Примечательно, что после развода у Зои выздоровели руки. С юности женщина страдала от дерматита, который активизировался во время любви с мужчиной, причиняющий моральные и физические страдания. Верхние конечности были похожи на разодранную красную тряпку, из дыр которой сочилась кровь. Кожа невыносимо чесалась, мази не помогали. Только после расставания с источником постоянной тревожности ручки всего за несколько месяцев приобрели человеческий вид. Долгие годы тело молило о помощи внешним уродством и болью, однако Зоя, как и большинство женщин, к этому не прислушивалась.
Кушать хотелось сильно, поэтому раз в месяц на протяжении нескольких лет Зоя закалялась на блошиных рынках другой страны, оставляя дочь на бабушку.
Теплые отношения со свекровью подкрепились болезнью, когда Лиля Николаевна поняла, что никому кроме Зои в онкологической агонии старушка, по сути, не нужна. Сын плевал на мать, а Зоя в болезни свекрови видела хорошую возможность реализовать себя в качестве необходимого элемента в чужой жизни. Не каждой дано искренне дружить со свекровью, тем более экс.
Покупала лекарства, носилась по аптекам, устраивала по больницам, общалась с врачами, выслушивая труднодоступную пониманию медицинскую терминологию, приносила тормозки с полезными и витаминизированными харчами, пока умирающая проходила химию. Лиля Николаевна, предвкушая скорую кончину, благодарила невестку и целовала ей руки, а Зоя абсолютно искренне отмахивалась, считая долгом делать добро. Ну, а как иначе? В номинации «Мисс бескорыстие» она получила бы главный приз от всех убогих и страждущих.
***
Зоя с удовольствием позаботилась бы и о собственной матери, но место «бескорыстного причинителя добра» было занято сестрой. Да и отношения «девочек» нельзя было назвать близкими и душевными.
Мария Ивановна забила на ее жизнь еще в роддоме, сестра упивалась собственной красотой и болезнями Оли. Зое ничего не оставалось, как смириться с данностью, заботясь о бывшей свекрови и надеясь на лучшую жизнь, которая когда-нибудь наступит.
В гости к маме Зоя не частила. Иногда приглашали, но ехать особо было некуда. У Верочки семья, вечно болеющий ребенок и недовольный жизнью муж. А мама… Мама так, прижилась как служанка на выгодных условиях. За еду, ночлег и слова благодарности за трату жизни на дочь и внучку.
–
Чего ты не живешь у себя? Есть же квартира, – интересовалась Зоя.
–
Что мне там делать одной? Тут Олю в школу и со школы, стирка-глажка, аптека, ужин. Та малохольная ночью приходит, а приготовить ее на завтра надо, – недоумевала мама.
–
А чего малохольная? – пытаясь задеть за живое, спрашивала младшая дочь.
–
А как иначе? Руки из задницы, ухаживать ни за собой, ни за ребенком не умеет. Летает в облаках. Юбок-кофточек понакупает за бешенные деньги и все тебе. А ты, мама, крутись и выготавливай кашу из топора. Тот же гроши домой приносит, жучит по гаражам все. Видимо, на похороны откладывает.
–
То чего ж не уйдешь? Отцепись уже от них. Все взрослые, справятся. Напекла бы пирогов в воскресенье, позвала бы детей. Я бы пришла. Почему я никак не могу прийти к маме? – Зоя скрыла прилив воды в глазах, подсознательно понимая, что к маме не дойти и не достучаться.
–
Я мало в жизни напекла пирогов?
–
Предостаточно, но хочется, чтобы не только для Веры.
–
Успокойся. Тебе тоже далось, что моглось. Ты молодая, дочь есть. Все хорошо.
–
Молодостью болеют, но прогноз, к сожалению, благоприятный.
–
Я устала от вас всех. Тому принеси, этому заштопай штаны. Как наймичка, – перевела тему мама на статус служанки. Когда печь не хочется, начинаешь оправдываться разными глупостями, вместо того, чтобы признаться в отсутствии желания.
–
Твои пироги самые вкусные, особенно, с вишнями. Запах детства и дома, когда папа был жив, – Зоя поцеловала маму и уехала.
