Read the book: «Шут герцога де Лонгвиля», page 16
Глава 23
С тех пор, как не стало Франсуа, его комната не запиралась. Да и зачем запирать то, что никого не прельщает?
Анри очень боялся, что Фантина нагородила чепухи и хода не существует. Поэтому он сначала проверил пол в каморке своего друга, и с удивлением обнаружил под кроватью, стоящей, как мы помним, посреди комнаты, длинный прямоугольный люк.
Тогда молодой человек бросился в свою каморку, быстро переоделся во все те тряпки, которые дала ему госпожа де Жанлис, и вошел в опустевшую комнату. Там он лег на пол, отодвинул крышку люка и быстро влез в дыру, не забыв, однако, вернуть крышку на прежнее место.
В подземелье было темно. Куда-то вели ступеньки поржавевшей от времени винтовой лестницы, и молодой человек, царапая руки о корявые стены, медленно стал спускаться во мрак. Он пожалел, что впопыхах не взял свечу. Но возвращаться он не решился: его могли заметить.
Сколько продолжался этот спуск по винтовой лестнице, неизвестно, но в определенный момент ступеньки кончились, и Анри пошел вдоль узкого коридора, который завершился гораздо быстрее, чем лестница, а потом был вновь подъем и опять коридор…
Он выбрался на поверхность среди деревьев оголенной осенью дубравы. Дубы упорно не желали раздеваться, но осень всё решила по-своему, разбросав их бурые листья по прибитой дождем траве.
Замок отсюда просматривался целиком. И молодой человек увидел его со стороны, впервые оценив торжественное и угрюмое великолепие старинного сооружения. Но любоваться на замок не было времени, и юноша пустился в путь. Он с трудом примирился со своим новым назначением и всё прикидывал в уме, как ему назвать себя, если кто-нибудь его об этом спросит. Но людям это не было интересно. Его подвозили на крестьянских телегах, на почтовых лошадях, и никому даже в голову не приходило расспрашивать о чем-либо молчаливого путешественника, скрывающего свое лицо под низко надвинутой шляпой. Все сразу видели в нем благородного господина, желающего остаться неузнанным.
Поздним вечером Анри подошел к незнакомому замку, гораздо менее роскошному, чем Лонгвиль, и попросил дежурившего у перекидного моста человека доложить о нем господину де Шатильону.
– Маркиз давно спит, проваливай, – вежливо откликнулся человек.
– Я требую, чтобы меня тотчас отвели к нему! – настаивал юноша. – У меня нет времени, чтобы болтать тут со всяким отребьем!
– Ишь ты, как разговаривает! – удивился стражник. – Хорошо, я сейчас позову кое-кого. Подождите, я скоро…
Он скрылся, и через некоторое время привел какого-то неодетого господина в колпаке и с одеялом на плечах. Анри повторил ему свои требования.
– А вы кто? – осведомился неодетый. – Как о вас доложить господину маркизу?
– Скажите, что прибыл посыльный от баронессы де Жанлис! – ответил юноша.
– Хорошо. Обождите здесь.
Прошло еще несколько долгих минут, возможно и полчаса, прежде чем мост опустился на внешнюю сторону рва и господин, который за это время уже успел одеться, сообщил Анри:
– Маркиз рад вас принять. Добро пожаловать в Шатильон!
Когда молодого человека провели в гостиную и к нему вышел маркиз в великолепном бирюзовом платье, которое ему очень шло, стало очевидно, что хозяин едва проснулся и не успел как следует прийти в себя: некоторые шероховатости в его туалете говорили за то.
Анри низко поклонился в знак приветствия, де Шатильон отвечал легким поклоном.
– Вас прислала госпожа де Жанлис? – поинтересовался маркиз.
– Да, я пришел по поручению баронессы. – с достоинством отвечал молодой человек. – Она хотела передать вам вот это письмо и узнать, почему господин де Шатильон не выполняет своих обещаний?
– Я не мог прислать тайного известия, – оправдывался маркиз. – Лонгвиль похож на неприступную крепость, в которую отважится пробраться разве что какой-то невидимка!
– Располагайтесь, – предложил он гостю, указывая на глубокие кресла.
Анри снял с себя тяжелую накидку, повесил ее на ручку кресла и сел, воспользовавшись полученным предложением.
