Read the book: «Венера в русских мехах»

Font:

* * *

Все, что есть на этой земле – это ТЫ!
А не станет ТЕБЯ, не станет меня.
Потому, что все, что есть для меня
В этой жизни моей – это ТЫ.

Пролог

10 июня 1990 года самолет «Аэрофлота» приземлился в аэропорту «Шарль де Голль» и, медленно сбавляя скорость, мягко покатился по посадочной полосе к месту высадки. Пассажиры аплодировали мастерству пилота, благополучно доставившего их из Москвы в Париж. Не дожидаясь команды стюардесс, многие из них уже отстегивали пристяжные ремни и, хлопая дверцами полок, вытаскивали свою ручную кладь в предвкушении встречи с французской столицей.

– Просим пассажиров оставаться в креслах до полной остановки самолета. Пожалуйста, займите свои места, – взывала по радиосвязи бортпроводница на русском и французском языках.

Нехотя все стали опять рассаживаться.

Пассажиры первого класса в своем стремлении к скорой высадке из самолета ничем не отличались от остальных.

– Димочка! Вернись ко мне. Быстро! – молодая полная женщина, блистая огромными бриллиантами, отдавала команды малышу лет четырех, убежавшему по проходу между креслами.

– Что же вы, мадам, отпускаете ребенка, когда самолет находится еще в движении! – игриво проговорил с французским акцентом сидевший в соседнем ряду дородный мужчина в дорогом сером твидовом костюме.

– Не ваше дело, – огрызнулась «бриллиантовая».

Француз, явно не ожидавший такого резкого тона, обиженно поджал губы и, отвернувшись к иллюминатору, подумал про себя: «У этих новых русских никакого воспитания».

– Пожалуйста, посадите ребенка на место, – услышал он и, обернувшись, увидел, как стюардесса передает с рук на руки мамаше сбежавшего Димочку.

– Не указывайте, что мне делать. Если захочу, куплю весь ваш самолет и будете передо мной плясать! – наглым тоном парировала та, сверкая бриллиантами.

– Пожалуйста, посадите ребенка на место, – тихо повторила стюардесса, натужно улыбаясь, чтобы не потерять «лицо компании».

– Принесите ребенку кока-колы и прекратите указывать мне, как я должна поступать. Делайте то, что я вам говорю. Я плачу за этот первый класс такие деньги, что вы не смеете мне делать замечания, – почти срываясь на крик, нервно произнесла «бриллиантовая» дамочка.

Стюардесса, еле сдерживаясь, чтобы не ответить хамоватой пассажирке, пошла за кока-колой для ребенка. В последнее время на борту часто попадались подобные люди. Еще недавно ничего не имеющие кроме, может быть, десяти классов образования, а теперь по уши упакованные в бриллианты, с кредитными картами, на счетах которых значились цифры со многими нулями в долларовом эквиваленте, они считали, что им принадлежит весь мир, а все остальные – только малые песчинки, которые существуют исключительно для того, чтобы им прислуживать.

Вероника отстегнула ремни безопасности и хотела было привстать, чтобы защитить стюардессу от наглости женщины, но профессор Лямин, сидящий рядом, властным движением руки усадил ее обратно в кресло.

– Виктория Васильевна, не вмешивайтесь. Нарветесь только на очередное хамство. Эти нувориши абсолютно несносны. Разве мало мы с вами встречаемся с подобными в нашей клинике?

Вероника тяжело вздохнула и, утвердительно тряхнув головой, послушно села.

– Больше всего на свете ненавижу хамов, – тихо произнесла она.

Вероника впервые летела первым классом, равно как и вообще за границу. Профессор Лямин, руководитель института кардиологии, в котором она работала, импозантный, с густой седой шевелюрой, недавно переживший свой семидесятилетний юбилей, выглядел моложе своих лет.

– Виктория Васильевна, а ведь вы в первый раз в Париже? – обратился он к ней, отстегнув ремни и блаженно потянувшись в кресле.

– Да. Но хотя я никогда здесь не была, с этим городом у меня много связано.

– Странно, – Лямин посмотрел внимательно на Веронику. – Связывает хорошее или плохое?

