Бабочка белой луны

ЧАСТЬ 1. ТРОЕ

Глава 1. КОТЫ И ДНИ РОЖДЕНИЯ

ТАЙКА

– Тайка, не дрожи! Учиться надо было лучше, раньше бы зашла.

– Ага! Когда я дождусь своей очереди, останется только Тмутаракань! Думаешь, приятно оказаться в какой-нибудь дыре?

– Подходи к вопросу философски. Каждый сейчас вытягивает кота в мешке. Никто не знает, чем всё обернется, что его потом ждёт. Может быть, «какая-то дыра» окажется для тебя счастливей, чем Москва и Ленинград. Смотри, Студеникин вышел.

– Ты что вытянул? Липецк? Металлургический комбинат?

– Тайка, вычёркивай Липецк. Смотри, что там ещё в списке осталось?

– Чистополь, часовой завод. Орёл, проектный институт. Гусь-Хрустальный, Горэлектросеть.

– Тайка, Чистополь не бери! Часовой завод – одни женщины, глаз положить не на кого будет. Век в девках просидишь.

Тайка уже не слышит Васю и Холю – своих подружек-однокурсниц. Перед ней, величественно взмахивая крыльями, проплывает в воздухе Гусь Хрустальный и кивает ей головой на длинной шее.

– Интересно, а как называются жители Гусь-Хрустального? Гусь-хрустальщики или гусь-хрусталики?

– Гусь-хрусталинцы! Тайка, не морочь голову! Вон, Зубихин вышел! Эй, Зубихин, что выбрал? Гусь Хрустальный? Тайка, вычёркивай!

Хрустальный Гусь криво улыбается, гогочет, взмахивает крыльями и улетает. Навсегда. С названием Гусь-Хрустальный расставаться Тайке не хочется – такое красивое и мелодичное. Но в Гусь-Хрустальном нужно было бы работать мастером в Горэлектросети. А Тайка к пятому курсу политехнического института уже окончательно поняла, что она и электричество – вещи несовместные. Все предметы институтского курса, которые имели приставку «электро» и вызывали у нее непреодолимую дрожь, сданы были на «удовлетворительно».

А в Орле требуется инженер в проектный институт. С чертежами, бумажками, тушью, перышком, рейсфедером работать не так страшно, даже интересно – рисовать тушью Тайка любит. Её выбор уже окончательно склонился в пользу Орла.

– Интересно, а как называются жители Орла? Орлята или Орлеанцы?

– Тайка, ты что заснула? Твоя очередь. Заходи!..

Вскоре Тайка наизусть выучит название всех станций по железнодорожной ветке Краснодар-Орёл…

…Тайка сидела на подоконнике дома №37 на улице Тургенева в городе Орле. Окно пятого этажа было распахнуто в ливень. Под окном рос тополь. Его макушка, как круглая зелёная полянка, мокла на уровне Тайкиных глаз. Голова слегка кружилась от высоты и потоков озона. Радость, подобно сжатой пружине, готова была вырваться в диком крике, беспричинном смехе или прыжке туда – вверх, к истокам этих тёплых, безудержных, сумасшедших струй.

Двор был пуст. Квартира – все три комнаты, в которых проживали семеро молодых специалистов Гипроприбора – тоже была пуста. Вчера поздно вечером дружная семёрка ходила на берег Орлика «нюхать весну». Клейкие тополиные листочки наполняли аллею таким ароматом, что девушки почти не разговаривали друг с другом. Только глубоко втягивали воздух и блаженно улыбались в темноте.

А сегодня соседки Тайки по квартире отправились на разведку во вновь открывшийся ресторан «Океан». Тайке идти не хотелось, и сейчас она упивалась таким редким в общежитских стенах одиночеством.

Тайкино внимание привлёк седой, насквозь промокший мужчина, пересекавший двор неверной походкой. Он прислонился к тополю, как бы ища опоры, и склонился в три погибели. Сейчас упадёт! Да, наклюкался дядечка. Тайка не любила пьяных и никогда им не сочувствовала. Мамин гражданский муж, часто устраивал в гараже дружеские посиделки, которые выводили маму из себя. Ссоры, унижения, скандалы Тайка помнила с самого детства. Она даже рада, что живёт сейчас далеко от дома.

