Read the book: «Скала Прощания. Том 2», page 5

Голос Скоди разорвал темноту ночи.

– Меч!

Саймон почувствовал, что он беспомощно отворачивается от своего друга, не в силах сопротивляться воле Скоди, и зашагал в сторону аббатства, как будто его толкала невидимая рука.

Внутри дети столпились у темного угла камина и безрезультатно пытались сдвинуть Шип с места. Врен еще больше помрачнел, когда появился Саймон, но уступил ему дорогу. Саймон опустился на колени перед жестким, неровным свертком из тряпок и шкур и развернул меч, чувствуя, что руки у него стали совсем неуклюжими.

Когда он ухватился за рукоять, обернутую веревками, огонь костра проник внутрь через дверь и раскрасил черную поверхность меча яркими красными полосами. Меч задрожал в руке Саймона, удивив его неожиданным и новым ощущением, почти похожим на голод или предвкушение. Впервые за все время Саймон почувствовал, что Шип – это нечто невероятно и отвратительно чуждое, но не мог ни выпустить его из рук, ни бежать. Он поднял меч. Клинок не показался ему невыносимо тяжелым, как бывало иногда, но обладал диковинным весом, словно Саймону пришлось вытаскивать его из ила со дна пруда.

Он почувствовал, что необъяснимая сила толкает его к двери. Каким-то непостижимым образом, хотя Скоди его не видела, она по-прежнему могла заставлять его двигаться, точно соломенную куклу. Он позволил ей вывести себя на залитый алым светом двор.

– Иди сюда, Саймон, – позвала она, широко расставив руки, словно любящая мать, когда он вышел из двери. – Иди сюда, встань со мной рядом.

– У него меч! – закричал с порога Врен. – Он тебя обидит!

Скоди пренебрежительно рассмеялась.

– Ничего он не сделает. Скоди слишком сильная. Кроме того, он мой новый любимчик. И я ему нравлюсь, так ведь? – Она протянула к Саймону руку, и он почувствовал, что Шип до предела наполняет жуткая, медлительная жизнь. – Только не разрывай круг, – весело сказала она, как будто они во что-то играли, потом схватила Саймона за руку и потянула к себе, помогая поднять неуклюжую ногу и перешагнуть через круг из красной пыли. – Теперь они смогут увидеть меч!

Скоди триумфально сияла, потом положила розовую пухлую руку поверх его рук, крепко сжимавших рукоять Шипа, другую обвила вокруг его шеи и прижала Саймона к огромной груди и животу. Жар от костра размягчил его, как воск, огромное тело Скоди душило, точно в лихорадочном сне. Саймон был на голову ее выше, но не мог сопротивляться, словно превратился в младенца. Что она за ведьма такая?

Раскачиваясь из стороны в сторону, но не выпуская его, Скоди принялась выкрикивать слова на риммерспаке, и в пламени костра снова начали появляться черты жуткого лица. Сквозь слезы, выступившие на глазах из-за жара огня, Саймон увидел шевелившийся черный рот, который открывался и закрывался, точно у акулы, и его окутало ощущение жуткого холодного присутствия – оно изучало их, принюхивалось с терпением хищника.

Неожиданно раздался громоподобный голос, и на сей раз Саймон различил слова в переплетении звуков, незнакомые и чужие, от которых у него заболели зубы.

Скоди вскрикнула от возбуждения.

– Это один из высших слуг лорда Красные глаза, как я и надеялась! Смотрите, господин, смотрите! Подарок, который вы хотели получить! – Она заставила Саймона поднять меч и взволнованно уставилась на тень, двигавшуюся в пламени, когда та снова заговорила. – Он меня не понимает, – прошептала Скоди, прижимаясь губами к шее Саймона с уверенностью давнишней любовницы. – Он не может найти правильную дорогу. Я этого боялась. Моих заклинаний недостаточно. Скоди придется сделать кое-что, чего она не хотела. – Она отвернулась от костра. – Врен! Нам нужна кровь! Возьми чашу и принеси мне кровь высокого.

Саймон попытался кричать и не смог. От жара внутри круга тонкие волосы Скоди окутывали ее лицо, точно клочья бледного дыма. Глаза стали холодными и какими-то нечеловеческими, точно осколки кувшина. – Кровь, Врен!