– Никогда не задумывалась над таким вопросом, Константин Петрович, – ответила Вероника и слегка улыбнулась. – Пожалуй, и хорошее, и плохое. Все вместе.

– А вы загадочная женщина, Виктория Васильевна, – Лямин взял ее за кисть. – Будь я помоложе, влюбился бы в вас.

– А как же Елена Сергеевна? – мягким движением высвободив руку, засмеялась Вероника.

– Ну, это я так, теоретически, – усмехнулся Лямин и с сожалением вздохнул. – Поскольку моложе я не стану!

«Отстегните пристяжные ремни и приготовьтесь к выходу из самолета. Первыми выходят пассажиры экономического класса. Пассажиры первого и бизнес-класса будут приглашены дополнительно», – объявила стюардесса и повторила по-французски.

Пассажиры эконом-класса, уже давно отстегнувшиеся, толпились в проходе.

– Странное распоряжение! – удивился Лямин.

– Это по какому праву эконом-класс выходит раньше первого? – крикнула скандальным голосом «бриллиантовая».

– Иначе нарушится балансировка, – спокойно ответила ей стюардесса.

– А… – протянула удовлетворенная ответом «бриллиантовая». Незнакомое слово «балансировка» подействовало на нее магически.

– Что ж, посидим. Подождем, – пробурчал себе под нос Лямин.

Когда они вышли в зал прилета, то немедленно увидели человека, высоко державшего плакат, на котором было написано по-английски: «Международная конференция кардиологов. Господин ЛЯМИН, госпожа ВОРОНЦОВА».

– Это за нами, – констатировал очевидное профессор.

Гостиница располагалась в центре Парижа. В холле велась регистрация прибывавших специалистов. Кто-то кому-то радостно пожимал руки, раздавалась разноязыкая речь, и, несмотря на то, что люди были все солидные, в холле царила шумная суета от их веселых и громких возгласов. Зарегистрировавшись и получив все необходимые бумаги на конференцию, Вероника поднялась к себе в номер и подошла к окну. Оно выходило на довольно широкую улицу: неслись машины, между ними сновали мотороллеры, по тротуару спешили куда-то люди, обходя столики уличных кафе, заполненных любителями не спеша выпить кофе, поболтать, выкурить сигарету. Яркое июньское солнце палило в полдень нещадно.

«Париж – это праздник, который всегда с тобой», – вспомнились ей слова Хемингуэя.

Она решила, что должна немедленно увидеть этот город, который манил ее к себе столько лет. Сюда были устремлены все ее помыслы, сюда рвалась душа. Где-то здесь живет человек, которого она так любила! Что теперь это за чувство? Может быть, только воспоминания любви? Ведь прошло двадцать лет. Долгих двадцать лет. Жизнь поступила с ними жестоко. Она развела их и не позволила больше встретиться. Он ходит по этим улицам, сидит в этих кафе. Вдруг Вероника увидит его! Узнают ли они друг друга? Обрадуется ли он встрече? Наверняка уже женат и окружен детишками. Небывалое волнение охватило ее. Отбросив тревожные мысли, Вероника быстро покинула номер и вышла из гостиницы. Куда идти? Направо или налево? Подчиняясь внезапному импульсу, она пошла налево и очутилась на большой улице. «Шанзелизе», – прочитала она и, увидев не очень далеко Триумфальную арку, радостно направилась к ней. Дойдя до подземного перехода, Вероника решила перейти на теневую сторону, спасаясь от ярких солнечных лучей. Выйдя из прохладной подземки, она оказалась прямо напротив мехового магазина. Над входом висела вывеска «ВИКТОРИЯ». Огромная витрина манила красивыми, изящными шубками на манекенах, а в центре стояла статуя Венеры. У ее ног веером лежали соболиные шкурки, одна из них красовалась на шее. Как вкопанная, Вероника встала напротив и не могла сделать больше ни шагу. Ноги сделались ватными, сердце выпрыгивало из груди, чувство нежности и любовной неги разлилось по всему телу.