Тайка вспомнила, как на распределении после окончания института выбирала между Чистополем, Гусь-Хрустальным и Орлом. Каждому достается «кот в мешке». Так говорили однокурсницы. И сейчас своего орловского «кота» Тайка не променяла бы ни на какого другого…

Мужчина, держась одной рукой за тополь, запрокинул голову вверх и посмотрел на Тайку. Не вглядываясь в его мокрое лицо, Тайка скатилась с подоконника внутрь комнаты. Чтобы унять непонятно откуда взявшуюся дрожь, пошла на кухню и поставила чайник на плиту. Чайник ещё не закипел, когда в дверь позвонили…

Глаза у мужчины были серые, как две старые льдинки, дожившие до весны и начинающие таять. Мокрый седой ёжик, густые брови, широкий лоб. В прошлом волевой, а сейчас чуть расплывшийся подбородок. Когда-то это лицо, наверное, было красивым. Мужчина что-то пытался отыскать в многочисленных карманах своей светлой мокрой куртки, судорожно и суетливо дёргая язычки молний трясущимися руками. В нос Тайке ударил резкий запах алкоголя, и она налегла на дверь.

– Подожди, Таюшка-Растаюшка! Послушай меня! – пробормотал мужчина, опершись о дверной косяк, чтобы сохранить равновесие.

Так нежно и необычно Тайку ещё никто не называл. Глядя одним глазом в узкую щель, она спросила:

– Что вам нужно? Вы кто такой?

– Я жил когда-то с родителями здесь, напротив, в 15-ой квартире.

Тайка вспомнила, что в тот день, когда она, сжимая в руке бумажку с адресом, впервые подошла к дому № 37, у подъезда стоял грузовик. По лестнице, мешая Тайке пройти, какие-то люди носили вещи. Из служебной квартиры напротив переезжала семья: маленькая, улыбчивая пожилая женщина, высокий седой мужчина (пустой рукав рубашки заткнут за пояс брюк) и юноша, сын, наверное. Получили собственное долгожданное жильё. Но этого типа среди них не было.

А сейчас в 15 квартире живёт молодая семья. И муж, и жена работают в сантехническом отделе Гипроприбора, у них двойняшки недавно родились…

Мужчина придерживал дверь, потерянно глядя Тайке в лицо.

– Откуда вы знаете моё имя? Мы раньше с вами не встречались.

– Мы скоро встретимся с тобой, Таинка-Проталинка. Только ты можешь всё испортить. Пожалуйста, не уезжай, будь дома, когда я принесу тебе янтарики. Я тогда насовсем к тебе приехал, я решился тогда, я должен тебя застать, слышишь?! Мы всё исправим! Я для этого сейчас пришёл! Не отвечай НЕТ! Иначе мне будет плохо без тебя, тебе без меня! Мы всю жизнь промучаемся врозь!

Мужчина говорил всё быстрее, с нарастающей истовостью в голосе. Тайке стало страшно. Сумасшедший! Сто процентов!

Тайка изо всех сил пыталась закрыть дверь. Но незнакомец не давал ей этого сделать, удерживая дверь ногой. Наконец, по-видимому, он обнаружил то, что искал. Из внутреннего кармана куртки мужчина, суетясь, извлёк маленькую, величиной с ладонь, книжицу, при этом о бетонный пол лестничной площадки звякнула выпавшая монетка. Незнакомец не обратил на это внимания. Трясущимися руками он раскрыл книжку и показал Тайке. На титульном листе почерком, похожим на Тайкин – с наклоном справа налево, было написано: «Звёздный брат мой – сказочник, очень хочу, чтобы эта моя книга отыскала тебя в день твоего 55-летия (или хотя бы в день моего). На этот раз жизнь поставила нам две круглые пятёрки (5 и 5). За что? За терпение? А когда мы только встретились, первой отметкой была двойка. За что? За нетерпение? Эта моя книжка – сказка со счастливым концом. Господи! Молю о счастье для тебя! Для всех нас! Поздравляю! Помню! Тайка».

Незнакомец не удержал равновесия и рухнул на колени. Тайка захлопнула дверь, крутанула задвижку, стояла, прижавшись к двери, и дрожала.