«Чем она такая распрекрасная? Обычная безрукая и безответственная баба. Выперлась на голову, привязала бедную женщину и погоняет, как лошадью. Осталась бы хоть на неделю без служанки, засралась бы по самое «нимагу», – злилась на сестру Зоя, подскакивая на одной ноге в забитом автобусе по дороге домой. Часто те, кого ненавидят лютым чувством, к обиде и боли не имеют никакого отношения. Но признаться в том, что на настоящего виновника все же можно злиться, труднее.
Зоя верила, что в будущем ее ждет что-то необыкновенное и прекрасное, просто путь к счастью тернист, и нужно по дороге преодолеть много препятствий. Удача не падает как снег на голову – ее надо заслужить, выгрызть и выстрадать. То есть, основательно подготовиться. В противном случае, как-то не по-людски получается. Зоя копила «на черный день», покупала наряды только по скидкам и никогда не ела в ресторанах, потому что дома дешевле.
Понятие банального человеческого удовольствия здесь и сейчас было неведомо – она взрослый серьезный человек, рассчитывающий только на себя, а не Верочка, которой мама до сих пор штопает колготы и лифчики. Сегодня надо перетерпеть, а завтра будет хорошо. Но следующий день ничего не менял, и счастливое будущее откладывалось снова. Женщина бегала по кругу, убежденная, что если получит то, чего нет, то станет непременно счастливой. Гналась самоотверженно, жертвенно и с большой надеждой. Беседы с мамой больше походили на сухие выжимки из гороскопа о неслучившемся прошлом, развивать которые не умели ни астролог, ни клиент:
–
А что, если бы папа был жив? – задумчиво спрашивала Зоя у мамы.
–
А что?
–
Он бы не дал меня в обиду. Я бы даже замуж не вышла.
–
Ты ж развелась, чего говорить уже?
–
Он бы защитил, – Зоя скрючилась на диване, накрылась шерстяным клетчатым пледом и заплакала. Мария Ивановна
пошла готовить ужин для зятя, который возвращался домой в одно и то же время – в 19:00.
***
В жизни Зои после развода периодически проскакивали залетные красавцы, которым женщина очень нравилась, но без серьезного продолжения. Помимо внешних данных, у нее был один мощный плюс – Зоя прекрасно готовила и в доме всегда было убрано. Еда и порядок были высшей ценностью.
Зоины кулинарные способности могли бы претендовать на главную черту характера, когда на вопрос «Какой это человек?» можно, не вдаваясь в описание десятка свойств личности, просто ответить «повар от бога». Женщина могла состряпать несколько блюд не просто из топора, а даже при его отсутствии. Однако больше всего любила угощать тех, кому хотелось понравиться. Например, Юрию.
Высокий и худощавый. В старом свитере поверх рубашки и стрелками на брюках. Наряд на день каждый вечер готовила его мама, выглаживая штаны, кофты и кальсоны.
После развода с женой, Юра поселился с мамой в старой хрущевке, которая ветшала на глазах, ибо у мужчины были ощутимые сложности с хозяйственностью.
По внешности читалась претензия на интеллект – высокий лоб с залысинами, которые начали появляться еще в юности, и длинные «музыкальные» пальцы с короткими ногтями. Мужчина выглядел чисто, скромно и инфантильно.
По жизни Зоя сторонилась заумных людей, так как не совсем понимала смысла мыслительства и разговоров о том, что нельзя потрогать, понюхать или примерять на месячную зарплату. Практичность – наше все.
А тут, настоящий философ подвернулся. Но через два года после развода даже такой был воспринят божественным подношением.
Зоя каждый вечер красила губы в красный цвет, наряжалась в неброские джинсы и свитера полуспортивного типа а-ля «я не готовилась», накрывала на стол и ждала семи вечера, когда в дверь звонил Юра даже без приглашения.
Голубки сидели на кухне – Зоя наблюдала, а избранник топтал с большим аппетитом предложенное. После трапезы у женщины часто возникало двоякое ощущение. С одной стороны, не нужно было выбрасывать оставшиеся продукты или думать, как вместить в холодильник на завтра, ведь Юра поглощал харчи под чистую. С другой же Зоя начала замечать, что ее используют как бесплатную продбазу.