Николя! Неужели это Николя? Только он мог накинуть на плечи Венеры соболя. Только он мог назвать магазин «Виктория»! Он выполнил свои обещания?! Ощущения двадцатилетней давности вернулись к ней, как будто все происходило вчера. Она четко ощутила прикосновение его рук, вспомнила нежность в его глазах, от которой кружилась голова, и увидела его улыбку совсем рядом. Нет, не воспоминания любви терзали ее эти долгие годы! Сама любовь. Она любит его! Любит так же страстно, как тогда!

Часть первая. Виктория

Глава 1

Вероника, или, как ее записали в свидетельстве о рождении, Виктория, родилась в Ленинграде ранним январским утром 1952 года в семье потомственного врача Василия Алексеевича Воронцова.

Его отец, Алексей Петрович, талантливый хирург, руководил кафедрой медицинского института, мать, Екатерина Михайловна, преподавала французский язык. Успешно окончив школу, Василий поступил в медицинский, начав таким образом претворять в жизнь свою самую большую мечту: стать хирургом, как отец. Счастливое время оборвалось через год, в июне сорок первого. Грянула война. Сначала на фронт ушел Алексей Петрович. Он командовал полевым госпиталем и, когда Василия в начале второго курса призвали в армию, попросил определить сына под свое начало.

Екатерина Михайловна уехала из осажденного Ленинграда на Урал, где в небольшом городке жила ее двоюродная сестра. Все долгие военные годы она ждала вестей с фронта. То, что Василий находится рядом с отцом, утешало ее. Ей казалось, что так их сын защищен. Наконец наши войска прорвали блокаду Ленинграда и погнали немцев на запад.

– Пора возвращаться домой, – решила Екатерина Михайловна.

Летом сорок четвертого в тревоге и волнении стояла она перед зданием Московского вокзала в родном городе. Добралась до Сенной площади и пошла торопливо, насколько позволяла тяжесть чемодана, до поворота на Казначейскую улицу, и только убедившись, что все дома целые, облегченно перевела дух. Ни одна бомба не залетела в этот квартал. Она поставила чемодан на тротуар и несколько минут разминала затекшие пальцы. Потом, подхватив свою ношу, Екатерина Михайловна заспешила к своему подъезду. Она так соскучилась по дорогим ее сердцу вещам, напоминавшим ей о счастливой семейной жизни до войны. Однако в квартире ее ожидали большие перемены.

Когда она открыла своим ключом входную дверь, то увидела женщину, которая направлялась в кухню. Незнакомка остановилась и также в недоумении уставилась на Екатерину Михайловну.

– Вы кто? – изумленно спросила Воронцова.

– А вы кто? – вопросом на вопрос ответила женщина.

В это время из комнаты около ванной выскочил мальчик лет девяти.

– Мама, я гулять, – буркнул он и, прошмыгнув мимо Екатерины Михайловны, побежал вниз по лестнице.

– Миша! Чтобы со двора ни шагу! – крикнула ему вслед женщина.

Оказалось, что в квартире, где Воронцовы жили одни до войны, теперь поселились еще две семьи из разбомбленного дома по Садовой улице. Небольшую комнату, рядом с кухней, заняла молодая женщина. Комнату побольше, около ванной, отдали Марии Дмитриевне с девятилетним сыном Мишей, а семье Воронцовых оставили две большие смежные комнаты. Екатерина Михайловна приняла все как данность и только молилась, чтобы живыми и невредимыми вернулись с фронта ее муж и сын. Горе ворвалось к ней ранним утром в декабре сорок четвертого. Она слегка простыла и лежала с небольшой температурой. Раздался звонок в дверь. Екатерина Михайловна услышала шаркающие шаги соседки Марии Дмитриевны, какие-то голоса, звук захлопнувшейся входной двери, и… полная тишина. Екатерина Михайловна даже подумала, что соседка тоже куда-то ушла. Но вот дверь комнаты приоткрылась:

– Екатерина Михайловна, можно?

– Конечно Мария, входи! Что там? Случилось что? – тревожно спросила она.

В глазах соседки была скорбь, а в руках она держала листок. Екатерина Михайловна села на кровати. Болью пронзила ее догадка.

