогда не носила парики, тем более настолько вызывающие и вульгарные: подобные могли носить только дешёвые привокзальные проститутки.

Чем дольше она разглядывала его, тем отвратительнее он ей казался, и, тем сильнее разрасталась в ней иррациональная, безумная ярость. Ей захотелось вырвать из него эти неестественные, сияющие неоном волосы, бросить в лужу и, выкрикивая первые приходящие в голову ругательства, до изнеможения втаптывать их в грязь. Сердце в груди зашлось обезумевшим паровым молотом. В глазах потемнело, зазвенело в ушах.

Успокойся, тише, – приказала она самой себе, и, подавив охватившую ее необъяснимую, неизвестно откуда взявшуюся злобу, одолев брезгливость, убрала парик обратно в сумочку.

Глава 2

1

Через пару кварталов она остановилась в нерешительности.

Дорога возле развлекательного центра «Джокер» оказалась перекопанной и залитой водой. По широкой и глубокой (ей показалось, что не меньше полутора метров) траншее неслась настоящая река грязной, коричневой жижи. Глинистые края были изрядно подмыты. Потрескавшаяся асфальтовая корка нависала над потоком и могла в любой момент обвалиться под ее ногами.

Перепрыгнуть?

Нет, про это можно было забыть. Даже в школе на уроках физкультуры Катя не могла похвастать спортивными достижениями, и в особенности – в прыжках в длину. Можно, конечно, перебраться вброд, но она и без этого совершенно вымокла под дождем, и тогда, к исходу суток, точно свалится с бронхитом.

Впереди сияла кислотно‑синяя вывеска развлекательного центра «Джокер». За домом, с той стороны траншеи, на перекрестке возле гипермаркета «Дружба», желтым глазом мигал светофор. Именно до него ей и хотелось добраться в первую очередь. Оттуда еще несколько минут по проспекту Ленина, затем пересечь по диагонали площадь напротив Дворца спорта, где тренировалась городская хоккейная команда, пройти дворами среди построенных немецкими военнопленными двухэтажек – и она будет дома.

Рядом с ямой мокли выкопанные из‑под земли трубы. С одной стороны, благодаря подмытому краю и отколовшемуся асфальту, они нависали над траншеей, а с другой вплотную примыкали к металлическому забору, зеленые лопухи потрескавшейся краски, на столбах которого, напоминали облезающую кожу любителя позагорать.

Забор огораживал территорию детского садика «Почемучка». Совсем недавно, но в то же время настолько давно, что иногда казалось, будто это было или не с ней или в другой жизни, она водила сюда Максима.

Поскольку измерять глубину широкой, протянувшейся перед ней траншеи, равно как и тратить время на поиск обходных путей, у нее не было ни малейшего желания, ей не осталось ничего другого как, взобравшись по трубам, перепрыгнуть через забор на территорию садика.

Пропитанная водой земля чавкнула под коленями. Ладони практически полностью погрузились в податливую наполненную влагой почву. Джинсы после сегодняшних приключений можно будет отправлять в дачную ссылку. Максимум на что они смогут рассчитывать в будущем – это на то, что она наденет их для пикника или лесной прогулки.

Прямо перед ней оказалась веранда, поражавшая своей запущенностью и трухлявыми деревянными перилами. Насколько она помнила, территории всех садиков в городе в прошлом году облагораживали и садик «Почемучка» не был исключением. Тут спилили огромные старые деревья, угрожавшие в один прекрасный момент упасть на головы детей, а веранды покрасили и в некоторых перестелили пол. Однако эта выглядела так, словно никакого ремонта не было и в помине. Деревянные ступени окончательно раскололись, раскрошившиеся балясины выглядели как гнилые зубы в старческом рту. Крыша провисла и грозила обвалиться. А над всем этим чувствовался приторный запах плесени.

Она остановилась на середине детской игровой площадки, пытаясь вспомнить, не на этом ли участке гуляла группа, в которую ходил ее сын. Впрочем, все игровые площадки в детских садах выглядели в Тиховодске одинаково. Обязательно тут присутствовал кораблик‑песочница, автомобиль с приржавевшим к оси рулем, пара абстрактных металлических фигур для лазанья, несколько вкопанных, и непонятно, что символизирующих, автомобильных шин.