Мальчик стоял над Слудигом, держа в одной руке глиняную миску и приставив к шее риммера нож, казавшийся огромным в его маленьких пальцах. Не обращая внимания на Бинабика, который извивался на земле рядом с ним, Врен повернулся к Скоди.

– Все правильно, большого, – крикнула Скоди. – Я хочу оставить себе маленького! Поторопись, Врен, тупой придурок, мне нужна кровь для костра. Немедленно! Иначе посланник уйдет!

Врен поднял нож.

– И неси ее осторожно! – снова закричала Скоди. – Ты не должен пролить ни капли внутри круга. Ты же знаешь, что малыши вылезают наружу, когда звучат заклинания, и какие они голодные.

Мальчик хирка неожиданно резко развернулся и медленно направился в сторону Скоди и Саймона, а его лицо исказилось от ярости и страха.

– Нет! – взвизгнул он, и на мгновение у Саймона появилась надежда, что мальчишка собрался напасть на Скоди. – Нет! – снова завопил Врен, размахивая ножом и не обращая внимания на слезы, которые текли по его щекам. – Зачем они тебе? Зачем тебе он? – Врен замахнулся ножом на Саймона. – Он слишком старый, Скоди! Он плохой! Не такой, как я!

– Ты что такое творишь, Врен? – Скоди испуганно прищурилась, когда Врен прыгнул вперед, в сторону круга, и нож в его руке, от которого отражался алый свет костра, взлетел вверх.

Саймон почувствовал обжигающую боль в мышцах, когда попытался увернуться от ножа Врена, но его держала на месте каменная рука. Пот заливал глаза.

– Он не может тебе нравиться, – визжал Врен.

С хриплым криком Саймон сумел сдвинуться в сторону настолько, что нож, направленный в ребра, не достиг цели, но оставил на спине след холодной серебристой боли. Нечто в пламени костра взревело, точно разъяренный бык, а потом Саймона окутал мрак, погасивший звезды.

Эолейр оставил ее на мгновение одну, а сам вернулся через огромную дверь назад, чтобы взять еще одну лампу.

Пока Мегвин, охваченная ликованием, ждала возвращения графа Над-Муллаха, она разглядывала каменные строения в пещере внизу и чувствовала, что с ее плеч свалился огромный груз. Вот он, город ситхи, древних союзников эрнистирийцев. Она его нашла! В какой-то момент Мегвин начала думать, что Эолейр и все остальные правы и она сошла с ума, и вот теперь она смотрит на творение могущественных ситхи.

Все началось с беспокойных снов, которые и без того были темными и хаотичными, наполненными страдающими лицами тех, кого Мегвин любила. Потом среди них стали появляться другие образы. Она видела прекрасный город, украшенный знаменами, город цветов и завораживающей музыки, прятавшийся от войны и кровопролития. Впрочем, эти картины, всегда появлявшиеся в последние, ускользавшие мгновения сна и так отличавшиеся от кошмаров, все равно ее не успокаивали. Как раз наоборот, они были такими яркими и красочными, полными диковинных чудес, что Мегвин начала опасаться за состояние своего разума. А вскоре во время своих блужданий по тоннелям Грианспога она начала слышать шепоты в глубинах земли, поющие голоса, не похожие ни на что из пережитого ею прежде.

Мысль о древнем городе набирала силу и расцветала, пока не стала намного важнее всего, что происходило там, где светит солнце. Его сияние несло зло: дневная звезда была маяком беды, светильником, который поможет врагам Эрнистира найти и уничтожить ее народ. И только в самых глубинах горы, среди корней земли, недоступных для жестокой зимы, где все еще жили боги и герои прежних времен, они могли чувствовать себя в безопасности.

Сейчас Мегвин стояла над этим фантастическим городом – ее городом, – и ее наполняло огромное чувство удовлетворения. Впервые с тех пор, как ее отец король Ллут отправился сражаться со Скали Острым Носом, на Мегвин снизошли мир и покой. Да, каменные башни и купола в скалистом каньоне внизу не слишком походили на наполненный воздухом летний город из снов, но не вызывало сомнений, что перед ней творение нечеловеческих рук, к тому же находящееся в местах, куда с незапамятных времен не ступала нога ни одного эрнистирийца. И если здесь жили не ситхи, тогда кто? Разумеется, иначе и быть не могло, и это не вызывало сомнений.

