Пост сдал

«Жаль, что Хартсфилд не умер после того, как Холли огрела его моим Веселым ударником, – думает Ходжес. – Нам всем было бы гораздо проще».

– Пит вернется в участок и пересмотрит фотографии самоубийства Фрайса – Кантримен, – говорит он Холли. – С должным усердием. Но я сильно удивлюсь, если он обнаружит где-то нацарапанную букву «зет» – на плинтусе или на зеркале.

Холли не отвечает. Ее взгляд устремлен далеко-далеко.

– Холли? Ты меня слышишь?

Она чуть вздрагивает.

– Да. Просто обдумывала, как мне найти Нэнси Олдерсон в Шагрин-Фоллс. Это не должно занять много времени, поисковиков у меня предостаточно, но говорить с ней придется тебе. Теперь я могу звонить незнакомым людям в случае крайней необходимости, сам знаешь…

– Да, и у тебя хорошо получается. – Ходжес говорит правду, хотя перед таким звонком Холли всегда кладет рядом коробочку «Никоретте». Не говоря уж об упаковке пирожных «Твинкис» в ящике стола, для поддержки.

– Но я не смогу сообщить ей, что ее работодатели – возможно, ее подруги – мертвы. Это придется сделать тебе. Ты умеешь.

Ходжес думает, что такого не умеет никто, но озвучивать свою мысль не собирается.

– Почему? Эта Олдерсон уехала еще в пятницу.

– Она имеет право знать, – отвечает Холли. – Полиция свяжется с родственниками, это их обязанность, но они не позвонят домработнице. По крайней мере я так считаю.

Ходжес с ней согласен, и Холли права: Олдерсон имеет право знать, чтобы, приехав, не оказаться перед опечатанной полицией дверью. Но почему-то он думает, что это не единственная причина интереса Холли к Нэнси Олдерсон.

– Твой друг Пит и мисс Красотка Сероглазка ничего там не делали, – продолжает Холли. – Да, порошок для выявления отпечатков пальцев есть в спальне Мартины Стоувер, и на ее инвалидном кресле, и в ванной, где миссис Эллертон покончила с собой, но не наверху, где она спала. Они, наверное, поднимались наверх только затем, чтобы убедиться, что ни под кроватью, ни в стенном шкафу нет трупов, и на том закончили.

– Минуточку, Холли. Ты поднималась наверх?

– Конечно. Кто-то ведь должен был все досконально обследовать, а эти двое точно не собирались этого делать. Они уверены, что и так все знают. Пит позвонил тебе только потому, что струхнул.

Струхнул. Да, именно. То самое слово, которое он искал, но так и не сумел найти.

– Я тоже боюсь, – буднично признается Холли, – но это не означает, что я перестала соображать. Здесь все не так. Не так, не так, не так, и ты должен поговорить с домработницей. Я скажу тебе, какие задать вопросы, если ты сам еще не сформулировал.

– Насчет буквы «зет» на столешнице в ванной? Если ты знаешь что-то такое, чего не знаю я, просвети меня.

– Речь не о том, что я знаю, а о том, что вижу. Или ты не заметил, что находилось рядом с буквой «зет»?

– «Волшебный маркер»?

Она одаривает его взглядом: Я ожидала от тебя большего.

Ходжес прибегает к давнему полицейскому приему, который оказывался очень кстати, когда он давал свидетельские показания в суде: смотрит на фотографию снова, только на этот раз мысленно.

– Электрический провод со штепселем, вставленным в розетку рядом с раковиной.

– Да! Поначалу я подумала, что этот провод идет к читалке, и миссис Эллертон поставила ее на зарядку здесь, потому что проводила большую часть времени в этой части дома. И это удобное место для зарядки, поскольку розетки в спальне Мартины наверняка использовались для всех этих систем жизнеобеспечения. Или ты так не думаешь?

– Да, такое возможно.

– Только у меня есть и «Нук», и «Киндл»…

Разумеется, есть, думает Ходжес.

– …и провода у них не такие. Они черные, а этот – серый.

– Может, она потеряла фирменную зарядку и купила другую в «Тех-Виллидж». – После банкротства «Дисконт электроникс», где в свое время работал Брейди Хартсфилд, в городе только этот магазин торговал электронными устройствами.

