Read the book: «Душа моя – Крым», page 10
«Интересно, – подумала про себя Айше, – человек улыбается глазами, значит он добродушный и искренний».
– Девишка, куда едешь? – спросил мужчина, прервав её мысли.
– В Ташкент, – ответила Айше.
– Это хорошо, в Ташкенте жарко.
– А вы сюда в гости приезжали? – спросила она своего попутчика.
– Я приезжал к сыну, на могилку. Он здесь в Подмосковье погиб, защищая Москву. Как плохо мне без него! Единственный сын. Ушёл добровольцем родину защищать.
– Я соболезную вашему горю, – сочувственно сказала Айше.
– Спасибо, кызым (дочка)! А ты была раньше в Ташкенте?
– Нет.
– Я и сам был один раз проездом. А живу я в Андижане.
– В Андижане у меня брат.
– Баракалла! Вот молодес!
– Я еду в гости.
– Гости – это хорошо! Мы любим гостей.
– Я еду в Самарканд.
– О, Самарканд, там красиво! Меня зовут Карим-ака, а тебя как?
– Айше.
– Ойша, хорошо. Давай кушать, Ойша.
Мужчина снял платок с пояса, расстелил на столике и сказал:
– Вот дастархан, кызым (дочка). Кушать будем.
Затем вытащил из мешка хлеб, яйца, яблоки, сухофрукты.
– У нас хлеб называется нон, – сказал Карим-ака, разрывая буханку хлеба рукой, – его резать нельзя, грех это. Его только руками нужно разламывать.
Карим-ака разложил кусочки хлеба на платке, из голенища сапога вытащил нож и стал резать яблоки на части. Нож был явно самодельным и достаточно большим, с красивой рукояткой, чёрным лезвием с продольными лунками для стока крови и устрашающе загнутым остриём. Закончив с яблоками, Карим-ака сунул нож в чёрные с красным рисунком кожаные ножны и заткнул их обратно в сапог.
– Ты откуда едешь? – спросил он.
– Из города Горького.
– У нас много приезжих из разных городов: татары, украинцы, белорусы, русские, армяне, немцы и греки есть. Эвакуированных много. Всех много. Дружно живём. Тебе понравится.
Молодые люди на верхней полке всё время смотрели в окно и молчали.
– Эй, йигитлар (парни), – позвал их Карим-ака, – спускайтесь, кушать будем.
Айше достала из чемодана сухари, сушёную рыбу и вареную картошку. Получился пир горой. Оказалось, парни ехали в командировку. Они охотно присоединились к соседям. Один из них худощавый мужчина с взъерошенными от долгого лежания волосами, сообщил:
– Мы в Астрахань едем, ночью сходим.
Подошёл проводник. Он держал в руках шесть стаканов с чаем в железных кружевных подстаканниках.
– Желаете чай, рафинад?
– Конечно, хурматли (дорогой), всё давай!
Карим-ака приготовился расплатиться, но парни его опередили.
– Не надо, отец, мы сами заплатим.
– Рахмат, болаларим (сынки).
Мешая сахар в стакане, Айше вспомнила поездку в Харьков с братом. Когда-то они также пили чай с сахаром в поезде и смотрели в окно на мелькающие красивые картинки их огромной страны. Картики мира, счастья и свободы!
Стало шумно, все разговорились. Незаметно для себя попутчики в дороге становятся откровенными, открытыми, чего не встретишь в повседневной жизни. Со стороны, кажется, будто в купе повстречались знакомые друг другу люди, которые давно не виделись и теперь делятся своими воспоминаниями доверительно, открывая перед собеседником тайники своей души…
Вскоре наступила ночь.
Утром Айше проснулась от солнца, слепившего ей глаза. Она выглянула в окно. Кругом степи, леса кончились.
Верхних пассажиров уже не было.
– Казахстан, – сказал Карим-ака.
На станции к ним подсадили двух женщин с детьми. Айше уступила женщине с ребёнком нижнее место. Пока поезд стоял, в вагон забежали маленькие мальчишки-казахи и наперебой стали предлагать вяленую рыбу, айран, шубат и кумыс.
– Айран, я знаю, а что такое шубат и кумыс? – спросила Айше у соседей.
– Это напитки из верблюжьего или конского молока. Шубат жирнее кумыса. Ты бери, пей, очень полезно.