– Похоронка? – глухо спросила она. – Кто?

– Алексей Петрович Воронцов, – с дрожью в голосе прочитала Мария.

– А Василий? – еле слышно задала вопрос Екатерина Михайловна.

– Про Василия ничего нет, – также тихо ответила соседка.

Екатерина Михайловна прошла к шкафу, достала лежавшую икону, установила в углу на столике, поставила рядом канделябр со свечой.

– Я сейчас, я быстро, за спичками, – рванула к дверям Мария Дмитриевна.

– Не надо. У меня есть, – прошептала Екатерина Михайловна.

Она зажгла свечу, встала на колени и начала молиться. Молилась она за упокой души своего горячо любимого мужа и за спасение своего единственного сына.

Мария тихо вышла, чтобы оставить ее наедине с Богом, но дверь не закрыла. Мало ли что…

Вся жизнь Екатерины Михайловны теперь сосредоточилась на сыне. Каждое утро и перед сном молилась она, чтобы Господь вернул его живым. И Господь услышал ее. Василий выжил и пришел с фронта в чине капитана медицинской службы. Отец и война научили его многому. Он стал первоклассным хирургом без диплома.

В пятьдесят первом году сын привел в дом девушку.

– Знакомься, мама. Это Надя. Мы решили расписаться.

Екатерина Михайловна растерялась:

– И когда же?

– В эту субботу, – ответил Василий, восторженно поглядывая на Надежду.

…Свадьбу сыграли более чем скромную: из гостей только свидетели с обеих сторон да соседи. Екатерина Михайловна перешла жить в проходную комнату, свою отдала молодоженам.

Надежда тоже была врачом и работала в одной больнице с Василием. Девушка Екатерине Воронцовой понравилась, хотя чувство ревности все-таки у нее порой возникало. Через год родилась Вероника, и Екатерина Михайловна не могла малышке нарадоваться. Став бабушкой, оставила школу, оформила пенсию и полностью посвятила себя домашним хлопотам. Василий с Надеждой допоздна пропадали в больнице. Возвращались они зачастую, когда дочка уже спала. Воспитанием занималась Екатерина Михайловна.

Вероника росла красивой, смышленой девочкой. С раннего детства она знала, что в стране, в которой растет, не все можно говорить при людях. К семи годам, когда пришло время идти в школу, она благодаря бабушке по-французски говорила так же хорошо, как и по-русски, но только с бабушкой или отцом и когда их не слышат посторонние.

– Не надо, чтобы другие знали, что ты понимаешь другой язык.

– Почему?

– Потому, что другие подумают, что ты умнее их и захотят тебя сослать в неведомые края за кудыкину гору!

– А как же я буду учиться в школе? Я хочу учиться на пятерки. Значит, если я буду умной, меня захотят сослать?

– Нет, дорогая, быть умной не значит быть умнее. Учиться на пятерки – это можно. Это даже очень хорошо. А вот другой язык знать – плохо. Есть такие люди, которые сразу думают: а зачем этот человек знает другой язык? Может, он шпион?

– Ну, какой же я шпион? Мне только шесть лет.

– Тогда они подумают: а кто тебя научил говорить на другом языке? Бабушка? А зачем она тебя научила? Может, она шпионка? И тогда меня заберут и сошлют за кудыкину гору.

– Что ты, бабушка! – испугалась маленькая Вероника. – Я ни за что никому не скажу, что говорю по-французски.

Учиться Веронику отдали в школу, где изучали английский. Учебники, соответствовали какому-то странному адаптированному английскому, на котором не говорил ни один англичанин, и потому в великой стране будущего коммунизма мало кто владел иностранными языками. И действительно, зачем? За границу ездили единицы и только по спецразрешениям, книги иностранных авторов допускались только те, которые были одобрены советской цензурой. Между Советским Союзом и остальным миром был возведен «железный занавес». Руководители государства считали: чем меньше людей владеют другими языками, тем спокойнее. Так жила Страна Советов, и не надо было в ней выделяться особыми талантами. Себе же во вред.