Более того, Юра был настолько скуден, малословен и малоподвижен, что не настаивал даже на сексуальной части отношений. Этот ухажер походил на бездомного кота, прибившегося ко двору одинокой женщины. Ничем не примечательное животное средних лет вызывало у хозяйки жалость, ведь питаться коту было больше негде. Особого восторга и любви приблуда не вызывал, но нравственный уровень и чувство одиночества подталкивали каждый день выставлять мисочку с молоком.
Несколько месяцев платонического поедания шаровых харчей Юрой привели к тому, что в бюджете образовалась небольшая дыра. Просить мужчину было не в стиле Зои, ведь он и сам должен был догадаться о необходимости принести кулек с продуктами хотя бы раз. Да и адекватный человек не требует вербализации подобного понимая, что в отношения нужно вкладываться хотя бы материально. А ведь вместо мяса по-французски, итальянской карбонары, салата из морепродуктов или еще теплых судочков, которые Юра периодически уносил еще и маме после плотного ужина, можно было купить что-то более полезное или как минимум перспективное.
Думать о будущем бесхозного кота, идущего на запах съестного, хозяйка перестала. Пусть другую объедает.
Обреченный роман закончился банально. Зоя заглянула милому, но уже изрядно раздражающему человеку в серые, как и он сам, глаза:
–
Вкусно было?
–
Ага.
–
Добавки?
–
Давай.
–
А нет больше.
Юра все понял – человеку с интеллектом не надо повторять дважды. Вера убрала со стола пустые тарелки и вышла проводить бывшего. Тот неспешно надел зимние ботинки на цигейке, застегнул под горло пуховик, обвязавшись синим шерстяным шарфом, чтоб не продуло в морозный зимний вечер на троллейбусной остановке по дороге в хрущевку к маме, установил на голове несгибаемую барсучью шапку и гордо покинул помещение.
***
Роман с Женей начался на работе. Зоя кулинарила обеды для иностранцев украинского происхождения, которые патриотично получали прибыль в валюте с инвестиционных, развивающих страну проектов. Мужчина был водителем и доставлял пятые точки патриотов в аэропорт на рейс Киев-Вашингтон.
Однажды женщина надела шорты чуть выше колен и пришла в офис, где ее давно наблюдали, но пригласить на свидание не решались. Ничего лучше не придумав, как сообщить Зое о том, что ноги нужно брить не только до колен, но и выше, потенциальные влюбленные поняли, что у них много общего. Например, чувство юмора и трепетная неловкость перед друг другом.
Новый мужчина стал любимым. Но одно нерешенное дело из прошлого, настоятельно влияющее на настоящее все же было, и Зоя набрала номер:
–
Я предлагаю тебе часть денег за долю в квартире, – поставила женщина перед фактом Колю. Развод – еще не повод выселить бывшего из трешки, которую сама же и выбила.
–
Какие деньги? Треть принадлежит мне!
–
Ты не живешь тут и не будешь. Я отдам часть за твою честь и дальше без претензий.
–
Сколько?
–
Пять тысяч, устроит?
–
Не густо. Давай еще хотя бы триста.
–
Больше не заслужил. Это все что есть.
–
Давай.
Зоя пригласила Колю домой, попросив Женю поприсутствовать на кухне. На всякий.
Женщина достала полиэтиленовый пакет с наличкой, приготовленный накануне. Чтобы собрать нужную сумму, она разрывалась несколько лет на части, пока Сергей проживал вместе с новой любовью несколькими этажами ниже. Уборка подъездов и квартир обеспеченных иностранцев, диета из куриной похлебки на костях, отсутствие полноценного сна даже на выходных – Зоя хваталась за любую возможность заработать и отложить. Помимо кровных, взяла в долг у друзей, знакомых, знакомых их знакомых под проценты, ибо родственники как-то не расщедрились.