– Мегвин? – позвал Эолейр, скользнув в полуоткрытую дверь. – Вы где? – Услышав беспокойство в его голосе, Мегвин мимолетно улыбнулась, но так, чтобы он ничего не заметил.

– Здесь, разумеется, граф. Там, где вы велели мне оставаться.

Он подошел к ней и, встав рядом, посмотрел вниз.

– Боги камней! – сказал он, качая головой. – Это настоящее чудо!

Мегвин снова улыбнулась.

– А чего еще можно ждать от такого места? Давайте спустимся и отыщем тех, кто здесь живет. Вы же знаете, что нашему народу очень нужна помощь.

Эолейр осторожно на нее посмотрел.

– Принцесса, я очень сомневаюсь, что там кто-то живет. Вы видите движение внизу? И нигде нет света, если не считать наших факелов.

– А с чего вы взяли, что Мирные не могут видеть в темноте? – заявила она, рассмеявшись над глупостью мужчин вообще, и даже таких умных, как граф Эолейр.

Сердце так отчаянно колотилось у нее в груди, что смех грозился вот-вот вырваться на свободу. Безопасность! Какая головокружительная мысль! Кто или что сможет причинить им вред в объятиях древних защитников Эрнистира?

– Хорошо, миледи, – медленно проговорил Эолейр. – Мы немного спустимся вниз, если этой лестнице можно доверять. Но ваши подданные за вас беспокоятся… – он поморщился, – и я тоже. Мы должны быстро вернуться в пещеру. Мы всегда можем прийти сюда снова, прихватив с собой еще людей.

– Конечно. – Мегвин махнула рукой, показывая, как мало ее волнуют его доводы.

Они вернутся сюда со всеми ее людьми и навечно здесь поселятся, и тогда ни Скали, ни Элиас, ни пропитанные кровью безумцы, живущие наверху, не смогут до них добраться.

Эолейр взял Мегвин за локоть и с почти смешной осторожностью направил к лестнице. Ей же ужасно хотелось броситься вниз по вытесанным из грубого камня ступеням. Разве мог кто-то причинить им здесь вред?

Они спускались, точно две маленькие звезды в громадную пропасть, и пламя их факелов отражалось от бледных каменных крыш внизу. Эхо их шагов разгуливало по огромной пещере, отскакивало от невидимого потолка, бесконечное число раз повторялось и возвращалось к ним легким топотом, подобным шороху бархатных крыльев миллиона летучих мышей.

Несмотря на завершенность, город походил на скелет. Соединенные между собой дома были отделаны каменными плитками самых невероятных цветов, от белоснежного до бесконечного многообразия оттенков песочного, жемчужного и пепельно-серого. Круглые окна смотрели на гостей невидящими глазами, улицы из гладко отполированного камня напоминали следы улиток, расползшихся в разные стороны.

Когда они добрались до середины лестницы, Эолейр остановился и прижал руку Мегвин к своему боку. В свете лампы его лицо, на котором застыло беспокойство, было почти прозрачным, и ей вдруг показалось, что она может прочитать все его мысли.

– Мы зашли слишком далеко, миледи, – сказал Эолейр. – Ваши люди наверняка уже нас ищут.

– Мои люди? – переспросила Мегвин, отодвигаясь от него. – А разве они и не ваши тоже? Или вы теперь стоите намного выше простого племени напуганных жителей пещер, граф?

– Вы прекрасно знаете, что я совсем не это имел в виду, Мегвин, – резко ответил он.

«Мне кажется, я вижу боль в твоих глазах, Эолейр, – подумала она. – Неужели необходимость подчиняться безумной женщине причиняет тебе страдание? Как я могла быть такой дурой и любить тебя, зная, что могу рассчитывать лишь на вежливую снисходительность в ответ».