С самого раннего детства Вероника играла в «пациента и доктора». Она лечила своих кукол, подруг, бабушку и папу с мамой. Вопрос о том, куда поступать после школы, не стоял. Она была уверена, что обязательно будет врачом – как дед, которого она не знала, но о котором ей так много рассказывала бабушка, как ее отец и мать, которые очень любили свою профессию и были рады, что дочка выбрала именно этот путь во взрослую жизнь.

В институт Вероника поступила с первого раза. В течение всего десятого класса она усиленно занималась химией, так как этот экзамен страшил ее больше всего. В результате, и химия, и другие вступительные экзамены были сданы на пятерки, и было понятно еще до вывешенных списков, что Виктория Воронцова стала первокурсницей. По этому поводу дома устроили большой семейный праздник.

– В это воскресенье отправимся в Петродворец! – объявил отец.

Вероника любила эти поездки на речном пароходике по Неве в сказочную страну фонтанов. Девочкой она прыгала под детским шуточным аттракционом «Грибок» с другими детьми, ожидая, когда вдруг сверху обрушатся струи воды, и тогда все вместе они с криком разбегались в разные стороны, чтобы не промокнуть до нитки. Она никак не могла понять, почему это фонтан начинал работать только тогда, когда под «грибком» собиралась большая группа ребятни, и прекращал извергать свои струи, когда никого не было? Немного повзрослев, она узнала, что мужчина, мирно сидящий на скамеечке за кустом, и есть тот самый человек, который решал, работать фонтану или нет, нажимая ногой на педаль. Когда она узнала тайну, прыгать под «грибком» стало неинтересно.

В Петродворце они обычно проводили целый день. Каждый раз такая поездка превращалась в праздник. Всей семьей любовались красотой парка и фонтанов, сидели за столиками кафе, установленными прямо на свежем воздухе. Ели бутерброды, которые мама брала с собой, запивали чаем, принесенным официанткой, и лакомились вкусным мороженым. В парке устраивались концерты. Играл духовой оркестр.

Было так и на этот раз. А спустя неделю в дом пришло большое горе. Внезапно умерла бабушка. Она скончалась от сердечной недостаточности на даче, днем, когда никого рядом не было. Отец с матерью с утра уехали на работу в больницу. Уехала и Вероника в институт, где в этот день вывешивались списки поступивших.

Позже девушка вспоминала, как радовалась, увидев свою фамилию, как познакомилась со многими будущими сокурсниками, так же от счастья прыгавшими около доски объявлений (они старались не замечать перевернутые, а подчас и заплаканные лица не прошедших по конкурсу). Пока Вероника возбужденно щебетала и хохотала, как она не могла не почувствовать, что самый близкий ей человек в это время нуждался в помощи! Бабушка была для нее всем! От нее у Вероники не было секретов. Бабушка всегда давала правильный совет. И вот теперь ее не стало. Это было первое горе, которое Вике пришлось пережить. И горе это было неутешным. Тогда же Вероника решила, каким именно она будет врачом. Кардиологом!

Глава 2

Наступило первое сентября. В предвкушении нового этапа в своей жизни входила Вероника вместе с другими первокурсниками в здание медицинского института. Но проучились они недолго. Через три дня все студенты первого и второго курсов были направлены на сельскохозяйственные работы. Второй курс выехал в деревню помогать колхозникам собирать урожай картофеля, а первый курс направили на овощную базу. Каждое утро на автобусах от института их возили на окраину Ленинграда. Там студенты перебирали завезенный на базу обильный урожай капусты, отделяя хорошие кочаны от гнилых. Им выдали черные длинные халаты и такие же черные матерчатые перчатки. Гнилая капуста ужасно воняла, и потому работа казалась просто адовой. Спасали только молодой задор и юмор.

– Ребята! Представим себе, что мы в Древней Греции и чистим авгиевы конюшни! – предложил в первый же день для поднятия духа староста курса Семен Хохлов.

– У нас тут вонь такая, что никакие авгиевы конюшни не сравнятся! – откликнулась одна из девчонок.

Все ее дружно поддержали.