Но, кроме всего перечисленного, здесь имелись маленький деревянный дом, пребывавший в удивительно хорошем состоянии, клумба с оранжевыми «ноготками», ежегодно высаживаемыми с наступлением августа, и крохотный стол с еще более крохотной скамейкой.

По периметру была натянута веревка, на которой висели маленькие разноцветные треугольные флажки, похожие на те, что вешают во время праздников на кораблях.

Каждый предмет, присутствовавший на площадке, казался смутно знакомым. У нее даже возникло чувство, что ее перенесло на пару лет назад, когда тут все именно так и выглядело. А игрушечная лошадь, одиноко стоявшая в дальнем углу у кустов боярышника, лишь подтверждала фантастическое предположение о том, что Катю угораздило провалиться во временной разлом.

Это игрушка из группы Максима – она была уверена в этом. Катя отлично помнила эти выпученные глаза и хвост с облупившейся эмалью. Но вместе с тем она также помнила и то, что, когда ее сын дохаживал в садик последние дни, кто‑то оторвал несчастной лошади голову.

Однако сегодня голова опять была на месте – целая и невредимая.

Лошадь, обнажая огромные зубы, улыбалась ей улыбкой безумного маньяка.

Как такое возможно? Могла ли она угодить в червоточину, как в каком‑нибудь научно‑фантастическом фильме, и перенестись в прошлое?

Неделю назад в одной телевизионной передаче – из тех, в которых постоянно показывают сумасшедших искателей НЛО и изобретателей вечных двигателей, – рассказывали о теории, заключавшейся в том, что рядом с нами существуют непроявленные вселенные, состоящие из нашего, когда‑то возможного, но так и не ставшего прошлым будущего.

Если предположить, что она попала в один из подобных параллельных миров – это бы многое объяснило.

Между ней и лошадью, находилась яхта‑песочница, посередине которой торчала металлическая штанга с корабельным рулем. Прямо под ним ярко сиял на фоне потемневшего от влаги песка красный флажок с серпом и молотом у древка. Флажок был бумажный, но не размокший. Создавалось впечатление, что кто‑то воткнул его в песок буквально минуту или две назад.

Не с таким ли флажком два года назад в канун Девятого мая ее сын пришел в садик? Это был тот самый день, который Катя обещала себе запомнить на всю оставшуюся жизнь.

Но, как оказалось, она настолько же легко дает себе обещания, как и забывает их.

Она наклонилась и выдернула флажок из песка. Из‑за дрожащих пальцев тот будто трепетал на ветру. Ей показалось (нет, она была уверена!) – это не такой же, это именно тот самый флажок. Тот, который Максу вручила продавщица в ларьке, когда они покупали «Чупа‑чупс», тот самый, с которым он впоследствии пришел в садик, а летом того же года оставил воткнутым в сооруженный ими обоими песочный замок на городском пляже.

– Я не брошу тебя, Макс, – произнесла Катя, вытирая навернувшуюся на левый глаз одинокую слезу.

2

В тот день, начальник отдела, в котором она работала, потребовал, чтобы все сотрудники задержались и отметили наступающий юбилей Победы в Великой Отечественной войне. Он раздал каждому по георгиевской ленточке и произнес длинную речь о том, что патриотизм и любовь к родине – это почти то же самое, что любовь к родной компании. О том, что государство – это просто одна большая корпорация и когда, как не сегодня, им непременно надо собраться, и провести вечер, как и положено в большой дружной семье.

– В этом нет производственной необходимости, – сказал он, заканчивая спич. – Но все мы здесь кто?

Он поднял вверх палец и прищурился.

– Мы – команда!

Некоторые из сотрудников отвернулись, чтобы начальник отдела не заметил, что они еле сдерживают смех. У него, как и всегда до этого, получилось нечто вроде «Мыко манда».

