Read the book: «Камчатские рассказы», page 3
Мне тепло и уютно. Приятная тяжесть во всем теле. Полудрёма баюкает.
Ребята заходят попрощаться. Садятся на коленки. Целуют в лобик. Накрывают одеялом.
Тянет свежестью из-под балконной двери. Я сладко сплю до утра, сжимая банку с маринованной черемшой.
КАМЧАТКА. МОРОЗКА.
Морозная – горнолыжная трасса под Елизово, знаменита забором вокруг базы – из сломанных разноцветных лыж.
Покончив с елизовскими делами, уже глубоко после обеда, поехала туда по скользкой ледовой дорожке. На Тойоте Королле, дизельной белой ласточке, выносливой праворульной японочке.
Через пару часов густо-розовый закат раскинул крылья на морозном небе, намекая, что всем замужним Барби давно пора домой. На белокрылой Тойоте двигаюсь аккуратно, не выше 3 –ей скорости. С дороги бы не улететь! За мной караваном тихонько, не резвясь, едут другие горнолыжники. Держат дистанцию.
Звонок на мобильный.
– Ты где?
– Уже подъезжаю! – рапортую, безбожно «вря» и автоматически включая следующую передачу, тороплюсь ведь – нивелировать расхождение с ответом.
В ту же секунду задние колеса отказываются подчиниться моей несгибаемой воле. Согласно технике управляемого заноса, ухожу передними в ту же сторону, пытаюсь выровнять машину. Виляя задом вправо-влево с увеличивающейся амплитудой, с трудом держусь на дорожном полотне.
Дорога предательски сворачивает крутым виражом направо. Всё. Приплыли. По дуге, через встречку лечу по раскату к снежному брустверу, сооруженному шнеком на обочине. Моё управление автомобилем закончено. Отдыхаю, вцепившись в руль, чувствуя всем телом, как меня заваливает на правый бок и в кювете перевернёт. На подлете к снежной стене хочется потянуть на себя штурвал. Не-а! Фонтан снега! Прям, как у Сурикова, «Взятие снежного городка». После столб пАра! Ничего не видно. Лежу на правом боку. Больно от впечатавшейся в него дверной ручки. Спасибо глубоким камчатским снегам, да молоденьким деревцам, на которые меня навалило. Не на крыше!
Наверху, в левом окне появляются тревожные лица.
– Живая?! – Да.
– Открой окно.
Через него меня вытаскивают ребята из машины, что ехала следом.
Начинается операция по спасению Тойоты. Все авто из каравана, что были позади, стоят уткнувшись носами в обочину. Останавливаем ПАЗик, с подростковой горнолыжной командой. ПАЗик делает тодес на льду дороги, прихваченный тросом, уходящим в трещину глетчера, к заднице моего автомобиля. Вся народная масса, включая меня, невольного сценариста, этой эпопеи, толкает ПАЗик в рыло, за которое привязан другой конец троса.
Под «раз, два, взяли!» Тойота вытащена. Оторванный передний номер закинут весёлым лЮдом в машину. Передо мной открыта водительская дверь.
– Прошу, пани!
– Не поеду!
– А кто в твой ЗАТО поедет?! Пушкин?!
КАМЧАТКА. ПАРАТУНКА.
Камчатская зима длинная и не суровая, залита весёлым одуванчиковым солнцем по самый край, будто шампанским, на бокальном дне которого наш посёлок искрится и посверкивает, пуская пузыри удовольствия.
Бьют и рассыпаются пайетками фонтаны снега, это шнеки подчищают за циклонами дороги, формируя снежные лабиринты с боковыми срезами почти лазерной точности.
«Снега и солнце – день чудесный», писал бы восторженный камчатский Пушкин и непременно бы кого-нибудь запрягал. Лишь крещенские морозы покроют белым от дыхания куржаком балаклавы и шарфы.
Костя в отъезде, а на проводе друг семьи, подбрасывая и ловя красное яблочко, шипит:
– Светик, у меня по случаю номер в Паратунке, поедем, поплаваешь.
Надо сказать, что не VIP’повый бассейн горячих источников – это раздевалка спортзала, где вся нежность, истомлённость и поволока сеанса осаживаются спортивной суровостью обратного переодевания. Другое дело – номер люкс, с посудой, мягкими диванами, бормотанием плазмы, где всё приобретенное – впрок.
– Ну, ок, – соглашаюсь я, прикидывая в уме «ну, как-нибудь вывернусь», – только мне ребенка девать некуда, возьмём с собой.
Четырехлетний Жека с соплями, купаться нельзя, в номере одному – тоже неуютно, по сему он отравлено бродит по берегу бассейна, с байроновским видом, пока другсемейный Ихтиандер плетёт виньетки хитрых словес.
На выходе, у бассейной лесенки Жека жарко шепчет мне на ухо:
– Мам, я писать хочу. Давно.
Стоящий ступенькой ниже Ихтиандр, быстренько оценив уровень опасности (военный же), лихорадочно ищет ключ, наша тройка галопом бежит в номер (в центре Жека в дублёнке, по бокам мы – в мокрых плавках), аварийная распашка дверей настежь, экстренный съём комбинезона…. романтика!
Телевизор по-прежнему весело галдит, закипает чайник, а Ихтиандр снова – просто друг семьи, который варит кофе и думает о сухой одежде.
Вот так легендарный поход в туалет испокон веков спасал и двоечников, и отличников боевой и политической подготовки.
КАМЧАТКА. СЛУЧАЙ НА ДОРОГЕ.