– Ну вот, джинсы порвал! – услышала она возню за дверью.

Одновременно на кухне задребезжала, подпрыгивая, крышка чайника и зашипела выплеснувшаяся на плиту вода. Не надо было наливать до самого верха! Тайка кинулась на кухню. Так и есть – пламя потухло! Повернув рукоятку на плите, Тайка отодвинула чайник и бросила сухую тряпку в лужу, образовавшуюся вокруг конфорки. Потом она вернулась к двери и прислушалась. Тихо! Тайка приоткрыла дверь. Странного мужчины на площадке уже не было, только монетка, выпавшая из кармана незнакомца, лежала на прежнем месте. Тайка подняла её. Размером монета была с обычный пятак. На ней и красовалась цифра 5, только вместо «копеек» отчеканено – «рублей». И цвет у пятака был не привычный медно-жёлтый, а серебристый.

– Теперь что же, вместо бумажных железные пятирублёвки вводят? А я и не знала, – подумала Тайка и перевернула монету.

На обратной стороне красовался двуглавый орёл и надпись «БАНК РОССИИ».

– Царские! – мелькнула и тут же исчезла мысль. Под орлом Тайка увидела цифры – 2011.

– Это что? Год что ли? Сейчас же 1978!..

За окном быстро темнело. Тайка глянула на часы – десять вечера. Не дожидаясь возвращения соседок, она легла на кровать и, укрывшись одеялом с головой, попыталась заснуть. Сон не приходил. Пришло Одиночество. В последнее время Тайка редко оставалась одна. За пять лет учёбы в Краснодаре она сначала сменила двух квартирных хозяек, а потом три общежития. Это орловское общежитие на её веку было четвёртым. Тайка вспомнила, как на первом курсе института, только что оторвавшись от мамы, проучившись всего два месяца и тяжело привыкая к самостоятельной жизни, она справляла своё семнадцатилетие.

Угрюмая и вредная хозяйка сделала ей бесценный подарок – на ноябрьские праздники уехала навестить родственников в деревне и должна была вернуться после 12 ноября. А это означало, что на свой первый вне родного дома день рождения Тайка сможет хоть как-то по-своему украсить убогую комнату и даже пригласить гостей – своих однокурсниц.

В её группе по специальности «Электроснабжение промышленных предприятий, городов и сельского хозяйства» из тридцати человек двадцать семь были мужского рода. Оставшаяся троица сразу сплотилась и подружилась. Василиса Петелина (Вася) и Клара Хольпер (Холя) были местными и жили с родителями. Именно их Тайка ждала в этот день в гости.

Днём ходила по магазинам. Купила много свечей, жареную утку, фрукты, конфеты и бутылку шампанского. До этого она пробовала шампанское только один раз на выпускном вечере в школе. Помнила, как кружилась тогда голова, помнила свой голос, который звучал где-то в стороне сам по себе, как будто не она, а кто-то другой произносил за неё слова. И ещё ноги были ватными и не слушались, поэтому она не танцевала. Просидела весь вечер, пока не пошли классом встречать рассвет…

Прождав подруг-однокурсниц целый час за накрытым столом, Тайка почувствовала, как свербит в носу, и поняла, что вот-вот расплачется. Тогда она решительно потушила все свечи, расставленные по полкам и шкафам, занавешенным простынями (хозяйка боялась, что квартирантка поцарапает её мебель), разобрала кровать, сняла праздничное платье, надела ночную рубашку, и, усевшись по-турецки в кровати в гнёздышке из одеяла, пыталась разобраться, как откручивается проволока на пробке шампанского. По наивности она думала, что напьётся одна и рухнет прямо тут же в кровать, как бесчувственное бревно. Как те, что на улицах валяются…

Вот в этот самый момент она услышала стук в дверь. Как же удивились Вася и Холя, увидев её в ночной рубашке! Оказалось, что подружек должен был подвезти на машине Васин папа, но машина сломалась, и подружки добирались на «перекладных». В тот вечер праздник удался…

Мысли Тайки туманились, она уснула, и уже не слышала, как вернулись из ресторана её соседки по квартире. А на следующий день не помнила ничего ни о странном мужчине, ни о монетке, которую засунула в маленький карманчик на рукаве своей финской куртки.