За полгода до этого, в очередной командировке, он выучил модный термин – ТИМБИЛДИНГ – и теперь любое совещание, предпочитал заканчивать этой фразой, напоминая в такие моменты персонаж из сериала «Компьютерщики». Чувствовалось, шеф хотел бы, чтобы все они дружно вместе с ним хором выкрикивали это «Мыко манда»! Но желающих было крайне мало.

Катя в очередной раз посмеялась над его речами о командном духе и общих целях, но от настойчивых уговоров «задержаться на пол часика» отказаться не смогла, посчитав, что это может навредить ее дальнейшей карьере. Думала ли она в тот момент о сыне? Она не могла этого вспомнить. Она помнила лишь то, что, сидя за столом, и стараясь оставаться не замеченной, написала в своем блоге «… в российских условиях весь западный тимбилдинг превращается в рядовой тимдринкинг…», а всю дорогу, болтая по телефону с подругой, ни разу не удосужилась взглянуть на часы.

3

Вспомнила она о нём только тогда, когда уже подходила к садику. И, поняв, что задержалась почти на час, торопливо вбежала в калитку. Вначале Катя кинулась в группу, но, поднявшись по нескольким ступеням и осознав, что ни из‑за одной из распахнутых настежь дверей не доносится детских голосов, сообразила: дети уже давно гуляют на закреплённых участках.

Огибая здание садика, она, задрав голову, посмотрела на окно группы Максима, надеясь таким образом удостовериться, что его там нет. И в этот момент каблук туфли на её левой ноге угодил в канализационную решётку. Она грохнулась, подвернув лодыжку.

Вскрикнув от боли, закусив губу и еле сдерживая слёзы, она доковыляла до участка. На детской скамейке за крохотным столом сидела воспитательница, державшая в руках книгу в мягкой обложке – из серии дамских романов или иронических детективов. Катя всегда брезгливо относилась к литературе подобного рода, стараясь обходить книжные полки с Донцовой и Куликовой стороной.

Но воспитательнице в огромных бифокальных очках, по всей видимости, настолько нравились однообразные сюжеты этих книг и плоские диалоги их героев, что она не сразу заметила Екатерину, подняв голову лишь тогда, когда та ступила на дорожку, ведущую на участок.

– Максим, – произнесла воспитательница, обращаясь в сторону кустов на противоположном конце. – За тобой мамочка пришла.

Кате показалось, что слово «мамочка» было произнесено с каким‑то язвительным ударением, что в него было вложено столько брезгливости, сколько могла позволить ситуация. Но значительно больше, чем сама она допускала себе выражать при виде людей, читающих Донцову.

Воспитательница встала, захлопнула книгу и, бросив на Катю короткий и определённо презрительный взгляд, молча направилась в сторону здания.

– Макс, – позвала Катя и, хромая, направилась в сторону кустов.

Она нашла своего сына сидящим на попе под старым гигантским тополем. В руках он держал чёрно‑белую лошадь с оскалом Джокера, сбежавшего из психлечебницы Аркхем, прижимая её к груди, как самое ценное в его жизни сокровище. Первый ранний тополиный пух забился под бордюрный камень у его ног. Металлическая лопатка и ведёрко валялись в корабле‑песочнице.

– Максим, – обратилась она к нему.

Боль в лодыжке из острой и режущей превратилась в ноющую и тянущую. Она позволила себе посмотреть на свои ноги и ужаснулась, увидев дыру на безумно дорогих колготках «Филодоро».

– Извини, я опоздала…

Мальчик поднял лицо, и Катя увидела слёзы, текущие из его серых, показавшихся вдруг невероятно огромными глаз.

– Я… – он с видимым усилием сглотнул комок горечи, мешавший ему дышать. – Думал, ты забыла меня…

– Ну что ты… – она присела и протянула к нему руки. – Я никогда не оставлю тебя…

Макс отбросил лошадь и кинулся к ней в объятия, уже не сдерживая рыданий.

– Мамочка никогда не оставит тебя, – ответила она, гладя его по голове, и разрыдалась сама, не зная от чего – то ли от жалости к порванным колготкам, то ли от своей не складывающейся жизни, то ли от безумной любви к сыну.

Подняв сына с земли и прижав к себе, она поклялась больше никогда и нигде не бросать его – чего бы это ей ни стоило.