Вагон тронулся. За окном, как в кино, мелькали кадры незнакомой местности. Голые степи, колючки, маленькие корявые деревца. Кое-где стояли юрты. Иногда пробегали тушканчики, суслики. Вскоре показалось стадо мирно пасущихся верблюдов.
– Вижу верблюдов, – воскликнула она, – ого, сколько их! Вот чудо!
– У нас много чуда. Приедешь – увидишь, – сказал Карим-ака.
В пути Айше наблюдала за восходом и заходом солнца. В степи видно всё как на ладони. В лесу такого зрелища из-за деревьев не разглядеть.
Как прекрасен рассвет в степи! Как только начинает светлеть горизонт, появляются первые солнечные лучи. Они осторожно заглядывают за краешек земли. Не торопясь, солнце медленно выплывает из-за укрытия и встречает не успевшую уйти луну. Луна стоит напротив и постепенно, словно круглый ледяной шар, тает в его лучах. И вскоре растворяется совсем, как только раскалённое огненное светило полностью выныривает из-за горизонта. Солнце быстро всплывает вверх, как огромный пузырь над водой, ускоряя свой полёт к зениту. Природа начинает играть красками, словно надевает яркий наряд и прихорашивается. Мир оживает и выходит из ночного оцепенения.
Не менее удивительное зрелище закат. Постепенно гаснет дневной свет, солнце сползает к горизонту. Багряный закат вечерней дали прощально озаряет краешек земли. Отсвет медной луны на тёмном небосклоне окрашивает небо, где она торжествующе принимает главный пост и усыпляет землю, укутывая мглой, как черным покрывалом. Ночь стирает краски дня. Бесстрастно и бездушно своим холодным светом луна разбавляет тьму. Блеском звёзд, этих маленьких алмазов, слегка освещён мрачный небосвод. После яркого, ослепительного дня всепоглощающая темнота накрывает землю. Земля ослеплена в объятьях тьмы. Ничего не видно, всё тонет в сумраке, и возникает странное ощущение, что ни земли, ни времени нет. Никого и ничего нет!!! Таинственность и волшебство приходят на смену реальности ушедшего дня…
Айше не могла оторвать взгляд от такого великолепного зрелища. Лёжа на верхней полке, каждый вечер она наблюдала за заходом солнца, а в окне напротив – за его восходом, встречая и провожая день.
Проносящаяся мимо степь, голая и пустая, напомнила ей её жизнь. Вот так и она живёт давно: ни дома, ни семьи, ни садов цветущих, которые когда-то окружали её в Крыму. А теперь сын и друзья остались далеко, но скоро она увидит родных, и хорошо, что все они живут в Узбекистане. Обязательно увидит и обнимет, а потом привезёт сына.
С такими мыслями Айше смотрела в окно, а мимо неё пролетали не только километры пути, но и её жизнь. Незаметно прошли четверо суток пути. На пятый день утром её разбудил голос проводника.
– Просыпайтесь, через полчаса Ташкент!
Айше вскочила, сердце её бешено забилось. Опять в чужом краю, но почему-то на душе радостно. Может, потому, что майское солнце весело светило в окно? Яркий свет, тепло и доброжелательность окружающих людей растопили её замёрзшее сердце. За окном мелькали деревья, дома, станции, люди на перронах. Поезд едет по Узбекистану. Айше вздохнула полной грудью. Она уверена: всё плохое позади!
Глава 16
Восток
Прими, Восток, гонимую бедой.
Стань родиной моей, я так устала.
Прими меня с открытою душой,
Позволь найти мне то, о чём мечтала.
Айше вышла из вагона. Вот он, Ташкент – столица Узбекской ССР! И первое, что её встретило, – ослепляющее, яркое, южное солнце, от которого она успела отвыкнуть. От взгляда на него сразу же заслезились глаза.
В зале ожидания сновали люди. Все куда-то спешили: кто с чемоданами, тележками, кто с мешками и кучей детишек. Голос диспетчера часто объявлял отправление или прибытие какого-нибудь поезда. Она вошла в здание вокзала и её тут же окружили цыгане: «Девушка, красавица! Позолоти ручку, дай погадаю», – предложила старая цыганка, схватив её за руки. Айше почувствовала на себе пронизывающий взгляд её чёрных бездонных глаз, заглянувших прямо в душу и на миг забыла, зачем она здесь, но, словно очнувшись, отдёрнула свои руки от старой цыганки. Ей было не до гадания. Надо найти кассу, чтобы купить билет до Каттакургана.
