Read the book: «Последний Хранитель Многомирья. Книга третья. Возвращение»
Глава 1. Ссора
Крошево от камней, что осыпались со стен, визгливо поскрипывало под подошвами переминающихся трёх великантеров и одной женской фигуры, стоящей напротив.
Со стороны можно было подумать, что и здесь прошёл Чёрный Хобот. Смёл всё со стен, затушил факела и центральный очаг, порвал шкуры, что укрывали полы, разбросал обглоданные кости.
Поднявшаяся под потолок штольни пыль мерцала и ленивыми облачками возвращалась на свои привычные для пыли места.
– Верно теперь уж все успокоились. Кхе, кхе, кхе, – первой подала голос изящная женская высокая фигура в зелёном бархатном платье. Она прокашлялась и принялась поправлять съехавшую высокую причёску обжигающе черных волос. Затем нащупала серьги, достающие до плеч, выровняла подрагивающими пальцами массивное колье из посверкивающих камней и выпрямилась.
– Гор-р-р-буха, верни свет, – рявкнула мать племён.
Старуха-великантер со скрюченной спиной удивительно проворно при её возрасте и сложении вернула огонь факелам, развешенным по стенам владения Клайры и удалилась в тёмный угол, где от последнего из факелов вернула огонь и в очаг с сиротливо висящим котлом. По штольне пополз дым.
Женская фигура схватилась за горло. Его саднило от копоти, поднявшейся пыли и крика, она обхватила всей пятернёй тонкую шею с вздувшимися венами, чертыхнулась, только самой себе слышно проговорила: «Чтоб это тело» и уже громче вновь обратилась к той, что возвышалась на голову над всеми:
– Дорогуша Клайра, поговорим начистоту, к чему такие страсти? Вспомним же о достоинстве и дипломатии.
– Кто говор-р-р-рит о достоинстве в моей штольне? Та, что зовётся Ложь? – сквозь ржавые зубы проговорила мать племён и рот её съехал в кривой гримасе. Подбородок затрясся, но Клайра сдержалась и показав, что не намерена и далее выяснять отношения одарила своих подданых красноречивым взглядом. Наструненные до этого рогатые громилы выдохнули. И Горбуха в углу, затеребила костёр. Огонь затрещал, облизал стены огромного чёрного чана, бульон внутри забулькал.
Изящная фигура в темно-зеленом, проводила взглядом это действо, сглотнула, зашлась в кашле от тянувшегося по штольне дыма и пробубнила слышно лишь себе:
– Дипломатия… Кому говорю о дипломатии. Но как там люди говорят «неваженьнько»…
– Что бор-р-рмочешь, – подошла ближе к ней мать племён и наклонив голову проткнула фигуру взглядом в ожидании ответа.
Ложь стряхнула пыль с пышных рукавов, с груди, глянула на подол, который был беспомощно погружен в землистую пыль и подняла подбородок одарив Клайру самой широкой улыбкой, которая была в числе улыбок «для очарования». Вопреки ожиданиям на мать племён улыбка не подействовала. Животастая великантерша так и стояла, хищно прищурившись и вперившись лупатыми глазищами в кашляющую и чихающую.
– Говорю. Как это важненько – быть дипломатичным. Ты ведь мать племен великантеров. Тебе ли не знать что это такое, – произнесла гостья маслянистым голосом. – Но отбросим лишние разговоры. Давайте по делу. Терпеть не могу, когда говорят не по делу. Сотрясая воздух и друг друга, мы ни к чему не придём, а нам нужно так много. Вам весь этот мир, а мне все миры. Друг без друга мы так и останемся – вы в штольнях, я в нижнем мире. Ни к чему нам раздор. Давайте начнём сначала.
Сгорбленная великантерша, что возилась в углу,
поймав повелительный жест от Клайры принялась спешно собирать разбросанную по полу посуду, кости и расправлять замятые разномастные шкуры.
Громила великантер, тряся золотыми кольцами в носу и ушах, последовал её примеру и взялся поднимать тяжёлые кресла вокруг стола, у которого некоторое время назад сидели две главные в этой штольне фигуры.
Ложь, приподняв полы платья, осторожно и мягко села на одно из них.
– Р-р-р-рыжеглазый, кр-р-р-ресло, – рявкнула Клайра и громила спешно поднес одно из кресел под пятую точку стоящей у стола предводительницы.