Этот карманчик, пришитый вручную, был напоминанием о первой неделе жизни Тайки в Орле.

Орёл её сразу поразил своими контрастами. С одной стороны – колыбель, почитаемых русских писателей. С другой стороны – это был город чёрных мешковатых болоньевых курток и ватников, резиновых сапог и шапок-ушанок. Молодых людей в таком виде Тайка часто встречала на улицах. Как позже выяснилось, это были юноши из близлежащих деревень, бросившие родной дом и подавшиеся в город в поисках лучшей жизни. Работа в селе их не привлекала. Грязь и тяжёлый физический труд были не для них. Домой они наезжали на выходные, встречались с друзьями и «квасили» день и ночь.

Тайка надолго запомнила своё столкновение с одним из представителей этого «сельского планктона». Был дождливый день. И Тайка надела свою лёгкую финскую непромокаемую курточку. Яркая курточка из красных, оранжевых, жёлтых и белых клиньев ладно сидела на тоненькой фигурке.

В универмаге, рассматривая что-то за стеклом витрины, вдруг услышала возмущённый женский голос: «Что же ты делаешь, паршивец!», и тут же почувствовала за спиной какое-то движение. Обернулась и увидела бегущего к выходу высокого парня в резиновых сапогах.

Стоящая рядом женщина всё никак не могла успокоиться: «Вы представляете, гляжу, а он сигарету поднёс и дырки на рукаве у девушки прожигает!». Глянув через плечо, увидела на верхней части рукава новой куртки несколько оплавленных по краям дырок, через которые светился белый синтепон.

Позже она подобрала красивую нашивку-карманчик на рукав, которой замаскировала злополучные дырки. Но ещё долго после этого случая шарахалась от мужчин с горящими сигаретами…

Как сейчас на выходе из магазина полуфабрикатов, где в конце месяца обычно покупала на оставшиеся до зарплаты деньги винегрет. Тайка испуганно отшатнулась от мужчины с сигаретой. Оказалось, он просто хотел выбросить окурок в урну, возле которой она стояла.

Винегрет был дешёвым и вкусным. Иногда для разнообразия Тайка поджаривала его на сковородке. Получалось что-то вроде овощного рагу. Быстро и сердито. Готовить она не любила. На приготовление еды не должно тратится больше времени, чем на её употребление.

Тайка вышла из магазина. Зарядивший с утра дождь превратился в град. Пересекая площадь у дома Советов, встретила кота. Это был не кот даже, а огромный чёрный котище с удивительными глазами. Сразу вспомнился булгаковский Бегемот.

Когда-то в Пушкине в Камероновой галерее на выставке рисунков Нади Рушевой Тайка увидела её иллюстрации к «Мастеру и Маргарите». Об этой книге до тех пор она и слыхом не слыхивала. Никак не могла понять по иллюстрациям, о чём этот загадочный роман, в каком времени происходит его действие. На иллюстрациях были и библейские сюжеты, и какая-то мистическая чертовщина, и что-то сатирически-бытовое из 30-х годов, и что-то тонкое, нежное и лиричное. Потом во всех библиотеках Краснодара искала эту книгу. И нашла только в одном читальном зале публикацию романа в журнале «Москва»…

– Ну, что, кот?

И он подошёл, одна лапа обрублена. Кот смотрел такими умными пытливыми глазами, словно гипнотизировал. Такой взгляд! Всё в этом взгляде: и тоска, и холод, и боль, и достоинство, и покорность, и надежда чуть-чуть мелькнула и погасла. Тайка пошла дальше, а потом не выдержала – оглянулась. Кот смотрел! Как смотрел! Такой совершенно нереальный кот. Не от мира сего. Инок. Иннокентий. Инопланетянин.

Вернулась и погладила его. И показалось, что слеза стекает по шерсти на его подбородке. Сначала остолбенела, а потом поняла, что это слюна. Кот был страшно голоден.

– Подожди меня здесь, Иннокентий. Я принесу что-нибудь поесть. Ты же винегрет есть не станешь? Ты только дождись меня, ладно? – сказала и повернула назад к магазину, на ходу считая оставшуюся в карманах мелочь. Купила бутербродов с сыром, вернулась, и досада взяла – кота нигде не было видно. Потом опять почувствовала на себе его взгляд. Два огонька горели в нише в стене. Кот от дождя там спрятался.

