Read the book: «Санньяса или Зов пустыни»

Предисловие Свами Аджатананды Сарасвати ¹.

Санньяса (или «Зов пустыни») стала последним трудом Свами Абхишиктананды, работа над которым завершилась в июле 1973 года, за несколько месяцев до его ухода ². В этом проникновенном эссе он рассказывает о значимости индийской традиции отречения (санньясы), находящей живой отклик в сердце современного человека. Свамиджи подчёркивает глубинную связь между призванием к санньясе и зовом, приводившим в пустыню первых христианских монахов. В более широком смысле он демонстрирует, как адвайтистский опыт, живым свидетельством которого является санньяса, бросает вызов христианскому сознанию как таковому. Свамиджи настолько полно идентифицирует себя с тем, о чём пишет, что работа буквально поражает своей искренностью. Воистину, она начертана «огненными письменами» ³ и отражает внутреннее стремление, захватившее весь его внутренний мир и призвавшее его к ещё более акосмичному образу жизни, к полному погружению во внутреннее созерцание.

Второе эссе – «Введение в Упанишады» – было написано на французском языке в 1972 году, однако автор так и не осуществил его окончательную правку. Многочисленные примечания на полях рукописи были лишь краткими напоминаниями о том, что он собирался написать, и в некоторых местах текст далёк от стилистической ясности. В то же время страницы работы исполнены вдохновения и представляют собой выдающееся по своей глубине введение в Упанишады. Свамиджи рассматривает писания в их естественном контексте, представляет их первоначальное прозрение и чётко очерчивает их основные темы. Его книга – бесценный ключ для тех, кто хочет проникнуть в сердце этих удивительных текстов, отражающих опыт первых риши, пробудившихся к внутренней Тайне. Перелистывая её страницы, читатель не может не почувствовать проблески этой Тайны в самом себе.

В то время как во «Введении к Упанишадам» Свамиджи особенно подробно рассматривает великие изначальные Упанишады и их основные темы, эссе «Санньяса» основано преимущественно на средневековой традиции Санньяса Упанишад, большинство из которых, к сожалению, до сих пор недоступны для англоязычной публики ⁴, однако автор представляет их основные идеи так, что читатель может прочувствовать их мощь и красоту.

Эти две работы неслучайно вышли в одном издании: сама индийская традиция настаивает, что жизнь в отречении (санньяса) и познание тайны Брахмана (брахмавидья, опыт Упанишад) неразделимы, и первое не существует без второго.

С одной стороны, опыт Упанишад (т.е. открытие тайны Недвойственности в самом сердце человеческого сознания) – это основное условие истинной санньясы. Если санньяса не является результатом внутреннего просветления и пробуждения к Ахам асми («Я есмь») во всей его чистоте, то она становится лишь одним из возможных образов жизни, теряя своё трансцендентное качество, и её истинный смысл исчезает. На самом деле только тот, кто «разрубил узы сердца» ⁵, уходит в Истине. Причём вначале этот уход осуществляется лишь в его собственном сознании – он становится насущной необходимостью с самого момента реализации внутреннего видения, когда искатель обнаруживает свою свободу от всех привязанностей и безоговорочно предаётся Духу: «В тот самый день, когда он осознает свою свободу от всех внутренних привязанностей, он должен удалиться [от мира] и начать своё странствие» (Нарадапаривраджака Упанишада⁶, 3.77).

С другой стороны, истинное знание тайны Упанишад, брахмавидья, невозможно без абсолютного отречения и нищеты, о чём однозначно заявляет Мундака Упанишада (3.2.6): «Нет веданты без санньяса-йоги (отречения)» ⁷. Эту мысль подтверждает Маханарайяна Упанишада (12.14): «Тайну славы и бессмертия, сокрытую в глубине сердца и в вышине небес, может обрести лишь тот, кто отказался от всего».

Вне контекста полного отречения знание Упанишад – не более чем книжное знание, не имеющее никакого смысла, даже если оно сопровождается прекрасными медитациями и возвышенными мыслями. Внутренняя нагота того, кто ослеплён Светом, нисходящим из той обители, что за пределами всех миров, – это пустыня. Она достигается лишь тем, в чьём сердце нет ничего, кроме высшего и абсолютного «Я есмь», сияющего в своей чистоте. И такое просветление доступно лишь в абсолютном отречении санньяси, свободного от всех желаний, мыслей, действий, имущества, того, кто находится в положении авадхуты, не обладающего ничем.