– Ты скоро найдёшь своё счастье, – кричала гадалка ей вслед, – но потеряешь ребёнка.
Другая цыганка шла за ней по пятам, назойливо предлагая свой товар. Отмахнувшись и от неё, Айше спросила встречного мужчину:
– Скажите, в какой кассе я могу купить билет до Каттакургана?
– Так вот она, под номером два. Вам нужен поезд Ташкент – Бухара.
Простояв большую очередь она, наконец, купила билет. Отправление в 16-00, значит, у неё ещё много времени. Айше сдала вещи в камеру хранения, села на скамью и, чтобы скоротать время ожидания, начала разглядывать посетителей вокзала. Перед глазами мелькал калейдоскоп снующих по залу людей и разнообразный национальный колорит их летней одежды. Пожилые узбеки, одетые в чапаны и тюбетейки, как у Карим-аки, несли суконные сумки-торбы (турвы), перекинутые через плечо. Местные молодые мужчины в белых хлопчатобумажных рубашках, перевязанных поясом из сложенного углом платка, с вещами, жёнами и детьми торопились к поезду. У выхода на перрон в красивых атласных платьях стояли девушки узбечки. Их головы украшали белые тюбетейки, вышитые бисером и разноцветными нитками – мулине. Из-под них до пояса тянулись несколько тонких косичек. В руках они держали цветы, по-видимому, девушки кого-то встречали. Рядом с ними стояли женщины в широких атласных платьях на кокетке, в шароварах, сшитых из того же материала, что и платье. Их головы покрыты платками, ноги обуты в тёмные туфли.
На цыганках яркие разноцветные юбки и кофты. Их длинные чёрные волосы небрежно подвязаны цветастым платком. Они шли по вокзалу босыми, а их бесчисленные бусы издавали звук перекатывающихся камешков. Длинные пышные юбки шуршали, подметая пол. Маленьких детей женщины держали на руках или за спиной. Другие дети, постарше, цеплялись за юбку матери. Цыганки сновали по вокзалу, приставая к пассажирам.
Русские женщины в лёгких ситцевых платьях шли под руку с кавалерами. На ногах у них белели носочки и босоножки на каблучках. Рядом шли мужчины в светлых рубашках с рукавами, приподнятыми с помощью блестящих (стального и золотистого цвета) резинок. На манжетах рубашек красовались запонки, на головах – белые сетчатые шляпы. Мужчины несли чемоданы и, улыбаясь своим дамам, о чём-то оживлённо говорили им на ушко. Глядя на них, Айше подумала: «Эти люди наверняка едут к морю». Она видела таких отдыхающих в Крыму.
Украинцы в платьях и рубашках-вышиванках выделялись своими красивыми белыми нарядами с красным народным орнаментом.
Весь этот парад летней одежды ею давно забыт. За десять лет жизни в средней полосе России про летние наряды она и не вспоминала. Телогрейки, пиджаки, валенки, сапоги, тёмные платки и чёрные юбки – это был и повседневный, и праздничный наряд.
На вокзале стоял шум. Отовсюду слышались разговоры на разных языках: узбекском, украинском, немецком, русском, армянском, татарском. «Совсем как у нас в Крыму», – подумала Айше. Весёлая компания молодых людей оживлённо о чём-то беседовала и громко смеялась. На их спинах висели рюкзаки и верёвки. «Похоже, они альпинисты и едут в горы», – решила она. – Интересно посмотреть, какие здесь горы?»
Солнце припекало уже с утра. Становилось душно и жарко. Она вспомнила, что не послала телеграмму тёте. Здесь же на вокзале нашла почту и отправила срочную телеграмму, в которой сообщила, что утром будет в Каттакургане. Потом решила прогуляться, вышла из здания, спустилась по невысокой лестнице. Слева у стен вокзала работали рабочие, видимо шла реставрация здания. Лежали кирпичи, щебёнка и доски. С другой стороны продавались горячие лепёшки. Она купила одну в дорогу. Аромат хлеба вдруг напомнил родину, и её глаза тут же утонули в слезах. Это были слёзы тоски по Таракташу, где в далёком детстве, забегая домой, она хватала кусок катламы (пшеничные слоёные лепёшки) и тут же выбегала обратно на улицу играть с подругами. Немного успокоившись, Айше вытерла глаза и продолжила прогулку около вокзала. Пожилой мужчина продавал восточные сладости. Разноцветные, разные по форме и по составу. Среди них она узнала «петушки», яблоки в карамели. Продавец призывал к своему товару прохожих: «Покупайте сладости, халва, парварда. Подходи, не забывай, сладко очень, вай, вай, вай!»