Выдающаяся великантерша едва вместилась. Живот её тяжело ходил обёрнутый шкурами, глаза всё ещё метали искры.
Откуда-то снаружи доносились сиплые голоса и приглушённые возгласы, разносимые эхом по гулким коридорам владений лупатых подземных жителей. Да ещё ногти сидящей гостьи, остро и звонко постукивали по каменному столу.
«Цок, цок, цок» летало от стены к стене.
«Цок, цок, цок» отражалось от каменного овального потолка и тонула в мягких шкурах, раскиданных в хаотичном порядке по землистому полу.
Прервать эту затянувшуюся паузу вновь решилась гостья.
– Дорогуша Клайра, может теперь вдвоём обсудим наши дела? Отпусти своих прислужников.
– Матери племён не о чём молчать за спинами своего племени.
Там! – она ткнула толстым указательным пальцем в сторону двери. – Там Рыжеглазый. Там! – она указала в угол, где чавкал бульон и кипящие струи переливались через его края. – Там Гор-р-рбуха. И они оба будут в штольне сколько скажу. Ур-р-разумела, Ложь?
Каменный квадрат толстой столешницы разделял хозяйку штольни и её горделивую гостью в бархатном платье. Факелы, на стенах, трещали.
– Гор-р-р-буха. Жрать! – резко скомандовала Клайра, не отводя лупатого взгляда от сидящей напротив.
Рыжеглазый у двери закряхтел, в его утробе слово «жрать» угукнуло, ухнуло и заурчало на всю штольню. Горбуха тоже издала неясный звук и шаркая подошла к столу. Над столом поднялись ароматные густые клубы. Перед матерью племён стоял деревянный поднос с глиняной грубой кружкой, внутри которой белело какое-то густое питьё, схожее с молоком и глубокое овальное блюдо с тремя зажаренными ногами свинорыла и запеченными овощами.
Клайра звучно втянула большими ноздрями ароматные клубы, что исходили густо от лоснящейся еды. Судя по жирному блеску и размеру ног свинорыл был молодой, некрупный, но довольно упитанный. Утроба Рыжеглазого, стоящего на посту у двери, издала булькающее урчание.
Алые пухлые губы гостьи сжались в брезгливой гримасе, но в мгновение ока лицо её сменилось и растянулось. Бывают такие улыбки – «подобия», ты знаешь мой дорогой читатель. Встречал наверняка и в нашем нижнем мире. Нет в таких улыбках света. И тепла нет. А радости, так и вовсе. Есть лишь натянутое, восковое, пугающее. Да обдающее вековым безразличным холодом.
– Ну так, что?
Повис громкий вопрос над гостей в темно-зеленом одеянии.
– Где нагр-р-р-рада? – не сказала, а теперь уже прорычала Клайра сквозь ароматный туман, что разъединял сидящих как лёгкая вьющаяся завеса. Кресло очевидно было ей тесно. Подобие улыбки сползло с лица собеседницы.
– Чтож ты всё награда, да награда, – заёрзала на кресле и Ложь и серьги её закачались, то ли от возмущения, то ли от нетерпения. – Аппетит ваш не утолить. Я отдала, всё, что обещала.
– НЕ всё! – отхлебнула Клайра из кружки, громко вернула её на стол и начала привставать, посуда на столе задрожала. Ложь выбросила длинные руки вперёд. Гостье доставало недавней бурной перебранки. Она ещё помнила, как несколько минут назад уворачивалась, а мимо неё пролетали кресла, суповые тяжелый грубые тарелки, кости с остатками красного мяса. Ложь возвела глаза к потолку, обнаружив на нём одну из костей, что застряла между крупными камнями.
–Хорошо же, – спешно согласилась и отодвинулась гостья вместе со стулом от угрозы с потолка и заодно от стола, на котором стояла горячая еда. – Всё отдам, что привезла. Остальное позже.
Клайра довольно качнула головой, запихнула своё тело в кресло и вгрызлась в мясистую ногу.
Глава 2. Подавай обещанное
– Лифо-о-о-он, – завизжала Ложь так, что все в штольне сощурили глаза и отклонили головы.
– Лифо-о-о-он! Лиф-о-о-о-он! Лифо-о-о-о-о-о-он!!! – повторила она три раза. С каждым разом её голос становился всё противней и невыносимей.
Наконец раздался неуверенный стук и шесть глаз вперились в Рыжеглазого, что стоял рядом с дверью.