– Я должен попросить вас любезный маркиз, написать ответное послание, ибо баронесса больше не в силах надеяться…
– Простите, а с кем имею честь?.. – де Шатильон спросонья никак не мог сориентироваться.
Богатый наряд гостя смутил его, и он с запозданием решил все же узнать имя посыльного:
– Вы дворянин?
– Нет. – ответил молодой человек. – Вы должны знать меня, мы виделись в Лонгвиле.
– Да? – удивился маркиз.
– Меня зовут Анри.
– Да, да я что-то припоминаю.
– «Родник иссяк и больше не воскреснет», – напомнил юноша.
Глаза де Шатильона озарила радость.
– Я вспомнил вас! – воскликнул он. – Вы – поэт…
– Не совсем.
– Не важно. Но как вы сумели пробраться через все каменные затворы? – восторженно продолжал маркиз.
– Пусть это будет моей маленькой тайной, – сказал Анри.
– Не желаете, не говорите.
– Простите меня, господин маркиз. Позволительно ли мне узнать, как идут дела у графа до Лозена?
– К сожалению, прекрасно. Он победил лихорадку. И нам нечем утешиться! Я неоднократно посылал людей с письмами к госпоже де Жанлис, но никому из них не удалось проскользнуть в проклятый замок, а передать через третьих лиц я не рискнул.
– Понимаю вас, господин маркиз.
– Я не знаю, что предпринять! Вызвать на дуэль старого прохвоста? Но где же повод для дуэли?
– Повод можно найти всегда.
– Но Генриетта запретила мне связываться с графом.
– Значит, нужно искать другой выход.
– Возможно, возможно, мой друг, – маркиз нервно ходил по комнате, наконец его осенило. – Надо вначале прочесть письмо!
Он разорвал конверт и углубился в чтение. Первая половина послания его явно развеселила. Он даже рассмеялся, но окончание заставило задуматься. Улыбка соскользнула с лица и канула в никуда.
– Если этот жестоких брак состоится, я себе никогда не прощу! – воскликнул он пылко.
– Дорогой маркиз! Что вы скажете на откровение прекрасной баронессы?
– Что я скажу? – де Шатильон немного удивился. – Вы так разговариваете со мной, будто имеете на это право! А ведь мы не ровня!
– Простите мою дерзость, – слегка кивнув головой, ответил Анри. – Мой костюм меня настраивает на определенный тон.
– Объяснитесь.
– Пожалуйста. Если это вас и вправду интересует.
– И заодно расскажите, откуда у вас… – маркиз осекся, заметив, что разговаривает с плебеем не так, как подобает человеку его ранга и поправился. – Где ты взял такое роскошное платье?
– Ну вот, теперь всё встало на свои места, – спокойно продолжал молодой человек, поднимаясь с кресла.
– Чего ты встаешь, сиди.
– Да нет уж, благодарю. Мы не настолько дружны с вами, чтобы я мог себе позволить рассиживаться в вашем присутствии. А теперь я объяснюсь относительно моего поведения. – Анри стоял перед де Шатильоном в богатом бархате, поблескивая золотым шитьем, и был замечательно красив в этот момент.
Он оказался несколько выше маркиза и, не стесняясь в незнакомой обстановке, казалось, снисходительно смотрел на гостеприимного хозяина.
– Наверное, вы слышали, что когда-то я был актером бродячего театра.
– Да, госпожа де Жанлис говорила.
– На сцене мне пришлось играть и богатых, и бедных. Порой у нас случалось по нескольку спектаклей за день, и в каждом из них мы исполняли две-три роли. Как вы думаете, легко ли актеру настроиться на роль?
– Не знаю, – пренебрежительно фыркнул маркиз. – Я никогда этим низменным ремеслом не занимался и не интересовался!
– Не обижайте искусство театра! – молодой человек сохранял спокойствие. – Оно не порочнее самой жизни! Мы только демонстрируем моменты из этой самой жизни, и некоторым почему-то не нравится видеть себя со сцены.
– Фиглярство, недостойное занятие!
– Я не имею права спорить с вами, потому что не дворянин, но знайте, будь на моем месте человек благородный, вы бы не ушли из этого помещения, не скрестив шпаги.