– Вы можете уйти, когда пожелаете, граф, – сказала она вслух. – Вы во мне сомневались. Теперь, возможно, боитесь встретиться с теми, чье существование отрицали. Что же до меня, я никуда не собираюсь уходить и спущусь в этот город.

Изящное лицо Эолейра наморщилось от раздражения. Когда он невольно испачкал подбородок сажей из лампы, Мегвин неожиданно стало интересно, как она сейчас выглядит. Долгие часы одержимости, когда она искала, копала, сражалась с засовом на огромной двери, всплыли в ее сознании, точно полузабытый сон. Сколько времени она провела внизу, в недрах горы? Мегвин с нараставшим чувством ужаса посмотрела на свои руки с засохшей грязью – она действительно должна выглядеть как сумасшедшая – но принцесса тут же с отвращением прогнала эту мысль. Разве подобные мелочи имеют значение в такой знаменательный час?

– Я не могу позволить вам здесь заблудиться, леди, – наконец сказал Эолейр.

– Тогда идите со мной или заставьте меня силой вернуться в ваш жалкий лагерь. – Неожиданно ей самой не понравились собственные слова, но она не стала забирать их назад.

К ее удивлению, Эолейр нисколько не рассердился, на его лице лишь появилось выражение усталого понимания. Боль, которую она видела на нем раньше, никуда не делась, скорее спряталась где-то глубоко, просочившись на лицо.

– Вы мне обещали, Мегвин. Перед тем как я открыл дверь, вы сказали, что примете мое решение. Я не думал, что вы не держите слово. Ваш отец никогда не нарушал свои клятвы.

Мегвин обиженно от него отстранилась.

– Не нужно попрекать меня отцом!

Эолейр покачал головой.

– И все же, миледи, вы обещали.

Мегвин стояла и смотрела на Эолейра, что-то на его осторожном умном лице зацепило ее, и она не бросилась вниз по лестнице, как собиралась. Внутренний голос потешался над ее глупостью, но она ему не поддалась.

– Вы только частично правы, граф Эолейр, – медленно проговорила она. – Если вы не забыли, вам не удалось самому открыть дверь и мне пришлось вам помочь.

Он внимательно на нее посмотрел.

– И что?

– Компромисс. Я знаю, вы считаете меня упрямой или еще того хуже, но мне по-прежнему нужна ваша дружба. Вы прекрасно служили дому моего отца.

– Значит, сделка, Мегвин? – без всякого выражения спросил он.

– Если вы согласитесь, чтобы мы спустились до конца лестницы – до того места, где мы сможем ступить на выложенную плитками улицу города, – я развернусь и пойду с вами… если вы этого хотите. Обещаю.

Усталая улыбка коснулась губ Эолейра.

– Вы обещаете, да?

– Клянусь Стадом Багбы. – Мегвин прикоснулась грязной рукой к груди.

– Здесь, внизу, вам бы лучше поклясться Черным Куамом. – Из его длинных волос, собранных в хвост, выскользнула черная лента и осталась лежать на плечах. – Хорошо, меня совсем не привлекает перспектива тащить вас вверх по лестнице против вашей воли.

– А вы бы и не смогли, – заявила довольная Мегвин. – Я слишком сильная. Давайте, пошли быстрее. Как вы сказали, нас ждет мой народ.

Они начали молча спускаться, Мегвин наслаждалась безопасностью теней и скалистых гор, Эолейр погрузился в собственные мысли. Они внимательно смотрели под ноги, чтобы не оступиться, хотя лестница была достаточно широкой. Ступеньки, выщербленные и с трещинами, выглядели так, будто земля постоянно ворочалась в беспокойном сне, но работа мастеров, великолепная и изысканная, производила огромное впечатление. Свет лампы вырывал из темноты сложные рисунки, которые, пересекая ступеньки, поднимались на стены над лестницей, изящные, точно побеги молодых папоротников или крошечные перышки колибри. Мегвин не удержалась и с довольным видом повернулась к Эолейру.

– Вы видите?! – Она поднесла лампу к стене. – Разве простые смертные могли бы сотворить такое?

– Я вижу, леди, – мрачно ответил Эолейр. – Но на другой стороне лестницы нет такой стены. – Он показал на резко уходивший вниз склон каньона.