– Отвор-р-р-ри, – скомандовала мать племён, оторвав зубами от ноги запечённую кожу. Великантер послушно выполнил указ. Внутрь пещеры занырнула ушастая голова.
Бесцветный муфель, прижав уши, втянул запахи. И его брюхо, как и утроба Рыжеглазого ответила на запах еды громким урчанием. Он что-то пробормотал, но завидев приветственный жест своей госпожи, поворотился и задом затащил в штольню мешок. Тяжёлый тюк собрал напольные шкуры и оставил борозды на полу, а затем упал прямо у ног матери племён.
– Как мило, что ты никуда не подевался, дружочек мой, – погладила взглядом наиграно ласково муфля по голове Ложь. Лифон спешно отошёл от великантерши, вздрогнул проходя мимо Рыжеглазого и замер возле хозяйки.
Клайра утёрла жирные губы, тяжело встала и пренебрежительно пнула по тюку, внутри что-то ответило мягким бряцаньем.
– Гор-р-р-рбуха, – гаркнула она, не поворотившись на старуху. – Глянь, что там в мешке.
Дальний угол зашевелился, и сгорбленная великантерша подошла и пощупала довольно плотный набитый мешок, затем разрезала верёвку. На пол высыпались, разлетаясь в разные стороны, круглые чеканные монеты. Клайра откинула оглоданную кость, взялась за вторую ногу и отдала новую команду.
– Медяшки… Ну, ну… Гор-р-р-рбуха, пер-р-ресчитай сколькими медяшками исчислили гостья наши потер-р-ри.
Ложь разглядывая ногти лишь изредка одним глазом поглядывала, как Горбуха, сбиваясь, пересчитывает монеты.
«Цок, цок цок»
– Это золото!
«Цок, цок цок»
– Зо-ло-то !!! – нервно стучала ногтями о край стола и комментировала Ложь действия старухи.
– Твоё золото не самая большая нагр-р-р-рада в нашем мире, – ответила Клайра, расправляясь с едой.
Всё уже и успокоилось, казалось бы.
– Да, и здесь его меньше, чем мы потер-р-ряли голов, – заметила Клайра. Мать племен глотала угольные овощи в то время, как Лифон выковыривал из-под камней закатившиеся сверкаши. Кто ж дёрнул за лапу этого проныру?
Он жадно их собрал и сложив аккуратной горкой вопросительно глядел на двоих сидящих друга напротив друга.
«Цок, цок цок»
Спина Лжи была натянута как струна,
«Цок, цок цок»
Глаза на бледном лице пылали ярче украшений, ярче факелов.
– Берите, что дают, – наконец встала она со стула и ткнула пальцем в сложенную Лифоном золотую кучку.
Жирные губы матери племен задрожали, бугристая кожа землистого цвета стала пунцовой, она подняла морду с рогами, украшенными красной бечёвкой, и сощурилась. Ложь и Клайра сцепились глазами. И вдруг великантерша схватила кость со стола и метко прицелившись бросила прямиком в аккуратную кучку, выстроенную муфлем.
Кругляши, с жалостливым позвякиванием раскатились по всему полу. Внутри гостьи, что так старательно держала лицо, будто пружину кто разжал. Лицо ее перекосило, вся фигура сотрясалась. Голос плавал и то хрипел, то поднимался до тончайшего визга.
–Уже была награда. Да потом ещё. Да потом ты, Клайра, снова затребовала благодарности, – визжала Ложь. – Ты слишком жадна, мать племён. Уж не с тобой ли в штольне обитает сама Жадность? Уж не упрятала ли ты, Клайра её под свою шкуру?
Ноздри матери племён раздувались. Вены на шее взбухли и казалось, что рога, да и она сама стали ещё выше. Клайра медленно взяла пустое блюда и то полетело прямо к сотрясающейся гостье.
– Мать племён, – Ложь увернулась и возмутилась. – Что за манеры? Что это?
– Это остатки! – дрожали толстые губы громадной великантерши. Тень ее перерезала стол и легла темной полосой на гостью. Ложь мгновенно притихла и вжала голову в плечи.
– Отстаки пр-р-р-ровизии, – рычала Клайра. – Остатки моих племён и остатки моего тер-р-рпения. Ты обещала слишком много. И что?
