Read the book: «Сказки Освии. Подвиг на троих», page 5

Аскара

Внутри город тоже был красив, хоть белым уже не казался. Дэми наконец-то заснула, колобок перестал петь и сосредоточенно уворачивался от ног горожан.

Улицы то расширялись, то сужались, то неожиданно заканчивались тупиком, то упирались в парк. Они резко уходили вниз, и так же внезапно поднимались вверх. Это было непривычно. Освия, которую я до сегодняшнего дня никогда не покидала, расположилась на равнине, и я никогда не задумывалась, что так бывает не везде.

Аскара была совершенно другой, здесь горки были в изобилии, но дома каким-то чудом умудрялись расти из них строго вертикально. Это было достойно восхищения. Глядя на такой архитектурный беспорядок, стало проще верить, что его создатель был пьян, но стоек.

Мы приближались к центру города. Здесь стали появляться небольшие площади, заполненные торговками, которые громко зазывали на свой товар, хозяйками, спешащими прикупить себе что-нибудь новенькое, важными неспешными мужчинами, пришедшими посмотреть на женщин, товар и других мужчин.

– Дальше следов нет, – колобок остановился посреди большой площади, которая, судя по всему, была центральной. Его можно было понять, здесь ходило так много людей, что след потеряла бы и лучшая ищейка королевства.

Посреди площади стояло прямое доказательство того, что город проектировал все-таки мужчина. Этим доказательством был скульптурный ансамбль, украшавший центр глубокого фонтана, и представлявший из себя толстого пирата, на каждом плече которого сидело по попугаю. Из глаз обеих птиц струями лились слезы. Сам пират выглядел довольным и хитро щурил правый глаз. Левый глаз был спрятан под повязкой. Обнимая пирата за колени, у его ног сидели две ослепительные каменные красотки. Лица у них были такие восхищенные, будто они прикасались к богу.

– Что это? – не поняла я.

– Это памятник мужской наглости, самоуверенности и сластолюбию. Главная достопримечательность нашего города. Терпеть его не могу.

– А почему в центре композиции пират?

– Все вам, приезжим, объяснять надо. Это пират Мурат. Он был самым везучим пиратом в мире и прославился на всех континентах.

– Не так уж и прославился. У нас о нем никто ничего не знает.

– Ты не знаешь, потому что книжек мало читаешь.

Я обиделась за себя. Не так уж и мало. Я вообще всю свою сознательную жизнь читала и училась.

– Пират Мурат был так успешен, благодаря своим попугаям. У него их было, как ты и сама видишь, – два. Один сидел на левом плече и давал пирату добрые советы, второй сидел на правом и давал плохие. Пират иногда слушал одного из них, иногда другого. Но чаще все-таки того, который давал плохие советы, он же был пират.

Так, по совету своего правого попугая, Мурат дал обет не ложиться спать, не совершив кражи. Потом он сам пожалел об этом, иногда ему просто хотелось отдохнуть, но не украв, сделать это было нельзя. А что красть у матросов, прогулявших все в первом же порту? Воровать постиранные портки было совсем не по-пиратски, а приходилось. И все-таки благодаря этому обету Мурат награбил за жизнь намного больше золота, шелка, и лисьих шкур, чем кто-либо другой.

Добрый попугай говорил Мурату, что если тот будет слушать только злого – то кончит свои дни на виселице. Мурат не слушал и в итоге, как и предрекал второй попугай, кончил жизнь на виселице.

Говорят, на казнь Мурат вышел всего с одним попугаем на плече. Никто не запомнил, с каким именно, мнения разделились. Про это сочинили байку, будто Мурат так глубоко вздохнул, когда узнал приговор, что случайно проглотил одного из попугаев. Второй попугай был повешен рядом с хозяином. Но это, конечно, сказка для детей.

«Какой бред!» – подумала я, а вслух спросила:

– А зачем пирату ставить памятник?

– Вот! Мы и подошли к самому главному. Говорят, что женщины лишены логики, но этот памятник – прямое доказательство отсутствия здравого смысла у мужчин. Его сделал скульптор по заказу богача. Оба были мужчинами.

