Read the book: «Идолы для дебилов»

Font:

Праздничные рюмки

Десять лет я пил не просыхая. Конечно, не столько, как старина Чинаски. Поменьше извергающейся мочи и блевотины. Хотя какие мои годы. Только не подумайте, что я поставил задачу переплюнуть Хэнка. Однако, как ни крути, а я дышал ему в самый затылок. Мне еще не было тридцати, выпивка вливалась в мою глотку ведрами. Я поглощал её словно бегун последнее расстояние к финишу. Но на этой дистанции у каждого свой финиш, и не ты к нему приближаешься, он сам набрасывается на тебя, как на жертву.

Мои собутыльники были лузеры, подонки и разгильдяи. Почти каждый пил из-за разногласий с реальностью. Один сосал выпивку, как воду из крана, и твердил, что не желает участвовать в людских разборках за пригоршню говна и пепла.

– Они называют это жизнью. В аду я видал такую жизнь. Потому и пью, – твердил он и хлебал без разбора, разевая пасть, как кашалот. – Пил и буду пить!

Он бухал и под руку с белой горячкой кочевал между мирами, словно сатир по деревенским площадям. Но он ничего не видел вокруг себя, этот мир ничего для него не значил.

Другой говорил так:

– Я много пью, потому что раскрыл тайну огня. К несчастью, это пагубно сказалось на отношениях с жидкостью, обладающей внутренним огнём. Теперь мир забивает его мне в глотку. Стоит перестать пить, как внутри заводится саламандр, а это в тысячу раз мучительнее любого похмелья.

Еще один знакомый бухарь пил исключительно ради женщин. В том смысле, что он становился чертовски неотразимым, как только пропускал несколько рюмок. В трезвом виде он был блекл и неприметен. Теряя трезвость, он блистал дьявольским обаянием. Женщины ложились перед ним, как перед Калигулой. Он не задумывался о причинах, а просто пользовался алкоголем, как волшебной палочкой.

Со временем собутыльники начали исчезать. Сначала тот, который раскрыл тайну огня. Потом имевший что-то против говна и пепла. Последним сгинул любитель женщин.

Знаете, многие исчезновения мира происходят между дном последнего стакана с выпивкой и самым темным заброшенным уголком души. Поверьте, именно в этом пространстве, сотканном из вина и одиночества, находится большинство дверей, ведущих никуда. Тот, кто прошел через десяток таких дверей, знает, что за каждой из них безжизненное зазеркалье. Главные двери мира в другом месте.

Впрочем, если вы решили всерьёз затаиться от суеты и убить время, проще способа не придумать. В год несколько тысяч бутылок – и будьте уверены, вас не скоро найдут. Никто даже и не принюхается к вашему следу, любой выбросит из головы мысль, что вы где-то рядом. Я не боялся обманывать судьбу таким способом, но и не спешил.

В первый вечер нового 2003 года я навестил Барина. Так его прозвали потому, что он любил бухать в домашнем халате. Барин открыл дверь и сурово поглядел на меня, как на пакостливое кентерберийское привидение. Я вошел и увидел, что весь дом перевернут, окно на кухне разбито.

– Ты что же это, старик, окна колотишь? – первым делом ткнул я пальцем в красный сатиновый лоскут, лежавший большой заплаткой вместо стекла.

Поморщившись, Барин досадно махнул рукой.

– Принёс выпить?

Я выставил на стол две литровых бутылки вина и усмехнулся:

– Черт возьми, не смотри на меня так, будто я тоже в этом участвовал. Я начинаю тебе завидовать. Что ты здесь делал двенадцать часов назад? Чем выставил стекло?

– Стулом.

– Хорошее начало года. Надо полагать, в этом году скучать тебе не придется. Такая примета.

– Не придется, – согласился Барин. – Верная примета.

Я открыл бутылку и наполнил стаканы.

– С Новым годом!

Мы выпили. Барин потребовал еще.

– За что выпьем? – налил я.

– За удачу, – сказал Барин.

– Хорошо, за удачу!

В голове зашумело. Пьяно улыбаясь, я пощупал красную тряпку в окне, а Барин опять наполнил стаканы.