Раскрошила бутерброды, постояла немного, наблюдая, как кот ест и побежала на работу, обеденный перерыв уже заканчивался.

Тайка не понимала, когда её спрашивали, любит ли она кошек. Кошек вообще? Предпочитала разбираться в своём отношении к каждой конкретной кошачьей личности. С этим котом ей хотелось продолжить знакомство…

ТАРА

Таре снился тридцать третий день рождения. Больничная палата, рядом с её железной койкой в маленькой кроватке под капельницей с глюкозой тяжело дышит крохотулька Славка. Иголка капельницы воткнута в вену на голове. Лысенькая головка обтянута кожей. Кожа и череп, и глазища в пол-лица. Дочурке завтра исполнится месяц.

Славушка с первых дней отличалась от других малюток в роддоме из отделения «Мать и дитя», куда их вместе с Тарой определили сразу после родов. Все новорождённые лежали с закрытыми глазками, а она смотрела из свёрточка. Все плакали – А-А-А-А! А она – НЕ-Е-Е-Е! Как козлёнок…

Не успев побыть дома после родов, Тара снова оказалась в больнице.

У Славушки гипотрофия второй степени. Таре сегодня стукнуло тридцать три… Возраст Христа. Главный рубеж. Только бы чудушко выздоровело! Это стало бы для Тары «великим свершением» – вырастить самого любимого в мире человечка.

Где только ни справляла Тара свой день рождения! И в поезде, и в пустом гостиничном номере в чужом городе. Вот сейчас – в детской больнице. А о самом замечательном она когда-нибудь расскажет Славушке. Дай, Бог, только выбраться отсюда. За окном мечутся снежинки, на столе стоят гвоздики от мамы. Она приехала три дня назад из Новороссийска.

Молоко у Тары исчезло после страшной ангины. А после антибиотиков ей запретили кормить грудью совсем. Всё это время Славка недоедала.

Хорошо, Тара настояла на том, чтобы в больницу их положили вместе. Здесь творились ужасы и кошмары. Чтобы груднички, которые лежали без мам, не плакали, медсёстры накачивали их димедролом. Одного недоношенного малыша спалили под колпаком до ожогов. У него началось заражение крови. Ещё одну малышку с деформацией черепа не переворачивали совсем, она лежала на одном боку. Когда бабушка пришла забирать малютку, у той одна сторона головы была совсем плоской. Мама малышки с расхождением тазовых костей попала в хирургическое отделение сразу после родов и даже ни разу не видела свою дочурку. Бедной женщине врачи отказывались делать кесарево сечение, настаивали, что родит сама, а потом тащили ребёнка за голову щипцами. Вот и результат!

О себе Тара знала, что вошла в мифологию родильного отделения на веки вечные. На неё смотрели, как на диковинку. Во время родов она ни разу ни пикнула (вот кого надо было к немцам засылать вместо радистки Кэт)…

Сон Тары перенёс её назад, в тот незабываемый день. Она видела себя со стороны. Вот она на высокой каталке в кричалке – палате, где женщины переносят предродовые схватки, достаёт из-под полы книгу, которую прихватила с собой в роддом. Воды у неё отошли ещё ночью, схваток не было, и она спокойно углубилась в чтение.

Кроме Тары здесь лежала бойкая девица. Она поведала Таре, что за ребёнка свекровь подарит ей золотые серьги и перстень. В те промежутки времени, когда схватки отпускали оборотливую соседку, она приговаривала, имея в виду акушерок и медсестёр: «Ничего! Чем громче кричу, тем шибче они вокруг меня бегают. Пусть, это их работа!». И, действительно, весь персонал занимался только ей.

Когда новая акушерка увидела у Тары книгу, накричала на неё: «Вы сюда рожать, а не читать пришли». Узнав, сколько часов прошло с того момента, как отошли воды, назначила уколы хины, чтобы стимулировать роды.

Крикливую соседку увезли рожать, и Тара осталась совсем одна.

