Улыбка фортуны

Барышня-мадам прикатила чемодан,

В чемодане сто рублей,

ты потрать их поскорей.

Велела не смеяться и не улыбаться,

Губки бантиком не делать,

Черный с белым не носить,

«Да» и «нет» не говорить.

Вы поедите на бал?

1

– Ты обещал, что будет всё, что я захочу, а я хочу Кара-Куртов! Если их не будет, я с тобой до конца жизни разговаривать не буду!

Юля резко отвернулась от стола и продемонстрировала всю серьёзность своего намерения – рука за руку, челюсть сжата, ноздри раздуваются, глаза в потолок. Отец в сердцах бросил вилку, ну, что за избалованная девчонка! Говорить она не будет, напугала.

– Вот и помолчи! На мои пятнадцать лет друзья пили чай с капустным пирогом, а в подарок я получил пару модных футболок, а тебе и вечеринка в казино, и шоколадный фонтан, и артисты известные, и все, между прочим, ради тебя поедут в Капчагай. На те деньги, что я за твой праздник выложил, я мог бы месяц в настоящем Вегасе жить, а ей всё не то!

Мама, как рефери на ринге, примирительно развела их руками, всё-всё, брейк, успокойтесь, это просто нервы. Отец цыкнул и на неё. Не маши на меня. Юленьке то надо, Юленьке это хочется. Ни в чём отказа не знает. Твоя вина, что она вздорная растёт. Всё! Последний год здесь учится. Выбирай, Англия или Франция, ищите летний лагерь, чтоб язык подтянуть, и вперёд. Пусть узнает, как самостоятельно жить. Там у них дисциплина, дурь быстро пройдёт. У всех его друзей дети ещё раньше туда уехали, и никто не пожалел. Он выпил стакан воды, встал и задвинул стул. Опёршись на спинку, ещё раз строго осмотрел жену и дочь и закончил свой монолог указанием, быть готовым к пятнадцати ноль-ноль. Им и их друзьям. Без опозданий. Он, как самый плохой отец, заказал самые большие лимузины для поездки, уж, простите, что не голубой вертолёт, это не к нему, это к другу-волшебнику.

Когда за отцом захлопнулась дверь, у Юленьки опять открылся рот. Какая же она несчастная – и родили её первого сентября, и дружить она не с кем не может, и за каждым шагом её следят, и в телефоне родительский контроль стоит, и всю жизнь чёрт-те чем заниматься заставляют. Мама слушала, кивала головой и комментировала: – Да, да, я специально до первого сентября ждала, не шла рожать. Да, да, да – дружишь с ребятами из своего класса, как будто это мало. Точно-точно, это мне ж нечего делать, поэтому везде с тобой езжу. Да, в одиннадцать всем спать. Конечно-конечно, чёрт-те чем и самым отстойным – фортепиано, теннис, шахматы, английский…

Последний Юляшин всхлип был про то, что на её мечты всем плевать. Мама не выдержала:

– Дочь, ты совесть то имей! Папа всех твоих гостей везет в казино, такой праздник организовал. Ты же сама про своих каракуртов только опомнилась, а теперь губы дуешь. Ни чего страшного, сегодня повеселитесь без них. Разве они главное?

Мама придвинулась к ней и прижала к себе.

– Глупышка моя, нашла из-за чего реветь. Эти артисты ещё сами будут за тобой бегать, дай срок. Ты же у меня красавица!

– Ага, раскрасавица..

– Да, и раскрасавица, которая уже опаздывает на линейку.

– К чёрту линейку, не хочу.

–Надо. Порядок один для всех. И, вообще, я твоей учительнице такой букет купила, загляденье. Раз, папа сказал, что это последний год здесь, надо вас красиво сфотать. Всё-таки память останется. Только иди, умойся, а то вся заплаканная.

Юля поднялась и побрела к себе в комнату. Вот, про букет какой-то дурацкий подумали, а спросить, каких она артистов хочет – не подумали.

– Мам, – она остановилась на выходе из комнаты, – а что главное?

– Главное, что мы тебя любим!

Юленька умылась, подкрасила реснички и прошлась по лицу спонжем с тональным кремом. Красавица – раскрасавица и все артисты бегать будут. Когда? Могли б уже начинать.

– Мы тебя любим. Конечно, вы же мои родители, а больше никто не любит, и я никого не люблю, – пожалилась она своему отражению, – У Светки уже любовь, и у Асельки. Только у меня парня нет, вот, и Кара-Курта сегодня не будет. Хуже дня рождения ещё не было.