– Теперь за что? – улыбался я.

– Давай, еще за удачу, – Барин помрачнел, как кардинал Беллармино перед Коперником, не желавшим публично отречься от круглой Земли.

Видимо, он засомневался в том, что ему повезет. Но я решил стоять на своём:

– Нет. Пьем по третей, значит, за любовь. Где твоя жена?

– Спит, – первый раз Барин улыбнулся.

– Может, разбудим?

– Не, пусть спит. Но я согласен – за любовь.

Мы с чувством чокнулись. Выпили и закурили.

– Ты зачем окно разбил? – спросил я.

Барин мечтательно улыбнулся, но ответить не успел. Зазвонил телефон. У метро стояли друзья Барина. Они не знали, как к нему дойти.

Мы вышли на улицу встречать, выкинули битые стекла.

– Ну расскажи, зачем разбил окно, Барин? – не отступал я.

– В знак удавшейся вечеринке. Мне было так весело, что это еще пустяки по сравнению с тем, что я собирался сделать. Хорошо жена остановила, – выложил Барин. – Поэтому я просто разбил окно. Понимаешь? Выпустил пар. Могло быть и хуже.

– Понимаю. Умеешь ты провести праздничный вечер не как все.

– Послезавтра приезжает хозяйка квартиры. Ей точно не понравится, что на кухне вместо окна кусок дедморозовой шубы, – уверенно сказал Барин.

– Хозяева редко ценят настоящие поступки своих квартиросъемщиков. Тем более, если те выставляют окна зимой. Хотя, может, это её и рассмешит. Но лучше придумай что-нибудь. Скажи, от соседей выпал пьяный Дед Мороз. У вас первый этаж, похоже на правду, – предложил я.

– Ага, вариант. Еще я покрасил ванную в зелёный цвет, – вспомнил Барин.

– Тоже неплохо, – подмигнул я. – Это спасает ситуацию.

– Да, может, ей новая ванная понравится, – неуверенно сказал Барин.

– Кто знает, – пожал я плечами. – Если сделано со вкусом, должно понравится.

Барин посмотрел на вечернее московское небо без звезд и проговорил уверенно:

– А, вообще, будь что будет, я ничего не боюсь.

– Не сомневаюсь!

Вернулись мы уже вчетвером. С нами пришла парочка – не из тех, кто грустит за рюмкой. Парикмахер Касьян и его подружка бурятка были легки и беззаботны, как бабочки в летнем саду. Они выставили на стол еще две литровых бутылки вина. Мир для нас закружил в веселом танце.

Проснулась жена Барина. Под глазом у неё был небольшой синячок, от которого Барин стыдливо отводил взгляд. Жена вздохнула, увидев на столе бутылки. Она старалась быть милой и гостеприимной, ничего дурного не говорить, но глядела на нас подозрительно, словно мы пришли спалить дом.

– Милая, я куплю нам новую жизнь, – пьяно улыбался Барин. – Я знаю, как это сделать. Я ничего не боюсь.

– Ты ничего не боишься, – согласилась жена. – Я знаю.

Она качала головой и заваривала чай.

– Кому налить чая? – спрашивала она. – Есть торт «Птичье молоко».

В ответ от наших бутылок отлетали пробки, точно мы отстреливались.

– Трезвый я замыкаюсь, как в панцире краб! Напиваясь, делаюсь разумом слаб! – распахнув халат, орал Барин. – Есть мгновения меж трезвостью и опьянением… О, это высшая правда, и я её раб!

– Это кто сказал? – висла на его руке бурятка.

– Так сказал Омар Хаям! Но я послал его к х*ям! – вопил Барин.

Прежние мои позабытые собутыльники мало походили на приверженцев высшей правды. Они пили без устали до беспамятства, поджидая безумие, как конечную станцию, где можно порезвиться без тормозов. В нынешней компании я чувствовал себя увереннее.