4

– Я не брошу тебя, Макс.

Под влиянием бессознательного импульса, убрав флажок в сумочку, и даже не заметив этого, Катя вышла с игровой площадки, по узкой асфальтовой дорожке с покосившимися бордюрами, и направилась вдоль невысокого двухэтажного здания садика, обходя его по периметру.

Окна первого этажа располагались настолько низко над землей, что она без труда заглядывала в них.

В одном из помещений горел свет, и женщина смогла отчетливо разглядеть обстановку внутри.

Это был кабинет заведующей. Прямо возле окна стояло большое кожаное кресло с ручками под красное дерево, за креслом стол, заваленный бумагами и распахнутый ноутбук. Дальше – кресла посетителей и практически пустой книжный шкаф, в котором не было ничего кроме нескольких тонких журналов. Напротив шкафа темнела входная дверь.

Чуть дальше от этого окна Катя разглядела на мокром асфальте тусклые, практически смытые дождем детские рисунки и остановилась, изучая их.

Дом, горы, божья коровка несет в лапках цветок. Неровные линии «классиков» и вписанные в квадраты цифры. Над стертым, с огромным трудом различавшимся, овалом, символизирующем в детском воображении солнце, она увидела корявые пляшущие буквы.

М+Ю=СЕКС

Катя подумала о том, насколько рано взрослеют современные дети. «М» и «Ю» – это конечно имена. Какая‑нибудь Маша и Юра. Или…

… «М» – это Макс, а «Ю» – Юля…

… это просто буквы и в них нет никакого смысла.

– Ага, как и во всем вокруг, – раздалось у нее за спиной.

Она дёрнулась, тихо вскрикнув от неожиданности, и резко обернулась. На краткий миг сердце замерло, и ей показалось, что мир, покачиваясь, плывёт вокруг неё. Но в следующий момент сердце вновь неслось галопом, обгоняя все секундные стрелки в мире.

Позади неё никого не было.

Катя подняла голову, думая, что кто‑то спрятался в ветвях деревьев и таким образом решил подшутить над ней. Но не заметила ничего, кроме низких серых туч и летящих вниз капель дождя, которые падали на её лицо и, как маленькие бомбы, взрывались на коже, расплёскивая вокруг ледяной огонь.

– У всего есть своя причина, – опять этот высокий и надтреснутый голос. Но в этот раз он не смог застать её врасплох и напугать.

Катя покрутила головой, ожидая увидеть макушку шутника, прятавшегося за декоративными кустами спиреи или за стволами гигантских тополей.

Она была уверена, что слышала голос раньше, но никак не могла вспомнить, кому он принадлежал. Обладатель голоса проступал в её памяти неясной тенью с нечётким контуром. Как только она попыталась припомнить хоть что‑то, вытащить его на свет из глубин подсознания, её пальцы начали дрожать, а в коленях появилась странная слабость. В голове завертелась карусель из незнакомых лиц: мужчины и женщины, парни и девушки, даже дети. Они что‑то кричали ей, силясь переорать друг друга, будто участвовали в реалити‑шоу «Докричаться до Екатерины». Но она не слышала никого. В ушах стоял монотонный звенящий гул.

Женщина открыла глаза, оставив попытки вспомнить обладателя странного голоса, – и карусель лиц тут же рассыпалась, растворяясь в воздухе.

– Но не всегда причины видны замутнённому взгляду, – произнёс голос.

– Я сошла с ума, – она обречённо вздохнула.

– Отнюдь, – кроме того, что голос казался знакомым, он был крайне неприятен. Не ощущалось, что он несёт опасность, но чувство дискомфорта от его резкого дребезжащего тембра возникало. – Ты в здравом уме. Хотя если продолжишь дальше копаться в себе и пытаться вытащить меня из моего укрытия, точно свихнёшься. И тогда я тебе уже не помогу.

– Ты галлюцинация, – сообщила Катя невидимому собеседнику. – Сраная слуховая галлюцинация.

– Ага, как и весь Тиховодск, – казалось, что обладатель голоса язвительно усмехается.