2

Баба Люба наглаживала белую рубашку младшему внуку и вспоминала своё детство. Никитка сейчас проснётся, бурчать будет, что снова в школу идти, а она в своё время радовалась. Белые банты и переднички, праздничная форма одна для всех. В руках астры или георгины, у кого-то гладиолусы, всё, что росло в палисаднике, то в букет и собирали. В те времена привозных цветов не было. У неё красивые были банты, с люрексом, мама у цыган за три рубля купила, дорогущие. Фартучек белый с шитьём, белые гольфики и босоножки. Сейчас девочки гольфы не носят, колготочки у них теперь, а тогда дефицит был. На повседневку коричневые все носили, а вот на праздник только гольфы. Красиво было. На фото смотришь, загляденье. Сейчас тоже красиво, только вот не радуются они ни чему. И неприветливые какие-то. Носы опустят в свои телефоны и больше им ничегошеньки не надо. Одна беда от этих телефонов. Как не послушаешь, только и говорят, то деньги выманят, то заснимут что-нибудь или наоборот, пришлют всякую гадость, а люди потом себя изводят. С другой стороны, без них тоже нельзя. Надо шагать в ногу со временем. Да и спокойнее, когда у ребёнка телефон. Всегда позвонить можно, узнать, где он. Нужен телефон, нужен. Просто научить надо, чтоб куда попало там не залазил и на незнакомые номера не отвечал. Как мы раньше без этих телефонов жили? А может, был бы телефон и дочь бы углядела… Кто знает, как могло бы быть. Прошлого, как водится, не вернуть.

Вспоминать свою молодость баба Люба не любила. Детство, да. С мамкой-папкой жила горя не знала. Это сейчас все наперебой соревнуются, кто сильнее плюнет в сторону Советского Союза, а тогда они жили, в ус не дули. Всё необходимое было. Может родителям и трудно приходилось, но она не помнит, чтоб жаловались, по любому в войну еще хуже жили. Да, да, в то время так и жили – родители сами не жаловались и им не давали. А дефицит был в радость. Мать выстоит очередь за платьем или за спортивным костюмом для отца, так счастья столько! Наденут – праздник в доме. Хорошо помнит, как отец гэдээровскую* куклу ей принёс. По талонам на работе выиграл.

Новый год на носу. Он в дом зашёл, за ним зимний пар туманом рассыпался. Стоит, улыбается, руку за пазухой в полушубке держит. «Кому тут дед Мороз подарок передал? Какой хорошей девочке?» А на ней такой халатик байковый был и валеночки на размер больше. Бежит к нему, запинается за половичок, падает, но не плачет, а только кричит: «Мне, мне, мне!» Она и в десять лет с ней ещё играла, одёжки шила. А ещё через десять уже дочке шила. Купить было не за что.

Потом для неё настали непростые времена. Уехала в Алма-Ату учиться. В строительное ПТУ* поступила на крановщицу. Тогда рабочие профессии в почёте были, фильмы то про рабочих какие снимали. Один она так любила, названия уже не помнит. Там девушка на высоту забралась и по балке пошла. Волосы развиваются. Красивая, смелая. Ей парень навстречу. Потом у них любовь, семья, на работе уважение. Она тоже так хотела.

Любовь случилась. Не на высоте, правда, а в общежитии. Стал один со старшего курса ухаживать, песни петь. Про любовь свою на каждом углу кричал, невестой называл, про то, как счастливо-богато жить будут рассказывал, а как про беременность узнал, так всё и кончилось. Причем в прямом смысле всё. С училища попросили уйти и с общаги тоже. Домой написала, отец приехал, хотел тому жениху мозги вправить и заставить слово данное выполнить. Только Люба не дала этого сделать. Не нужен ей такой подлец. Так и сказала отцу, что, не хочет всю жизнь ждать, когда он в очередной раз предаст. Уж, лучше одна будет. Домой возвращаться тоже отказалась, незачем родителей позорить. Провинция, она же такая, каждому до тебя есть дело. Начнут отцу с матерью её положением в глаза тыкать, изведут.

Помыкались они с отцом по предприятиям, никому она в положении не нужна была. Добрые люди совет дали, в Капчагай ехать. Там только что фарфоровый завод открылся, рабочие руки нужны. Они так и сделали.

