Read the book: «Черная полынь. Рассказы, повесть», page 2

Иллюзия

Фотоателье на первом этаже старинного купеческого дома работало уже несколько лет. Его хозяин, Георгий Лозницкий, был одним из множества новоявленных фотографов, открывших студии в столице. Большую часть времени он проводил в бывшей художественной мастерской, переоборудованной под фотостудию и лабораторию. За драпированной стеной, напротив которой на массивном штативе была установленная выписанная из-за рубежа громоздкая фотокамера, находилось темное помещение, где в красном свете газового фонаря он проявлял и тиражировал снимки. Его рабочий стол находился под наглухо затемненными окнами, время от времени он открывал их – для копирования фотографий требовалось солнечное освещение, и тогда лаборатория заливалась ярким светом, вырисовывающим сложившийся в ней творческий беспорядок.

Однажды, засидевшись в студии допоздна, он долго искал баночку с галловой кислотой, перебирая содержимое ящиков стола, в которых собралось немало склянок и коробочек. Среди всего этого богатства он нашел завернутую в плотную бумагу стеклянную фотопластинку. На упаковке различалась подпись, сделанная его рукой: судя по ней, эта пластинка была приготовлена полгода назад. Но никак не удавалось вспомнить, экспонировал ли он ее и что могло быть на ней запечатлено? Быть может, это и вовсе пустая, неиспользованная пластинка? Но применять ее повторно он не рискнул, чтобы в кадре не произошло проявления посторонних образов, которые сбивали с толку многих неопытных фотографов, поэтому оставалось только одно – проявить эмульсию и посмотреть, о чем же он запамятовал.

Время шло к полуночи, и его уже клонило в сон, но, переборов сонливость, Георгий зажег неактиничный фонарь. Развернув бумажную упаковку, он убедился, что внутри было стекло с самодельной хлоросеребряной эмульсией на желатине. Далее оставалось разлить в ванночки наведенные растворы проявителя и фиксажа и обработать заинтриговавшую его пластинку.

Вскоре он уже созерцал привычный процесс – как под слоем раствора в кювете проявлялась фотографическая картинка. Сразу стало очевидно, что пластинка не была пустой. На ней вырисовывались белые пятна с очертаниями человеческого силуэта среди них. Выдержав снимок в закрепителе, он аккуратно промыл его и поставил на сушку. Не терпелось рассмотреть изображение при ярком свете, но надо было соблюсти все правила фотопроцесса.

Наконец он вышел со снимком в руках в помещение, служившее студией. Здесь располагалось несколько ярких осветительных приборов. Он замкнул коммутатор и зажег недавно приобретенную лампу накаливания, дававшую довольно яркий желтоватый свет. При нем он смог, наконец, толком рассмотреть полученное изображение. На только что проявленной пластинке в окружении аморфных пятен, похожих на стаю бабочек, отчетливо вырисовывался светлый силуэт. Несмотря на туманность очертаний, наметанный взгляд художника сразу уловил, что фигура является женской. Присмотревшись, он смог разглядеть лицо, едва прорисованное легкими тенями. Но проявленная фотопластинка была лишь полупрозрачным слайдом, и мастеру не терпелось перенести это изображение на фотобумагу, сделать его отчетливым и контрастным.

Появление сей картинки весьма озадачило его. Похоже, он вовсе не экспонировал эту пластинку в камере. Так откуда взялся загадочный образ? Приготовленная полгода назад эмульсия могла засветиться, либо на нее подействовали пары реактивов, рядом с которыми она хранилась. Это было вполне вероятное объяснение. Но никогда раньше ему не приходилось сталкиваться с проявлением таких артефактов.

Ночь брала свое, он почувствовал себя совершенно обессилевшим и решил отложить до завтра дальнейшие занятия с обнаруженным феноменом. Вскоре он вернулся в свою квартиру и попытался заснуть, но сон долго не шел к нему вопреки желанию быстрее скоротать ночь, чтобы завтра прийти в студию и разрешить возникшую загадку.

На следующий день ему далеко не сразу удалось взяться за таинственную фотопластинку. С утра было много клиентов. В иных обстоятельствах господин Лозницкий только обрадовался бы такому наплыву публики, но теперь он с трудом сдерживал раздражение. Наконец, убедившись, что принял всех, кто был предварительно записан на этот день, он закрыл входную дверь и перевернул на ней табличку.