– Ты шут! Поэтому я прощаю твои дерзости! – от гнева тряся губами, заявил де Шатильон, которого слова простолюдина в одночасье взбесили.
– Я продолжу, – словно ничего не замечая, промолвил Анри. – Для нас, для актеров, каждый костюм – это маска, характер. В зависимости от того, что на нас надето, мы и ведем себя на подмостках. Поэтому и сейчас, вы уж извините, в такой роскоши, что на мне, я не могу заставить себя пресмыкаться перед вами, ибо я ничем не хуже вашего достоинства.
Маркиз просто задохнулся от неподражаемой вопиющей наглости безродного парня.
– Не надо волноваться, это так не идет вам, – посоветовал ему молодой человек.
– Я бы мог выгнать тебя вон, – проговорил де Шатильон, беря себя в руки. – Или натравить на тебя собак, чтобы они изорвали твой наряд!
– Ну зачем же? – с невозмутимым спокойствием продолжал дерзить Анри. – Ведь Генриетта так заставляла меня его надеть. И к тому же сколько денег ушло на его пошив! Нет, так нельзя. И вообще, дорогой маркиз, не надейтесь, я просто так не уйду. Я буду торчать у вас до тех пор, пока не получу ответа на письмо баронессы.
– Наглый негодяй! – бормотал маркиз, не в силах сносить вопиющее хамство.
– Не теряйте зря времени. Я должен завтра как можно раньше быть в Лонгвиле.
– А то тебе достанется! – со злорадством бросил маркиз.
– Нет, просто баронесса слишком долго ждала, и теперь у нее может кончится последний запас терпения.
– Хорошо. Оставайся здесь. Сейчас будет ответ.
Де Шатильон удалился в одну из дверей гостиной. И Анри не пришлось долго ждать. Вскоре маркиз вернулся и молча протянул ему конверт.
– На словах ничего не желаете передать? – осведомился молодой человек.
– Там всё написано, – сухо ответил де Шатильон и позвал слугу, который вежливо, без пинков и оплеух, выпроводил гостя из замка в глухую холодную ноябрьскую ночь.
Молодой человек отправился в обратный путь вначале пешком – до станции, где приобрел лошадь, а потом – верхом.
Ветер, бивший в лицо и старающийся сорвать шляпу, пронизывал насквозь, даже плащ не помогал.
Анри мчался обратно в каменную клетку, из которой упорхнул, подобно весенней птичке. Кто сумеет объяснить причину его возвращения? Что его заставляло, позабыв об обретенной свободе, вновь лезть в душную мышеловку? Может, любовь? Хотя, наверное, в его положении ее уже и след простыл, осталось лишь милосердие. Жалость сильного к слабому, мужчины к женщине. А еще он вез письмо…
Не проще ли было бы выбросить его и ускакать куда-нибудь подальше от Парижа, от Лонгвиля и от всех этих трижды проклятых господ, разыскать театр Альфонсо, вернуться к друзьям и зажить прежней жизнью, не вспоминая ни о чем? Ведь письмо, которое передал де Шатильон, скорее всего, не содержало ничего, коме обмена любезностями и сантиментами. Оно бы не спасло ситуацию, в которую попала Генриетта. Даже не утешило бы ее. И окажись Анри очень далеко отсюда, всё произошло точно так же, как и было запланировано задолго до его появления в замке. Запланировано до Лозеном и господином герцогом. А что такое маркиз? Соломинка, веточка для утопающего? Последняя надежда? Чем меньше мы знаем человека, тем больше на него надеемся. А вдруг поможет? Ведь даже разочарование не будет болезненным, дескать, чего можно ждать от неизвестно «принца»? И зачем де Шатильону чужая невеста? Запретный плод, вскруживший голову? Кто знает…
Но Анри спешил к Генриетте, втайне лелея мысль, что как только выполнит поручение, покинет ненавистный замок.
Утром от заехал в близко расположенную к Лонгвилю деревню, где продал какому-то крестьянину уставшую от ночного бега лошадь, тем самым вернув потраченные деньги.