С кем уж там отец переговорил, она не знает, но её приняли кладовщицей в цех. Обидно, конечно, было. Девчонки её возраста там же училище заканчивали и на поток выходили работать, кто формовщицами, кто художниками. Ей то же хотелось. Всё-таки там и зарплаты были выше, а не как у неё – полжизни восемьдесят рублей и премия, потом уже сто двадцать. Но она за место держалась. На заводе условия были, лучше, чем где-то ещё. Ей, как матери-одиночке комнату в малосемейке дали. Жили все дружно, друг другу помогали. Работали в три смены, так и не заметила, как ещё лет двадцать проскочило.

Работа, эта работа! Из-за неё и дочь не видела. Ясли, детсад, школа, пионерский лагерь. Садик у них передовой был по тем временам, с бассейном. Эх! Тогда радовалась, что всё так удачно, а сейчас понимает, что по сути, доченька росла без неё. Приласкать её лишний раз было некогда. Не она её жизни учила, тётки чужие. Вот и выросло из неё, то, что смогло. И не задержалась она на этом свете. Так и бывает, когда отцу не нужна, а мать ради копеек спину гнёт без продыху…

Баба Люба вдруг поняла, что заливает слезами и рубашку, и гладильную доску, и да же утюг на неё шипит. Да, что ты будешь делать, опять ревела! Так. Всё. Успокоилась и марш мальчишкам завтрак готовить. Что о прошлом тужить, зато какие у неё внуки растут! Всем на зависть!

_{гэдээровская* – из ГДР (Германской демократической республики), не существует, как отдельное государство с 1990 года.}

_{ПТУ* – профессионально техническое училище}

3

Опять это первое сентября. Для кого-то праздник, а для Никиты – старт на длинную дистанцию. Вчера ещё было лето, а сегодня уже шесть уроков. Мир остался тем же, но жизнь то развернуло, как это другие не понимают? Одноклассницы на линейке облепили учительницу, как мы скучали, то да сё, а у Никиты тоска в глазах, этот год, ещё и следующий ходить в эту школу. Чему тут радоваться? Ладно, ещё малышня. С теми всё понятно. Наивные, сам таким был. Заманились на пятёрки и подарки. На линейку, как на парад, всей семьёй идут. Сколько раз видел: первоклашка с букетом, караул из родителей, а за ними след в след бабки-дедки семенят. У всех, главное, такие довольные лица, как будто им сейчас премию выдадут за то, что в школу пришли. Вот когда Лёшка его в школу водил, они шли с серьёзным выражением лица! Баба Люба с ними не ходила, у неё ноги болят. Она их провожала до ворот, вручала Никите большой букет астр и крестила на дорожку. Брат брал его за руку, и быстрым шагом в школу марш. Так было ещё во втором и третьем классе. Потом Лёха окончил школу, и Никита стал ходить сам и без цветов.

Баба Люба и Лёша – это вся Никитина семья. Мамы не стало, когда ему только исполнилось шесть, а отца даже по документам не числилось.

В восьмой класс Никита собирался так же, как Лёшка на работу. Обычное дело, просто надо идти. За завтраком на бабушку что-то нашло, и она распричиталась – время летит, лето кончилось, скоро новый год, а там ещё чуть-чуть и школу закончишь, а дальше только работа. Так всю жизнь. Он в ответ похмыкал, сказал, что сейчас бы уже ходил только на работу, там ему интереснее и пользы больше. Бабушка поджала губы. Эх! Быстро у её мальчиков детство закончилось, но вслух пригрозила:

– Я тебе дам, пользы больше. Для тебя польза – школу закончить и профессию получить.

Никита промолчал. Всякий раз, когда он думал, что вся его жизнь пройдёт здесь, в Капчике*, ему становилось так не по себе, что вместо живота появлялось ощущение огромной дыры, куда он сейчас весь и вылетит со свистом. В такие моменты он даже немного завидовал девчонкам. Тем в жизни гораздо проще, нашла себе мужа богатого, живи и радуйся. Все фильмы про это. А им, парням, сложнее. Всё самим. Но! Никита ни кому этого не говорил, но он верил, что ему обязательно повезёт, что-то произойдёт, и у него начнётся совсем другая жизнь. А вдруг найдётся его отец? Такое тоже в кино показывали.

Лёшка в разговор не вмешивался, смысла не видел сотрясать воздух. Будет так, как надо. Его задача младшего до ума довести и на ноги крепко поставить, а дальше каждый сам отвечает за личное счастье и бережёт бабушкино здоровье. Они поели. Лёша расчистил перед собой стол, подмигнул бабе Любе и выдал: «Та-дам!»

– Держи, братишка, от нас, – пустое место заняла белая лаковая коробочка.