На четвертой бутылке Барин лег на пол и больше не вставал. Мы оттащили его в постель, после чего жена вежливо попросила нас убраться. Я зашел в ванную и поразился вызывающему зеленому цвету стен, Барин покрыл их неровными мазками вдоль и поперек. Даже на потолке отметились неровные полосы, давая понять, что покраска в разгаре. Унитаз был тоже заляпан зеленым. Помочившись в раковину, я вышел.

Касьян и бурятка одевались.

– Идём с нами, – предложили они.

– Куда?

– К хорошим людям.

Я часто покупался на предложение, выпить с хорошим человеком, и попадал в итоге в компанию, которую с удовольствием взял бы на борт разбойничий корабль. Впрочем, наплевать, у меня не было ключей от собственного дома, вместо головы привинчен глобус, а вместо сердца навигационная карта. Я шёл туда, куда дул ветер.

Знал я точно – мы нарвёмся на таких же пьяниц. Пусть не самых обычных, а с оригинальной придурью. От них некуда деваться, они-то знают, что высшая правда, между трезвостью и опьянением, похожа на океан, который нужно переплыть, чтобы он навсегда остался при тебе. Но мало кто добирался дальше середины.

Кто мы, когда опускаемся на дно своего стакана? Космические бродяги? Обычные бухари? Клоуны с опухшими масками на лице? Дети, испуганные взрослением? Мы сидим и пьём, пьём и смеёмся над жизнью, смеёмся и дохнём. Смеёмся в ожидании, пока вселенная лопнет от нашего смеха. И лопаемся первыми.

Как я и предполагал, хороший человек оказался непоседливым безобразником. Стол у него ломился от новогодних угощений. Звали безобразника – Тим, он носил очки с толстенными стеклами и смеялся лишь уголками рта, как Джокер. Подруга его тоже была буряткой.

– Может, и мне на бурятке поджениться? – спросил я у Касьяна.

– Не советую. Гусарская рулетка. Не угадаешь – свалит намертво.

– В Бурятии колдунов и духов больше, чем людей, – сказал Тим. – Я прожил там месяц в дацане. Вернулся с ней, а как сошелся, не помню.

Он ткнул пальцем в свою подругу. Та грозно посмотрела на него. Джокер улыбнулся уголками рта и засунул руки в карманы.

– Дерется? – шепотом спросил я.

Тим чуть кивнул.

– Такие стекла, наверное, трудно разбить? – спросил я, когда мы выпили за знакомство.

– Просто не реально, – указал он на искореженные дужки.

За столом сидели еще гости. Самым неугомонным был сосед сверху – рослый детина, глотавший водку, чуть выпучивая глаза. Он затеял шашечный турнир и лез с разговорами, выясняя, кто больше знает о жизни, пока другой сосед, поспокойнее – снизу, не угомонили его шахматной доской по голове.

Пьянка была примечательна лишь тем, что была первой в новом году. Это наводило на мысль, что если весь год дела будут идти также, то у меня есть шанс обойти в ближайшее время Чинаски по количеству выпитых бутылок.

Под утро за столом остались Тим и я. Запивая водку красным вином, мой собутыльник только и повторял:

– Бухать с тобой одно удовольствие. Где же ты пропадал всё это время, старик? Как тебя сюда занесло?

Трудно сказать… Похожий вопрос я задал, когда открыл глаза и обнаружил себя под буфетом на кухне. Я лежал и слушал то ли раскаты грома, то ли подземные толчки. И не сразу понял, что это моё сердце стучит в пол. На четвереньках я добрался до праздничного стола, под ним, завернувшись в скатерть, лежали Касьян и бурятка, а рядом, как бездомная собачонка, пристроился шашист-неудачник.

– Вставайте, уже день, давайте похмелимся, – растолкал их я.

Они с ужасом переглянулись. Касьян спрятался за бурятку.

– Как ты так долго продержался, Хэнк? – обратился я к потолку, в одиночестве закидывая в нутро стопку водки.

Шашист вздохнул и попросил порцию под стол. Почувствовав прилив сил, он выбрался и сел напротив. За час мы допили бутылку, нахваливая хозяев и гостей.

– У меня поезд вечером, – вспомнил я.

– Эх, – сложил голову на стол сосед-шашист.