Сначала старательно и усиленно дышала, молча превозмогая невыносимые боли, так не хотелось походить на ту особу, что недавно здесь вопила чересчур зычно и требовательно. А потом, когда поняла, что всё – предел, рожаю – рассердилась: «Да подойдёт же ко мне хоть кто-нибудь, чёрт возьми-и-и-и-и!!!» …

Огромная потеря крови, многочисленные разрывы, ад и существование по ту сторону реальности, по ту сторону сознания, по ту сторону мира. Нечеловеческая мука с одной единственной мыслью: повторить такое можно только ради ребёнка от любимого человека. Только для любимого…

Согнувшись в три погибели, голова на уровне колен, держась за стену, Тара бредёт во сне по длинному коридору, открывает дверь и снова оказывается в больничной палате рядом с лежащей под капельницей Славкой. Взгляд её падает на гвоздики.

Жалко, что нет любимых хризантем, щемящего душу запаха горечи и полыни, запаха её дня рождения. Поскорее бы отсюда выбраться…

Славка смотрит на Тару и вместо крика – НЕ-Е-Е-Е, как у козлёнка, начинает громко, протяжно и настойчиво мяукать. Тара леденеет и просыпается…

Она протягивает руку, нащупывает кнопку торшера и, нехотя оторвав голову от подушки, смотрит на настенные часы. Истошное мяуканье продолжается.

Так и есть! Ну, кто в выходной день будит хозяйку в такую рань? Только тот, кто дрых перед этим весь день на диване, время от времени сменяя его то на одно, то на другое кресло и повсюду оставляя клочки своей белой шерсти. Только тот, чьё имя Гораций.

Зевая, Тара нащупала ногами тапочки и поплелась в коридор, где бесчинствовала Наглая Рожа. Именно так сейчас хотелось обозвать Горация, но язык не повернулся. Всё-таки внешность у кота была аристократичная, и всплывшее сгоряча ругательство к ней явно не подходило. Имя Гораций у Тары и Славки рождалось в творческих муках.

Когда Славка позвонила Таре и сказала, что едет домой с сюрпризом, Тара и предположить не могла, что сюрпризом окажется сугроб белоснежной шерсти на четырёх лапках в мохнатых пажеских панталончиках. Над этим ходячим сугробом возвышался строго перпендикулярно чёрный пушистый султанчик хвоста. Вокруг шеи шерсть торчала, образуя белый, похожий на блюдо, воротник. Кот был помесью персидской мамы с кем-то ещё, пожелавшим остаться неизвестным, но наградившим дитя чудесной мордочкой. Плоские физиономии, как у чистокровных персов, Таре не нравились. А эта удлиненная, выразительная мордочка с внимательными янтарного цвета глазами сразила её наповал.

Это чудо не могло оставаться Зайцем (так звала кота прежняя хозяйка). Славка заявила с порога, что назовет кота Альбусом, потому что он белый. Но у кота было собственное мнение на этот счёт, и на Альбуса он не отзывался, даже ухом не вёл. Имя Персифаль постигла та же участь.

И так долгое время кот оставался безымянным, пока однажды, растянувшись на диване между Тарой и Славкой во всю свою длину, подставляя под их восхищенные взгляды и ласковые почёсывания то один бок, то другой, то розовый, просвечивающийся сквозь шерсть живот, он не услышал в свой адрес сотый по счёту комплимент: «Ах, как он грациозен!». Слово «грациозен» привлекло его внимание, кот поднял голову, стоящие торчком уши выдали его заинтересованность.

– Грацио! Грацио! – для пробы позвали кота поочередно мама и дочь. И тот повернул голову вправо, одобрительно взглянув на Тару, а затем влево – на Славку. Имя Грацио плавно трансформировалось в Горация, и кот не возражал…

Сонная Тара автоматическим движением открыла дверцу холодильника. Отодвинула банку паштета, достала пакет и налила молоко в одну из половинок, сделанной в виде восьмёрки, кошачьей миски. Гораций по обыкновению боднул её руку, и часть молока разлилась белой лужицей на полу. Вот так всегда! Не везет!

Во вторую половину миски Тара насыпала сухой корм. Эта кошачья миска с нарисованными на ней весёлыми рыбными скелетиками досталась Горацию в приданое от прежней хозяйки.