Несмотря на расстояние, которое они преодолели спускаясь по лестнице, до земли было еще довольно далеко, и падение вполне могло оказаться смертельным. – Пожалуйста, перестаньте так внимательно разглядывать рисунки, вы можете упасть.

– Я буду осторожна, граф. – Мегвин сделала реверанс.

Эолейр нахмурился, возможно, из-за ее легкомыслия, но лишь молча кивнул.

Внизу огромная лестница раскрывалась, точно веер, охватывая дно каньона. Когда они вышли из-под нависавших стен пещеры, казалось, будто свет их ламп потускнел, ему стало не под силу разгонять глубокий и всепоглощающий мрак. Здания, которые сверху представлялись хитроумными игрушками, теперь высились над ними, превратившись в фантастическое собрание окутанных тенями куполов и спиральных башен, уходивших в темноту, точно невероятной красоты сталагмиты. Мосты из будто живого камня протянулись от стен пещеры к башням, обвивая их, словно ленты. Из-за того, что различные части города соединялись узкими каменными переходами, складывалось впечатление, что это единое, живое и дышащее существо, а не артефакт, построенный из безжизненного камня, однако не вызывало сомнений, что в нем никого нет.

– Ситхи давно ушли отсюда, леди, если вообще когда-то тут жили, – мрачно сказал Эолейр, но Мегвин показалось, что она услышала в его голосе нотку удовлетворения. – Пора возвращаться.

Мегвин с отвращением на него посмотрела. Неужели в нем совсем нет любопытства?

– В таком случае, что это? – спросила она, показывая на едва различимое сияние недалеко от центра окутанного тенями города. – Если не свет лампы, тогда я риммер.

Граф внимательно посмотрел и осторожно проговорил:

– Похоже… Но вполне может быть и чем-то другим. Например свет падает откуда-то сверху.

– Я много времени провела в тоннелях, – ответила Мегвин, – и уверена, что солнце наверху давно зашло. – Она прикоснулась к его руке. – Пойдемте посмотрим, Эолейр, пожалуйста! Ну не будьте вы таким стариканом! Неужели вы сможете отсюда уйти, не выяснив, что там такое?

Граф Над-Муллаха нахмурился, но она заметила и другие эмоции, пытавшиеся выбраться на поверхность. Она не сомневалась, что он тоже хотел знать, что светится вдалеке. Именно его открытость завоевала ее сердце. Как он мог служить послом ко всем дворам Светлого Арда и одновременно быть безоблачно предсказуемым, точно ребенок.

– Пожалуйста, – повторила она.

Эолейр проверил масло в лампах и лишь после этого ответил:

– Хорошо. Но только чтобы вы успокоились. Я не сомневаюсь, что вы нашли место, которое когда-то принадлежало ситхи или еще более древним людям, обладавшим утерянным в наше время мастерством. Они не смогут спасти нас от нашей судьбы.

– Как скажете, граф. Давайте поспешим!

И она потянула его за собой, в город.

Несмотря на уверенность Мегвин, каменные дорожки выглядели так, будто по ним уже давно никто не ходил, и на них лежал толстый слой пыли. Они шли довольно долго, Мегвин почувствовала, что ее воодушевление начинает отступать, и ей становилось невероятно грустно, когда свет ламп выхватывал из темноты высокие башни и открытые пространства. Она снова подумала про кости, словно они брели через изуродованную временем грудную клетку какого-то невозможного зверя. Шагая по извивавшимся улицам заброшенного города, Мегвин вдруг почувствовала, что он ее поглощает, и впервые невероятная глубина и бесконечные фарлонги камня между нею и солнцем показались ей гнетущими.

Они прошли бесчисленное множество пустых отверстий в резных каменных фасадах, гладкие края которых говорили о том, что когда-то их плотно заполняли двери. Мегвин представила, что из темноты на нее смотрят глаза – не злобные, а наполненные печалью, глаза, следящие за нарушителями их покоя, скорее с сожалением, чем с гневом.