– Именно.

– Будешь продолжать в таком духе, и ты никогда не доберёшься до Макса. Будешь отрицать реальность происходящего, и ты никогда не поможешь ему. А ведь он так нуждается в тебе. Он рассчитывает, что ты найдёшь и спасёшь его. Но, вероятно, ты действительно никчёмная мать, бестолковая курица, только и способная, что часами трепаться по телефону с такими же глупыми гусынями, как и ты, – этими твоими подружками. Только такая себялюбивая сучка и могла допустить, чтобы Макс…

– Заткнись! – закричала Катя. Слёзы брызнули из глаз, она согнулась, содрогаясь от рыданий. – Ничего страшного не произошло! Макс жив, он дома! Скоро я доберусь туда, мы заберёмся на диван с ногами и будем смотреть ящик и играть в Рэймана на моём планшете.

– Ну‑ну… – раздалось в ответ слева от неё. Посмотрев в эту сторону краем глаза, она смогла различить периферическим зрением силуэт карлика.

Он был видим только за счёт того, что дождевые капли отлетали от него или стекали по одежде, образуя едва заметную дыру в отвесной стене, низвергавшейся с неба воды.

Карлик едва доставал ей до пояса и был одет, как и она, – явно не по погоде: во что‑то вроде длинных шорт или коротких штанов и длинную вытянутую майку.

– Я вижу тебя, – произнесла Катя.

– Не можешь, – ответил карлик, смеясь. – Ты ничего не понимаешь. Ты никак не можешь видеть меня.

– Но я вижу, – она обернулась в его сторону и, хотя тут же потеряла его из вида, продолжила, пристально смотря в то место, где должны были находиться его глаза. – Ты маленького роста, на тебе длинные «бермуды» или короткие штаны. Вытянутая майка. Я вижу, как она висит и морщится у тебя по бокам. Рукава у неё очень широки…

Кто‑то толкнул её в бедро, и женщина чуть не заорала, почувствовав крохотные пальцы, схватившиеся за него. Уже набрав воздуха, чтобы закричать, она в последний момент задержала дыхание и не дала панике овладеть собой.

Кто‑то невидимый наступил ей на ногу. Отпрыгнув в сторону и скосив глаза, вновь – у самого края поля зрения, там, где все предметы теряли чёткость, – она увидела убегающего маленького человечка, закрывшего лицо руками и низко склонившего голову.

5

Следующее окно оказалось открытым. Катя поняла это, когда попробовала заглянуть внутрь. Она сложила руки лодочкой, чтобы отгородиться от дневного света, и прижалась к стеклу. Но разглядеть успела только гигантский, сложенный из кубиков посреди комнаты дворец и шкаф с игрушками: окно под её нажимом тихо скрипнуло петлями и открылось, отодвигая пыльные вертикальные жалюзи.

– Эй! – крикнула женщина, заглядывая внутрь. – У вас тут всё в порядке?

Это было первое здание в залитом водой Тиховодске, в которое она заглянула. Катя была уверена, что внутри никого нет, но хотела удостовериться.

Подоконник находился на уровне пупка, и она легко перегнулась через него, ещё шире распахнув окно и раздвинув жалюзи.

Весь пол был усеян игрушками: жирафы, слоны, плюшевые зайцы, грузовики, кубики – всё перемешалось, как в котле у алхимика. Прямо перед ней лежал робот‑трансформер, за ним – перевёрнутый кран.

Её взгляд медленно блуждал по комнате, выхватывая различные предметы: барабан, гигантский пупс, сдвинутые в один угол столы и стулья, доску для рисования. У входных дверей она увидела пробковую доску с висящей на ней стенгазетой. «Наша весёлая группа» – было написано на ней крупными буквами.

Катя вспомнила, что сама принимала участие в оформлении точно такой же газеты. «А может, это она и есть? И что это означает?»

«Это окончательно подтвердит, что я попала в параллельный мир, а не сошла с ума», – решила она и, схватившись за раму, перелезла через подоконник. Под ногами, когда она опустила их на пол, хрустнул робот‑трансформер.

– Извини, – прошептала женщина.