Около полудня он был в замке. Как и ожидалось, никто не заметил его отсутствия. Фантина привыкла, что молодой человек редко вечерами посещает ее. А Жан не догадывался, что появился еще кто-то, знающий о потайном ходе. Итак, юноша осторожно выбрался из лаза, положил крышку люка на место, как было, и неслышно проскочил в свою комнату. Тут он позволил кинуться на кровать в одежде и несколько минут лежал неподвижно, радуясь долгожданному отдыху. Потом он вспомнил о том, что надо идти к баронессе. Но мгновенно расслабившееся тело не желало подчиняться хозяину, отыскивая поводы, чтобы остаться, полежать еще хотя бы часок, поспать с дороги после тяжелых суток путешествия. Лень сделала ноги неподъемными, а руки непослушными и чужими. И даже пробралась в мозг, обволакивая его обольстительными уговорами.
Анри почти было уже подчинился ей, как вдруг внезапная мысль молнией обожгла сердце. Ведь если кто-нибудь увидит его в таком наряде, потом не отвертеться от объяснений, а за ними и до правды недалеко. «А Жан может мне устроить большие неприятности, они по его части!» – подумал молодой человек и сразу вскочил с притягательного ложа. Он не собирался выбалтывать чужие тайны.
Конечно же, первым делом он снял платье и завернул его в плащ, спрятав между тканью и письмо де Шатильона. Облачившись в обычную одежду, он небрежно взял подмышку узел и спокойным шагом направился к госпоже де Жанлис.
И, естественно, когда мы этого очень сильно не желает, мы всегда встречаемся именно с теми, кого менее всего хотели бы увидеть в данный момент. Навстречу юноше попался Жан.
– Добрый день! – ласково улыбаясь, сказал ему молодой человек.
– Добрый. Куда идешь? – в глазах лакея горела злоба.
– По делу. А почему это вас так интересует? Хотите составить мне компанию?
– Что тащишь? – Жан кивнул на внушительный узел в руках молодого человека.
– Сами видите, белье.
– Куда?
– Баронессе. Она хотела его простирнуть, – улыбался Анри.
– Всё шутишь? – недобро усмехнулся лакей. – Ну давай, шути, шути…
– Мне больше ничего не остается, как послушаться вашего мудрого совета, господин Жан. Буду шутить.
– Иди куда шел!
– Спасибо на добром слове.
– Проваливай!
– Благодарю, – и Анри шикарно раскланялся, со всеми церемониями перебирая ногами и пританцовывая, а потом как ни в чем не бывало направился к дому Генриетты.
Жан долго провожал его взглядом, ожидая окончания розыгрыша, думая, что парень выйдет из дверей дома госпожи и свернет к прачкам, но этого не случилось.
Оставим его в ожидании, пусть хоть немного разнообразит свою полнокровную жизнь. А сами пойдем к Генриетте и узнаем, что было с ней в то время, когда Анри ездил к маркизу.
Глава 24
В эту ночь баронесса так и не узнала, что такое сон. Она терзалась подозрениями и догадками. То ей казалось, что все забыли о ее существовании и оставили, как выброшенную рыбу, умирать на берегу. И действительно, она осталась одна, последняя надежда рвалась, как тоненькая нить, и не на кого было больше положиться, и нечем утешиться.
Слезы не выступали на окаменевшем лице. И глаза, словно посыпанные песком, горели и резали.
Рассвет пришел, а ответа всё не было. Проснулся замок, над крышей зябко порхали голуби. Генриетта лежала под балдахином и не могла согреться от мелкого лихорадочного нервного озноба.
Она опоздала к завтраку, несколько удивив невозмутимого господина герцога. Металась по дому, не находя занятия, которое бы отвлекло ее от мучительного ожидания. Она пыталась гадать, но так как не умела этого делать, то карты не принесли ничего утешительного, а лишь запутали ее окончательно, смутив и без того смешанные мысли.
Она уже не знала, как поступить на тот случай, если негодный Анри не вернется. Миллионы всевозможных вариантов, опережая друг друга, проносились в ее воспаленном воображении, поднимая волны гнева и злости. Но негодный Анри, словно только и ждал, что о нем вспомнят, тут же появился пред затуманенным взором баронессы.
– Добрый день, дорогая госпожа, – сказал юноша.
– Ты был… у него? – заикаясь, вымолвила Генриетта.
– Конечно. Разве я мог обмануть ваши надежды?