– Кызым (дочка), – обратился мужчина к Айше, – купи
хурозканд, – он показал на красную карамель на палочке круглой формы (подобие «петушка»).
– Спасибо! – сказала Айше. – Спасибо, не надо. А вот это что за белый шарик?
– Это курт – сушёный солёный творог из кислого молока.
– Хорошо, дайте курт, две штуки.
– Так возьми, угощаю. И парварду бери. Вижу: в гости приехала, а мы любим гостей.
Айше приняла этот дар и поблагодарила продавца.
Прошло время ожидания поезда, объявили отправление, и Айше, забрав вещи, пошла к своему вагону. Поезд тронулся. В окно она смотрела на проносящиеся станции, поля и степи. Люди входили и выходили. Поезд часто останавливался. На остановках становилось душно, на улице стояла майская жара. По лицам людей струился пот. Айше всё время хотела пить и часто ходила к проводнику за водой.
– Надо съесть что-нибудь солёное, – посоветовал проводник, – а то так и будешь с по́том силу терять.
Айше вспомнила: «У меня же есть курт. Он солёный. Надо попробовать», – решила она, но усомнилась. От соли ещё больше пить захочется. Но всё-таки съела одну штучку. Совет помог, и жажда отступила.
Ночью стало прохладней. Всё стихло. Только слышался стук колёс, железное громыхание буферов и сцепных устройств поезда. За окном мелькали редкие огоньки. Поезд мчал Айше к новой жизни.
Утром поезд остановился в Самарканде. На привокзальной платформе стояли бабушки в платках и белых передниках с ведёрками клубники, черешни и зелёного урюка. Продавались пирожки. Некоторые пассажиры вышли на перрон купить еды. Тут же появились местные продавцы лепёшек. Они стали прохаживаться по вагону, наперебой прелагая круглый горячий хлеб. Айше впервые увидела необычные, блестящие, золотисто-красноватые лепёшки, посыпанные чёрным кунжутом.
Высокий черноглазый парень нахваливал свой товар:
– Купи, девушка. У меня самые вкусные лепёшки.
– Какие интересные, большие, тяжёлые. И пахнут вкусно! Айше втянула в себя аромат хлеба. От него исходил сладковато-пряный запах.
Пожилая женщина с нижней полки объяснила:
– Это самаркандские лепёшки, других таких же во всём свете нет.
– Почему? – удивилась Айше.
– Потому что вода и воздух Самарканда имеют уникальные свойства. Такая лепёшка остаётся съедобной целых три года, достаточно хорошо сбрызнуть её водой и прогреть в тандыре. И она опять свежая. В нашем народе о ней есть легенда.
Айше отломила кусочек.
– И правда, необычный вкус! Расскажите мне эту легенду, пожалуйста, – попросила она женщину.
– Ну, хорошо! Слушай: «Однажды хан бухарский спросил у своих советников: «Почему в Бухару везут лепёшки из Самарканда, ведь их можно печь в Бухаре?». Ему ответили, что только испечённые в Самарканде лепёшки будут вкусными, но шах не поверил советникам и приказал привезти самаркандских лепёшечников в Бухару. Но лепёшки всё равно не получались такими, как нужно. Думали, ломали голову советники, решили, что дело в самаркандской муке и воде. Привезли из Самарканда тандыр, муку, воду, но и тогда лепёшки не получились такими же, как в Самарканде. И тогда мастер сказал: «Всё дело в воздухе. Такого воздуха, как в Самарканде, нигде нет». Но так как воздух перевезти нельзя, ему позволили вернуться домой, а люди вновь, как и раньше, стали возить
лепёшки из Самарканда».
– Да, это чудеса! Прав был Карим-ака.
– А кто это Карим-ака?