– Нет. Для читалок используют узкий штекер. А этот широкий, как для планшетов. Примерно как у моего айпада, но меньше. Это шнур от какого-то портативного устройства. И я пошла наверх, чтобы посмотреть на него.

– И там ты нашла…

– Только старый компьютер в спальне миссис Эллертон. На столе у окна. Действительно старый. С модемом.

– Господи, нет! – восклицает Ходжес. – Только не модем!

– Это не смешно, Билл. Женщины мертвы.

Ходжес умиротворяюще поднимает руку.

– Извини. Продолжай. Сейчас ты скажешь, что включила ее компьютер.

На лице Холли отражается легкое смущение.

– Да. Но только в целях расследования, которое полиция определенно проводить не собиралась. Я ничего не вынюхивала.

Ходжес может оспорить последнее утверждение, но предпочитает промолчать.

– Пароля на компьютере миссис Эллертон не оказалось, поэтому я посмотрела историю ее поисковых запросов. Она посещала немало сайтов розничных продаж, множество медицинских, насчет паралича. Очень интересовалась стволовыми клетками, что логично, учитывая состояние…

– Ты проделала все это за десять минут?

– Я читаю быстро. Но знаешь, чего я не нашла?

– Как я понимаю, чего-либо, связанного с самоубийством.

– Да. Тогда как она узнала о гелии? Или о том, что надо растворить эти таблетки в водке и влить в трубку, торчащую из живота ее дочери?

– Что ж, – отвечает Ходжес, – есть еще древний тайный ритуал, именуемый чтением книг. Возможно, ты о нем слышала.

– Ты видел книги в гостиной?

Мысленно, как ранее с фотографией ванной Мартины Стоувер, он воспроизводит гостиную, осматривает ее – и Холли права. Полки с безделушками, картина с большеглазыми оборванцами, телевизор с огромным плоским экраном. Журналы на кофейном столике, но они скорее элемент декора, а не чтиво. Ни один не тянет на «Атлантик мансли».

– В гостиной книг нет, – отвечает он, – но я видел парочку на фотографии спальни Стоувер. Одна напоминала Библию. – Он бросает взгляд на сложенный таблоид «Инсайд вью», лежащий на коленях Холли. – Что у тебя там, Холли? Что ты в нем прячешь?

Когда Холли краснеет, это прямо-таки ДЕФКОН-1^[10]: кровь с такой силой приливает к ее лицу, что становится тревожно. Это происходит и сейчас.

– Это не кража, – говорит она. – Я взяла на время. Я никогда не краду, Билл. Никогда!

– Расслабься. Что это?

– Штуковина, к которой подходит электрический шнур в ванной. – Холли разворачивает таблоид, чтобы показать ярко-розовый гаджет с темным экраном. Он крупнее читалки, но меньше планшета. – Спустившись вниз, я на минуточку села в кресло миссис Эллертон, чтобы собраться с мыслями. Провела руками между подлокотниками и сиденьем. Ничего не искала. Просто провела.

Один из способов самоуспокоения, каких у Холли много, предполагает Ходжес. Он о них знает с тех пор, как впервые встретил Холли в компании страдающей гиперопекой матери и агрессивно-компанейского дядюшки. В компании? Нет, это неточность. Фраза предполагала равенство. Шарлотта Гибни и Генри Сируа относились к Холли как к психически ненормальному ребенку, отпущенному на день из закрытой клиники. Сейчас это совершенно другая женщина, но черты прежней Холли остались. Ходжес не возражает. В конце концов, все отбрасывают тень.

– Там эта штуковина и была. С правой стороны. Это «Заппит».

Название отзывается в глубинах памяти, хотя если дело касается компьютерных гаджетов, Ходжес отстал от жизни навсегда. Он постоянно не в ладах даже с собственным компьютером, и теперь, когда Джерома нет, Холли обычно приезжает в его дом на Харпер-роуд, чтобы привести компьютер в норму.

– Что?

– «Заппит коммандер». Я видела рекламу в Сети, хотя и достаточно давно. В него загружена сотня с небольшим простых электронных игр вроде «Тетриса», «Саймона» и «Спеллтауэра». Ничего сравнимого с «Большой автокражей». Вот и скажи мне, что этот гаджет здесь делал? Откуда он в доме, где одной женщине под восемьдесят, а другая не может включить свет, не говоря уж о том, чтобы играть в видеоигры?