– Да вы что?! У Авгия хлев не чистился несколько лет, а доставшимся нам капустным нечистотам меньше месяца, – задорно возразил староста Семен.

– Этому Авгию надо было выговор по комсомольской линии вынести, сразу бы все вычистил!

– Какой выговор! Бери выше. Гнать его надо из комсомола, и точка!

И тут сквозь общий хохот раздался звонкий девичий голос:

– А что такое эти авгиевы конюшни? И кто такой Авгий?

Все смолкли и посмотрели на Людмилу Коротышкину, симпатичную стройную девушку с густыми темно-русыми волосами и огромными серыми глазами. Ненадолго воцарилась тишина.

– Молодец, что не постеснялась спросить, – первым откликнулся Федя Попов, невысокий парень с крупной и, вероятно, умной головой. Черный рабочий халат был ему длинен и волочился по земле, от этого Попов походил на волшебника. – Может, еще кто-нибудь не знает, что это такое? – обратился он к остальным и, вдруг, неожиданно повернувшись к Веронике, выпалил: – А ты знаешь?

– В общих чертах, – растерялась Вика. – Это из древнегреческой мифологии. Один из подвигов Геракла. Он очистил авгиевы конюшни за один день. А кто такой Авгий, не помню.

– Авгий – это элидский царь, который владел несколькими тысячами голов скота и не очищал свой хлев несколько десятков лет. И очистил его Геракл, как правильно сказала Воронцова, за один день, – улыбнулся Веронике Федор. Эта девушка ему понравилась с первой встречи, и явно ему было не безразлично, знает она, о чем идет разговор или притворяется, как, возможно, делали другие. – Это был седьмой его подвиг из двенадцати, которые возложил на него царь Еврисфей.

– Какой ты умный, Попов, – протянула Людмила Коротышкина, восхищенно глядя на Федора. – Ну, просто ходячая энциклопедия!

– Может, ты еще знаешь, как он это сделал за один день? Мы тут явно за такой срок с капустой не управимся, – поинтересовался кто-то.

Все засмеялись.

– Конечно, знаю. Только нам этот способ не подойдет.

– А вдруг подойдет! Ты рассказывай! Не утаивай седьмой подвиг Геракла! Делись опытом великого грека! – кричали ребята.

– Я тоже знаю, – вдруг вмешался староста Семен Хохлов, пытаясь переключить внимание на себя, когда Федор открыл уже было рот, чтобы продолжить свой рассказ. – Геракл перегородил плотиной реку и направил ее воды на скотный двор. Вода и промыла весь хлев, – довольный, что успел перехватить инициативу, важно закончил староста.

– Да, это действительно, нам не подходит, – разочаровались ребята. – Смоет тут всю капусту. А что народ-то есть будет?

На овощной базе первокурсники проработали весь сентябрь и, наконец, с октября приступили к учебе.

Умная, красивая Вероника привлекала внимание многих парней своего потока. Она же, со своей стороны, относилась ко всем по-дружески и никого не выделяла. Как-то в институтской библиотеке Вику, идущую со стопкой книг в руках, задел какой-то студент. Тома рассыпались по полу. Студент бросился их поднимать. Владимир, так его звали, учился на третьем курсе. Высокий, красивый парень с атлетической фигурой, он играл за институтскую баскетбольную команду.

Вместе сходили пару раз в кино, посидели в кафе, где ели мороженое. В первое же воскресенье он повел ее на игру. Команда медицинского института встречалась с университетской. Владимир вел мяч уверенно, прыгал высоко, кидал метко прямо в корзину. Каждое, принесенное им очко, встречалось громкими криками болельщиков. Когда после игры они вместе выходили со стадиона и Владимир держал ее за руку, Вика видела завистливые взгляды, которые бросали на нее другие девчонки. Тем же вечером он повел ее на вечеринку в свою компанию. Танцевали, пили вино. Было весело. Но потом Владимир зажал ее в прихожей, вдавив в навешенные пальто и начал целовать. Вероника пыталась сопротивляться. Он силой легко удерживал ее одной рукой, а другой, задрав подол платья, полез туда, куда совсем не следовало. Виктория еле вырвалась и, схватив с вешалки свое пальто, убежала домой. Ее тело охватила нервная дрожь от всего случившегося. Пока Вика ехала в метро, она не могла избавиться от ощущения его потных рук и слюнявых губ. Ее передергивало от отвращения, и она скорее хотела добраться домой, чтобы горячей водой смыть эти неприятные ощущения под душем. Володя не просто разонравился, он стал ей противен.