Богач решил заработать оригинальным образом. Он придумал распустить слух, что если бросить в фонтан монетку и загадать желание – оно обязательно исполнится. В итоге в его сказку никто не поверил, и люди бросать монеты в фонтан не стали. А король, который, в отличие от богача, был не дурак, оштрафовал его на кругленькую сумму за то, что богач выбрал такой недостойный образ для украшения главной площади.

Фонтан, тем не менее, хитрый король оставил, якобы в назидание. Но я более чем уверена, что ему просто нравились красотки, которые сидят у ног пирата. Король был большой ходок. Мужчины, одним словом!

– Ты их так презираешь?

– Не больше, чем они того заслуживают.

– А я ужасно скучаю по Рональду и беспокоюсь о нем, – погрустнела я.

– А я что, по-твоему, Освальда ищу, чтобы отчитать? Предъявить претензии за то, что он меня бросил одну в такой момент? Честно признаться, так и было сначала, пока я не поняла, что он действительно влип в серьезные неприятности. Скорее всего, он уже мертв. Его нет слишком давно.

Она сказала это ледяным тоном. Обида, отчаяние и тоска, которые в ней поднялись при этом, были надежно спрятаны, наемница не могла позволить себе дать слабину опять.

***

Поиски решено было прекратить на ближайшие два часа. Мотаться по городу в надежде случайно наткнуться на след было глупо, учитывая, что Василика на это занятие потратила до своего отъезда в Освию больше месяца. Этот метод не работал, действовать следовало иначе. Кроме того, мы устали, проголодались и очень хотели переодеться.

Василика уверенно повела нас по пьяным улицам, которые петляли туда-сюда непредсказуемым образом. Долго идти не пришлось, Освальд был верховным магом королевства, дом его был недалеко от главной площади.

Над ним, конечно же, был купол. Освальд легко мог сделать его абсолютно невидимым, но не стал. В Аскаре, так же, как и в Освии, магам было выгодно делать свои дома заметными. Купол Освальда уходил ветвистым деревом вверх и менял цвета каждые пару секунд. Мне стало понятно, что мы пришли еще до того, как об этом объявила Василика. Подобных куполов здесь больше не было, все другие выглядели просто убого по сравнению с ним.

Дом был в два этажа с прилегающим садом и прудом. В саду росли плодовые деревья, стояли аккуратные скамеечки, висела качель. Идеальную картину разрушали детские пеленки, которые сушились уже не первую неделю на протянутой между яблонями веревке.

На первом этаже дома располагалась большая светлая гостиная. В ней было безупречно чисто. Пожалуй, такого педантизма я не ожидала бы даже от Рональда, а уж тем более от Василики, которая вообще мне не казалась хозяйственной. Строгая комната была красивой, но неуютной. В ней я чувствовала себя, как в тронном зале королевского дворца.

– Постарайся здесь ничего не трогать, – обратилась ко мне наемница, скидывая сапоги у входа и проходя босыми ногами по безупречному полу. – В этой комнате мы не живем. Она для приема клиентов, поэтому я в нее вообще стараюсь лишний раз не заходить. В ней, правда, почти жил Освальд. Клиенты шли толпами и днем, и ночью, а он их принимал, несмотря ни на время, ни на усталость, ни на мои угрозы, – с некоторой досадой добавила она.

Василика подошла к двери в противоположном конце комнаты и открыла ее, пропуская меня вперед. То, что оказалось за дверью, вероятно, когда-то было кухней. По крайней мере, такой вывод я сделала, когда рассмотрела среди горы наваленного хлама край плиты. Скомканные листы бумаги, книги, веники сушеных трав, пустые и полные бутыли, тряпки и посуда, перья, корзины и кастрюли покрывали мебель и пол. Царивший здесь хаос достоин был восхищения, он был образцовым, идеальным, самым совершенным хаосом в мире.

На относительно пустом участке пола посреди комнаты сиротливо валялся сапог. Его товарищ испуганно высовывал нос из-под плаща, небрежно брошенного на стол. Прямо поверх плаща стояла тарелка с недоеденным чем-то, и, если присмотреться, под слоем плесени можно было разобрать остатки овсяной каши.

– Вот так и живем! – сказала Василика, скинула на пол с ближайшего стула грязные детские пеленки и уселась, блаженно вытянув ноги.

– Мило, – соврала я.

– Я последний месяц жизни ничем не занималась кроме поисков мужа. Даже времени нанять полотера не было, – оправдалась Василика. – Не до уборки.