– А ответ?
Молодой человек молча полез рукой вглубь узла с одеждой, но здравомыслящая баронесса остановила его:
– Нет, нет, пойдем в мою спальню. Сюда могут в любой момент войти без стука.
– Как вам будет угодно.
Ну, рассказывай, как он там? – нетерпеливо шептала она по дороге в спальню. – Он всё такой же?
– Кто? Граф? Граф выздоровел.
– Какой ужас! А маркиз?
– А маркиз здоров и вполне хорошо себя чувствует, хоть я и разбудил его среди ночи. Я даже залюбовался его бирюзовым платьем.
– Он прекрасен во всех отношениях! – воскликнула госпожа де Жанлис, и сама испугалась того, что сказала, будто звук собственного голоса оглушил ее.
– Возможно, – небрежно отозвался Анри. – Хотя на моем фоне он несколько потускнел. Золотое шитье на черном бархате – это, конечно…
– Заткнись, глупец! – цыкнула на него Генриетта.
– Я хотел возвести хвалу вашему вкусу, которому мы обязаны прекрасной одеждой, что вы сшили для меня в Париже. Но, оказывается, вам это неприятно, – пожал плечами молодой человек.
– Ты очень четко выразил свою мысль, а я ее превосходно расслышала, так что не стоит отпираться и выворачиваться, – усмехнулась Генриетта. – Ты получил заслуженное замечание.
– Понятно, значит «заткнись» теперь является замечанием. Хорошо, добавлю в свой словарь.
– Ты несносен!
– Я стосковался по речевой игре, называемой каламбуром, и отвечу, что «носить» вам меня не надо, я пока еще в силах передвигаться самостоятельно. К тому же я не девушка…
– Вот уж никогда бы не догадалась. Мозгов у тебя не то, чтобы как у девушки, а меньше, чем у курицы! – хмыкнула баронесса.
– Да, да, – подыграл ей молодой человек. – И не надо иронизировать. Может, чего-то и маловато, но всё мое со мной.
– Помолчи уже! – Генриетта начинала раздражаться.
– Я молчал довольно долго, теперь мне хотелось бы поговорить.
– Как-нибудь после, – баронессе не терпелось прочитать письмо.
Они вошли в спальню.
– Ну, давай его сюда! – воскликнула госпожа де Жанлис.
Анри покорно отдел ей конверт, переданный де Шатильоном.
Генриетта быстро распечатала его и достала письмо. Почерк у маркиза оказался, как она и мечтала, красивым, как и он сам – с чудесными завитками.
Маркиз писал ей:
«Дорогая госпожа де Жанлис, Генриетта!
Я сделал все, что от меня зависело, но, видно, счастье не на нашей стороне! Граф быстро поправляется и никого не принимает. Я об этом знаю понаслышке.
Я готов отдать жизнь за Вас! Но Вы так далеко от меня! И чем я сумею помочь Вам? Если я отважусь выступить против до Лозена, он убьет меня на месте, Вы это верно сказали во время нашей встречи, потому что ваш жених отчаянный человек и умелый дуэлянт. На его счету не одна смертельная победа. Наверное, в нашем положении ничего не остается, как смириться и ждать. В любой ситуации можно увидеть хорошее. Ведь, выйдя замуж, Вы окажетесь намного ближе ко мне, мой драгоценная Генриетта! Я стану частым гостем вашей семьи, мы сможем общаться, видеться! И потом, граф не вечен! Он уже сейчас в солидных летах. Быть может, вскоре он освободит нас от своего существования, а Вы обретете желанную свободу! Верьте звездам, рано или поздно, мы будем вместе!
Ваш покорный слуга, Альбер, маркиз де Шатильон».
– Негодяй! – процедила баронесса, разрывая в клочки письмо своего далекого друга. – Он и не пытался меня спасти! Трус! В нем нет ничего от рыцаря! Он не мужчина! Ну что ж, если некому меня защитить, я сама постою за себя!
– Что вы собираетесь делать? – спросил Анри.
– Писать графу! Молить его! Взывать к милосердию!
– Пожалуйста. Только на этот раз вам придется обойтись без меня, я это письмо не повезу, – заранее сообщил юноша. – С меня довольно и одной вылазки.