– Да, да и что? – тише тихого проговорил про себя Лифон. Он отпрянул к стене, врос в пол и дрожал также мелко, как и его госпожа под платьем. Но никто не услышал муфля и не обратил внимание.
– Терпение, Клайра, дорогая, – вытянула оборонительно впереди себя раскрытые ладони и сладко проговорила Ложь. – Зачем же вновь ссоримся. Всё же уладили. Терпение!
– Ещё терпение? – ударила кулаком по столу Клайра и кружка с остатками питья подпрыгнула, как некоторое время назад возмущённая гостья и с жалобным «тук, звяньк» вернулась на место.
– Тише, тише, Клайра. Такова цена, – протянула Ложь, стараясь не выдавать как дрожит её тело и голос. – Награда будет щедрой. Верь мне и вы должны её заслужить. Всё понимаю. Верь мне награжу!
– Моё племя повыдрано оборотничей мразью. Моё имя произносят уже не со страхом и поклонением, а с дрожью.
– Разве я виной тому? – Ложь старалась, чтобы её голос звучал как можно мягче. И у неё получалось. Лифон уже давно привык к таким резким перепадам настроения своей госпожи, но к ярости великантеров он привыкнуть не мог. И сейчас испуганный взгляд ушастого муфля метался от Лжи к Клайре и обратно.
–Ты виной тому, что Корхрут злобой на меня дышит, – теперь грохнул о стол кулак великантерши и Лифон прижал уши и закрыл лапами глаза.
– Ты виной, что племя на меня зубы скалит, – протыкала рогами воздух в сторону гостьи хозяйка штолен и мать всех племён. – Жрать племени нечего, лаланей пришлая девка выпустила, да и племена оскудели. Ты нагр-р-р-раду обещалась. Эти медяки не нагр-р-р-рада? Сговор был стоящую награду мы получим, а это? – Клайра взяла в охапку золотые, что валялись повсюду и они просыпались сквозь её жирные пальцы, что песок сквозь сито. В ответ на их звенящий стон Лифон отвёл лапы от лица и смотрел, как и его госпожа Ложь, как кругляши подпрыгивая разлетаются, в который раз, и теряются под шкурами, между камней, под тяжёлой мебелью и под костровищем.
Клайра готова была на всё, только б сохранить свой трон. Чего ей стоило убедить Корхрута, свергнуть предыдущего отца-вождя и стать первой матерью всех племен и всего Загорья.
Она добилась своего. И чтож!? Спустя столько времени её беспредельного господства всё утеряно?
И сейчас, разговария с той, кто была виной такому падению, Клайра постоянно посматривала на Рыжеглазого. Вождя самого многочисленного и отважного племени.
Рыжеглазый был верен. Он не глядел исподлобья, как смотрели после битвы Кривоносый, Гнусавый, Однорукий и другие. Те, чьи племена оскудели на многие головы. Те, чьи племена недосчитали многих отважных великантеров.
Рыжеглазый же мялся. Серьга в его ноздре ходила ходуном. Он, как и главная великантерша не хотел больше вступать в бой с ведмедями. Он не хотел догонять муфлей – беглецов, к чему они в штольнях. Он также, как и главная великантерша чуял недоброе от запертого в казематах.
Со ржавых клыков Клайры капала слюна, подбородок ходил влево-вправо, словно жил своей жизнью, мутные лупатые глаза без ресниц прояснились и метали искры. В момент её рога и рослая фигура подались вперёд. Отвратительно колебаясь, как желе, завёрнутое в шкуру, она наступала на Ложь и гляди того вот и упрётся великантерской рыхлое пузо в бархатный богатый наряд надменной гостьи.
– Неужто, такая малость рассорит двух добрых подруг, – ласково проговорила Ложь, пытаясь улыбаться, но вместо того брезгливая кривизна заставила сжаться пухлый рот.
– Подр-р-руг? – возмутилась Клайра и дыхнула прямо в лицо гостьи. – Подр-р-руг? – взревела Клайра и отпрянула наконец от Лжи. Та вздохнула с облегчением и поправила волосы. Гнев Клайры погас также мгновенно, как и факел, на который она в злобе дунула.
В штольне повисла неловкая тишина. Клайра заняла место у огня. Лифон сидел, обхватив уши у стены, недалеко от вытянувшегося по струнке Рыжеглазого. Горбуха чем-то шебуршала, едва слышно, в тёмном углу. Ложь нервно дергала серьги и боялась подать голос.