Контрастируя с чудовищным бардаком, царящим вокруг, стена, прилегающая к двери, была в идеальном порядке. На ней, красиво и правильно, создавая сложный узор, было развешано оружие. Эту стену украшал человек с художественным вкусом, который с любовью полировал каждый сантиметр стали перед тем, как найти для него место. Копья, булавы, сабли, мечи, палаши, топоры, шестоперы, коллекция арбалетов, и в самом углу изогнутая деревяшка, немного похожая на птицу, – все это сплеталось в единую убийственную картину.

Я присмотрелась повнимательней к деревяшке, которая выглядела здесь неуместно.

– А это что, тоже оружие? – не поверила я.

– Да. Это бумеранг.

– И что, работает?

– Если ты хочешь до смерти насмешить врага. Ничего здесь не трогай, а то заставлю все начищать по новой.

Я отдернула уже протянутую к одному из ножей руку. Прямо сейчас мне почему-то не хотелось посвящать время чистке оружия.

Дэми проснулась и закопошилась. Василика отвязала ее и спустила на пол. Малышка тут же поймала колобка, который не успел вовремя распознать опасность и спрятаться.

– Пой, – требовала маленькая Дэми, держа Колю двумя руками и шлепая им по полу.

– Птицы в неволе не поют! – прерывающимся голосом вопил колобок. – Плохая жилибыли!

Дэми перестала бить колобка об пол и выжидающе посмотрела на него.

– Жилибыли, – повторил удивленно колобок.

– Она хочет, чтобы ты ей рассказал сказку, – поняла я.

– Я? Сказку? Я сам еще ребенок, мать, давай ты!

– Дэми явно ждет этого от тебя, – возразила я.

Дэми снова принялась трясти колобка.

– Жили-были… – снова сказал он. Дэми замерла. – Мать и батя, – неуверенно продолжил колобок. – И не было у них никого… И тогда мать замесила это…эээ…что там обычно месят… добавила … как оно там называется… сделала такое вязкое и тягучее, а оно еще от рук не хотело отлипать! И засунула в печь. А там горячооо так было, огонь ревет! Жуть, в общем, аж все свернулось. И… тут и сказочки конец.

Дэми засмеялась и захлопала в ладоши.

Мы с Василикой переглянулись, не сговариваясь, решили не мешать их детским забавам и потихоньку пошли вверх по лестнице. Хотелось умыться и переодеться в чистое.

– Спать будешь здесь, – толкнула Василика одну из дверей. То, что это спальня, можно было понять только по торчащим из-под наваленного тряпья кроватным ножкам.

– Мои вещи без разрешения не трогай, – добавила наемница и ушла, оставив меня саму разбираться, как в этой комнате вообще можно хоть что-то делать, не трогая ее вещи. Но даже такого уюта у меня не было уже давно, и я блаженно вытянулась в кровати поверх наваленных платьев и корсетов, дав наконец-то отдых своим ногам. Бессонная ночь и усталость, накопленная в последние дни, заставили меня уснуть против воли.

Рональд стоял передо мной, как всегда, высокий, строгий и красивый, как бог Солнце. Только взгляд его был пустым и холодным, превращая его в чужого, незнакомого мне человека. Это было так неправильно. Я стала его звать, чтобы разбудить, чтобы снова увидеть, как он смотрит на меня добрыми, любящими глазами. Я звала его по имени, но он не шевелился, будто меня не было, будто между нами была невидимая стена.

– Я люблю тебя! Прости меня! – кричала я сквозь слезы.

Слова пробили невидимую преграду, Рональд медленно перевел на меня взгляд, мертвым голосом сказал:

– Глупость не прощают! – и растаял, как таят мечты повзрослевших детей.

Я проснулась вся в слезах с ужасным гнетущим ощущением непоправимости ситуации. Я так любила Рональда, что готова была простить ему что угодно, пойти за ним хоть на край света, хоть в тюрьму, хоть на смерть. Я бы умерла за него не задумываясь, потому что центром моей вселенной был он.

Я еще долго лежала в кровати, борясь с отвратительным ощущением тоски, пока Василика сама не пришла проверить, как я обустроилась в ее гостевой спальне. Ее волосы были мокрыми, лицо – свежим и румяным, она уютно завернулась в мягкий халатик, который делал ее довольно привлекательной, превращая из грубой наемницы в обычную женщину, любящую комфорт.