Оказавшись среди гордых руин, дочь Ллута почувствовала невероятную тяжесть на сердце от того, чем не стал и никогда не станет ее народ. Несмотря на огромные, залитые солнцем поля, где они могли бы счастливо жить, эрнистирийские племена позволили загнать себя в горные пещеры. Эрнистирийцев бросили даже их боги. По крайней мере ситхи сохранили о себе память в великолепно обработанном камне. Ее народ строил из дерева, и даже кости воинов, оставшихся в долине Иннискрич, исчезнут с лица земли по мере того, как будут проходить годы. И скоро от эрнистирийцев совсем ничего не останется.

Если только кто-то их не спасет. Но не вызывает сомнений, что никто, кроме ситхи, на такое не способен – и куда они ушли? Она была уверена, что они скрылись в глубинах земли, но теперь начала думать, что перебрались еще в какое-то место.

Мегвин искоса посмотрела на Эолейра, граф молча шагал рядом с ней, разглядывая великолепные башни, точно крестьянин, живущий на границе Сиркойла и впервые оказавшийся в Эрнисдарке. Глядя на его лицо с тонким носом и растрепавшиеся черные волосы, Мегвин вдруг почувствовала, что любовь к нему вырвалась из того места, где, как ей казалось, она была спрятана, безнадежная и неоспоримая, причинявшая такую же боль, как горе. Воспоминания вернули Мегвин на двадцать лет назад, когда она увидела его впервые.

Она была тогда еще совсем девчонкой, но уже высокой, как взрослая женщина, с отвращением вспоминала Мегвин. Она стояла за троном отца в большом зале в Таиге, когда граф Над-Муллаха прибыл, чтобы принести традиционную клятву верности королю. В тот день он казался ей таким молодым и стройным, с блестящими, как у лиса, глазами, явно нервничал, но его переполняла невероятная гордость. Казался молодым? На самом деле он был молодым, не больше двадцати двух лет, и отчаянно сражался с весельем юности. Он поймал взгляд Мегвин, которая с любопытством посматривала на него через высокую спинку кресла Ллута, и она стала пунцовой от смущения, Эолейр улыбнулся, продемонстрировав ей ослепительно-белые, маленькие острые зубы, и у нее появилось ощущение, будто он нежно откусил кусочек ее сердца.

Разумеется, Мегвин знала, что для него это ничего не значило. Она была тогда совсем девочкой, но уже знала, что ее ждет судьба неуклюжей королевской дочери и старой девы, женщины, которая все свое внимание отдает свиньям и лошадям и птицам со сломанными крыльями, а еще постоянно что-то сбрасывает со стола, потому что не умеет изящно ходить, сидеть и вести себя, как пристало настоящей даме. Нет, конечно, он просто улыбнулся девчонке с широко раскрытыми глазами, но его невольная улыбка навсегда поймала ее в такие прочные сети, что она не могла их разорвать…

Ее размышления прервались, когда ограниченная с двух сторон стенами дорога, которую они выбрали, закончилась у широкой, приземистой башни, украшенной вырезанными в камне ползучими растениями и прозрачными цветами. Настежь распахнутая дверь напоминала черный беззубый рот. Эолейр с подозрением посмотрел на окутанный тенями вход, прежде чем подойти к нему и заглянуть внутрь.

Башня оказалась на удивление просторной, несмотря на тени, висевшие у входа. Лестница, засыпанная мусором, уходила вверх у одной из внутренних стен, другая по периметру всей башни шла вниз в противоположную сторону. Когда они направили лампы на вход, мерцание света – почти совсем неразличимое – озарило то место, где лестница, которая вела вниз, исчезала из вида.

Мегвин сделала глубокий вдох – она на удивление не испытывала страха, оказавшись в столь невероятном месте.

– Мы повернем назад, как только вы скажете.

– Та лестница слишком опасна, – ответил Эолейр. – Нам следует повернуть назад. – Он колебался, сражаясь с любопытством и ответственностью. Теперь уже не вызывало сомнений, что внизу что-то светилось. Мегвин посмотрела на слабый лучик, но промолчала. – Мы немного пройдем по другой.