– Много ты подр-р-руга обещала, – заговорила Клайра, развернув грубную обувную кожу и подставила пятки к огню. Сухая толстая великантерская кожа потрескивала и темнела, но Клайре это доставляло удовольствие. Мать племен успокаивалась и даже голос стал тише, хотя поток возмущений и обид не прекращался.
По штольне пополз запах подкопченной нечистой кожи. Лифон зажал нос, вслед за своей госпожой. В брюхе Рыжеглазого снова забурчало. Клайра не обращая внимания продолжала, глядя, как огонь коптит её пятки. Ложь немного обмякла и тоже смотрела на огонь. И у обеих языки его высвечивали в черноте зрачков сонмы искр злобы и ненависти.
– Если по делу…– гостья смахнула что-то невидимое с кончика носа и решила вставить свое мнение в монолог, но хозяйка штольни оборвала её, чуть отодвинув пятки от огня.
– По делу… Племена мои лишились бойцов без помощи со стороны. Мать племён не в почёте у них после битвы. Р-р-р-разговоры между штольнями ползают гадкие, мол мать племён девка, а девкам место на кухне. Страха стало меньше, а сила обрела свободу. Это пер-р-реворачивающиеся звери сбежали.
Ложь перевела взгляд с потемневших пяток Клайры в шевелящийся угол.
– Не мне отвечать за то, что тот, кто должен был помочь в силе, иссяк. Кто знал? – сдерживая голос объяснялась она. – Верховный Гнев во все времена и тогда в прежнем Многомирье, и сейчас в нынешнем был и будет непредсказуем. Гнев, что с него возьмёшь? До поры пусть смирно посидит. Силы восстановит, смирнее станет и вновь послужит.
– Гнев! Гнев! Гнев! – сдерживалась и мать племен. – Из меня сейчас его выжимать можно. Он подмочь в битве должен был. И что? Гдеж верховный Гнев оказался, когда битва разошлась? Где? Р-р-р-раскажешь, подруга?
– Нужно время. Он присмиреет в казематах и силой нальётся, – попыталась уверить Клайру Ложь.
– А зачем он нам, р-р-раз так непредсказуем? А зачем нам ты без награды? Никого здесь Корхрут не хочет видеть.
– Корхрут? Или мать племён?
– Смолкни!!! – вспыхнули глаза Клайры. – Не тревожь имя идола.
– Конечно, конечно. Что это я? Всё понимаю. Но Гнев, пусть побудет под вашим присмотром.
– Не отвлекай от главного, – сощурила глазища Клайра. – Уговор был, всех муфлей сметём, всех оборотней сгубим и награда нам будет.
– Не такой уговор был. – помахала головой Ложь. – Был уговор, как всё Многомирье победим тогда и награда.
Ложь старалась улыбаться как можно слаще и голос её стекал со стен просторной штольни мягкой волокнистой паутиной, что плетут крестовики. Но темнота в углу зашевелилась, из нее вышла Горбуха, кашлянул громко и Клайра словно очнулась от сладкой песни Лжи.
– Всем известно, что ты за мастерица зубы заговар-р-ривать. Награду и покончим, – ткнула пальцем в сторону Лжи Клайра.
– Ещё награду? – развела руками Ложь и сделала изумленное лицо.
– Ещё? Не ещё! Всю награду давай. Обещанное выкладывай и покончим.
Ложь глянула на Рыжеглазого, что сделал угрожающий шаг навстречу к ней, вслед перевела глаза на горбатую великантершу с черпаком в руках. И измерила глазами Лифона. Муфель сидел на полу и то беспокойно чесал затылок, то грыз ногти, то дёргал пуговицы своего кафтана.
Она тяжело выдохнула и вместе с воздухом, сквозь сжатые зубы вылетело: “Будет тебе награда та, которую хочешь”.
Клайра кивнула рогатой головой Рыжеглазому, тот отступил и занял своё место у двери. И сама мать племён обмякла.
– Это дело, – оскалилась Клайра. – Это р-р-разговор!
– Но мне нужны муфли, те, что вы отпустили. – спешно вставила Ложь новую просьбу.
– У тебя есть один? – кивнула в сторону насторожившегося Лифона Клайра. – К чему тебе ещё мальцы?
Лифон встал по стене и вытянулся.
– Этот? – снова измерила с макушки до пяток муфля Ложь и подмигнула ему. – Этот шустрый малец Лифон. Он мой помощник, но мне нужны другие.