Тим так и не вышел из комнаты, очки валялись в коридоре.

– Прощайте, хорошие люди, – бормотал я, кое-как одеваясь. – Мне будет вас не хватать.

– Ты вернёшься? – спрашивал из-под стола шашист.

– Возможно, года через три-четыре.

Пошатываясь, я вышел из подъезда. Остановился и чихнул. От свежести нового года свербело в носу. Я чихнул еще и вспомнил про художника Мориса Утрилло. Я слышал, что парень выпивал каждый божий день и рисовал ту часть Парижа, которая была под рукой. Приближались сумерки. Дали бы мне кисть и краски, я бы тоже запечатлел нереально призрачной воздух и розовое небо за новостройками. Там витал дух безумной ясности хронического алкоголизма.

Мир слезился по моим глазам. И чтобы продолжить пить, надо было стать живым. Да, нужно быть полным жизни, если хочешь как следует напиться. Что хорошего в отутюженной рубашке, если она одета на мертвеца? Она тоже мертва и холодна. Что таит вино, которое вливается в безжизненное горло? Это просто машинное масло, дешевая смазка. Никакой души, одна механика. Хочешь плыть по морю Бахуса и выйти сухим, выбирай праздничные рюмки.

Пиво и сигареты

Открыв глаза, я долго не мог понять, где нахожусь. Мерзкий вкус во рту и тяжелая голова. Осмотрелся. Стол и пол вокруг завалены пивными бутылками и окурками. Я брезгливо поморщился. Ну да, это же моя квартирка.

Открыв форточку, проветривая, я начал прибираться к приходу учителя. В одной из бутылок булькнула мутная жидкость. Меня мучила жажда. Выругавшись, я хлебнул выдохшееся пойло. Пошарил в куче мусора, нашел крепкий бычок и закурил.

К приходу учителя в доме, на мой взгляд, было относительно чисто. Только он вошел, как стразу скептически меня осмотрел и сказал:

– Я же говорил тебе, никаких пива и сигарет. Говорил?

– Конечно, говорили, учитель, – уныло кивнул я и, не выдержав прямого смеющегося взгляда, не поднял голову.

– А ты?

Я пожал плечами. Учитель тоже пожал плечами и развернулся, чтобы уйти.

– Учитель, – позвал я,

Он остановился.

– Что мне делать теперь?

– То же самое. Никакого пива и сигарет. Я приду через месяц.

– И я смогу сваливать отсюда? Сразу?

– Посмотрим. Ты сам-то веришь, что это возможно?

– Верю. Я продержался почти месяц. А вчера было недоразумение, встретил друга, не виделись десять лет.

Учитель никак не отреагировал и ушел, словно его и не было. Настроение испортилось. Теперь еще месяц ждать. А так надоело здесь. Вчера как наваждение – увидел товарища и обо всем позабыл.

Я вышел во двор выкинуть мусор, заглянул в соседнюю лавку. Вспомнил, что пиво и сигареты не нужны. Но хозяин уже увидел меня и выставил привычные четыре бутылки пива и пачку сигарет.

– Забыл деньги дома, – соврал я и развернулся уйти.

– Постоянным клиентам отпускаем в долг. Тебе после вчерашнего без этого никак.

– Сколько раз мы вчера приходили?

– Раз пять точно. Бери.

Сказано было так дружелюбно, что я не удержался, взял пиво и сигареты. Дома я убрал бутылки подальше с глаз, в холодильник, и стал искать, чего бы поесть. Попадалась только какая-то дрянь, сплошная закуска к пиву: сушеная рыбка, кальмары, сухарики, чипсы.

– Где в моем доме настоящая жратва? – спрашивал я у них, складывая в кучу остатки.

Нашлось немного чечевицы, лук и специи. Пока готовилась похлебка, меня мучила жажда. Когда от варева потянуло томным готовым вкусом, я сказал:

– Он придет через месяц, а у меня куча дурацкой закуски. Выбрасывать жалко. Что он скажет, увидев её. Начну отсчет с завтра.

И открыл пиво. На третьей бутылке я почувствовал облегчение и закурил.