– Странно, конечно. Не то чтобы совсем невероятно, но странно, это точно.

– И шнур подключен рядом с этой буквой «зет», – добавляет она. – И «зет» эта – не конец, не предсмертная записка самоубийцы. Эта «зет» – от «Заппита». Во всяком случае, я так считаю.

Ходжес обдумывает ее версию.

– Возможно.

Он вновь задается вопросом, сталкивался ли с этим названием раньше, или это тот самый случай, который французы называют faux souvenir – ложная память? Ходжес готов поклясться, что все это как-то связано с Брейди Хартсфилдом, но не может доверять этой версии, потому что сегодня слишком много о нем думает.

Сколько времени прошло с тех пор, как он перестал ходить к Брейди? Шесть месяцев? Восемь? Нет, больше. И намного.

В последний раз он побывал в клинике вскоре после той истории с Питом Зауберсом и кладом украденных денег и записных книжек, который подросток нашел чуть ли не у себя во дворе. Тогда Ходжес увидел Брейди таким же, как и всегда – молодым человеком, находящимся под действием транквилизаторов, в клетчатой рубашке и джинсах, которые никогда не выглядели грязными. И сидел он на том же стуле, что и при прежних визитах Ходжеса в палату 217 Клиники травматических повреждений головного мозга, сидел, уставившись на многоэтажную автостоянку через дорогу.

Одно отличие в тот день все-таки было, но за стенами палаты 217. Бекки Хелмингтон, старшая медсестра, перевелась в хирургическое крыло Мемориальной больницы Кайнера, и Ходжес лишился источника информации, поставлявшего слухи о Брейди. Новую старшую медсестру отличали железные моральные принципы, а лицо ее напоминало крепко сжатый кулак. Рут Скапелли отказалась от предложенных Ходжесом пятидесяти долларов в месяц за информацию о Брейди и пригрозила сообщить о его поведении руководству, если он еще раз попытается разузнать что-либо о пациенте за деньги. «Вас даже нет в списке посетителей», – заявила она.

«Мне не нужна информация о нем лично, – возразил Ходжес. – Я знаю все, и даже больше. Меня интересует другое: что говорят о нем сотрудники? Потому что, знаете ли, ходят слухи. В том числе невероятные».

Скапелли одарила его пренебрежительным взглядом.

«Такие слухи ходят в каждой больнице, мистер Ходжес, и всегда о пациентах, которые знамениты. Или печально знамениты, как мистер Хартсфилд. Вскоре после того, как медсестра Хелмингтон перешла из нашей клиники на новое место работы, я провела собрание персонала и ясно дала понять, что все разговоры о мистере Хартсфилде должны немедленно прекратиться, а если до меня дойдут какие-то слухи, я обязательно найду их источник, и этот человек или люди больше здесь работать не будут. Что же касается вас… – Она словно прибавила в росте и теперь смотрела на него сверху вниз, а ее лицо-кулак стало еще жестче. – Не могу поверить, что бывший полицейский, да еще отмеченный столькими наградами, может опуститься до взятки».

А вскоре после этого унизительного разговора Холли и Джером Робинсон загнали его в угол и насели с требованием прекратить визиты к Брейди. Джером в тот день был особенно серьезен и обошелся без привычных шуточек.

«Вы ничего не добьетесь в той палате, только навредите себе, – сказал тогда он. – Мы всегда знаем, когда вы с ним видитесь, потому что следующие два дня у вас над головой висит маленькая тучка».

«Больше недели, – уточнила Холли. Она не смотрела на него, но гнула пальцы, да так, что Ходжесу захотелось остановить ее, пока она что-нибудь себе не сломала. Ее голос, впрочем, звучал твердо и уверенно. – У него внутри ничего не осталось, Билл. Ты должен это принять. А если осталось, он радуется, когда ты приходишь к нему. Видит, что с тобой делает, и счастлив».

Они его убедили, потому что Ходжес знал: это правда. И больше он в клинике не появлялся. Чем-то это напоминало отказ от курения: поначалу трудно, со временем все легче. И теперь, случается, проходят целые недели без мыслей о Брейди и его ужасных преступлениях.