Разменять жилплощадь в 90-х было трудно. Та и зачем, если квартира принадлежала ей. Выписать бывшего просто так было запрещено, а на уговоры и взывания к совести мужчина не поддавался. Пришлось копить на отступные.
Коля достал содержимое и все пересчитал:
–
А остальное?
–
В смысле?
–
Ты еще триста должна.
–
Какие триста? Мы же договорились вчера!
–
Ты жучишь. Я посчитал. И сказал тебе.
–
У меня больше нет, – в глазах потемнело, и Зоя сползла по стенке у балкона, схватив рукой белую тюль.
–
Найдешь. Я не выпишусь, мне нужно тоже как-то жить.
–
Ты за три года к дочери ни разу на лифте не поднялся, далеко идти было? Ни копейки не дал ни на еду, ни на лекарства. Звонком не побеспокоил! Я эту квартиру зубами выгрызала, пока ты бухал годами по подворотнях! – вопела женщина сидя на корточках.
Зоин бессильный монолог прервал Женя. Мужчина вошел в комнату, вручил Коле деньги и попросил мускулистым плечом удалиться из помещения.
–
Откуда ты знал, что попросит?
–
Мудаки предсказуемы.
–
Где ты взял, мы ж все отдали? Ты ж никогда пальцем никого не тронул, а его прям взглядом уложил.
–
Толерантно отношусь ко всем, кроме сволочей. Теперь его в твоей жизни больше не будет.
В тот вечер Зоя рыдала навзрыд от благодарности за любовь мужчины, который совершенно случайно оказался порядочным и заботливым. Через неделю Коля официально стал бомжем, но отделаться от него навсегда не представлялось возможным – у них была общая дочь. Печально, когда женщина страдает от подонка, но еще страшнее, когда у такого есть право принимать решения по ребенку.
–
Поле нужно разрешение на выезд заграницу, – каждое лето заводилась одна и та же песня.
–
Кучеряво живешь, – с завистью брякнул Коля.
–
В который раз напоминаю – это для твоей дочери.
–
И?
–
Что и? Подпись под разрешением поставь.
–
Сотка.
–
Это твой ребенок!
–
Ты, значит, меня из квартиры выперла, а я теперь должен твои вопросы решать?
–
Мои?
–
Ну ты же по заграницам ее отправляешь. А мне есть за что прикажешь?
–
Она с группой поедет, а не со мной.
–
Значит, не поедет, – улыбнулся Коля каким-то маниакальным оскалом, прекрасно понимая, что его бывшая сделает все, чтобы получить подпись.
–
У меня есть только пятьдесят, – доказывать и умолять было бессмысленно.
–
Другой разговор!
Доверенность была подписана, и Коля не выпендривался до следующего лета. Деньги ушли на достойный сабантуй в тот же вечер. Это было мелочью, обидной и несправедливой, однако не разрушающей психологический комфорт – Зою по-настоящему любили и защищали.
Женщина наслаждалась состоянием, как будто после двухнедельного карантина из-за ветрянки вдруг разрешили выйти из дома. Теперь можно гулять с утра до ночи, разговаривать с друзьями и не волноваться о том, что заразен. Но если сидеть на карантине дольше, возникает соблазн заночевать на улице. Зоин карантин длился годами, и после встречи с мужчиной мечты женщина забила на все, кроме отношений. Чем живет дочь не спрашивала – только предполагала лучшее из собственного опыта. Это значило, что с девочкой все было в порядке. Она же маленькая и под присмотром, накормлена и одета.
Женя был огромный, с большими руками и собакой в качестве приданного. Любимого пса пришлось оставить на попечение родителей, так как в квартире любимой женщины имелась кошка и дочь, которая с первого взгляда настолько не взлюбила нового жильца, что ужины всей семьей стали редкими, молчаливыми и истощающими. Взрослые жевали картошку с мясом и физически ощущали, как еще вчера маленькая девочка высасывает кровь как энергетический вампир. Из матери за то, что впустила в дом постороннего, а из Евгения – что вообще существует. В тринадцать лет дети любят только себя.