– Слухи ходят у тебя в нижнем мир-р-р-ре целый дворец бесцветных, – подалась вперёд Клайра. – К чему тебе еще?
– Пусть это будет моей прихотью, – ответила Ложь и вновь подмигнула Лифону, но в этот раз видимо только для муфля. – Взамен обещаю тебе, мать племён, награду в три раза больше обещанного и всё Многомирье в придачу. Но мне нужно время. И….
– Время? – смотрела на сияющие украшения гостьи Клайра. Её голос дрогнул, и она сглотнула слюну. Но «И…» настораживало её. Она громко растянула. – И-и-и-и-и?
– И-и-и-и муфель Хомиш, – перехватила гостья. – Тот муфель, что ушёл с ведмедем с поля битвы.
– Не обманешь в этот раз? – встала во весь рост Клайра и наклонила голову, сощурив левый лупатый глаз.
– К чему мне обманывать тебя, мать племён? Мне просто нужно вернуться через радужный мост в нижний мир и мы всё уладим. И да, ещё мне нужны великантеры, чтобы открывали и охраняли двери. Как в прошлые разы.
Клайра глянула на своих соплеменников, что качали недоверчиво головами, подняла глазища к потолку, прислушалась сама к себе. И наконец кивнула рогами.
– Дам, как просишь. Но, гляди. Обманешь раз хоть ещё, потеряешь великантеров, найдёшь худших врагов.
Глава 3. Тяжёлый путь домой
– Идти надо. Идти, – упорно твердил Хомиш и легко похлопывал ведмедя по мохнатому боку. Оборотень послушно шел и без того, хотя и самому выносливому существу Многомирья было уже тяжело. Бока зверя впали. Дыхание его стало горячим и не ровным. Черно-бурая шерсть сбилась, волочилась по снегу и местами покрылась корочками льда. Мощные лапы вязли в рыхлом снегу.
– Но мы уже прошли не уразумею сколько. Так дальше не можно,– капризничала Лапочка. – Гляди, зверь больше не может сделать и шага. Верно, зверь? – потрепала за загривок муфлишка оборотня. Ведмедь не издал ни звука, лишь упорно разбивал мощными, тяжелыми лапами снеговой наст.
– Такие речи не дело вести, – упорствовал муфель. Его лапы, как и лапы ведмедя налились металлом и распухли от долгого похода. – Каждый шаг – это возможность найти. Вспомни слова Хранителя.
– До икоты страшно… Что если не найдём? Если заплутали? – канючила Лапочка и закусывала потрескавшиеся губки.
– Найдём, Лапочка… – продолжал успокаивать Хомиш свою спутницу.
Солнце не грело, а жалило, отражаясь от снега. Свет этот был больной. Глаза всех путников были воспалены от мытарств и голоса стали уже приглушенными и слабыми, но в разговоре все находили поддержку и надежду.
– Туда ли идём, или не туда? Неясно до бомборока. Который день всё идём, а вокруг всё холодно, да гористо. И пить хочется. Откуда нам знать! Ты не бывал в Загорье. Я не бывала в Загорье, – вещала мумуфлишка, переваливаясь вместе со всем корпусом ведмедя, который нёс ее на загривке.
– И я не бывала в Загорье, – пропищала из-за пазухи Хомиша норна Афи.
– И Афи не была, – подхватила слова норны Лапочка.
– Шэм знает дорогу, – ответил уверенно Хомиш, разглядывая окрестности и пытаясь найти хоть какие-то признаки правильности их пути.
– Как же… – буркнула Лапочка. – Только края не видно всему этому Загорью. Ах, если бы всего этого карашмара не случилось. Я бы новое платье справила и шляпку в цвет. Всенепременно в цвет. Ах! – вздохнула она и посмотрела на Хомиша. Муфель шёл рядом с ведмедем и молчал. Лапочка продолжала.
– И ладно ты. Ты набедокурил, давненько, но набедокурил. А девочкам к чему ж такие напасти? Что ж осталось от той былой Лапочки? Ни шапочки, ни шубки, даже яркой шкурки не осталось. Грусть да печаль. Только имя и осталось. Ах, если бы была Овелла, она бы взяла мою лапку, и я заснула.