– Вот и отлично, – подмигнул я пустой посудине, – теперь всё едино.

Допив четвертую, я швырнул её в угол и крикнул вдогонку:

– Мне всё нипочем! Так и передай остальным!

На следующий вечер я сидел в окружении двух подружек, трех упаковок пива и игриво рассуждал:

– Этот мир – мир пива и сигарет и всего остального на них похожего, со вкусом добровольной смерти, мне слишком хорошо знаком этот вкус. Если вам нечего делать в лучшей жизни, то хлебайте больше и затягивайтесь глубже.

– Ты умеешь сказать, – глотнув из банки, произнесла одна из подружек.

– К чему эта болтовня, – закурив, недовольно проговорила другая. – Это не те разговоры, которые подходят к пиву? Поставь лучше музыку, джаз или свой сборник шестидесятых.

– Да, пожалуй, так лучше.

Через неделю я шел по делам. Организм отдыхал от никотиновых смол и дешевой дрожжевой жижи. Мне было легко и весело, хотелось петь. Что я и делал, ведь поблизости никого не было.

– Хватит базлать, – услышал я добродушный голос, пересекал безлюдный двор.

– Учитель? – остановился я.

– Ха-ха, узнаю брата Толю, – засмеялись откуда-то сверху. – Хомо дельфинус, человек будущего!

– Учитель! – обрадовался я и поднял голову. – Антонов? Ты?

Равнодушный к морали и принципам гитарист Антонов проводил дни, играя и записывая на дому. Все отпущенное время отдавал пополам – музыке и женщинам. Это он стоял у открытого окна второго этажа и меланхолично дымил сигаретой.

– Заходи, – сказал Антонов.

– Спеть чего-нибудь?

– Не в этот раз.

– У тебя там, наверное, полно пива и сигарет?

– Нет. Последняя. Я обои начал клеить.

– С чего это?

– Заходи, узнаешь.

– И ты не предложишь мне пива?

– Нет.

Я направился к подъезду.

– Я пошел за струнами и пивом и купил обои, – с порога начал Антонов. – Случайно попал в строительную лавку. Купил новые струны, повернул за пивом, а там уже не пиво, а стройматериалы продают. Мне сразу приглянулись обои в китайском стиле. Хватило на два рулона.

– И где клеишь?

– На кухне. Проходи.

Стена была обклеена наполовину, но смотрелось неплохо.

– Отлично, – порадовался я. – Лодки, плывущие по Хуанхэ, как раз то, чего здесь не хватало.

– Может, и коридор обклеить?

– Конечно.

– А чем?

– Найди обои под струганное дереве. Будет как забор, а сверху подсолнухи. Получится свой дворик, засаженный подсолнухами.

– Хорошая идея, – согласился Антонов.

Мы помолчали. Посмотрели в окно. В тишине было слышно, как кто-то пробежал по двору.

– Как будто чего-то не хватает? – заметил Антонов.

– Пива и сигарет, – пошутил я.

– Возможно.

– Но нам этого не нужно.

Антонов закурил.

– А все-таки ты молодец, обклеил кухню, – устав от молчания, произнёс я. – Дальше пойдет веселее.

– Хватит об этом.

– Почему? Новые обои – новая жизнь.

– Перестань.

– Не сомневайся.

– Иди ты, – расстроился Антонов.

– Правильный выбор.

– Причем здесь выбор? Я просто ошибся дверью.

– Удача на твоей стороне. Вместо пива обои взял. Повезло.

– Какая чушь, – поморщился Антонов. – После твоей болтовни кому угодно захочется пива.

– Ты прав, мне уже самому захотелось.

Через полчаса мы сидели в скверике за домом, дули из пластиковых стаканов разливное пиво и дымили сигаретами.

– Неплохо вот так, иногда, проводить время за кружкой пива со старыми друзьями, – подбодрил я задумавшегося Антонова.

– Неплохо, – согласился он.

– Но новые обои лучше.

– Тьфу ты, – плюнул Антонов. – Дались тебе эти обои.

Я прикрыл ладошкой рот. Потом убрал и глотнул пива.