Вероника старалась обойти его стороной, если вдруг видела на горизонте в институтских коридорах. Он же, со своей стороны, никак не мог понять, чем девушка недовольна и почему отказывается вновь встретиться с ним.

– В чем дело? – недоумевал он. – Я тебе что, не нравлюсь? Со мной любая пойдет, только пальцем поманю. Но ведь я выбрал тебя!

– Вот и помани своим пальцем кого-нибудь другого. Неужели не понятно!

«Самовлюбленный эгоист», – решила про себя Вероника.

Он отбил у нее охоту влюбляться, и Вероника все свое время посвятила учебе.

Наступил Новый, 1970, год, а вместе с ним и январская сессия. Экзамены Виктория сдавала на одни пятерки и на студенческие зимние каникулы собралась с группой сокурсников поехать по городам Прибалтики. Тур, который им предложили в Комитете комсомола института, был очень интересный, но недешевый. Не все могли себе позволить выложить за поездку круглую сумму. Мать с отцом решили сделать дочке подарок:

– За успехи в твоей первой сессии, – сказал отец, протягивая ей деньги.

Инициативу в опросе и сборе денег Вероника взяла на себя, и уже скоро собралась группа из одиннадцати человек. «Неохваченной» осталась одна Людмила Коротышкина: Веронике было никак не пробиться к ней, поскольку ее окружала плотная толпа девчонок.

– Коротышкина, откуда такая классная кофточка? – не скрывая восхищения, спрашивали они.

– У меня бабушка шьет. А фасон я у Софи Лорен взяла. В одном журнале видела.

– Здорово! Коротышкина, а твоя бабушка заказы берет?

– Берет. Но у нее клиенток очень много. Заказов и без вас хватает.

– Да уж, одну тебя обшить сколько времени требуется!

Коротышкина с самого начала занятий выделялась на курсе тем, что всегда была модно одета, любила повеселиться и потанцевать. Порой она пропускала лекции, но первую зимнюю сессию сдала совсем неплохо. Все считали ее легкомысленной, но искренней и веселой девчонкой.

– Коротышкина, – прервала разговор сокурсниц Вероника. – Можно тебя на минуточку?

– А то! – с готовностью отозвалась Людмила, выбираясь из девичьего круга.

– Ты мне еще не говорила: поедешь в Прибалтику или нет?

– А я думала, ты тоже хочешь шить у бабушки, – весело улыбаясь, ответила Коротышкина. – Нет. Не поеду я в вашу Прибалтику. Я на это время работать устроилась.

– Куда? В больницу?

– В больницу? Кем? Утки выносить, что ли? – ужаснулась Людмила. – Там платят копейки, а мне деньги нужны. Я устроилась в «Союзпушнину», – гордо заявила Людмила.

– А что это такое? – удивилась Вероника.

– Это организация такая. Торгует мехами для иностранцев.

– А… Так ты там будешь меха продавать?

– Не продавать, а показывать иностранцам разные лоты с мехами.

– А что такое лоты?

– Это такие большие вязки по несколько шкурок. Каждый лот имеет свой номер, – пояснила Людка. – Сначала иностранные покупатели смотрят эти лоты в залах, а потом во время аукциона стремятся купить тот лот, который они выбрали. Нельзя покупать шкурки по одной. Только лот целиком. А в этом лоте может быть пятьдесят шкурок, например, норки. Лоты с лисами и соболями поменьше, так как они сами крупнее и длиннее. А лоты с каракулем тяжеленные, лежат на специальных полках штук по шесть шкурок, связанных между собой. Их таскать – ужас!

– Таскать? – удивилась Вероника.