С редким воодушевлением он зашел в лабораторию и принялся готовить сразу несколько вариантов фотопроцессов на основе солей серебра, которые позволили бы ему контактным способом перенести изображение на позитивные фотокарточки. Некоторые из известных ему методов печати требовали яркого солнечного освещения, а меж тем уже было пять часов вечера, и осеннее солнце клонилось к закату. Оставалось довольствоваться лишь теми способами, которые можно было реализовать при газовом и электрическом освещении.

Так или иначе, но вскоре у него на руках было несколько отпечатков, имеющих разные оттенки и плотность. Выглядевшая светлой на слайде фигура на них стала темной. Женский силуэт продолжал угадываться, но вместе с тем снимок утратил иллюзорное очарование. Фотограф предвидел это еще вчера, первый взгляд не подвел его: изображение на фотопластинке было не негативным, а позитивным, и печатать его надо было совершенно другим способом – без обращения тонов. Еще несколько часов работы в красном свете – и на руках его были другие снимки, точно воспроизводящие изображение на пластике, только гораздо более контрастные. Теперь он мог отчетливо разглядеть женский силуэт, длинные волосы и тонкие очаровательные черты лица. Ему показалось, что подобные лики можно увидеть разве что на картинах серверных художников эпохи Ренессанса.

При взгляде на этот образ его охватили воспоминания о своей учебе в художественной академии, о юношеских опытах в живописи, которые постепенно перетекли в прагматичное занятие фотографией. Когда-то он увлекался фотокопированием музейных картин, но прошло немало лет, и найденная им пластинка вряд ли осталась с тех пор. Да и не могло при обычном способе съемки на негативе проявиться позитивное изображение. Так откуда же взялась эта очаровательная картинка?

В тот вечер он покинул студию, пребывая в полном замешательстве. Впервые в его жизнь вторглось нечто необычайное, разрывающее ее спокойнее, размеренное течение. Он взял снимки с собой, чтобы подробнее изучить их при утреннем свете. Ночью он несколько раз вставал с постели, подходил к разложенным на столе отпечаткам и зажигал свечу, словно опасаясь, что возникшее чудесном образом изображение так же внезапно пропадет.

На следующий день его чувства несколько отрезвились. Он убеждал себя сбросить охвативший его морок и здраво взглянуть на произошедшее. По-видимому, он столкнулся с чем-то подобным игре природы, когда в случайных формах минералов возникают очертания, словно выполненные мастером-живописцем. Только его чудо возникло в искусственной среде, в атмосфере фотографических реактивов. Так что же в этом удивительного? Под действием влаги и каких-то химических испарений на эмульсии проступило аморфное пятно, а все дальнейшее сделало его воображение, восприятие профессионала, привыкшее к живописным и фотографическим портретам. Быть может, если взглянуть еще раз, иллюзия развеется?

Но вновь и вновь рассматривая негатив и полученные с него отпечатки, он отказывался верить, что эта призрачная, неземная красота, могла возникнуть по воле случая. Снова вспомнились годы учебы и увлечение Ренессансной живописью. Призраки юношеских идеалистических фантазий словно ожили в его воображении. Когда-то он надеялся постичь извечную идею красоты, сокрытую за материальными формами произведений искусств. Красоты, которой он искал в облике своих моделей, в скульптурах и портретах, в дивных порождениях природы, но при этом ее суть все оставалась неуловимой.

Раньше он с презрением относился к спиритическим сеансам, считая их обманом легковерной публики. Но теперь эта тема, отреченная современной ему наукой и порицаемая церковью, но весьма популярная в светском обществе, стала занимать его все более. Он и так был завсегдатаем книжных лавок, но теперь стал посещать их еще чаще, при этом его интересовала литература вполне определенного рода. Пролистывая полунаучные-полуоккультные труды о медиумах, месмеризме и астральных фантомах, он подчас испытывал досаду от очевидной глупости всего в них изложенного. Но в то же время попадались отдельные интригующие сведения.

В трудах подобного рода речь нередко заходила о спиритической фотографии. Ему и раньше доводилось видеть в газетах снимки, претендующие на изображение «бесплотных духов», но это были столь явные подделки, что разоблачить их мог даже человек, неглубоко сведущий в фотографии. Из всего книжного хлама он приобрел переводной труд Гектора Дюрвиля о животном магнетизме и французскую книгу Ипполита Барадюка, где описывались его опыты по запечатлению «психических энергий человека» на фотографии.