Интересно отметить, что всеми качествами, которыми изначальные Упанишады определяют Атман или Брахман (прежде всего, единственностью и одиночеством (кайвальям), Санньяса Упанишады наделяют самого санньяси. Принцип нэти-нэти⁸ воплощается в авадхуте через полное отречение. Его нагота – это лишь символ полноты, реализуемой в тайне Недвойственности, в которой он не способен более видеть себя в различии.

Упанишады занимали центральное место в жизни Свами Абхишиктананды, духовный путь которого заключался в полной реализации адвайтистского опыта риши без потери собственной укоренённости в христианской традиции. Он сделал Упанишады частью себя самого и каждый раз, давая комментарии к ним, демонстрировал почтительный энтузиазм и желание проявить сияние их блистательных прозрений.

Он никогда не переставал созерцать Тайну: Тайну, обладающую ликом, как Её представляют Евангелия в образе Иисуса, и в то же время Тайну, не имеющую лика, проявившуюся в сердцах индийских риши. Созерцание было для него уникальным актом сосредоточения на недвойственном опыте Абсолюта, единого Ахам асми, отразившегося в «Я ЕСМЬ» Яхве, которое Иисус произнёс в собственном имени ⁹. Это АХАМ и есть та Тайна, которую осознал Свамиджи и которая стала сутью его просветления.

В двух обсуждаемых эссе автор ведёт нас напрямую к изначальным текстам, а затем и в самое сердце опыта санньясы, безотносительно отступлений, введённых более поздними сравнениями и интерпретациями. Пламенный энтузиазм Свамиджи передаётся каждому, кто готов к анубхаве (опыту), обретаемой у самого её источника со всей древней мощью, не обременённой позднейшими наслоениями. Хотя источником его вдохновения были Упанишады, он постиг на практике, что значит быть свободным даже от них, став ничем иным, как чистым проводником Тайны, находящейся за пределами любых символов и Писаний. Он в полной мере осознавал, что опыт адвайты превосходит любые концепции, что он носит «секретный» характер и что этот секрет отделяет его от всего остального в состоянии экайвадвитиям («единственности без второго»), одиночества истинного Я, того самого единства, которое, возможно, и является высшей формой «католичности» ¹⁰…

«Санньясу», написанную Свамиджи за несколько месяцев до сердечного приступа ¹¹, можно считать его духовным завещанием и не только по этой причине. Её идеи вырабатывались в процессе бесед со Свами Чиданандой ¹², касавшихся значения и формы «экуменической дикши» ¹³, которой посвящена глава V эссе и в предвкушении радости которой он жил. В то же время значимость этого произведения выходит далеко за рамки описываемого события.

Автор далёк от описания пророческого идеала – напротив, эссе представляет нам самую суть санньясы именно в том смысле, в котором сам Свамиджи экзистенциально проживал её, причём те, кто знаком с описываемыми событиями, увидят чёткие соответствия между параграфами эссе и последними неделями жизни Абхишиктананды. Работая в своей хижине в Гьянсу ¹⁴, он писал друзьям о том, как чтение Санньяса Упанишад поразило его в самое сердце и как он снова почувствовал непреодолимый зов к акосмичной жизни.

В своём вдохновенном видении санньясы Свамиджи подчёркивает абсолютную трансцендентность санньясы по отношению к любым другим состояниям жизни как мирской, так и религиозной, а также по отношению к любой дхарме (ибо она – за её пределами: дхарматита, туриятита). Он возводит её к великой адвайтистской традиции, несравненным выражением которой были изначальные Упанишады (и, прежде всего, Брихадараньяка Упанишада).