У него внутри ничего не осталось.

Ходжес напоминает себе об этом, возвращаясь в центр города, где Холли включит компьютер и начнет разыскивать Нэнси Олдерсон. Что бы ни происходило в доме, расположенном в самом конце Хиллтоп-Корт, мысли и разговоры, слезы и обещания – все закончилось залитой в питательную трубку водкой с перемолотыми таблетками и гелиевым баллоном со смеющимися детьми на картинке. Вполне вероятно, Брейди Хартсфилд не имел к этому ни малейшего отношения, поскольку Холли в прямом смысле отшибла ему мозги. Если Ходжес в этом сомневается, то по одной причине: ему претит сама мысль о том, что Брейди сумел избежать наказания. В самом конце этот монстр ушел от него. Ходжес даже не смог врезать ему носком с железными шариками, который называет Веселым ударником, потому что его самого настиг инфаркт.

И все-таки память не дает покоя: «Заппит».

Он знает, что слышал это слово.

Желудок привлекает к себе внимание болью, и Ходжес вспоминает, что удрал из приемной. Понимает, что к врачу пойти придется, но завтра – слишком рано. Он подозревает, что доктор Стамос обнаружил у него язву, а такую новость можно узнать и позже.

8

Рядом с телефоном Холли лежит новая коробочка «Никоретте», но ей не приходится брать ни одной пластинки. Первая же Олдерсон оказывается невесткой домработницы и сразу интересуется, почему у кого-то из фирмы, именуемой «Найдем и сохраним», возникла необходимость пообщаться с Нэн.

– Речь о наследстве или как? – с надеждой спрашивает она.

– Минуточку, – отвечает Холли. – Подождите, пока я соединю вас с боссом. – Ходжес не ее босс, он сделал Холли полноправным партнером в прошлом году, после истории с Питом Зауберсом, но в стрессовом состоянии она частенько об этом забывает.

Ходжес, который сидит за своим компьютером, просматривая материалы на «Заппит гейм системс», берет трубку, а Холли переходит к его столу, жуя при этом воротник свитера. Ходжес нажимает клавишу перевода звонка, но лишь после того, как говорит Холли, что даже хорошо пережеванная шерсть не пойдет ей на пользу, да и свитер скорее всего придется выбросить. После чего начинает разговор с невесткой.

– Боюсь, у меня плохие новости для Нэнси. – Он быстро сообщает подробности.

– Господи, – выдыхает Линда Олдерсон (Холли уже записала ее имя в блокнот). – Нэнси будет в отчаянии, и не только потому, что потеряла работу. Эти женщины наняли ее в две тысячи двенадцатом, и она их действительно любит. В прошлом году обедала с ними на День благодарения. Вы из полиции?

– Я на пенсии, – отвечает Ходжес, – но работаю с командой, которая расследует это дело. Меня попросили связаться с миссис Олдерсон. – Он не думает, что совесть будет мучить его за эту ложь, поскольку Пит сделал первый шаг, пригласив его на место преступления. – Вы не подскажете мне, как с ней связаться?

– Я дам вам номер ее мобильника. Она поехала в Шагрин-Фоллс на день рождения брата, который отмечали в субботу. Ему исполнилось сорок, поэтому жена Гарри решила устроить праздник. Нэнси собиралась остаться там до среды или четверга. Так, во всяком случае, предполагалось. Но новость заставит ее вернуться, я уверена. Нэн живет одна после смерти Билла – брата моего мужа. Компанию ей составляет только кот. Миссис Эллертон и мисс Стоувер заменяли ей семью. Их смерть очень ее расстроит.

Ходжес записывает номер и тут же перезванивает. Нэнси Олдерсон отвечает после первого гудка. Ходжес представляется, потом сообщает новости.

Несколько секунд царит полная тишина, потом она говорит:

– Не может быть. Это какая-то ошибка, детектив Ходжес.

Он не поправляет ее, потому что удивлен реакцией.

– Почему вы так думаете?

– Потому что они были счастливы. Они прекрасно ладили, вместе смотрели телевизор: фильмы по DVD-плееру, кулинарные шоу, ток-шоу, на которых женщины рассказывают веселые истории в компании знаменитостей. Вы, возможно, не поверите, но в этом доме постоянно звучал смех. – Нэнси Олдерсон колеблется, потом все-таки говорит: – Вы уверены, что говорите о тех людях? О Джейн Эллертон и Марти Стоувер?