Однажды, когда вечером он возвращался из студии, ему показалось, что в толпе встречных прохожих он увидел лицо со знакомыми чертами. Оно появилось перед его взором на мгновение и вновь затерялось. Это была девушка в длинном черном пальто и шляпке с короткой вуалью, едва прикрывающей глаза. Он остановился и хотел было броситься искать незнакомку, но осознал всю тщетность этого мероприятия. Что так взволновало его? Неужели ее лицо напомнило загадочный снимок? Но ведь проявившийся на нем образ имел очень слабо намеченные, почти призрачные черты, а встречена девушка лишь на мгновение появилась перед ним, так неужели он смог узнать ее лицо под вуалью? Георгий был вынужден признать, что вновь стал жертвой обмана чувств.

Много дней и ночей он пытался сознательно повторить в своей мастерской неожиданно проявившийся феномен, занимаясь тем, что еще недавно могло показаться ему смехотворным. Он делал магнетические пассы над фотопластинками, сосредоточенно глядел на них в темноте, пытаясь проецировать мысленные образы, прикладывал к точке в межбровье, которой приписывалось особое оккультное значение. Но все было тщетно: кроме нескольких следов от кристаллов плохо растворившегося проявителя и бесформенных пятен засветок по неосторожности, получить ему ничего не удавалось.

«Если даже иной мир существует, быть может, он соотносится с нашим, как параллельные прямые, и мы тщетно ищем их точку пересечения», – думал он, в очередной раз маясь бессонницей. Когда же наконец под утро ему удалось заснуть, он увидел знакомую светлую фигуру, попытался рассмотреть ее, изучить и запомнить ее черты, но те ускользали от его взгляда, сновидение становилось смутным – как и ранее, когда он пытался читать во сне книги, но их текст рассыпался отдельными буквами.

На следующий день, придя в мастерскую, он с самого утра закрыл ее для посетителей. Вложив не оставляющий его в покое стеклянный снимок в «волшебный фонарь», он спроецировал на белый экран в темной лаборатории картинку с силуэтом, ставшим наваждением. Долгое время он рассматривал эту прелестную фигуру, затем, когда фонарь был резко погашен, перед глазами его остался послеобраз, постепенно меркнущий и меняющий окраску. Он сконцентрировался на этой призрачной картинке, и на секунду показалось, что образ оживает, становится отчетливее, реалистичнее, но тут его перенапряженные глаза сильно заболели, он непроизвольно зажмурился, и видение рассеялось.

С того дня его чувства пришли в полное расстройство. Искомый образ теперь угадывался не только в лицах прохожих – он виделся фотографу даже в разводах и каплях дождя на оконном стекле. Сны его стали путанными и бессвязными, в них стремительной чередой проносились воспоминания о некогда увиденных картинах и фотографиях вперемежку с какими-то фантастическими картинками, словно не из земной жизни. Вместо молитвы на ночь он заклинал свое сознание, чтобы то подарило ему свидание с очаровавшим его призраком хотя бы во сне – но это видение не повторялось.

Наконец, одним утром, с трудом проснувшись после ночи, наполненной лихорадочным делирием, Георгий понял, что так продолжаться больше не может – он извелся до крайности, у него уже нет сил для работы, не говоря уже о творчестве. В этот день он уверенно решил закончить сводившую его с ума историю, попросту уничтожив загадочный артефакт и все его копии.

Придя в студию, он собрал бумажные отпечатки и, изорвав их в клочья, спалил в пепельнице. Оставалась только стеклянная пластинка, давшая начало всем этим копиям. Он уже готов был разбить ее вдребезги, как в последний миг его рука все же дрогнула, он завернул фотопластинку в бумагу, перевязал нитью и забросил ее в самый дальний угол лаборатории.

Вскоре, к своему удивлению, он обнаружил, что этот чисто символический акт все же возымел действие. Мысли о загадочном снимке стали оставлять его, вернулся спокойный сон. День шел за днем, так протекло несколько месяцев, и рабочие дела увлекли его, заставив забыть о недавних переживаниях. Каждый день он портретировал в своей студии особ из разных сословий, иногда выезжал на экипаже с переносной техникой для съемок памятных мероприятий. В его лаборатории проявлялись десятки новых снимков, обыденных и ничем не примечательных, и больше ничто не тревожило и не смущало его рационалистический ум.