Всю грусть с Никиты, как рукой сняло.

– Вау!

Он мельком заметил, как лица бабушки и брата расплылись в улыбках. Заговорщики! Про такое и молчали! А если это не то, чем кажется? Его по настоящему встряхнуло, щёки-уши зажгло, как от кипятка, в руках дрожь, лоб в испарине. Он открывал коробку и не верил, что это происходит на самом деле. Как так? Это же то. То, о чём он мечтал. Откуда деньги-то взяли? Верхняя крышка, зараза такая, ни как не снималась. Никита с сопением стянул её, убрал мягонькую прослойку и достал из ячейки серебристый смартфон. Мир перестал существовать.

О смартфоне он мечтал давно. У соседа по парте уже был, и они часто на переменах вместе смотрели всякие видосы. Там такие же пацаны, как они, пели, танцевали и несли всякую чушь. Это было прикольно, но главное – они были популярными и им за это платили. Никита тоже так хотел. Он не понимал, почему ни кто из класса так не делает.

Лёшка уже полностью собрался и заглянул к нему в кухню:

– Свою раскладушку бабуле отдашь, – Никита, не отрываясь, покивал головой, да, да, – Симку я вставил новую и свой номер вбил, – уже из прихожей долетал до него голос брата, – Всё, я ушёл. Ты тоже давай, не залипай там.

– Иди, иди, я его отправлю, – баба Люба взяла белую рубашку с гладильной доски и встала в дверях:

– Никитушка, мы тебя ждём, – она прижимала рубашку и любовалась внуком.

Совсем взрослый парень, всего на полголовы от старшего отстаёт. А красавец-то какой! Не рохля, вон как мускулы проступают и да же пресс в кубиках.

Пожить бы ещё! Увидеть, как их жизнь сложится. Свою упустила, всё на потом откладывала, уже и время вышло. Дочь жить боялась, а с внуками нельзя промахнуться.

– Им за нас с тобой двойную порцию положено, поняла? Ты здесь за ним не следила, а оттуда – обязана! Слышишь меня? Веди наших мальчиков к счастью, прямой дорожкой веди, и оберегай!

С ней всегда так, начнёт о внуках думать, сразу с покойной дочерью говорит, считает, что она их ангелом-хранителем стала. Баба Люба проморгалась. Не-не, больше ни каких слёз. У нас всё хорошо, вот и не зачем сырость разводить.

– Кита, ну, опоздаешь…

Никита через силу оторвался от подарка, нырнул в рубашку и закружил бабу Любу по комнате.

– Что ты, что ты, отпусти меня, – она вцепилась в его плечи, – тяжеловата я для тебя.

– Ты у нас пушинка! – он поставил её на пол и расцеловал. – Это лучший день в моей жизни!

– Это всё Лёшенька. Через интернет как-то там заказал. Ты уж аккуратнее будь, ладно? Сам понимаешь…

– Понимаю, понимаю, – он достал из кармана джинс потёртый кнопочный агрегат и протянул ей, – Держи, это теперь твоё, – набрал на смартфоне номер, телефон в руках бабушки пиликнул, – Запиши мой новый номер. Разберёшься?

– Иди уже.

–Давай, хоть сфоткаемся на дорожку, – он сделал несколько снимков и ещё раз чмокнул её в щёку.– Всё, я ушёл.

_{Капчик* – народное название названия города Капчагай и прилегающего к нему водохранилища в 60 км от Алматы. С 2022 года город носит имя Кунаев.}

4

Самые беспонтовые уроки проходят первого сентября. Классный час с извечным бу-бу-бу, потом, типа, урок мира, а на остальных – вспомним старое, начнём новое. Никита было не до них. На каждом уроке в телефоне появлялся ярлычок новой социальной сети, а с ними и друзья-подписчики. Нашёл аккаунты своих любимых групп и певцов. Он часто представлял, как попадёт на их концерты, и, вообще, может даже станет одним из них. Никита любил петь. Взрослые часто говорили, что у него есть дар и надо не упустить свой шанс. Он не упускал – все школьные концерты и городские конкурсы проходили с ним. Его объявляли самородком, но дальше этого пока дело не шло. Теперь всё будет по-другому, он будет выкладывать свои ролики, и ещё посмотрим, у кого лучше.