– К сожалению, да.

– Но… она сжилась со своим состоянием! В смысле Марти. Мартина. Привыкнуть к тому, что ты парализована, говорила она, легче, чем к тому, что ты – старая дева. Мы с ней постоянно обсуждали это. Наше одиночество. Потому что я потеряла мужа, знаете ли.

– То есть мистера Стоувера никогда не было?

– Нет, был. Муж Джейнис. Она прожила с ним недолго, но никогда об этом не сожалела, потому что у нее появилась Мартина. У Марти был бойфренд незадолго до того трагического инцидента, но он умер от инфаркта. Мгновенно. Марти говорила, что он держал себя в форме, три раза в неделю ходил в фитнес-клуб. Она считала, что именно это его и убило. Потому что сердце у него было сильное, но что-то в нем закупорилось, и оно просто взорвалось.

Ходжес, выживший после инфаркта, напоминает себе: никаких фитнес-клубов.

– Марти говорила, что остаться одной после смерти любимого – худшая форма паралича. Я не испытывала таких чувств по отношению к моему Биллу, но понимала, что она хотела этим сказать. Преподобный Хейрайд часто приходил к ней, Марти называла его своим духовным советником, но даже когда не приходил, они с Джейн каждый день читали Библию и молились. В полдень. Марти думала о том, чтобы записаться на бухгалтерские онлайн-курсы. У них есть специальные программы для паралитиков, вы это знали?

– Нет, – отвечает Ходжес, пишет в своем блокноте большими буквами: «СТОУВЕР СОБИРАЛАСЬ УЧИТЬСЯ НА БУХГАЛТЕРА ПО КОМПЬЮТЕРУ» – и показывает Холли. Та вскидывает брови.

– Разумеется, временами случались слезы и печаль, но по большей части они были счастливы. По крайней мере… ну, я не знаю…

– О чем вы сейчас подумали, Нэнси? – Он автоматически переключается на имя – еще один полицейский прием.

– Может, это и ерунда. Марти казалась счастливой, как и всегда, она просто источала любовь, находила светлую сторону во всем, но Джейн в последнее время держалась чуть отстраненно, словно что-то на нее давило. Я думала, это тревога из-за денег или послерождественская хандра. Я и представить не могла… – Она всхлипывает. – Извините, мне надо высморкаться.

– Конечно.

Холли хватает блокнот. Пишет она маленькими буковками – Ходжес про себя часто называет их овечьими какашками, – и приходится поднести блокнот чуть ли не к самому носу, чтобы прочитать написанное: «Спроси ее насчет “Заппита”!»

В ухо ударяет трубный глас: Олдерсон шумно сморкается.

– Извините.

– Все нормально. Нэнси, вы, случайно, не в курсе, была ли у миссис Эллертон маленькая портативная игровая приставка? В розовом корпусе?

– Господи Иисусе, откуда вы это знаете?

– Я в действительности ничего не знаю, – честно отвечает Ходжес. – Я лишь детектив на пенсии, и у меня список вопросов, которые мне надо вам задать.

– Она говорила, что получила ее от какого-то мужчины. Тот сказал, что платить за этот игровой гаджет не надо, если она пообещает заполнить вопросник и отослать компании. Штуковина чуть больше книги карманного формата. Какое-то время я видела ее в доме…

– Когда это произошло?

– Точно не помню, но до Рождества, я в этом уверена. Впервые я увидела ее на кофейном столике в гостиной. Она лежала рядом с вопросником и после Рождества… я это знаю, потому что маленькую елочку убрали… а потом я заметила приставку на кухонном столе. Джейн сказала, что включила гаджет, чтобы посмотреть, что он может, и нашла всякие игры, с десяток, а то и больше, вроде «Клондайка», «Картины» или «Пирамиды», те же пасьянсы. Потом, раз уж начала в них играть, Джейн заполнила вопросник и отправила по указанному адресу.

– Она заряжала гаджет в ванной Марти?

– Да, ведь это было самое удобное место. Вы понимаете, большую часть времени она проводила в той части дома.