Антонов нахмурился. Тоже выпил пива. Неожиданно резко встал и уверенно сказал:

– Знаю, где взять деньги на подсолнухи.

И ушел.

– Это ты хорошо придумал! – крикнул я ему вслед.

Следующим вечером я лежал в полумраке у открытого окна. Летом легко поджидать утро. Вечер незаметно нагоняет ночь, и вскоре наступает рассвет. Я лежал долго и никак не мог уснуть, всё думал об учителе. Как ему удавалось быть всюду, я не знал. Я бы тоже хотел посидеть утром на набережной в Понди у Бенгальского залива, найти выброшенные на берег деньги, а вечером мотануть в горы Алтая.

Под окном кто-то зашептался:

– Вон, видишь, открытое окно? Может, залезем туда?

– Там живет бухарь. Всё, что мы найдем там, это кучу пустых бутылок.

– Может, он в завязке и купил себе телевизор.

Я пошарил рукой возле кровати, нащупал бутылку и бросил её в окно. Она разбилась, и кто-то испуганно выругался:

– Я же тебе говорил!

В полдень я вышел из дома с твердым намерением навсегда отказаться от пива и сигарет. Я не хотел ни того, ни другого. Я обошел пол города, сделал всё задуманное, моё намерение не пить было таким твердым, что к вечеру сделалось скучно. Борясь со скукой, я наглотался кефира и до утра мучился слабостью желудка.

На следующей неделе, спускаясь в ночной клуб, я вспомнил, что продержался без пива девять дней. Я пришел на концерт, меня пригласили друзья музыканты, они готовились к выступлению. Стол в их гримерке был уставлен пивом и пепельницами. Я брезгливо поморщился. Все кругом накачивались и курили. Разговор с друзьями не клеился, я нервно закурил. Потом, задумавшись, хлебнул пива.

– Блин! – выругался я, заметив, что сижу с пивом и сигаретой. – Что здесь происходит? Я курю и пью пиво!

– Давай, давай. Не стесняйся, – поддержали друзья, расчехляя инструменты. – Мы сейчас дадим жару.

Через два дня я вернулся домой желтый от пива и сигарет. Несколько дней я не высовывался из дома, пил зеленый чай, квас и молоко. Потом пошел за продуктами и встретил старого дружка.

– Чем занимаешься? – спросил он.

– Ничем. А ты?

– Поставил звуковую карту на комп. Сижу дома, как Антонов, пишу песни.

– Круто, молодец, делом заняты. Не пьешь?

– Нет. Мешает. Хочешь записаться? Ты, вроде, что-то сочиняешь и поешь?

– Так, пробую иногда. Да, хотелось бы попробовать всерьез. В пятницу был на концерте в клубе. Я тоже так могу на сцене чудить.

– Пошли ко мне, попробуем на что ты способен.

– Только никакого пива.

– К чему оно нам.

Мы открыли проект и я спел о прогулке вниз по улице.

– Как песня называется? О чем? – спросил друг. – Я твой неправильный английский не совсем понимаю.

– Даунзестритсонг. Об одинокой прогулке в легком подпитии. Посвящается моей никчемной жизни.

– Давай еще разок.

Сделали с десяток дублей. Голос у меня подсел.

– Без выпивки не идет, – проговорил приятель и закурил.

– Ты же обещал, – взмолился я.

– Да, да, я обещал, – кивнул приятель и достал из холодильника початую бутылку водки. – Водка – не пиво, давай для куража и чтоб горло еще поработало. Лучше бы, конечно, коньяк, но это хорошая водка.

– Может чай?

– А потом чай.

После третьей рюмки процесс пошел бодрее, к утру песня была готова.

– Неплохо, – сказал приятель, прослушав материал.

Он еще пару раз одобрительно качнул головой, глядя на меня, и уснул с недокуренной сигаретой. Выспавшись, мы похмелились темным пивом, выкурили по сигарете и разошлись. Два дня у меня болело сердце – я был сам не свой.

Когда в дверь постучал учитель, дом был вылизан, как корабль во время штиля.

– Здравствуй, учитель, – жизнерадостно улыбался я.

Чувствовал я себя хорошо.