Любовная эйфория была сильнее изголодавшейся по нежности женщины, поэтому Зоя верила, что как-то наладится. Дочь, незаметно для матери ставшая подростком, рыдала, орала и систематически устраивала истерики мол «кого ты в дом привела?» Мужчина не выдерживал и систематически побуждался уйти, чтобы не травмировать ребенка.
Когда психологическое настроение в помещении достигало пиковой неадекватности, Зоя уходила из адского поместья к соседке, оставляя невменяемых истеричных членов семьи наедине со своими претензиями.
Ниночка жила этажом выше прямо над квартирой подруги, с которой по утрам пили кофе, сообщая друг другу о подъеме стуком качалки по кухонной батарее. Светловолосая стройная женщина с режиссерским образованием и стеллажами из книг до потолка, закрывавших обои на стенах, рассуждала здраво:
–
Милая, ну чего так нервничать? – женщина подливала белое вино и поднимала бокал, приглашая чокнуться.
–
Не могу я его выгнать! Эта малолетка кордебалет устраивает, а потом сама же от стыда и неловкости ревет! – отхлебнув глоток вина, закурила Зоя очередную слимс, которые только начали появляться на рынке табачных изделий.
–
Ты даже не думай! Я, похоронившая своего десять лет назад, скажу тебе вот какую мысль. После него, единственного и лучшего в мире, я видела только одного достойного мужчину, который поможет, пожалеет и позаботиться. Угадай, как его зовут? – Ниночка, любительница театральных монологов, не дала подруге ответить и продолжила. – Женя. Посему пей и дай мне насладиться хоть чужой, но любовью, – Ниночка, придя в достаточную алкогольную кондицию, врубила «Дым сигарет с ментолом». Девочки сидели у открытого окна на фоне полупустой бутылки, окурков тонких сигарет, подчеркивающих женственность, в металлической банке из-под кофе и в клубах табачного дыма, который, казалось, вываливался даже из магнитофона. Глаза обеих сверкали, красная помада слизалась вместе с вином, оставив неровный вульгарный кантик на контуре губ.
Ниночка была мудрой еврейской женщиной с нетипичным для происхождения именем, посему вопросы всегда «пахли» практичностью:
–
А ты подумала, кто нас выносить будет?
–
Откуда? – Зоя не догнала намека на приближающуюся старость обеих и разницу в возрасте не в ее пользу с Женей в шесть лет.
–
Отсюда, – подруга размахнула рукой по кухне. – И туда, – тыкнула указательным пальцем вверх. – Меня даже прикопать в лесу некому, а уж вынести и подавно.
После нежданной внематочной, чистки и депрессии Зоя решилась посоветоваться с дочерью о рождении еще одного ребенка. Хотела ли она второго? Нет. Но любимому мужчине положено родить.
–
Поль, хочешь сестричку?
–
Да, – девочка подняла голову на маму и глазки засверкали.
–
Тогда скоро, возможно, я рожу ребенка. Хорошо? – так же ярко заглядывала женщина в глаза дочери, но реальность неожиданно продиктовала свои правила.
–
А мне что останется??? – без раздумий завопела Полина, как будто выплюнула наконец кость из горла.
–
Так всем хватит! Что делить собралась?
У Поли не получилось больше ничего изречь. Но ее выражение лица говорило само за себя: прочь от моей мамы, кто бы ты ни был, тварь нерожденная!
Евгений так и не стал отцом. Зоя выдохнула. А Полина всю жизнь казнила себя за то, что тогда психанула.
Взрослому всегда хватит смелости признаться в «хочу» или «не хочу». Ребенок станет сваливать ответственность на плечи другого. В итоге получится плохо, ведь маленькие должны принимать маленькие решения, а взрослые – большие и серьезные.
***
Через несколько лет Полина приспособилась к мужскому присутствию, особо не обращая внимания на маминого сожителя из-за собственного постоянного отсутствия на свиданиях с мальчиками. Девочка каждый вечер где-то шастала, не докладывая с кем проводила время по возвращению. От нее несло сигаретами и алкоголем, что Зоя оптимистически старалась не замечать.