– Я найду более подходящую кандидатуру, – ответила баронесса. – В конце концов, это не тайная переписка, а письмо к моему жениху.
– Вы произнесли слово «жених» с таким видом, будто у вас заныл зуб, – подметил молодой человек.
– Не остри мне сейчас не до смеха.
– Хорошо, моя госпожа.
– А теперь выйди в соседнюю комнату, мне надо побыть одной, – велела Генриетта, и Анри исполнил ее приказ, в душе лелея мечту о том, чтобы добраться до кровати и заснуть хотя бы на часок.
Баронесса писала твердой рукой, тщательно подбирая выражения с трезвым расчетом пробудить в названном супруге человеческие чувства. Ну, или хотя бы нечто, отдаленно напоминающее добросердечие.
«Досточтимый граф! – так начиналось письмо. – Я слышала, что Вы тяжело больны, и очень боюсь за Вашу жизнь, ведь она по праву принадлежит не только Вам, но и мне. Ибо я – Ваша нареченная невеста, баронесса де Жанлис. Совершенно не знаю, как Вы сами относитесь к нашему будущему браку, но меня он пугает. Я молода, неопытна, ничего не видела в жизни и, простите, уважаемый граф, выходить замуж на всю жизнь за незнакомого человека? Это приведет в ужас любую девушку!
Дорогой граф! Давайте повременим со свадьбой, ведь прежде мы должны узнать хоть что-то друг о друге, познакомиться и подружиться. Нам необходимо проникнуться взаимной симпатией, добрыми чувствами и уважением, ведь в них основа будущих крепких отношений. Совместная жизнь без любви невозможна! Я желаю Вам скорейшего выздоровления и надеюсь на Вашу мудрость.
Баронесса де Жанлис».
Она перечитала письмо и осталась им довольна. Сколько было в нем любви, такта и женской обольстительности! Генриетта решила, что граф не сможет не поддаться ее волшебным чарам, поэтому он должен, он обязан уступить!
Неуправляемое воображение уже рисовало диковинные картины отречения графа от их помолвки… Вот, вот он: стоит перед господином де Лонгвилем, большой, грузный, похожий на винную бочку, и виновато оправдывает свой отказ. Отказ от обязательств десятилетней давности! Конечно, герцог взбешен, он требует объяснений. «Объяснение только одно! – отвечает до Лозен. – У нас с баронессой нет главного, без чего немыслимы браки». «Чего у вас с баронессой нет?!» – кричит отец. «Любви, господин герцог! – с трепетом произносит граф. – Мы с вами заключили сделку, когда госпожа де Жанлис была совсем юной особой, мы не посчитались тогда с ее мнением, а ведь оно решает всё». «Это смешно! Кому интересно ее мнение!» – со смехом бросает герцог. «Да, это могло бы показаться смешным, но почему-то сейчас нам не весело! – и крупная слеза катится по огрубевшей изборожденной морщинами щеке старого графа. – Баронесса выросла в прекрасную женщину, которая составила бы счастье любому достойному мужчине». «Вы себя недооцениваете, граф! – вскричит де Лонгвиль. – Нет жениха для моей дочери достойнее вас, мой дорогой до Лозен!» «О, нет! – ответит благородный граф. – Я вижу, что старость не может составить пару молодости! Это будет несчастливый брак двух непонимающих друг друга людей. Я пожил на свете, повидал мир, схоронил много жен…»
Генриетта задумалась. А и вправду, скольким женщинам испортил жизнь ее женишок? Кровожадный паук, теперь расставивший свои липкие сети на нее! Нет, уж на этот раз у него не получится!
«Вы наговариваете на себя! – воскликнет герцог. – Я люблю вас, дорогой граф!» «Но меня не любит ваша дочь!» «Полюбит! Такого человека невозможно не полюбить!»
«Как бы не так!» – подумала Генриетта.
«О, дорогой господин де Лонгвиль! – скажет до Лозен. – Даже из благоговения перед вами, не просите, я не могу согласиться на ужасный насильственный брак с вашей прекрасной дочерью!» И он, конечно же, уйдет, не оглядываясь! И больше герцог о нем не услышит, сидя за толстыми стенами своего родового замка.
– И всё будет прекрасно! – подвела итог баронесса.