– Мой знакомый, хороший человек, – ответила Айше, вспомнив своего попутчика.
За разговорами быстро прошло время в пути. И вскоре проводник громко известил пассажиров:
– Приготовьтесь, станция – Каттакурган!
В окно поезда среди встречающих Айше пыталась разглядеть свою тётю. Она спустилась с подножки вагона, огляделась и вдруг услышала:
– Айше, я здесь!
Айше не узнала Медине. Это была какая-то пожилая женщина с почерневшим лицом. «Но тёте всего сорок два года» – промелькнуло у неё в голове. Женщина обняла её.
– Ты что, не узнаёшь меня, Айше?
– Медине-абла! – воскликнула Айше.
Из-за небольшой разницы в возрасте она называла тётю Медине-абла (сестра).
Женщины обнялись, расплакались и долго так стояли, не в силах расстаться.
– Ты совсем не выросла, – сказала Медине, – такая же малышка.
– Что ты, Медине-абла, мне уже двадцать восемь лет.
– Вот, познакомься, мой муж – Абдулла.
– Здравствуй, Айше, – поприветствовал Абдулла, – как доехала, всё в порядке?
– Здравствуйте! Всё хорошо!
– Ну, поедем домой. Надо до ночи успеть, – сказала Медине.
– А что, нам ещё далеко ехать?
– Конечно, мы в поселении живём. В колхозе работаем.
– Мне надо отметиться, что я прибыла на место назначения.
– Мы сейчас по пути заедем в спецкомендатуру, в районный центр Пайшанбе.
Они сели на повозку, запряжённую лошадью, и поехали. Айше была счастлива. Вот она долгожданная встреча! По дороге она рассказала о себе и сыне.
– Медине-абла, ты расскажешь, как доехала до Узбекистана тогда, в 1944 году? Тяжело было?
– Приедем – обо всём поговорим, – ответила Медине.
В спецкомендатуре Айше было указано прийти завтра к начальнику отдела за направлением на работу.
Только ближе к вечеру они подъехали к Кадану, поселению крымских татар. Дом Медине оказался глиняной постройкой, мазанкой с плоской крышей, на которой цвели маки и васильки, росла трава. Рядом стоящие мазанки тоже «процветали». Все дома́ были побелены. Крымские татары всегда белили свои постройки. Это придавало их жилищам чистый и опрятный вид. Смотрелось это красиво – цветущие белые дома с красными от маков крышами. Даже в самых сложных условиях проживания везде и во всём татары поддерживали порядок и чистоту.
– Вот наш дом, не хоромы, но самые красивые цветы у нас на крыше, – улыбнулась Медине. – Он построен из земли, глины и камышей, вот и цветёт.
Во дворе росли молодые деревца: яблоня, черешня, персик, кусты малины, роз и сирени. Под навесом из камышей находилась супа́ (глиняное возвышение над землей прямоугольной формы), на ней стоял топчан (деревянное покрытие). На топчане расстелен дастархан (скатерть). Вокруг него циновки из соломы.
Только Медине с племянницей сели на топчан, набежали жители спецпоселения – земляки из Крыма и стали наперебой расспрашивать Айше: не видела ли она их родных. Радости было столько, словно они встретили родную дочь или сестру. Её обнимали, закидывали вопросами. После расспросов женщины спели народные песни. У всех на глазах появились слёзы. Горечь потери родины ничем невозможно погасить, и только слёзы, солёные, как море, лились из глаз людей, ставших странниками поневоле. Ведь народ без родины как ребёнок без матери, как дети, ставшие по воле судьбы сиротами. Наговорившись и поплакав вволю, поселенцы разошлись по домам: завтра рано утром в поле на работу.
Вечер прощался с солнцем, темнело. Кое-где в оконах глиняных построек светились огоньки керосиновых ламп. Стрекотали сверчки и цикады, тявкали собаки. Ночь опустилась на поселение, всё стихло. Под светом звёзд и полумесяца мелькали крохотные пятнышки света, светлячки. Воздух стал прохладней, появился лёгкий, свежий ветерок, пахнущий травами и пылью. Айше спросила Медине:
– Почему у вас такие молодые яблоньки и персики? Здесь раньше не было деревьев?