– Да, да. Вы сказали, миссис Эллертон стала держаться отстраненно…

– Чуть отстраненно, – тут же поправляет его Олдерсон. – По большей части оставалась такой же, как и всегда. Лучилась любовью, как и Марти.

– Но что-то ее тяготило.

– Думаю, да.

– Давило на нее.

– Ну…

– И вы обратили на это внимание примерно в то время, когда у миссис Эллертон появилась эта портативная игровая приставка?

– Пожалуй, да, если подумать об этом, но почему раскладывание пасьянса на этой маленькой розовой штуковине вгоняло ее в депрессию?

– Я не знаю, – отвечает Ходжес и пишет в блокноте: «ДЕПРЕССИЯ». Думает, что это далеко не одно и то же, отстраненность и депрессия.

– Родственникам сообщили? – спрашивает Олдерсон. – В городе их нет, но есть какая-то родня в Огайо и, думаю, в Канзасе. А может, в Индиане. Имена должны быть в ее записной книжке.

– Пока мы разговариваем, полиция этим занимается, – отвечает Ходжес, хотя собирается позвонить Питу, чтобы убедиться, что так оно и есть. Прежний напарник, наверное, разозлится, но Ходжеса это не волнует. Печаль Нэнси Олдерсон сквозит в каждом слове, и ему хочется хоть как-то ее утешить. – Позволите задать еще вопрос?

– Конечно.

– Вы не заметили, чтобы около дома болтался кто-то посторонний? Человек, у которого не было причины там появляться?

Холли энергично кивает.

– Почему вы спрашиваете? – В голосе Олдерсон звучит искреннее изумление. – Вы же не думаете, что посторонний…

– Я ни о чем не думаю, – мягко отвечает Ходжес. – Я просто помогаю полиции, поскольку за последнее время многих сотрудников сократили. Урезание бюджетных расходов.

– Знаю, это ужасно.

– Поэтому мне дали список вопросов, и этот – последний.

– Никого не было. Я бы заметила благодаря крытому переходу между домом и гаражом. Гараж отапливается, в нем кладовка и прачечная. Я постоянно хожу по крытому переходу, а оттуда видна улица. В этот конец Хиллтоп-Корт редко кто заходит, потому что дом Джейн и Марти – последний. За ним находится разворот. Конечно, заглядывает почтальон, служба доставки – обычно «Ю-пи-эс», а иногда «ФедЭкс». Вот и все, разве что кто-то заблудится. Эта часть улицы всегда была в нашем полном распоряжении.

– То есть никто около дома не крутился.

– Совершенно верно, сэр.

– А тот мужчина, который дал миссис Эллертон портативную игровую приставку?

– Нет, он подошел к ней в «Риджлайн фудс». Это бакалейный магазин у подножия холма, где Сити-авеню пересекается с Хиллтоп-Корт. Примерно в миле есть «Крогер», в торговом центре «Сити-авеню-плаза», но Джейнис туда не ездит, хотя там все немного дешевле, говорит, покупать надо там, где живешь, если ты… ты… – Из ее груди вырывается громкое рыдание. – Но больше она вообще в магазин не пойдет, да? Господи, не могу в это поверить. Джейн никогда бы не причинила Марти вреда, никогда в жизни.

– Это очень печально, – говорит Ходжес.

– Я должна вернуться сегодня. – Олдерсон обращается скорее к себе, чем к Ходжесу. – Родственники приедут не сразу, и кто-то должен позаботиться о подготовке похорон.

Последняя обязанность домработницы, думает Ходжес и находит эту мысль трогательной и ужасающей.

– Я хочу поблагодарить вас за уделенное мне время, Нэнси. Я дам вам знать…

– Разумеется, был тот старик, – прерывает его Олдерсон.

– Какой старик?

– Я видела его несколько раз возле дома пятнадцать восемьдесят восемь. Он парковался около тротуара и просто стоял, глядя на дом. Тот, что на другой стороне улицы, чуть ниже по склону. Вы, возможно, не обратили внимания, но он выставлен на продажу.

Ходжес внимание обратил, но не говорит этого. Не хочет прерывать.

– Однажды он пересек лужайку и заглянул в окно у двери. Это случилось перед последним сильным снегопадом. Я думаю, он просто хотел посмотреть, что внутри. – Она нервно смеется. – Хотя моя мама сказала бы, что он вздумал помечтать, поскольку не казался человеком, который может позволить себе такую покупку.