С работой и пением у Никиты были особые отношения. Многие бы удивились, если б узнали, что Никита не считает себя несчастным и всякое такое, что прилагается к статусу сироты. В их маленьком городке, на берегу водохранилища мало кто вообще жил шикарно. Купальный сезон и обилие отдыхающих из Алматы спасало население от голодной зимы, но мало кого делало богатым. Город долгое время чах и пришел в себя, лишь тогда, когда его официально объявили казахстанским Лас-Вегасом и стали строить казино. Заодно с ними возникли какие-то производства в старых уцелевших цехах. Улицы облагородили – новые бордюры, асфальт, освещение, цветочки.

Зарабатывать Никита научился у брата. Лёшка в десять лет организовал с друзьями бизнес на пляже. Сбросились по штуке* и вышли к отдыхающим с напитками и мороженым. В тот же день их корпорация развалилась – товарищи не смогли договориться, как делить доход, честно или по справедливости. Стали торговать врозь и обходили городской пляж на расстоянии друг от друга. Никита свои первые деньги заработал в пять лет, когда увязался за братом на море. Послушал он, как брат идёт и бубнит – «минералка, тархун, мороженое», – побежал впереди него и, как глашатай объявлял список перед каждой группой отдыхающих. Отказать его широко распахнутым глазам было сложно. Лёшка с братишкой честно делился выручкой – денег давал и мороженым кормил, но длилось это недолго. Мама быстро поняла, что у младшего есть деньги, и под самыми разными предлогами стала их клянчить. Лёха знал, что пойдут они на спиртное, и на её уловки давно не поддавался, а вот Никитка отказать не мог. Мама его не забывала, вместе с бутылочкой для себя приносила копеечную конфетку и ему. Крепко обнимала, целовала в макушку, звала своим любимым сыночком, добытчиком, кормильцем и единственной надеждой. Никита маму любил, а на бабу Любу и Лёшку махался кулаками, когда они ворчали на мать и уговаривали его не давать ей деньги. Лёшка тогда начал хитрить, давал Никитке деньги только на чупа-чупс, лимонад или жвачку, а про остальное говорил, что он сам домой продукты купит, зачем маме по магазинам ходить, тяжести таскать. Мать это не спасло. Доброхоты делились с ней огненной водой, через неё она и умерла – цирроз печени извёл её за месяц.

После смерти мамы, Алексея взяли на постоянную работу в кафе. В пятницу и по выходным там выступали местные музыканты. В такие дни Никитка всегда прибегал в кафе и дожидался брата, сидя за стойкой у бармена. Музыка была заводная, он болтал ногами и руками в такт и подпевал. Скоро знал весь репертуар. Однажды, когда артисты отдыхали, бармен в шутку предложил ему спеть. Никита принял это за чистую монету, выскочил на сцену и запел «Самый лучший день». Дамы умилялись, мужчины подбадривали, хлопали все дружно. Из ближайшей компании спросили про «Владимирский централ». Никита свёл брови и проникновенно затянул: «Весна опять пришла и лучики тепла…». В этот вечер он заработал больше Лёшки. Музыканты обиделись, попросили больше его не приводить, но сказали, что у него отличный слух и надо обязательно учиться музыке. Лёха лишь криво улыбнулся. На музыку пособия не хватит.

Через год Никита сам торговал на пляже, да и с пением смогли вырулить – пел в другие дни, когда профессионалов не было, хозяин кафе разрешал – народ развлекался и выручке это не мешало. В десять лет его взяли на платный пляж убирать мусор. Платили мало, но он сдавал пластик, бегал за пивом и сигаретами, мыл машины, так в месяц иногда и по сто долларов набегало.

Прошлой зимой брата приняли охранником в казино, и на это лето он пристроил Никиту на кухню, разнорабочим. Чистить овощи, выносить мусор и убирать кухню не зазорно, а деньги уже были приличные. Любой мальчишка на его месте излазил бы все местные магазины, присматривая, что бы такое себе прикупить на собственную зарплату. Он тоже зашёл разок посмотреть на смартфоны. Прикинул соотношение цены, размера зарплаты и сколько всего на неё можно купить – и вышел. Звонить у него было с чего, а остальное подождёт. Никитка давно уяснил, что есть вещи, как баловство, пару раз в руках повертеть – поиграть, а есть вещи необходимые для жизни, и всю зарплату он нёс домой, впрочем, как и Алексей.

У бабушки расходы были прописаны наперёд, но когда младший внук принёс настоящую зарплату, она сказала, что пришло время изгнать из дома нищебротский дух. Внуки согласились, и пол лета сами делали ремонт. С последней зарплаты прикупили себе две новые тахты местного производства. Сегодня Никита понял, что родные выкроили денег и для сюрприза ему.

_{штука* -1000 тенге}