– За фруктовые деревья и личное хозяйство надо было платить большие налоги, – ответила Медине, зажигая керосиновую лампу. – Мы заводили кур, цыплят, коз. Было несколько яблонь и урюка, но в позапрошлом году всех колхозников задавили непомерным сельхозналогом почти на всё: кур, коров, овец, их приплод, плодовые деревья и кусты. Даже на овощи и картошку, которые мы получали в колхозе за трудодни, а ведь мы за них платили налог и колхозу. В общем, драли с нас по три шкуры. Пришлось живность заколоть, деревья вырубить и всё покупать на базаре в несколько раз дороже, чем стоят эти продукты. Безвыходное было положение, опять пришлось недоедать. Но в прошлом году, после смерти Сталина, налоги снизили, и мы вот, как видишь, посадили саженцы, купили козу и курочек. Зарплату деньгами нам не платят, что выдают за трудодни – продаём, тем и живём. Без личного хозяйства можно ноги протянуть.
– Да, мне это знакомо, в леспромхозе люди тоже выращивали овощи, яблони и жаловались на налоги, но у нас с мужем подсобного хозяйства не было. Нам платили зарплату деньгами, и мы всё покупали в магазине или у соседей. Муж хорошо зарабатывал.
Тётя накрыла дастархан, и за чаем Айше спросила её:
– Медине-абла, расскажи о себе. Как ты приехала в Узбекистан, как всё было?
– Стараюсь не вспоминать то время. Такого насмотрелась и пережила! Ну да ладно, расскажу. Ехали мы сюда очень долго, почти три недели, – начала рассказывать Медине, – как я выдержала, один Аллах знает. Стояла невыносимая жара, и жажда мучила нас днём и ночью. То, что успевали пить на разъездах из близлежащих водоёмов, тем и спасались. Хотя какое это спасение… От грязной воды у людей начался понос. Дизентерия, брюшной тиф косили людей. Некоторые дети и старики не выдерживали и от нехватки еды, воды, инфекции и долгой дороги умирали. Мы подолгу стояли на станциях и переездах. По дороге людей высаживали в разных областях Узбекистана для расселения. А нас привезли сюда, в Каттакурган. Поместили в бараках – сараях. Понятно, что местные поначалу отнеслись к нам настороженно, с опаской. Конечно, ведь им сообщили, что к ним везут предателей. Но многие узбеки с пониманием и сочувствием отнеслись к нам. Позднее наши друзья, соседи Зариф и Садокат, рассказали:
– Нам сообщили, что сюда везут врагов и предателей родины. Нам было не по себе. Почему к нам? Мы никогда не видели врагов родины и представляли их страшными и злыми мужчинами. А когда приехали вы, увидели совсем другую картину. Перед нашими глазами стояли измождённые старики, дети и женщины. «Как же так? – думали мы. – А где враги? Это они?» Мы поняли одно: что-то тут не так. Вы хорошо работали, старались, злых взглядов на нас не бросали. Оказалось, у нас одна вера и очень похож язык.
– Ты знаешь, – сказала Медине, – они даже не пытались спрашивать у нас причину нашей ссылки и вообще трогать эту тему. Не хотели соль на рану сыпать. А когда стали возвращаться наши мужчины с фронта с наградами: орденами, медалями и увидели, какие дружные у нас семьи, отношение изменилось и у тех, кто верил в то, что мы предатели.
Так вот, сразу на следующий день после прибытия нас выгнали в поле на работу. Первые дни председатель колхоза был с нами слишком строг. Потом увидел, что мы хорошо работаем, стараемся, стал лучше к нам относиться. Мы пили грязную воду из арыков, и все повально болели дизентерией и брюшным тифом. Условия проживания были хуже, чем у скота, и унесли тогда немало жизней. А работы в колхозе всегда хватает: сады, пастбища, овцы, поля с хлопком и пшеницей, посев, уборка, обработка почвы. Мы вырабатываем свою норму трудодней. За трудодни дают зерно или муку. Если не выработаешь, наказывают: лишают трудодней. В первые годы, когда мы приехали, ещё шла война, время было тяжёлое. Несмотря на это узбеки делили с нами последнюю лепёшку, хотя сами тоже не сладко жили, недоедали, трудились, как и мы, ссыльные.