В то же время Абхишиктананда проводит параллель между санньясой и призванием к жизни в пустыне в сердцах первых христианских монахов III-IV веков. Искренняя встреча с абсолютным отречением санньясы способна пошатнуть чувство безопасности и уступки, которые позднее вошли в религиозную и монашескую практику. Наши современники, озабоченные возрождением отшельничества и эсхатологического свидетельства в сердце церкви, несомненно, почерпнут вдохновение из этих страниц, исполненных пророческого огня. К примеру, ведийский образ акосмичного кеши, «косматого святого», напоминает нам пророческую фигуру Илии, духовного отца Кармеля ¹⁵, типичного ветхозаветного санньяси, чья отречённая жизнь была в полной мере укоренена в созерцании Бога.

Таким образом, санньяса – это мощный вызов христианскому сознанию. Если христиане действительно верны эсхатологической тайне Царства Божия, они не могут не ответить на призыв к отречению за пределами всех имён, форм и даже любой дхармы, идущий из глубин их сердец.

Видение Свамиджи неотделимо от опыта Упанишад и тайны Троицы в их взаимной недвойственности. Насколько мы видим, сам тринитарианский опыт зародился в сознании Иисуса, скорее всего, в момент Его пробуждения, свершившегося во время крещения (см. эссе «Санньяса», гл. «Санньяса-дикша»). Лишь на таком глубочайшем духовном уровне мы можем свести к единому недвойственному прозрению христианский опыт пустыни и Царства Божия с одной стороны, и опыт Упанишад, полностью реализовавшийся в Ахам асми, с другой, что в полной мере удалось сделать Свамиджи и в чём заключалась его харизма.

Сегодня, более чем когда бы то ни было, церкви нужны джняни, пробуждённые, реализовавшие единое осознание бытия и погружённые в глубины, находящиеся за пределами их личности, полностью перешедшие к недвойственной тайне Брахмана, к которой пробудился и Иисус, возопив «Авва, Отче!»

***

Недели, предшествовавшие экуменической дикше и последовавшие за ней, стали поворотными в жизни и духовной реализации Свамиджи. Он не только обрёл глубокий контакт с авадхутами, обитавшими в пещерах на берегах Ганги, но и сам жил в пещере, питаясь на подаяние. Миф о кеши, совершенном акосмичном мудреце, всё глубже и глубже входил в его сознание. Во время дикши его переполнила непреодолимая сила, придавшая санньяса-дикше сакраментальный характер – именно это он имеет в виду, говоря о благодати и способах её передачи. Он очень хорошо осознал, что санньяса – это не только знак Тайны, но и сама Тайна, и что дикша, равно как и одеяния кави, имеют сакральную ценность. Однако лишь те, кому открылась эта Тайна и кто проник в её глубины, могут постичь её сокровенную силу.

Таким образом, Свамиджи достиг финальной тайны положения авадхуты, проживая в июле 1973 года всю полноту своей санньясы в лесу, куда Дух привёл его. Там он познал невыразимую полноту благодати. Именно тогда воссияла туриятита, окончательное пробуждение к единственному Ахам, преображающие лучи которого вскоре поглотили то, что осталось от его шарирам. За «приключением» (его собственное выражение) сердечного приступа последовало махасамадхи, явившееся лишь физическим выражением поглощения великим Светом в себе самом.

Для того, кто стал критакритьях (Нарадапаривраджака Упанишада, 3.86), завершившим все обязанности и достигшим полноты, уже не имеет значения, оставаться ли в физическом теле или покинуть его. То же самое можно сказать и об авадхуте, или том, кто обрёл освобождение (дживанмукта). Вскоре (спустя всего пять месяцев) ему было суждено оставить тело, как и Санньяса Упанишады говорят об авадхуте: «однажды в горной пещере он оставит своё тело». Интересно отметить, что Нарадапаривраджака Упанишада (4.38, а также Туриятита Упанишада), после описания санньяса-дикши видват-санньяси, сразу же переходит к теме оставления тела, намекая таким образом, что для того, кто вошёл в тайну санньясы, время и деятельность остались позади. Авадхута, критакритьях, живёт на другом уровне, нежели телесный или внешний. ОН ЕСТЬ.

Так было и со Свамиджи. В реальности Свами Абхишиктананда прожил и реализовал всё, о чём он пишет. Красота его трудов в том, что они суть плод его молчания.

Последним словом, которое он произнёс перед окончательным пробуждением к великому Свету за пределами всех миров, было слово САННЬЯСА.