– Может, получится доспать? – с робкой надеждой подумала Тара и натянула одеяло на голову.

Ничего из этого, конечно же, не вышло. Поворочавшись, Тара опять включила торшер. Весь стол усыпан белыми повядшими кудряшками-лепестками, а из высокого узкого горлышка бутылки сиротливо торчит голый стебель. Сегодня она выбросит последнее напоминание о недавно прошедшем дне рождения.

Эту хризантему Тара купила себе сама. Когда в подарке от Славки она обнаружила страшно дорогую растирку от радикулита, то чуть не расплакалась. Но сдержалась, так как Славка явно ожидала от неё похвалы за такую нужную и практичную вещь (потратила, наверное, весь свой гонорар – с недавнего времени Славка стала посылать свои стихи в столичную газету «Трибуна», где их печатали в рубрике «Детский городок»). А у Тары в голове крутился ехидный мотивчик, под который приплясывали и корчили рожи злые карлики: «Ты старуха. Сорок девять – ничего тут не поделать!».

Значит, навсегда и безвозвратно ушло время цветов, которые ей дарили не только в дни рождения, и стихов, которые когда-то ей посвящали. Пришло время лекарств и безысходного одиночества.

Лёжа в кровати, Тара окинула мысленным взором уходящую за горизонт пустыню начинающегося дня. Память сразу же услужливо внесла разнообразие в скучный пейзаж, заполнив его горами грязного белья, провела между ними дорожку, разбежавшуюся после указателя на три разные стороны. Надпись на указателе гласила: «ГОРэлектросеть, ГОРгаз, ГОРводоканал». Эти ГОРынычи готовились отхватить увесистый кусок от недавно полученной учительской зарплаты. Сапоги, которые уже давно просят каши, а прихлебывают только воду из луж, срочно нуждались в ремонте. Пейзаж в мгновение ока дополнился будочкой сапожника, за которой до самого горизонта разлилось рыночное море (кроме кошачьей еды и банки шпротного паштета в холодильнике ничего не было).

Для себя одной Таре готовить не хотелось. Сразу после дня рождения Тары Славка укатила в поездку по пушкинским местам. Этой поездкой её наградили за победу в литературном конкурсе. Днём в перерыве между первой и второй сменами Тара наскоро впихивала в себя комплексный обед в школьном буфете, а вечером приходила домой выжатая, как лимон, вытягивалась на диване и цепенела в полуяви-полусне. Лишь в субботу, готовясь к возвращению Славки, Тара вспомнила о продуктах…

Хотелось ещё немного понежиться под одеялом. Возле тапочек под кроватью Тара заметила толстую амбарную книгу. Таких книг у неё в книжном шкафу скопилась целая стопка. Уже несколько лет именно в амбарных книгах Тара вела свои дневники. В каждой книге хранилось года четыре из её жизни, а в некоторых и пять-шесть (когда писала с большими перерывами). Самую первую тетрадь, начатую в тот день, когда Тара почувствовала, что всё в её судьбе круто меняется, ей захотелось вчера перечитать перед сном. Читала, читала и заснула как раз на записи о рождении Славки. Поэтому, видно, и сон такой приснился. Тара вытянула руку и открыла тетрадь.

23 октября 1987 года

Лежу на диване. Такая редкость за последние дни. Напротив – моя Букашечка, носящая досадное отчество и любимое имя – Славушка. А с фамилией вообще неразбериха!

Фамилия Конакаева у нас с дочуркой общая – это хорошо. Но досталась она нам от человека, о котором, как об отце, и думать не хотелось. Этот человек зверски избивал маму. Она сбежала однажды в никуда, не разведясь, без денег и вещей. Мама вышла за него совсем ещё девчонкой.

Тогда, сразу после войны, ей нужно было помогать семье, оставшейся без отца: двум младшим сестрёнкам и братишке. Она завербовалась на рыбные промыслы. Уехала из родной Анапы на далёкий Сахалин. Жила в бараке бок о бок с десятком таких же девчат. Ей по наивности льстило внимание статного мужчины в форме офицера МВД, она и не раздумывала долго, когда тот позвал её замуж. Только вскоре, приходя домой с работы, он начал избивать свою юную жену в приступах безумной ярости, а потом, когда припадок проходил, на коленях вымаливал прощение.