– Не казался?

– Да. Одежда рабочего, понимаете, плотные зеленые штаны вроде «Дикис», куртка с капюшоном и заплатой на рукаве из малярного скотча. И автомобиль совсем старый, с пятнами грунтовки. Мой муж называл такую лаком для бедных.

– Вы, случайно, не обратили внимания, что это был за автомобиль? – спрашивает Ходжес, а в блокноте пишет: «ВЫЯСНИ ДАТУ ПОСЛЕДНЕГО СИЛЬНОГО СНЕГОПАДА». Холли читает и кивает.

– Нет, извините, в автомобилях я не разбираюсь. Даже не помню цвет, только пятна грунтовки. Мистер Ходжес, вы точно уверены, что нет никакой ошибки? – В ее голосе мольба.

– Я бы с радостью признался в ошибке, Нэнси, но не могу. Вы нам очень помогли.

– Правда? – произносит она с сомнением.

Ходжес диктует ей свой номер, номер Холли и офиса. Просит позвонить, если она вспомнит что-то новое, упущенное ими. Напоминает ей, что этим делом может заинтересоваться пресса, потому что Мартину парализовало в Бойне у Городского центра в 2009 году, и подчеркивает, что она, Нэнси, не обязана говорить ни с репортерами, ни с телевизионщиками.

Нэнси Олдерсон плачет, когда он разрывает связь.

9

На ленч он ведет Холли в «Сад панды», ресторан, расположенный в квартале от их офиса. Еще рано, в обеденном зале кроме них почти никого нет. Холли мяса не ест и заказывает овощное рагу. Ходжес любит говяжью вырезку кусочками в остром соусе, но сейчас его желудок такого не позволяет, поэтому он останавливается на ягнятине. Оба едят палочками. Холли – потому что легко ими управляется, Ходжес – потому что с ними ест медленнее, и, возможно, пожар в животе будет не таким сильным.

– Последний большой снегопад прошел девятнадцатого декабря, – говорит Холли. – Синоптики сообщили об одиннадцати дюймах снега на Гавенмент-сквер и о тринадцати в Брэнсон-Парк. Не такой уж сильный, но в эту зиму их было только два, и раньше насыпало каких-то четыре дюйма.

– За шесть дней до Рождества. Примерно в то время, когда, по словам Олдерсон, Джейнис Эллертон получила «Заппит».

– Думаешь, дом осматривал тот самый мужчина, который дал ей этот гаджет?

Ходжес цепляет кусочек брокколи. Вероятно, она полезна для здоровья, как и все овощи с отвратительным вкусом.

– Едва ли Эллертон взяла бы что-нибудь у человека в залатанной куртке. Я не исключаю такой возможности, но мне это представляется маловероятным.

– Ешь свой ленч, Билл. Если я еще сильнее обгоню тебя, это будет выглядеть совсем неприлично.

Ходжес ест, хотя аппетита у него в эти дни никакого, даже когда желудок не закатывает ему концерт. Если кусок застревает в горле, Ходжес запивает его чаем. Может, это хорошая идея, потому что чай определенно помогает. Он думает о результатах обследования, которые ему еще только предстоит увидеть. Вдруг приходит мысль, что его проблема может оказаться похуже язвы. Чего там, возможно, язва была бы наилучшим вариантом. От язвы хотя бы есть лекарства. А вот от другого…

Когда обнажается центр тарелки (но Господи, там еще так много еды), он откладывает палочки.

– Пока ты выходила на след Нэнси Олдерсон, я кое-что выяснил.

– Расскажи.

– Почитал об этих «Заппитах». Просто удивительно, как компьютерные компании появляются, а потом исчезают. Прямо-таки июньские одуванчики. «Коммандер» не покорил рынок. Слишком просто, слишком дорого, слишком сильная конкуренция. Акции «Заппит Инк.» пошли вниз, и их купила компания, которая называлась «Санрайз солюшнс». Два года назад эта компания подала заявление о банкротстве и канула в Лету. Выходит, фирмы, производившей эти гаджеты, на рынке давно нет, и раздававший «Коммандеры» мужчина прокручивал какую-то аферу.