Каждый год с сентября до декабря мы собираем хлопок с утра до заката. В поле выходим всем колхозом. Работаем весь день, согнувшись, под палящим солнцем. А поздней осенью с утра на земле уже лежит иней, холодно, пальцы мёрзнут, только днём отогреваемся, а вечером опять мёрзнем. Набиваем фартуки хлопком, потом закидываем их через плечо и через всё поле тащим на хирман (пункт сдачи хлопка). И так несколько раз за день. Обедаем в поле, вечером дома валимся с ног. Ты знаешь, а я ведь до сих пор не научилась носить тюк хлопка на голове, как это делают узбечки, – она улыбнулась, вспомнив неудачные попытки водрузить на свою голову тюк, и продолжила, – со временем мы привыкли и к арычной воде. Научились ею пользоваться без вреда здоровью. Узбеки эту воду отстаивают, потом пьют, ну и мы так стали делать. Она проточная, поэтому более-менее чистая. Как они говорят: «Вода семь раз обернётся и уже считается чистой». Да… всякое было. Здесь я познакомилась с Абдуллой. Он приехал сюда уже одиноким. По дороге его жена умерла из-за астмы, не выдержала жары и духоты. Детей у них не было. Мы с ним поженились и начали строить свой дом. Строили из того, что было под рукой. Почва здесь глинистая. Делали кирпичи из этой земли, мешали её с камышом и сеном. Кирпичи сушили на солнце. Потом готовые стены обмазывали глиной несколько раз. Как видишь, получился добротный дом, в нём тепло, а в жару прохладно. Дочка у нас родилась, Садие. Сегодня оставили её у соседки, когда поехали тебя встречать. Сейчас она спит. Ей исполнилось шесть лет, завтра увидишь свою сестрёнку.
– Хорошо, а моему сыну два годика. Когда я смогу его привезти? – спросила Айше.
– Подожди, устройся на работу. Может, замуж выйдешь, жильё тебе надо. Успеешь, заберёшь. Для твоего сына у Османа всё есть: своя комната, игрушки, хорошая еда. А здесь всего этого пока не будет. Давай спать. Завтра рано утром тебе ехать за направлением в Пайшанбе, а нам в поле.
– Вот, Айше, ложись, раньше мы курпачи и подушки соломой набивали. Хоть и работали на хлопке, но его трогать было нельзя.
Расстелив на полу курпачи (тонкие, узкие матрасы, наполненные очищенным от семян хлопком), Медине погасила керосиновую лампу и, пожелав племяннице спокойной ночи, удалилась в комнату, где давно уже спал её муж. А Айше перед сном решила подышать свежим воздухом и вышла во двор.
Было темно, светил только молодой месяц, окружённый миллиардами сверкающих звёзд. Она уже отвыкла от чистого безоблачного неба, а здесь все звёзды видны как на ладони. Улыбаясь она подняла голову к зияющей небесной, ночной пустоте, глубоко вдохнула прохладный вечерний воздух, наполненный ароматами свежевспаханной земли, трав и цветов. Немного постояв, зашла в дом и только положила голову на подушку, сразу же впала в глубокий сон.
Утром её разбудило яркое солнце. Медине была уже во дворе и разжигала тандыр – печь, по форме напоминающая кувшин.
– С добрым утром, Медине-абла! – поприветствовала тётю Айше.
– С добрым утром!
– Ты уже проснулась? Давай, помогу.
– Смотри, это стебли хлопчатника, – сказала Медине, – на узбекском языке они называются «гузапойя», ими мы разжигаем печь, тандыр и самовар.
Медине стала ломать стебли, Айше тоже присоединилась к этому занятию.
– А мы в леспромхозе ветками от деревьев печь топили или дровами. Сначала их надо было высушивать, там ведь почти всегда сыро. Заготавливали дрова на зиму.
– Ты часто простывала? Там же очень холодно, – спросила Медине.
– Болела, но ничего, постепенно закалилась, пришлось. Что ты сейчас будешь делать?
– Узбекский хлеб – нон, русские называют его лепёшкой, – ответила Медине, – каждое утро пеку.