– Ты что, ревешь? – без особого сочувствия поинтересовалась она. К моим переживаниям она испытывала, скорее, презрение.

– Василика, я отказала ему. Я больше не невеста Рональда.

Василика фыркнула.

– И всего-то! Тоже мне, нашла причину плакать. Я пару раз Освальда вообще чуть не убила во время ссоры. А он один раз меня в лягушку превратил и уже нес на болото, чтобы отпустить и оставить в таком виде навечно.

– А почему передумал? – задала я опасный для жизни вопрос.

Василика строго посмотрела на меня и ответила:

– Он и не передумал. Только по привычке чмокнул на прощанье, а это заклинание снималось поцелуем. Я после этого еще долго ему в завтрак толченых тараканов подсыпала, из его же запасов. Он, к сожалению, так и не заметил.

Василика встала, чтобы уйти, и уже у двери, обернувшись, добавила:

– Любовь иногда бывает настолько сильной, что мы способны отказаться ради нее от своей жизни. Запомни только, что даже ради такой любви нельзя разрушать свою душу и забывать гордость.

Она вышла. Как ни странно, ее слова дали мне силы встать и продолжить жить. Я снова спустилась в кухню, но, услышав голос Коли, остановилась на ступеньках. Коля за время нашего отсутствия, похоже, укрепился в роли няньки и сейчас уверенно рассказывал Дэми новую сказку:

– …и тогда Коля решил завести армию куриц, чтобы они занесли яйцами всю землю, и он смог победить своих этих… врагов! – вещал он. – Кроме того – яйца полезны, из них могут появляться новые курицы, и они входят в состав других колобков. Так что, имея армию куриц, можно запросто создать армию колобков! – заключил он.

Дэми снова захлопала в ладоши. Ей нравились глупые сказки колобка. Интересно, что больше повлияло на творческую жилку колобка – допущенная мною ошибка в заклинании поиска или перо Рональда, легшее в его основу? Размышляя об этом, я спустилась и, перешагивая валяющиеся на полу вещи, пошла к тому месту, где предположительно была плита. Надо было что-нибудь приготовить или хотя бы сделать чай.

– Наивная, – сказала за моей спиной Василика, она сидела все на том же стуле в своем мягком халате. – Меня месяц не было дома, думаешь, тут осталась хоть какая-нибудь еда? Ну разве что овсянка, – она указала на колеблющиеся заросли плесени.

– Если не хочешь овсянку – одевайся в городское платье, мы идем на рынок за припасами и новостями. Даю тебе десять минут на сборы. Дэми, не трогай! – внезапно заорала наемница, полыхнув испугом. Дэми стояла на носочках у стенки с оружием и уже снимала длинный боевой нож. Василика подскочила в тот самый момент, когда нож готов был сорваться со своего гвоздя и упасть лезвием вниз.

– Ах ты… непослушный ребенок! – Василика подхватила Дэми одной рукой, а второй принялась шлепать. – Я же говорила уже! Это мамино, не трогай!

Дэми впервые за то время, что я ее видела, очень обиженно заплакала. Непонятно, что ее больше расстроило, – то, что мама наказывала ее, или то, что ей так и не удалось поиграть с блестящей штучкой.

– Эй, злая тетка, отпусти ребенка, будь человеком, – неожиданно заступился колобок. – Это непедагогично.

Василика так и замерла, с поднятой для очередного шлепка рукой уставившись на колобка.

– Гично! – запищала сквозь слезы Дэми, вывернулась, шлепнулась на пол, отползла в сторону и обиженно посмотрела на мать.

– В следующий раз сам будешь ее от падающих ножей спасать, приманка для голубей! У тебя словарный запас, как у кота, ты откуда такие слова вообще знаешь.