– Вы звали меня? – заглянул в комнату Анри.
– Нет, не звала, но всё равно проходи. – Генриетта на миг задумалась, но затем решительным жестом взяла в руки письмо. – Я хочу прочесть тебе текст моего послания к графу.
– Вы настолько доверяете мне? – искренне удивился ее откровенному порыву молодой человек.
– Глупец! Ну конечно, я доверяю тебе, хоть ты этого и недостоин, – сообщила баронесса. – Сиди спокойно и слушай.
Анри глубоко вздохнул и, подперев голову рукой, с безразличным видом сидя в кресле, выслушал шедевр женского хитроумия от начала до конца. Воцарилось молчание.
– Ну, что скажешь? – спросила госпожа де Жанлис.
– А что вы хотите, чтобы я сказал? – лениво вымолвил уставший юноша.
По правде говоря, все время, пока Генриетта читала послание, он мужественно и стойко боролся со сном. Ее голос достигал его ушей, словно через толщу воды, а смысл слов с трудом проникал в осоловевшие мозги.
– Не дури, говори, какого ты мнения об этом?
– Обыкновенного, – подавляя зевоту, сказал молодой человек.
– Что ты строишь из себя? – разгневалась баронесса. – Ты думаешь, что неуязвим, что на тебя нет управы?
– С чего вы так взволновались? – Анри силился удержать глаза открытыми, но это удавалось с большим трудом.
– Подлец! – не унималась госпожа де Жанлис. – Я знаю, что в твоих мыслях было сбежать втайне от меня, бросив свою госпожу на волю судьбы! Признайся, я угадала?
Обвинения, брошенные в сторону молодого человека, сорвали с него пелену сна. Несправедливость холодным копьем больно кольнула в самое сердце.
– Как вы плохо обо мне думаете! Разве я заслужил подобного обращения? Ведь я примчался к вам с ответным письмом от вашего друга. Даже не передохнув с дороги!
– Но переодеться ты, тем не менее, успел!
– Женская натура! – воскликнул в отчаянии молодой человек. – Как я же я мог показаться в замке в богатом наряде, который вы мне дали?!
– Ты тоже трус! – внезапно зарыдала Генриетта. – Проклятые мужчины!
Анри с удивлением смотрел на нее:
– Теперь вы о чем-то горюете! Я отказываюсь вас понимать.
– А тебя никто и не просит!
– В чем вы меня упрекаете? В преданности вам? Да я же и вправду мог больше не возвращаться в ваш замок!
– Проговорился?! – засмеялась сквозь слезы баронесса, злобно посверкивая глазами. – Ты считаешь, что от моего отца так просто уйти? Он влиятельнейшее лицо во всей Франции! Он почти наследный принц! И от него-то ты думал сбежать? Не получится. Он объявит тебя вне закона, и ты окажешься у него мгновенно, глазом моргнуть не успеешь: поймают и приведут к нему, где бы ты не находился!
– Что, так прямо и приведут? – переспросил молодой человек.
– Точно, не сомневайся.
– А как же люди узнают, что я – это я?
– Ты безнадежно глуп! На всех заставах будут поджидать человека с твоими приметами.
– Какими приметами? – засмеялся Анри.
– Приметы – это описание твоей внешности и возраста, имени и особенностей.
– Особенностей?
– Ну, пятна, клейма, шрамы.
– Какие пятна? Интересно было бы послушать, как бы это звучало.
– А ты сбеги, и когда тебя поймают, ты всё услышишь собственными ушами. Так ловят всех разбойников и воров.
– И я, значит, тоже разбойник и вор? – уточнил юноша.
– Ты хуже. Ты – неблагодарный слуга!
– Госпожа баронесса, – неожиданным капризным голосом сказал молодой человек. – Отпустите меня по-хорошему, куда-нибудь, только подальше от вашей милости. Мне надоело здесь, я соскучился по театру, по зрителям.
– Запел соловей! – усмехнулась Генриетта. – Наконец-то ты сам себя разоблачаешь! Вот появляются одна за другой твои тайные мысли! Я подозревала, что они у тебя есть!
– Я очень вас прошу, не держите меня!
– Познал волю?
– Неволю познал, хочу на свободу!