Говорят, быстро поднятое не считается упавшим. Так вот Поля была изрядно испачканным кусочком сыра к своим 15-ти, а женщина продолжала тащить еду в рот, сладко причмокивая и отгоняя мысль, что продукт давно не съедобный. Чего харчами перебирать, если питательно?
Подросток стремительно катился в пропасть, однако волноваться было не о чем. Поля закончит школу на пятерки и поступит в лучший ВУЗ. Станет магистром и, возможно, останется на кафедре. В противном случае, найдет работу в какой-нибудь компании по производству неизвестно чего и будет носить деловые костюмы и очки в тонкой оправе для солидности, ведь девочка очень умная и перспективная. К 30-ти станет директором и выйдет замуж. Родит мальчика и девочку, будет приходить по выходным к Зое и рассказывать об успехах. Такой важной, красивой, успешной, с маникюром и стабильным графиком работы – с девяти до шести.
Как же ей когда-то хотелось стать такой… Но у полины точно получится. Не может не получиться.
Приписывая свои мысли другому, теряется смысл коммуникации. Трудно узнавать что-то новое, ведя диалог с самим собой, если не шизофреник. Каждый зажил своей отдельной жизнью, делая вид, что все чудесно. Скандалы и выяснения прекратились. В этом доме было много любви, но семья все равно продолжала болеть хронической немотой.
Зоя радовалась настоящему женскому счастью – жизнь стала спокойной, предсказуемой, стабильной, как у всех. Женя мыслил по-мужски и стратегически – как раздобыть деньги и провиант. Полина закрывалась в своей комнате в наушниках редкими вечерами, которые проводила дома. Она ни разу не усомнилась в маминой любви, но разве этого достаточно, если с тобой не разговаривают?
Мужчина через несколько лет стал промышлять недвижимостью, поэтому
смог обеспечить достойную жизнь и Зое, и Поле, и кошке, собаке у родителей. Животных в конце концов поселили вместе на даче – питомцы не ссорились, так как пес был глухим, а кошка на старости ослепла. Недуги сближают даже врагов.
Умерли звери в один день – кошка ушла по-английски и больше не вернулась, собака усопла у двери туалета на улице.
Семья часто переезжала с квартиры на квартиру, постепенно повышая комфорт бытовых условий. Все бы ничего, но заработки были нестабильными и Зоя не упускала возможности ткнуть кормильца носом в непостоянство. С течением времени стало не по себе в состоянии, когда все хорошо с мужчиной. Тянуло, муляло, жало и хотелось ущипнуть или поцарапать. Трудно долго сохранять эйфорию женщине, которая привыкла к мордобоям, ругани и вони засохшей к утру мочи на велюровом диване в гостиной, где опочивал алкоголик. Нужен был гвоздик, чтобы ухватиться и нести крест страдалицы. И женщина его нашла:
–
Мог бы и нормальную работу найти!
–
Чего ты?
–
Та надоело, что все на мне, – Зоя гордо и демонстративно устало закурила сигарету.
–
Как на тебе? Я что, ничего не приношу?
–
А что ты приносишь? Раз в год?!
–
Ну и что? Ты каждый день еду в свой офис готовишь и получаешь зарплату. Я раз в год дом строю и продаю его. Какая разница? – мужчина вежливо старался не накалять.
–
Разница в том, что ты не мужик! Мне каждый месяц деньги нужны.
–
Та ты б и сегодня в своей квартирке жила в задрыпанном парадном, если бы не мое «раз в год»!
–
Я ее сама заработала! А что ты заработал? Где твое жилье? Тоже мне, «дирехтор»! – Зоя тыкала мордой мужчину, не желавшего работать ни на кого, кроме себя. Женя же не нуждался в помощи, коррекции и внешнем руководстве. В молодости заработал состояние на пошиве меховых шапок, но все отдал первой жене и ее дочери, которую принял за свою. Женщина вела разгульный образ жизни, пила и дебоширила, поэтому Евгений оставил все и незаметно удалился, подав на развод.
Зоя командовала, а Женя, не вынося унижений, удалялся на улицу пить пиво в одиночестве. Потом водку. Через несколько лет – каждый день и уже не выходя из дома. Крест страдалицы получил аргументированное подтверждение.