Мама сбежала от него, беременная мной. Он обо мне и не догадывался. Боялась меня потерять при очередных побоях. Заночевала в поле, потом уехала в другой город. Как он не настиг, не отыскал, не вернул её с его-то связями? Загадка. Но больше их пути не пересекались. Когда мама захотела оформить официально развод, посылала запрос, пыталась разыскать бывшего мужа, узнала, что тот переехал на Алтай. Этим дело и закончилось. Она продолжала жить с фамилией Конакаева.

Но мне самой носить фамилию жестокого человека, когда-то сломавшего жизнь моей мамы, было неприятно, а теперь пришлось наградить ею мою Славушку. Нужно будет занятся сменой фамилии, взять бабушкину, например. Станислава Радыгина – звучит!

Она так похудела, дочурушка моя, щечки исчезли, появились тёмные круги под глазами, впадины на висках. Зато улыбка, как лучик солнечный. Мы с моей крохой недосыпаем, недоедаем и много плачем. Молока у меня не хватает. Я извелась вся, видя, как моя Славушка тает на глазах…

На Тару нахлынули воспоминания. Она даже сейчас, по прошествии стольких лет, не могла читать эти строки спокойно. Потом они со Славкой и попали в ту страшную больницу из сна.

Тара резким движением скинула одеяло, сунула ноги в тапочки и пошла умываться…

АМАРАНТА

Сегодня была её ночь. Ночи у Амаранты чередовались – одна через две. В соответствии с графиком ночных дежурств мужа, работавшего охранником. Две ночи Амаранта лежала, не думая ни о чём, тщетно пытаясь уснуть, с занемевшими руками, вжавшись в подлокотник (муж во сне разворачивался по диагонали, занимая почти всё пространство раскладного дивана). А в ту ночь, когда муж был на дежурстве, ей тоже не спалось. Мысли бесконечно кружились вокруг одной темы. Почему она так одинока? Всегда… Каждую минуту…

Замуж Амаранта выходила по необыкновенной любви. Муж, казалось, тоже её любил. Как случилось, что его любовь исчезла? Разом, в один неуловимый миг. Как исчезает белый кролик в руках искусного иллюзиониста. Он только что был. И вот его уже нет. Совсем. Как будто и не было вовсе. Миг исчезновения не вычислишь, даже если смотреть один и тот же фокус тысячу раз подряд, стремясь раскрыть его секрет …

Нет. Тысяча это перебор. Сколько же ночей она прокручивает назад плёнку своей семейной жизни, снова и снова вглядывается в уже примелькавшиеся кадры? До свадьбы любовь она чувствовала каждой своей клеточкой. Медового месяца у них не было. Был странный и смешной медовый день. Оставив гостей за праздничными столами в библиотеке, где вместе с презентацией альбома графических работ мужа отмечалась их странная свадьба, они сбежали в Дюрсо. Номер на втором этаже частной гостиницы отапливался электрическим обогревателем. Слово «отапливался», чтобы не грешить против правды, нужно поставить в кавычки – в номере стояла жуткая холодина. Зато с огромной лоджии открывался красивейший вид на море, что, впрочем, они оценили только утром, а ночью над лоджией светились мохнатые звёзды.

Чтобы хоть как-то согреться, они выпили горячего чая с яблочным вареньем – подарок от хозяйки гостиницы, и доели яства со свадебного стола, упакованные предусмотрительными коллегами Амаранты в её дорожную сумку. Собрав все одеяла и покрывала, которые удалось отыскать, они нырнули в кровать. Огромная, очень мягкая кровать подбрасывала вверх, как батут. Амаранта хохотала, как сумасшедшая. Ей казалось, что она взлетает в небо…

Утром они долго гуляли по пустынному пляжу, собирали красивые коряги и камушки, фотографировались, снимали на камеру телефона шутливые интервью: «Как вы чувствуете себя первый день в роли мужа?»… Ясный, теплый день дарил покой, тишину и негу. Муж нашёл старые пластиковые кресла, подложил под сломанные ножки камни. Они сидели с зажмуренными глазами, подставив ласковому солнцу счастливые лица …