– Ничего не получится, мой дорогой, – заявила баронесса. – Ты что, желаешь покинуть меня в такой тяжелый для меня момент? Решается моя участь, моя дальнейшая судьба! У меня, может быть, осталось несколько дней…
– Несколько дней до чего?
– Не притворяйся, всё ты отлично понимаешь! Я относилась к тебе, как к другу!
– Но у вас теперь есть еще друзья, помимо меня.
– Кто?
– Ну как же! Маркиз и господин граф. Вы переписываетесь с ними, не жалея самых теплых слов.
– Паршивец!
– А это уже нечто новое! Вы расширяете словарный запас.
– Как ты смеешь болтать такие дерзости?
– Да, ваш друг де Шатильон тоже упрекал меня в этом.
– Ты успел и ему показать свое невежество? – вспыхнула баронесса.
– А пусть он не задевает небрежным словом ваш подарок мне.
– Что он задел? Какой подарок?
– Бархатный костюм.
– Наверное, ты сам что-нибудь сказал ему прежде?
– Ну, разве что про театр…
– Излюбленная тема! Ты и мне все уши прожужжал этим театром! Я одного не понимаю, что это за ремесло такое, которое не дает людям покоя ни днем, ни ночью?
– Как вы верно сказали! Да, театр не дает покоя ни днем, ни ночью тем, кто служит ему.
– Ради чего вы бороздите землю? – недоумевала Генриетта. – Ради кучки грязных монет? Ради аплодисментов и воплей ликования безмозглых зрителей?
– Вы почти угадали. – улыбнулся Анри. – Но не назвали главного. Мы готовы терпеть голод и нищету, зимний мороз и летнюю жару ради одного счастья – выйти на сцену.
– Безумие какое-то! – фыркнула Генриетта. – Нелепость!
– Вам не понять этого никогда, как не постичь тому, кто не любит театр, не уважает актеров и не умеет быть искренними. Это не понять тому, кто не испытал на себе восторга человека, побывавшего в неведомом зачарованном месте, именуемом театром. И ничего, что для нас театр – это бродячая повозка, в которой мы живем постоянно. Главное, мы занимаемся любимым делом, мы доставляем людям радость и возвращаем желание жить!
– Несерьезно!
– Да, некоторые принимают нас за дураков, потому что сами не умеют веселиться без посторонней помощи, прячась за маской благородного достоинства.
– Ты… – задохнулась от возмущения госпожа де Жанлис, а юноша продолжал, не обращая на нее никакого внимания; он был всецело поглощен своей мыслью, которую хотел обязательно высказать:
– Поверьте мне, напускная серьезность и нарочитая скромность далеко не всегда отражают истинный характер человека.
– Ты позволяешь себе неслыханные вещи!
– Я хочу быть искренним. О, если бы все люди стали искренними, убежден, что в мире всё пошло бы по-другому. Перестала бы литься кровь. Воры не смогли бы воровать, обострившееся чувство совести не позволило бы им этого делать. Прекратились бы браки по расчету. А дети не сумели бы обманывать родителей.
– И родители детей?
– Вы меня понимаете! – радостно воскликнул Анри. – Театр перевернул бы целый мир, разграничив зло и добро, свет и тьму, черное и белое. Не стало бы мстительных коварных и завистливых людей.
– Ты думаешь, что твоя сказка осуществится? – горько усмехнулась Генриетта. – Неисправимый фантазер!
– Моя сказка слишком прекрасна, чтобы не осуществиться! Было бы жалко, если бы она пропала даром.
– И ты считаешь, что человечество будет спасено театром?
– Да.
– А что для этого необходимо сделать?
– Я пока не знаю. Наверное, показывать всё чистое и светлое, что осталось в нашей безрадостной жизни.
– Но, может быть, наоборот, вызывать отвращение пошлостью и грязью, публично показывая это людям?
– И к чему мы придем?
– Нам захочется чистого и светлого?
– Конечно, можно попытаться и так пробиться к свету, – пожал плечами молодой человек. – Но мне почему-то кажется, что легче спуститься на зеленую землю с неба, чем добраться до травы сквозь кучу мусора. Во всяком случае, ощущать себя падшим куда более неприятно, чем парить в облаках. К тому же, под мусором травы может и не оказаться.