–
Она снова ушла из дома! – вопела в трубку женщина сестре, приютившей беглую племянницу.
–
С ней все хорошо. Накормлена, я ничего не спрашивала.
–
Что ей не так? Я же волнуюсь! – Зоя неистово орала в трубку, как будто Вера виновата, что племянница раз в три месяца сбегает из дома и живет у тетки.
–
Сказала, что хочет побыть одной.
–
Что значит одной? Я ее мать, она должна сидеть дома и учить уроки!
–
Она их учит у меня.
–
Почему мой ребенок убегает к тебе? Я что, черт какой-то?
–
Не знаю. Главное, в притоне не живет. Полдня сидела на лавке под подъездом, ждала пока вернусь с работы.
–
Настроение нормальное? Уроки поучила?
–
Та поучила, Зоя.
–
Я ее не била никогда. Даже не наказывала. Помню, раз шлепнула по заднице. Она с подружкой малая в магазин пошла, то три часа не было. Я в халате зеленом и тапках по району бегала, искала. Как увидела – не сдержалась. На том и все. Видно пороть надо было.
–
Сестра, не глупи. Боль никому мозги еще не вылечила. Ребенок вырастет, научится, сумеет, а обида останется. Побудет пару дней и вернется.
У Верочки на кухне пахло голландским сыром с вишневым вареньем и гостеприимством. В доме тетки Полю ждали, даже когда приходила не вовремя. На плиту мгновенно водружался большой белый чайник для белого чая, который тетка заваривала для любимой племянницы строго по рецепту. Из холодильника доставалась ветчина, несколько сортов колбас, огурцы и сливочное масло в специальной посудке с крышечкой, чтобы не обветрилось. Вера доставала свежий батон и устраивала поздние чаепития с Полей, которой рассказывала о новых рецептах блюд, больной диабетом соседке, парнях из юности и просила совета в выборе лука на завтра – к батистовой молочной блузе лучше строгую черную юбку-карандаш, или шифоновую до пяток коричневого цвета. Но главное, ничего не спрашивала.
Ежедневно тетка давала Полине деньги на обед и такси, в случае крайней необходимости. Та складывала купюру в подростковую лакированную молочную сумченку, давно отсталую от школьного ранца, но модную среди девочек в начале пубертата, и покупала сигареты, салат из капусты на обед и сладкий чай. Между полноценным питанием и сигаретами Поля выбирала стройную фигуру. День начинался рано утром в семь, а уроки в колледже заканчивались в шесть. Вечером девочка, пошатываясь от усталости и голода, возвращалась к тетке и задавалась одинаковым вопросом: «Зачем мне туда ходить, если не хочу быть юристом?» День сурка длился целый год, пока Полина не бросила колледж, перейдя в обыкновенную школу за домом, чтобы хоть как-то получить аттестат.
Верочка очень нежно относилась к племяннице, но когда дело доходило до разговоров о Зое, все менялось. Внезапно у тетки образовывался надменный тон и в воздухе нависал дух соперничества:
–
Ты видела ее новую шубу? – обращалась тетка к племяннице.
–
Видела, а что?
–
Снова на базаре купила?
–
На базаре. Красивая, мне нравится.
–
Дешевка. Вечно рядятся в лохмотья.
«У моей мамы не много денег, но она красивая, стройная и добрая. В свитере модном и шубе. Пусть и с рынка, но это моя мама» – подумала Поля, несмотря на непереносимость отношений в матерью и желание убежать в лес. Разговоры о барских кровях и простолюдинах в лице Зои сигнализировали о том, что пора бы и честь знать. На следующий день после колледжа Поля вернулась домой.
Зое было не просто сложно, а невыносимо с дочерью. Больше всего бесило то, что ни покупки, ни отсутствие долгов за коммунальные, ни мужик в доме, ни красная икра в полуторалитровых банках не притягивали неблагодарную дочь ближе. Совсем туго стало, когда девочка стала превращаться в женщину:
–
Привет! – Оля на проводе.
–
Что случилось? – женщина всегда волновалась, когда звонили поздно, тем более в разгар дружеского сабантуя на кухне.