– Конечно. Там к каждому иностранцу прикрепляют ассистентку. Он приводит тебя в зал с тем мехом, который хочет смотреть. Вот ты и таскаешь ему те лоты, которые он называет. Снимаешь этот лот, который весит несколько килограммов, и несешь. А еще перед клиентом их надо встряхнуть и красиво на столике веером разложить. Он тебе называет следующий и, пока он смотрит предыдущий, бежишь искать тот номер, который он назвал. А бывает, что нужного лота нет на вешалке.

– И где же он?

– Ну, его кто-то другой смотрит. Там ведь, в этом зале, ты не одна работаешь. Сразу может быть клиентов сорок.

– И что делать в этом случае?

– В этом случае, – важно продолжала Людка, – говоришь своему нанимателю по-английски, что, мол, нету. Он тогда называет следующий, ну, и параллельно надо ловить тот номер лота, который пропустили. Вот так и носишься целый день с девяти утра до пяти вечера.

– Так это очень тяжелая работа! – ужаснулась Вероника.

– Тяжелая.

– И хорошо оплачивается?

– Платят копейки. Но иностранцы это понимают и в конце рабочего дня дарят подарки. Они привозят с собой то, что у нас вообще купить нельзя. Духи французские, косметику, колготки улетные! Представляешь, такие тоненькие, кружевные и еще бывают с разным рисунком. – Людка с сожалением посмотрела на свои ноги, на которых были теплые колготки советского производства. – Сейчас зима, а вот как потеплеет, я их надену и тебе обязательно покажу.

– Я видела тебя в них. Ты их на экзамены надевала. Я еще подумала: откуда красота такая! – вспомнила Вероника.

– Там еще и на меха можно посмотреть, – довольная тем, что Воронцова заметила ее колготки, продолжила свой рассказ Коротышкина. – Даже рысь есть, леопард, тигр. Правда, их очень мало и они продаются уже по одной штуке.

– А ты там когда работала?

– В осенний аукцион. Оформила себе справку на неделю. Наша врачиха у бабушки себе всякие наряды шьет, ну и выписала мне больничный. Лекции, конечно, пришлось пропустить, но зато сколько колготок и духов в подарок получила! Кое-что бабушкиным клиенткам продала. Заработала целое состояние за одну неделю!

– А что, работы всего на неделю?

– Ну, да. Они неделю смотрят, а потом начинается сам аукцион. На время аукциона мало оставляют девчонок. Так, на всякий случай, может, кто еще какой лот посмотреть захочет.

– А что требуется, чтобы туда устроиться?

– Сейчас, я думаю, уже поздно. Штат набран, – протянула Людмила.

– Сейчас я в Прибалтику поеду. Я так, на будущее.

– А, – обрадовалась Людка, – если на будущее… Так вот девчонок на работу заведующая набирает. На внешность смотрит, чтобы бизнесменам было приятно со своими ассистентками работать, потом чтобы по-английски немного понимали, особенно цифры. Ведь номера лотов иностранцы из всех стран говорят по-английски. Сам аукцион тоже, между прочим, проходит на английском. Следующий будет в конце июня. Пойдешь?

– Думаю, да.

– Заметано! – радостно сказала Людмила.

Поездка в Прибалтику прошла весело и интересно. Стоял легкий морозец. Старинные города Эстонии, Латвии и Литвы были сказочно прекрасны. Узкие улочки, невысокие опрятные дома, скульптуры на небольших площадях, ратуши с необыкновенными часами, над которыми с боем курантов открывались дверцы и выезжали, кружась под музыку, разные фигурки. Все это и еще совершенно непонятная речь, которая звучала везде, давало ощущение, что ты находишься где-то за границей. Это путешествие сблизило однокурсников. Вероника подружилась с головастым Федей Поповым, который действительно был очень умным и много знал. К нему так и пристала кличка – «ходячая энциклопедия», которую ему дала Людка Коротышкина на овощной базе, когда они всем курсом разбирались в «авгиевых конюшнях». Теперь, во время поездки, они много общались, и Вероника впервые услышала от Попова о Солженицыне и его повести «Один день Ивана Денисовича», о сталинских лагерях и политических репрессиях.