– Всем легче б стало, – снова пропищала Афи под кафтаном Хомиша, но Лапочка этого не услышала. Её ножка ещё ныла. Хомиш молчал, у него у самого ломило все тело. Раны на плечах, спине и лице затягивались, но иногда саднило так, будто он только ушел с поля битвы.
Лапочка печально оглядела себя. Грязная рваная верхняя одежда потеряла форму и былую яркость, была заляпана красным соком деревьев ципорусов, напоминающем кровь. По виду уже было не разобрать что за наряд это когда-то был: шубка ли из меха скоропрыга, короткий кафтан или душегрея.
Обе ножки были обёрнуты мхом и обвязаны суровой ниткой, что так удачно завалялась в бездонной сумке Овеллы. Именно заботливая великантерша своевременно переобула муфлишку и обе лапки её замотала в мох. Лапочке это даже понравилось. Стало много теплее и ступать мягче.
– Чего молчишь? – обратилась она с очевидной укоризной к муфлю, что был погружён в себя. – Верно не мыслишь, с чего тебе – герою болтать с подранком. Верно? Я как старенькая бабуша Круль, может и морщинами вся покрылась от напастей? – спросила она негромко у Хомиша, чуть склонившись с загривка оборотня. Глаза муфлишки блестели, но не искристое сияние радости подсвечивало их, а тусклый огонь печали и нездоровья.
– Ни в коем разе ни как бабуша Круль. Ты примилая и не в морщинах вовсе. В грязи да, но не в морщинах, – отвечал Хомиш. Теперь можно было говорить правду и не опасаться. Цвет шкурки стал бледным и у него, и у Лапочки. Поначалу они сокрушались, что теперь их обличье не такое яркое, как в прежние радостные времена и опасались, как же встретят их в деревнях, но путь был длинный и такой сложный, что они наконец потеряли всякий интерес к цвету своей шкурки, а спустя ещё долгое временя скитаний и вовсе об том позабыли.
Яркость и красота так быстро утрачивают свой вес в морочные времена. Они вместе с наивностью и легкостью исчезают. Тают прямо на глазах. И вместо них приходят шрамы, тяжесть, взрослость и мудрость.
Так бы и сокрушалась Лапочка о пережитом. Так бы и молчал Хомиш, а Афи вместо него поддакивала или урезонивала муфлишку, но вдруг лапы ведмедя увязли у глубокой проталины. Зверь дёрнулся, чуть не скинув свою наездницу. Лапочка вжалась в темный мех Шэма.
– Это не может быть правдой. Но отныне и не понять, что кто говорит. К чему теперь любезности, Хомиш, – продолжала она, понимающим тоном. – Я хоть и бесцветная. Хоть и подранок, но не глупышец. Чтож не чует мой нос, что за страшильная стала. Но, правду говоришь, разве это важно? Нет! Я всё-таки глупышец. Овеллушки с нами нет. Афи осталась без крылышек, я с больной ножкой, ты с разбитым сердцем и все мы без нашего доброго славного прежнего Многомирья. Теперь мы все сгинем.
Хомиш продолжал молчаливо идти рядом с ведмедем.
Лапочка не унималась. Она склонилась ещё ниже и попыталась говорить как можно тише.
– Хомиш, а ты уверен, что оборотень нас не сожрёт? Мы все такие голодные, что я бы на его месте нас точно сожрала. Да, да, – покосилась Лапочка на ведмедя, но тому дела не было до досужих разговоров слишком болтливой муфлишки. Она болтала и капризничала непозволительно много даже для больной муфлишки. Её стенания раздавались в ушах путников из-за голода, из-за холода, из-за жары и дороги, от боли и от того, что боль прошла.
Хомиш наконец отвлёкся от своих мыслей. Он посмотрел на измученного зверя, а потом перевёл взгляд на муфлишку.
– Вспомни законы муфлей, – с заметной укоризной произнёс Хомиш. – Со всеми важно быть любезными. Он везёт нас столько долгих дней и ночей, что мы и считать сбились, а ты всё одно заладила: сожрёт, да сожрёт; сожрёт, да сожрёт. Шэм всё слышит и ему обидно.
– Обидно? – призадумалась на мгновенье Лапочка и присмотрелась к Шэму. – Откуда знаешь?
– Он мне сказал.
– И когда ты собирался рассказать мне об этом, – всполошилась муфлишка и погладила Шэма по загривку, как бы давая ему понять, что вовсе не хотела обидеть.