– Родовая память! – Коля заговорил непривычно правильно, не делая никаких ошибок и не сбиваясь, будто тот колобок, которого мы все это время знали, пропал, а на его месте появился совершенно другой, который за жизнь прочитал не меньше пяти книг. – У каждого колобка есть родовая память. Мы помним прожитые жизни каждого из нас. Из-за этого я как будто всего один. Каждый раз, когда меня лепят, я рождаюсь заново. Как правило, живу пару часов, а потом со мной что-нибудь случается. Вы бы знали, как это утомительно, каждый раз быть съеденным голубями, лисами или бродягами, как обидно быть уничтоженным магом-создателем. Но хуже всего – попасться в руки к детям, у них воображение богатое, они меня применяют по-разному. Чаще всего, правда, все-таки в качестве мяча. Вас когда-нибудь пинали ногой в голову?

Раз пятьдесят за жизнь мне удавалось сбежать и спрятаться, но и тогда ничего хорошего не получалось, я жил не больше суток, а потом остывал, черствел, а иногда даже плесневел. Так что, мать, ты, можно сказать, совершила спасительную для меня ошибку, за что я тебе очень благодарен. Сегодня пошел третий день моего нового воплощения, и это самая долгая жизнь из всех, что у меня были. Благодаря тебе у меня появилась возможность повзрослеть. А ты, – снова обратился он к Василике, – дите больше не трогай, если не хочешь, чтобы я тебя называл злой теткой!

– Ладно, умник! – зло сказала Василика. – Раз ты у нас педагог – отвечаешь за Дэми своей жизнью. Будешь присматривать за ней, когда нам придется ее оставить, и если с ней что-нибудь случится – я тебя съем, потом снова испеку и опять съем. Потом еще раз испеку, но из печки не достану, и ты там так и останешься навсегда со своей родовой памятью.

Колобок и Дэми посмотрели друг на друга. Сильный запах распространился по комнате, указывая на то, что на ребенка эта затея произвела впечатление.

Остаток дня мы проболтались на рынке. Василика, в длинном платье и шляпке с лентами, вполне успешно притворялась обычной горожанкой. Дэми она посадила к себе за спину, по ее словам, никто не заподозрит в плохом женщину с ребенком на руках. Она и вправду выглядела безобидно, вот только я знала, что под кружевом ее платья прячется не меньше, чем три ножа, а возможно, в его складках уместился меч или даже любимый арбалет.

Наемница выспрашивала у торговок новости, слушала, о чем сплетничают старушки-покупательницы, попутно запасаясь картошкой, морковкой, луком, рыбой и прочей едой, без зазрения совести передавая это все мне.

По-аскарски я говорила плохо, зато почти все понимала, дали о себе знать годы обучения в институте. Я носила за Василикой покупки и внимательно вслушивалась в ненавязчивую болтовню торговок. К моему сожалению, большинство разговоров начинались обсуждением погоды, а заканчивались ничего не значащими для меня сплетнями. Горожане не знали о пропаже людей и купались в своих повседневных переживаниях.

Через час я утратила надежду услышать что-нибудь полезное, и все рассеянней стала следить за бесконечной пустой болтовней. Теперь мое внимание больше оттягивали сумки, ставшие слишком тяжелыми. В одной из них устроился колобок, и существенно добавлял ей вес. Он был вполне жизнерадостным и беззаботно мурлыкал себе что-то под нос, нисколько не заботясь о том, что мне приходится таскать еще и его. Внезапно песня колобка оборвалась.

– Мать, – обратился он ко мне, – здесь есть след, похожий на тот, который был у кареты.

– Та же женщина? – завертела я головой. Стоящие рядом представительницы прекрасного пола, все без исключения, стали казаться мне подозрительными.

– Нет, не женщина. Что-то другое. Как запах, что ли.

И тут я почувствовала, что-то действительно не так. Пристальный взгляд, подкрепленный острой, как игла, ненавистью, вонзился мне в спину. На этот раз я повернулась, уже зная, где искать. Через дорогу из-за пустого прилавка на меня недобрыми глазами пристально смотрел посол-фермесец, непонятно каким чудом умудрившийся перепрыгнуть через море за один день.

– Аштасар! – вспомнила я имя посла.

– Что? – резко обернулась Василика, прервав разговор с очередной бабусей на полуслове.

– На той стороне, за прилавком, в фермесском платье, – указала я, но там уже никого не было.