Чтобы не скучать без работы и помогать мужу, занялась я тяжёлым аптечным бизнесом. Уже с первой аптекой число разъездов и их радиус резко увеличились. Вот и сегодня, вроде всё, как всегда. Тоже небо. Опять голубое. Внезапно двигатель стал резко терять в мощности, печально вздохнул и заглох. Случилось это километров за 15 до Петропавловска-Камчатского, куда мы утречком рано отправились с провизором Женей, по делам аптечным, в обл. администрацию и дефектуру кой-какую закрыть.
Всё покажется ещё прозаичнее, если скажу, что Женя – провизор женского пола. Неудачно в данном случае было не только с полом. С потолком имелись не меньшие проблемы. В наших кругах я, сама не без греха, считалась менее «подвеенной на голову». Сегодня, однако, градус моей «подвеянности» норму превышал: на улице сильный мороз, а диз. топлива у меня – почти нули. Вот подача и перемёрзла.
Вообще-то в Петропавловске сильные морозы редки. Климат смягченный, приморский, тёпленькое солнышко, это не Анадырь, не Корякский автономный округ, но иногда и у нас бывает зашкаливает. Женя открыла дверь, и мы сразу же оледенели, как в фильме «Послезавтра», где вертолёты рухнули, по причине того же замёрзшего топлива.
Одевались мы вовсе не для таких фильмов, а для администрации: красивенько, чтобы проблемы порешать. На Жене – тоненькая кофта, джинсы с заниженной талией (читай с «голой спиной») и курточка в пояс из каких-то синих перьев. Из-за этого её хрупкая фигура похожа на Ванессу Паради, внимательно высматривающую с крепкой ветки, не видно ли где какой пАдлы, ой, извините, падали.
Я была одета в мехА, не очень густые и длинные, да и под ними было не густо, но всё же лучше, чем Женя; особенно если учесть, что на мне были сапоги, а не кроссовки. Поэтому на дорогу пришлось отправиться моей персоне. Первая же машина остановилась, чётко следуя негласному кодексу удалённых территорий.
Пернатая Женя села в тёплое авто нашего спасителя, косить глазом и щёлкать клювом (она была девушкой свободной), мне пришлось лезть в свой холодильник, за обледенелый руль, следить сквозь морозные узоры на лобовом стекле за стоп-сигналами буксира. Ног я не чувствовала, тормозила какими-то свиными копытами, оскальзываясь с педалей.
На первой заправке, залив полный бак, мы завелись, прогрелись вместе с машиной и стали думать.
– Жень, а ну её, администрацию эту. Поехали в Паратунку, в тёплый бассейн. Водки выпьем, шашлыков съедим, а то заболеем нафиг!
– И то! Поехали!
И наша зверо-пернатая компания бодро легла на обратный курс.
Камчатские Наташки. Наташа № 2
Петропавловск-Камчатский – это город-трамвай. Он вытянут вдоль побережья Авачинской бухты в подножиях сопок. Дома взбегают по склонам, образуя параллели, неширокие рисовые поля улиц, спаянных лестницами, дорожками, проходами, на вроде рёбер меридианов. Только одна петлястая автомобильная трасса идет через перевал, мимо смотровой площадки. Межуличные перепады Петропавловска – значительны, а местами реально мощны.
Мы едем в гости. Муж, друг, сын и я, с еще одним сыном внутри. Гололед. Сверху лежит свежий снежок, и внешне покрытие внушает уверенность. Однако, прямолинейное движение не бесконечно, и мы смело сворачиваем вниз, на дорожку, сбегающую крутой горочкой на другую параллель. На меридиане машина моментально превращается в санки. Они несутся по льду, смазанному пушистым снежком, подпрыгивают, в лучших традициях Санты, и застывают на газоне. Из окна пятого этажа высовывается лохматая голова:
– Девятые на сегодня, – сообщает она равнодушно-статистическим тоном, оглядывая новичков санного спорта.
Мы с сыном, впечатленные быстротой езды, вываливаемся в глубокий снег газона и бредём одну парадную вбок, до Наташиной квартиры.
– Где Костя с Валерой? – спрашивает она озабоченно, косясь на мой живот и перевернутое лицо.
– Машину с газона вытаскивают, – сообщаю я.
– Олег, помоги там, – кричит Наташа, подталкивая меня к кухне, прямо в заснеженной дохе.
– Сейчас, Светик, сейчас! Клюквенной наливочки! Сама делала!
Она всовывает мне в руки рюмку, принаклоняя её за дно с моим дрожащим губам. Открывает кухонное окно и кричит:
– Ребята, ну что там?
– ****е*! Джип свернул! – встревает незнакомый голос, бравурно влетая в окно.
Он, явно, принадлежит голове с пятого этажа. Дальше слышны голоса «наших»:
– Валера, отбегай нахер!
Звук удара и тишина.
– Пойдем посмотрим, – роняю я.
– Нет, – мудро заключает Наташа, наливая вторую рюмку.
– Вот, клюковка! Пей!
КАМЧАТСКИЕ НАТАШКИ. НАТАША № 3.
Наташа № 1 и Наташа № 3 дружили семьями; и поскольку притягиваются, как правило, противоположности, были они с мужем Женькой абсолютными бессеребренниками. Ничего не жалко, последнюю рубаху снимут.
Случилось мне рожать. А местный роддом в Вилючинске не принимает.
– Вы у нас на учёт не вставали. Что мне Ваш военный госпиталь! Шастали чёрте где, теперь пожалте – рожать она будет. Вы с Вашим анамнезом помрёте, а мне отвечать.