– Глупая муфлиш-ш-шка, и память коротка, – пропищало из-за шиворота у Хомиша. – Я же говорила ей, сколько раз говорила, что ведмеди могут говорить со своим хозяином, – норна показалась и глянув на муфлишку продолжила. – Не знала, что скаж-ж-жу это. Но порой ведмеди сообразительнее иных муфлиш-ш-ш-шек. Шэм знал, кого выбирать новым хозяином. Шэм, выбрал Хомиша хозяином.
– В таких случаях я слышу то, что мне хотелось бы услышать и не слышу того, о чём слышать мне ни к чему,– надменным голосом парировала Лапочка. – Поэтому скажи-ка мне Афи, с чего ты взяла, что Шэм выбрал хозяином Хомиша? А? Я безусловно не против, и Хомиш уже не юный муфель, – при этом Лапочка смерила шедшего рядом муфля глазами и посмотрела на норну, что выбралась наконец из-за куфтана и сидела на плече хозяина. Покачивающаяся в такт ходьбы муфля норна представляла собой жалкое зрелище, впрочем, как и все в этой компании путников. Помятое шерстистое тело Афи было грязным. Поломанные крылья свисали вниз, но глаза её были полны решимости.
– Хомиш-ш-шик не юный, – громко вещала с плеча муфля Афи. – Хомиш-ш-ш-шик самый отважный из всех муфлей, кого видела Афи, а Афи, уж поверь, Лапочка, видела всех муфлей всего Многомирья. Если бы видели твои маленькие глазки как он замахивался на великантеров…
– О, прошу побереги мои уши, – взмолилась Лапочка перебила Афи и демонстративно зажала оба уха лапками. – Я наслышана как отважно Хомиш бился с великантерами. Да, да, Хомиш, – муфлишка уже отвела лапы от головы и вновь включилась в диалог с Хомишем. – И это не усмешка. Вовсе не усмешка. Ты, и верно, стал другим. Совсем взрослым чтоли. Если б была у меня шляпка, я бы сняла её перед тобой. Судя по тому, что я вижу на твоей щеке и по тому, что нарассказывала Афи, ты стал смельчаком. Хоть и бесцветным. Но, не удумай. Это тоже не усмешка. Быть бесцветным тебе даже идёт и даже шрам вот этот, – Лапочка несмело указала пальчиком на левую щеку муфля. На ней краснела выпуклая отметина от великантерского копья. – Хотя я глупость сказала, да? – она прикусила пальчик. – Конечно глупость! Как может идти бесцветность муфлю? Может ты стал бесцветным от того, что осмелел. Опять глупость сказала. И вовсе я не о том. А о том, с чего зверю выбирать хозяина? Звери любят свободу.
Ведмедь замотал огромной головой, давая понять, что ему надоело и уже не по нраву когда о нём говорят так, словно сам Шэм где-то не с ними в походе и не везет их домой.
– С того, что вспомни, – успела вставить словцо Афи. – Говорила, ведь, бескрайллион раз говорила. Когда ведмедь оборачивается и становится лыдышеподобным он может говорить и все его всенепременно понимают. Но стоит ему вернуться в своё истинное обличье зверя, он лишь рычит, но зато мысленно соединяется со своим хозяином, но лишь с тем, кого сам таким выбрал. Ураземеешь?
Снежные горные кряжи, то тут, то там словно б вспуганные и кровоточащие красными стволами исполинских деревьев ципорусов, наконец изменились.
Кровавые ципорусы заменили незнакомые Хомишу редкие кусты и деревья. В отличие от пугающе красной коры ципорусов, стволы и ветви новой растительности были обычного цвета.
Появилась живность. Изредка вспархивали мелкие пичуги из-под тонкого слоя снега. Но они не пугали. Ровно наоборот, они были признаками другой жизни и другого мира. Души путников на короткое время успокоились. Там, где цветут цветы и живут птицы вроде и зла быть не может. Но зло уже начало пожирать Многомирье, как скусный пирог, сразу со всех сторон.
Путники чуяли это и уши их постоянно стригли воздух. Новые звуки и ароматы заставили их уши насторожиться, а носы щупать воздух. И Хомиш, и Лапочка, и Шэм вытянули шеи и крутили головами по сторонам. От такого изменения Шэм даже немного приободрился и ускорился.изменения А Хомиш принялся прислушиваться к деревьям и разглядывал местность.