Холли быстро соображает, что к чему.

– То есть вопросник служил одной цели: добавить правдоподобности всей истории. Но этот парень не пытался выкачать из нее деньги, так?

– Нет, во всяком случае, мы этого не знаем.

– Происходит что-то очень странное, Билл. Ты собираешься поставить в известность детектива Хантли и мисс Красотку Сероглазку?

Ходжес как раз взял с тарелки крошечный кусочек ягнятины и мгновенно воспользовался предлогом бросить его обратно.

– Почему ты не любишь ее, Холли?

– Потому что она считает меня чокнутой, – будничным тоном отвечает Холли. – Вот и все.

– Я уверен, она…

– Считает. И не сомневайся. Она, вероятно, думает, что я опасна для окружающих, из-за того что отделала Брейди Хартсфилда на концерте «Здесь и сейчас». Но мне без разницы. Я сделаю это снова. Тысячу раз!

Ходжес накрывает ее руку своей. Палочки, которые Холли сжимает в кулаке, вибрируют, как камертон.

– Я знаю, что сделаешь, и всякий раз будешь права. Ты спасла тысячу жизней, по самым скромным подсчетам.

Холли высвобождает руку, начинает подбирать зернышки риса.

– Пусть считает меня чокнутой, я это переживу. С такими людьми мне приходилось иметь дело всю жизнь, начиная с моих родителей. Но есть и кое-что еще. Изабель видит только то, что видит, и ей не нравятся люди, которые могут видеть больше или хотя бы ищут то, что не лежит на поверхности. Точно так же она относится и к тебе, Билл. Ревнует тебя. К Питу.

Ходжес молчит. Такое ему в голову не приходило.

Холли кладет палочки на стол.

– Ты не ответил на мой вопрос. Собираешься рассказать им о том, что мы выяснили?

– Пока нет. Сначала я хочу кое-что сделать, если ты побудешь в офисе во второй половине дня.

Холли улыбается, глядя на остатки овощного рагу.

– Я всегда так делаю.

10

Билл Ходжес не единственный, кому с первого взгляда не нравится новая старшая, пришедшая вместо Бекки Хелмингтон. Медсестры и санитары Клиники травматических повреждений головного мозга называют место своей работы Ведром, от «головного ведра»^[11], и очень скоро Рут Скапелли получает прозвище медсестра Гнусен^[12]. К окончанию третьего месяца работы в клинике она наказала трех медсестер за различные мелкие провинности и уволила одного санитара за курение в подсобке. Она также запретила ношение ярких униформ как «слишком отвлекающих» и «слишком вызывающих».

Врачей она при этом устраивает. Они находят ее энергичной и компетентной. С пациентами она тоже энергичная и компетентная, но еще и демонстрирует холодность, граничащую с пренебрежением. Она никому не позволяет называть даже самых безнадежных кретинами, придурками или овощами, во всяком случае, в своем присутствии, но ее отношение к ним чувствуется.

«Свое дело она знает, – сказала одна медсестра другой в комнате отдыха, вскоре после того как Скапелли приступила к исполнению своих обязанностей. – С этим не поспоришь, но чего-то в ней не хватает».

Вторая медсестра, отработавшая тридцать лет и повидавшая многое и многих, обдумала услышанное, а потом коротко ответила: «Le mot juste». Милосердия.

Скапелли никогда не демонстрирует холодность или пренебрежение, сопровождая Феликса Бэбино, главного невролога, во время обхода больных, да он бы, наверное, и не заметил. Некоторые врачи все-таки кое-что замечают, но редко обращают внимание: деяния низших существ, таких как медсестры, пусть даже старшие, никоим боком их не касаются.

Скапелли словно чувствует: какая бы беда ни обрушилась на пациентов Клиники травматических повреждений головного мозга, вина за нынешнее состояние отчасти лежит на них самих, и если бы они прилагали больше усилий, то, конечно, вернули бы часть утерянных способностей. Но при этом она выполняет свои обязанности, и выполняет хорошо, возможно, даже лучше Бекки Хелмингтон, которую все любили гораздо больше. Если бы Скапелли об этом сказали, она бы ответила, что находится здесь не для того, чтобы ее любили. Задача у нее одна – заботиться о пациентах, и ничего больше.