Они шли по уходившей вниз винтовой лестнице около фарлонга, пока не оказались наконец в широком проходе с низким потолком. Стены и сам потолок украшали резные ползучие растения, трава и цветы – которые могли жить только наверху, под голубым небом и солнцем. На каменном гобелене рядом с ними бесконечно переплетались стебли и виноградная лоза. Несмотря на огромные размеры панелей, рисунки нигде не повторялись. Да и сами картины были составлены из разных камней невероятных цветов и оттенков, которых оказалось великое множество, однако они не являлись мозаиками из отдельных плиток, в отличие от пола. Скорее складывалось впечатление, что сам камень обрел четкие и приятные очертания, как живая изгородь в саду, где стараниями садовников повторяла формы животных или птиц.

– Клянусь богами Земли и Неба, – выдохнула Мегвин.

– Мы должны повернуть назад, принцесса.

Однако в голосе Эолейра не прозвучало особой убежденности. Здесь, на огромной глубине, время, казалось, замедлило свой бег или почти остановилось.

Они пошли дальше, молча разглядывая поразительные, вырезанные из камня картины. Наконец свет их ламп заглушило рассеянное сияние в дальнем конце тоннеля. Когда Мегвин и Эолейр из него вышли, они оказались в огромной пещере, где окутанный тенями сводчатый потолок терялся где-то далеко наверху.

Они стояли на широкой площадке над огромной, но не глубокой каменной чашей.

По всему периметру арены, шириной в три броска камня, шли скамейки из рассыпавшегося халцедона, как будто когда-то здесь устраивали разнообразные зрелища или поклонялись богам. В открытом центре чаши сиял дымчатый белый свет, подобный слабому солнцу.

– Куам и Бриниох! – тихо выругался Эолейр, в голосе которого появился намек на страх. – Что это такое?

Посреди арены на алтаре из тусклого гранита стоял огромный кристалл с острыми углами, мерцавший, словно блуждающие огни на кладбище. Сам камень был молочно-белого цвета, с гладкими плоскостями и грубыми краями, точно неровный кусок кварца. Его диковинный нежный свет медленно становился ярче, потом гас и снова разгорался – в результате древние скамьи, расположенные к нему ближе остальных, пропадали из вида и появлялись снова.

Когда Мегвин с Эолейром подошли к необычному предмету, на них пролился его бледный свет, и холодный воздух стал заметно теплее. У Мегвин на мгновение перехватило дыхание от причудливого великолепия, открывшегося ее глазам. Они с Эолейром долго смотрели в снежное сияние, наблюдая, как нежные цвета в глубине камня быстро, точно ртуть, сменяют друг друга – желтый и коралловый и бледно-лавандовый.

– Как же красиво, – сказала наконец Мегвин.

– Да.

Завороженные потрясающим зрелищем, они стояли, не в силах сдвинуться с места. А потом с очевидной неохотой граф Над-Муллаха отвернулся и сказал:

– Но здесь больше ничего нет, миледи. Ничего.

Однако прежде чем Мегвин ему ответила, белый камень неожиданно ярко вспыхнул, его сияние начало набирать силу и расцветать, словно родилась новая звезда, и вскоре ослепительный свет заполнил всю пещеру. Мегвин попыталась сориентироваться в море наводившего ужас великолепия и протянула руку к Эолейру, но слепящий свет стер черты лица графа Над-Муллаха, сделав их почти неразличимыми, дальняя от Мегвин сторона тела скрылась в тени, и он стал казаться половиной человека.

– Что происходит? – вскричала она. – Камень горит?

– Миледи! – Эолейр попытался ее схватить и оттащить подальше от ослепительного сияния.

Дети Руяна!

Мегвин от неожиданности шарахнулась назад и оказалась в надежных руках Эолейра. Камень заговорил женским голосом, который окружил их со всех сторон, как будто слова произнесли сразу много ртов.

Почему вы мне не отвечаете? Вот уже три раза я отправляла вам свои призывы. У меня больше нет моей силы! И я не смогу воззвать к вам снова!

Язык, на котором говорила женщина, был незнаком Мегвин, но каким-то непостижимым образом она его понимала, как родной эрнистирийский, а голос звучал так отчетливо и ясно, словно женщина находилась у нее в голове. Неужели ее настигло наконец безумие, которого она так опасалась? Однако Эолейр тоже прижал руки к ушам, он, как и она, слышал этот нечеловеческий голос.