–
Я тут с Полей поговорила, думаю, надо бы ее к гинекологу сводить, – сказала племянница, у которой с теткой были отношения теплее, чем с родной матерью.
–
Что с ней?
–
Сходи как мать и все.
–
Та говори уже? Ты ей звонила?
–
Нет, она сама. У нее был мужчина.
–
Господи… Ей пятнадцать!
–
Не сдай меня, я обещала, что не скажу тебе.
Вытолкав гостей по домам, Зоя накатила остатки вина и просидела у окна до самого утра, которое началось походом к доктору и проклятиями дня, когда родила девочку.
«Моя дочь занимается сексом. Она начала вести половую жизнь. Поля уже женщина. Моя девочка больше не девочка. Этот гад воспользовался ею. Ей было больно. Надо в милицию. Она мне не сказала. Фу! Не посоветовалась. Если бы не Оля, я бы не узнала. Как она могла? А если забеременеет? Почему она молчала? Почему она вообще все время молчит? Зачем ей секс? А как они предохранялись? Он вообще в курсе, что существуют презервативы? Ей же было больно… Что ей дома не сидится? Я же все для нее, а она вот так поступает! А если Женя узнает? Удавит насмерть поганца, меня и дочь! А если вообще кто-то узнает, что тогда? Когда она успела повзрослеть? Господи, за что мне это?» – мысли роились как осы, впиваясь тысячами жал в голову, сердце и душу, разрывая тело на мелкие кусочки, которые почему-то не разлетались по сторонам, но женщина вела Полину из поликлиники словно немая. Ее тошнило и хотелось рвать, в груди давило и не хватало воздуха. Чем глубже Зоя вдыхала, тем сильнее в ушах разражался громкий раздражающий звук гвоздя по стеклу. Женщина ощущала, что произошло что-то очень страшное, непредвиденное, несправедливое и нечестное. То, чего просто не может быть. Как будто кто-то злой без подготовки усадил на электрический стул.
Когда возникала нерешаемая проблема, женщина предпочитала помалкивать, ибо буквы алфавита не склеивались в слова. У Зои не хватило сил даже посмотреть на дочь со злостью или раздражением, задать вопрос или ударить по лицу. Лишь быстрый шаг по длинному облезлому коридору совкового медучреждения, в котором пахло не медициной, а старостью и пренебрежением к стоящим в очереди пенсионерам с талончиками, указывал Полине на то, что мама сильно волнуется.
Дома разговора не было. Зоя не могла начать – не знала, как и о чем спрашивать. А чем тут интересоваться, если все уже случилось?
Лишь через полгода Полина услышала мамин голос на тон выше обычного, что свидетельствовало о Зоином страхе, который выводит женщину из себя. Она стояла спиной к сидящей за кухонным столом дочери и нервно помешивала куриный суп, который благополучно бы сварился и сам:
–
Ты знаешь, у нас полный офис тех, кто не может забеременеть.
–
И че? – Полина сразу поняла, к чему клонит мать, наконец собравшаяся духом поговорить о сексе, и мстительно за месяцы молчания отфыркнулась.
–
А все потому, что сексом занимались с детства и обзавелись всякими болячками!
–
И че?
–
И ниче! – заорала Зоя, злясь на себя за отсутствие ответа. Она наконец повернулась и посмотрела на дочь, взгляд которой был невыносим. За идеально вымытым столом, на котором красовалась белоснежная без единого пятнышка скатерть и у большой белой тарелки с цветочным узором, которую Зоя натирала до скрипа после мытья, сидел ее ребенок. Девочка смотрела прямо на нее, медленно выедая душу, которую тогда в кабинете гинеколога растоптала ногами в грязной обуви. Женщина впервые почувствовала ненависть к этой бесстыднице
, раздвинувшей ноги перед каким-то малознакомым чертом, не соизволивший даже на букет цветов раскошелиться. К этой грязной и оскверненной девке, позволяющей не опустить глаза, когда к ней обращается мать, знающая такой страшный секрет. К этому хрупкому зацапанному руками карманному зеркалу, отразившему