– Привет. Сколько без пива и сигарет? – сразу перешел он к делу.

– Неделя и четыре дня, учитель.

– Неплохо, – учитель крепко пожал мне руку.

– В чем дело? – не понял я. – Теперь можно пить пиво и курить сигареты?

– Теперь тебе нужно, по меньшей мере, полгода торчать здесь без пива и сигарет.

– Полгода?! – расстроился я.

– Да, полгода, не меньше. А если опять нахлебаешься, то и больше.

– Нет, только не это! – испугался я.

– Ты сам делаешь выбор. Пиво и сигареты или…

– Никакого или! – перебил я. – Я так больше не могу! Забери меня отсюда! Иначе я сойду с ума! Я ненавижу пиво и сигареты! Они сами лезут, как к себе домой!

– Выбор делаешь ты, – учитель повернулся к выходу.

– Э, нет, постой, – схватил я его за руку, – это не я делаю выбор, это они меня выбирают.

Учитель поморщился от моих слов, как будто я схватил его не за руку, а за яйца.

– Если ты будешь и дальше так думать, мы не скоро увидимся.

– Стоять! – я преградил выход. – Мне терять нечего!

– Чего ты хочешь? – спокойно спросил учитель.

– Пойдем, выпьем пивка, а.

Мы сидели в моем дворе на перекошенной лавочке и пили пиво. Учитель делал большие глотки и пускал дым колечками.

– И чем тебе здесь не нравится? Пей себе пиво, кури сигареты. В чем проблема?

– Учитель, я хотел бы делать это в другом месте. Здесь всё как-то бессмысленно. Тем более без пива и сигарет. Еще надо работу искать, я много задолжал за квартиру.

– Другое место может оказаться без пива, без сигарет и без много чего такого забавного, что есть здесь, – выдувал он колечки.

– Что же делать? У меня такое ощущение, что я закончу свои дни, сжимая недопитую бутылку пива и тлеющую сигарету.

– Всяко может быть.

– А как же ты, учитель? Как ты держался без пива и сигарет?

– Я не люблю пиво и сигареты.

– И я не люблю! – заорал я. – Мне больше нравится вино, полусухое белое!

Учитель с интересом посмотрел на меня и засмеялся:

– Кажется, ты не в себе. Тебе, и правда, надо отсюда сваливать.

– Но как?

– Не пей пиво и не кури сигарет, – посоветовал учитель.

– О! – завопил я. – Зачем ты издеваешься надо мной?

– И нервы у тебя ни к черту, – посочувствовал учитель. – Видишь, до чего тебя довели пиво и сигареты.

Я сжал кулаки, но сдержался. Допил пиво.

– Пойдем, отольем, – предложил я.

– Ты иди, а тебя здесь подожду, – улыбнулся учитель.

Когда я вернулся, на лавочке никого не было. Со всей дури я пнул пустую бутылку, и она разлетелась вдребезги, врезавшись в стену дома.

Из окна выглянула соседка:

– Опять нажрался, козёл! Иди домой проспись, а то милицию вызову!

Я вышел со двора. Летний выходной день был в разгаре. Мимо прошли подростки, они курили и пили пиво на ходу. Недалеко на лавочке сидели две молодые женщины, они жеманно затягивались тонкими сигаретами и делали осторожные глотки из маленьких пивных бутылочек. Из магазина выполз потрепанный старикан с трехлитровой пластиковой баклахой дешевого пива, он довольный дул в папиросу.

А с перекрестка мне махала подруга, с которой я недавно закрутил приятный роман без истерик. Она шла ко мне и расцветала.

– Привет, малыш! – обрадовалась она и нежно поцеловала в небритую щеку. – Какой денёк! Может, прогуляемся в парке и выпьем по бутылочке холодного пива?

Я мило улыбнулся и подмигнул. Через дорогу от нас стоял бронзовый памятник известному мужику в кепке. Одной рукой он откинул полу пиджака, а другую держал в странном неприличном жесте. Какой-то умник вставил ему туда пивную банку. А в руке, которую мужик держал за спиной, я так полагал, была припрятана зажженная сигарета.