Василика пошла в указанном направлении достаточно быстро, чтобы шпион не успел скрыться. Я видела, как она прямо на ходу запускает правую руку в глубокую складку юбки, и в ней всего на мгновение едва заметно блестит навершие меча. Василика продолжала притворяться невинной горожанкой, но в глазах ее уже горел огонь. Она снова была наемницей, готовой догнать и скрутить любого, кто покажется ей подозрительным. Она обошла прилавок, на который указала я, изучила толстый слой пыли на нем и вокруг, и не найдя никаких следов, зло посмотрела на меня.

– Лиса, у тебя крыша все-таки съехала. Пыль трехдневной давности. Нетронутая.

Я промолчала, но на память пришло загадочное появление Лелеля в карете.

– Нет, мать, ты в полном порядке, – шепнул из сумки колобок. – Сомнений быть не может, там был тот, кого мы ищем!

– Ты сможешь его найти?

– Нет. След появился и пропал. Но я его тоже видел.

На нас стали косо поглядывать прохожие. Василика одарила меня еще одним раздраженным взглядом.

– Мы привлекли слишком много внимания. Теперь придется уйти. – Она развернулась и широким шагом пошла прочь. Я, горбясь под тяжестью сумок, поплелась за ней, Василика не предприняла даже попытки помочь мне.

Когда мы выходили за рыночные ворота, та сумка, в которой сидел колобок, выскользнула из моих рук, по пыльной земле покатились яблоки, каждое из которых было надкушено. Сам колобок выкатываться не собирался. Я обреченно вздохнула и нагнулась, чтобы подобрать испорченные плоды. Василика выругалась.

– Уходим. Быстро! – рявкнула она, дернула меня за руку и потянула прочь. – И сумки брось!

Я вцепилась в них и не собиралась отпускать, потому что слишком давно ничего не ела.

– Дура! – зло выругалась Василика, вырвала из моих рук пару сумок, и подталкивая меня в спину, почти побежала в сторону дома.

Только зайдя под купол, Василика перестала меня подгонять и обзывать нехорошими словами. Что заставило ее так разнервничаться, стало понятно после того, как она отвязала Дэми и развалилась на диване гостиной, вытянув ноги.

– Если бы ты знала, Лиса, как тебе повезло! – Она достала из кармана платок, осторожно развернула его, показывая мне острую иглу, такую же, как ту, что торчала из бока моей дохлой кобылы. Тупой конец иглы был украшен красной и золотой нитями, а острый блестел заточкой.

– Достала из ворот прямо за твоей спиной, – пояснила Василика. – Считай, что яблоки спасли тебе жизнь. Если бы не они, игла оказалась бы в твоей шее, а такое оружие редко оставляют не отравленным. Ну что, проверим, каким ядом тебя хотели отправить на тот свет? – спросила она и повела меня в ту часть своего дома, где я еще не была.

Полки и стеллажи в крошечной комнатке без окон, были уставлены порошками в коробках и разноцветными жидкостями в изящных баночках. Лаборатория была в идеальном порядке, в отличие от спален и кухни.

– Это мастерская Освальда?

– Нет, это моя. У Освальда мастерская напротив, и она в пять раз больше. А у меня только самое необходимое. Яды, противоядия и реактивы.

Она достала одну из стекляшек, капнула жидкость на стол перед собой и аккуратно опустила в нее кончик иглы. Ничего не произошло. Василика стерла каплю, выбрала серый порошок, уронила крупинку на иглу, и… опять ничего. Наемница перепробовала штук десять разных реактивов, все они как один давали отрицательный результат, никак не проявляя яд на игле.

– Странно, – задумчиво протянула наемница, глядя в пустоту. – Не просто же тебя уколоть хотели? Но игла не отравлена. Хотя… – Василика помолчала, потом придвинула стул и достала с самой верхней полки запыленную коробочку. Порошок в ней был ядовито желтого цвета.

Василика положила иглу на чистый платок, взяла на кончик ножа пару крупинок желтого порошка и осторожно стряхнула. Едва коснувшись иглы, крупинки взорвались и рассыпались искрами, от них вверх потянулась струйка вонючего дыма. Игла зашипела, запузырилась фиолетовым и растворилась, оставив на платке мокрое пятно. Василика откинулась на стуле. То удивление, которое сейчас она излучала, могло соперничать по своему цвету только с мокрым пятном на платке.

– Поздравляю, Лиса, – справившись с эмоциями, порадовала меня наемница, – за тебя взялись всерьез.