Народ Руяна! Я умоляю вас, забудьте о древней вражде и своих обидах. Гораздо более страшный враг угрожает всем нам!

Казалось, женщина говорила, прикладывая огромные усилия, в ее голосе звучали усталость и печаль, но еще и намек на огромное могущество, силу, от которой у Мегвин по телу побежали мурашки. Она прикрыла глаза расставленными пальцами и прищурилась, стараясь заглянуть в самое сердце ослепительного сияния, но ничего не увидела. Свет, хлеставший ее, толкал, точно порывы ветра. Неужели кто-то стоит посреди этого ошеломляющего света? Или, может быть, странные слова произносит сам камень? Мегвин вдруг поняла, что сочувствует тому, кто – или что – с таким отчаянием зовет кого-то, и одновременно пыталась прогнать безумную мысль об ожившем камне.

– Кто вы? – крикнула она. – Почему вы в камне? Уходите из моей головы.

Что? Наконец сюда пришел кто-то? Да будет благословен Сад! – неожиданно в голосе появилась надежда, которая на мгновение заменила усталость. – О, моя древняя родня, черное зло угрожает земле, которую мы удочерили! Мне очень нужны ответы на мои вопросы… они могут спасти всех нас!

– Леди!

Мегвин наконец заметила, что Эолейр крепко держит ее за талию.

– Оно не причинит мне вреда! – сказала она ему и немного приблизилась к камню, пытаясь выбраться из его сильных рук. – Какие вопросы? – крикнула она. – Мы эрнистирийцы. Я дочь короля Ллута-аб-Ллитинна! А кто вы? Вы находитесь в камне? Вы здесь, в городе?

Свет, который испускал камень, потускнел и начал мерцать. После паузы голос заговорил снова, но на сей раз звучал более приглушенно, чем раньше.

Вы тинукеда’я? Я почти вас не слышу, – сказала женщина. – Слишком поздно! Вы исчезаете. Если вы все еще можете меня слышать и готовы помочь в борьбе с древним врагом, приходите к нам в Джао э-Тинукай’и. Кто-то из вас должен знать, где он находится. – Ее голос стал еще тише, пока не превратился в шепот, щекотавший уши Мегвин. Ослепительное сияние камня превратилось в слабый свет. Многие ищут три Великих Меча. Послушайте меня! Это может стать для всех нас спасением или уничтожит. – Камень начал пульсировать. – Больше мне ничего не смогла сказать Роща Ежегодного Танца, все листья будут петь… – Отчаяние наполнило стихавший голос. – Я потерпела поражение, стала слишком слабой. Первая Бабушка бессильна… я вижу только приближение тьмы…

Тихие слова наконец совсем смолкли, и говорящий камень потускнел до бледного сияния прямо на глазах у Мегвин.

– Я не смогла ей помочь, Эолейр. – Она чувствовала себя опустошенной. – Мы ничего не сделали, а ее наполняла такая печаль.

Эолейр мягко отпустил ее.

– Мы недостаточно понимаем, чтобы кому-то помочь, миледи, – тихо сказал он. – Нам самим требуется помощь.

Мегвин отошла от него, сражаясь со слезами гнева. Неужели он не почувствовал доброту и печаль той женщины? Мегвин ощущала себя так, будто она наблюдала, как прекрасная птица бьется в силках, а она ничего не может сделать.

Повернувшись к Эолейру, Мегвин с удивлением увидела двигавшиеся в темноте искры света, которые спускались по проходам окутанной тенями арены.

Эолейр проследил за ее взглядом.

– Щит Мурхага! – выругался он. – Я был прав, когда не доверял этому месту. – Он потянулся к мечу. – Встаньте за мной, Мегвин!

– Прятаться от тех, кто может нас спасти? – Она бросилась мимо его руки, пытавшейся ее удержать; мерцавшие в темноте огни приближались. – Это наконец-то ситхи! – Огоньки, розовые и белые, начали метаться точно светлячки, когда она сделала шаг вперед. – Мирные! – крикнула Мегвин. – Вы нужны вашим старым союзникам!