Потом она принялась месить тесто на лепёшки. Айше смотрела за ловкими движениями тёти. Раскатав шарики, она превращала их в круглые лепёшки. Затем надавливала костяшками пальцев на середину теста, а потом быстрым движением руки лепила их на стенки разогретого тандыра. Племянницу она попросила наполнить самовар отстоявшейся водой из вёдер и разжечь его стеблями хлопчатника. Как только лепёшки подрумянились, Медине железным крюком цепляла готовые лепёшки и кидала на столик возле тандыра. Вскоре самовар закипел, и на дастархане, рядом с хрустящими лепёшками, появился чайник с горячим зелёным чаем, а вокруг чайника синие пиалы. Медине пожила на дастархан урюк, черешню, сухофрукты, варёные яйца, разломила лепёшки. Завтрак был готов. Подошёл Абдулла. После завтрака тётя отправила племянницу с соседом на его арбе, запряжённой ишаком, до райцентра Пайшанбе.
Айше зашла в кабинет к начальнику спецкомендатуры. Перед ней сидел молодой офицер госбезопасности. Он оторвал свой взгляд от бумаг на столе и взглянул на неё. Несмотря на молодость у него были серьёзные, вдумчивые глаза и проницательный взгляд. Он встал из-за стола и подошёл к Айше. Перед ней во весь высокий рост стоял подтянутый молодой мужчина лет тридцати. Атлетический склад фигуры и должность придавали ему весомость и значимость. По сравнению с ним девушка казалась маленькой птичкой и поэтому смотрела на него, подняв глаза. Она заметила у него на шее большой шрам и проседь в волосах, которые говорили о его фронтовой молодости.
– Ваше имя, фамилия? – строго спросил он.
Айше назвала имя, фамилию и передала ему документы.
– Вы кто по профессии? Образование есть?
– У меня нет образования, – ответила она, – до войны я успела закончить только восемь классов.
– Понятно. Что же мне с тобой делать? – незаметно для себя он перешёл на ты и задумался.
Анвар-ака, так спецпоселенцы звали этого офицера, прохаживался по комнате и, поглядывая на Айше, долго думал: «На какие работы определить эту маленькую, хрупкую молодую женщину?»
– Будешь работать в Каттакургане. Пойдёшь в райпотребсоюз, там определят твоё место работы, – наконец принял решение Анвар-ака и, начеркав что-то на бумажке, он уверенно протянул её девушке, – вот направление, иди, устраивайся, а я пока подумаю: куда тебя отправить учиться, и вызову, как решится вопрос.
В отделе кадров райпотребсоюза её оформили на работу продавцом в ларёк, познакомили с рабочим местом. Айше сняла в городе комнату у одной узбекской семьи и начала работать. Еженедельно она ходила пешком за семнадцать километров в Пайшанбе отмечаться в спецкомендатуре и сразу же возвращалась обратно. Когда спустя три месяца она пришла в очередной раз на отметку, Анвар-ака вручил ей направление на курсы торговых работников в город Ташкент.
– Поедешь в столицу, – сказал он. – Как приедешь, сразу отметишься в спецкомендатуре по месту учёбы о прибытии.
На следующий же день Айше выехала в Ташкент. Ночью, лёжа на верхней полке плацкартного вагона, она прислушивалась к уже привычному шуму железной дороги: звукам рожков, предупреждавших о приближении другого состава, лязгу буферов, гудкам локомотивов встречных поездов. Эти звуки уже не тревожили её, а наоборот успокаивали. Под монотонный стук колёс, покачивание вагона и мелькание придорожных огней она уснула до утра…
В городе по месту учёбы ей выделили место в общежитии. С первого сентября начались занятия. На курсах она познакомилась с девушками из разных областей Узбекистана. По вечерам и выходным они гуляли по городу. По дорогам столицы всегда сновали машины, автобусы, трамваи. Повозки с лошадьми, арбы с ишаками передвигались по краю дороги. Гужевой и автомобильный транспорт по праву занимали свои места на дорогах. В Ташкенте девушки посмотрели древние памятники: мавзолеи, мечети, медресе, красивые старинные здания. Посетили аттракционы парка имени Тельмана, театр оперы и балета имени Алишера Навои. Люда, учившаяся с Айше на курсах, рассказала ей историю строительства этого театра. Его начали строить в 1939 году. Потом стройку из-за войны остановили и через пять лет продолжили. К строительству были привлечены японские военнопленные из Квантунской армии. Люда была приёмной дочерью офицера НКВД, занятого надзором за строительством театра. Его жена Зинаида, работала поваром на стройке. Каждый день она тайком давала некоторым особенно худеньким и измождённым японцам дополнительную порцию еды: жалела их.