Но, когда казалось, что все волнения позади, новый случай заставил его сердце забиться с необычайной силой. На исходе лета в его студию пришла горожанка лет двадцати с небольшим со своим младшим братом-гимназистом. Когда она подняла вуаль и расположилась в кресле студии, Георгий был потрясен. С первого взгляда увиденное лицо показалось ему не просто знакомым, но буквально тем самым, что он видел на загадочном снимке.

От волнения фотограф стал растерянным и суетливым, обычно легко находящий язык с клиентами, в этот раз он сконфузился и с трудом объяснил девушке и юноше, как им следует позировать. Взяв себя в руки, он постарался провести съемку безошибочно, чтобы получить идеальный результат. И тем же вечером уже проявил полученные снимки.

Теперь у него была возможность основательно изучить так потрясшее его лицо. Неужели именно этот образ сводил его с ума столько дней и ночей? Он поспешил достать некогда заброшенный таинственный отпечаток и распаковал его, но с содроганием обнаружил, что тот потускнел, пострадав от влаги, изображение на нем стало совсем нечетким. Светлая фигура все еще виднелась, но в ее очертаниях больше не угадывался женский силуэт, растаяли иллюзорные черты лица. Эфемерная красота покинула этот снимок, превратив его в тусклые хаотические пятна. Так было ли сходство?

В одной руке Георгий держал этот артефакт, утративший магическое очарование, в другой – свежеотпечатанный снимок посетительницы. Наконец, он отложил фотопластинку с туманным пятном, более не нуждаясь в иллюзиях и фантомах – его чувства обрели земное воплощение. В журнале студии было записано имя посетительницы и адрес, по которому он должен отправить с курьером снимки. И пусть он не знает ничего ровным счетом о ней, его чувства отчего-то охватила спокойная радость, которой он давно не знал.

«Будь что будет, – сказал он себе. – Но я вновь позволю иллюзии стать моей путеводительницей. И, даже если меня ждет неудача, жалеть не о чем. Пусть я прослыву безумцем, и пусть сам себя станут считать таковым, но только малодушие будет непростительно. Нельзя вновь потерять эту красоту. Я дам возможность своей вере, дам еще один шанс на свершение чуда».

В мире чуждого бога

Бежав под покровом ночи из осажденного города по подземным ходам, вы спрятались в глубокой пещере, проходящей в толще соседнего холма. Каменные своды и мощный слой грунта укрыли вас от преследователей, но как долго эти катакомбы смогут служить приютом? С собой удалось захватить лишь самые скудные запасы воды и провизии. Источники, обретающиеся в пещере, дают воду с горьким металлическим привкусом, пить которую вряд ли возможно долгое время. К тому же сам воздух этого подземелья пропитан ядовитыми испарениями, от него словно помрачается разум. А снаружи беснуется войско, почти дорвавшееся до поживы, ожидающей в обреченной на разграбление крепости, и вряд ли кому удастся незаметно выйти из катакомб прежним путем.

Вас осталось лишь около двух десятков человек, остальные погибли во время осады или не пожелали обращаться в бегство, предпочтя оставаться за городскими стенами до самого конца. И даже те, кто укрылся в подземном убежище, настроены совершенно упаднически – не надеются выжить и даже не стремятся к этому. Кажется, они согласились на небольшую отсрочку конца земного существования только лишь для того, чтобы совершить предусмотренный их верой ритуал.

Ты смотришь на окружающие тебя бледные, изможденные лица, освещаемые дрожащим пламенем масляного светильника, и кажется, что вокруг находятся уже не люди, но тени, бесплотные призраки. Их помыслы обращены к собратьям, покинувшим этот мир, убитым гонителями, а также к тем, кому предстоит еще встретить свой мученический конец после окончательного падения цитадели. Живыми здесь выглядят только несколько выведенных из крепости детей, и тебе невыносимо думать о том, что их может постичь та же участь, что и остальных беглецов.

А собравшиеся здесь взрослые и пожилые обитатели замка, облаченные в серые рубища и черные рясы, кажется, только приветствуют такой финал. Ведь разделяемая ими вера убеждала в том, что земной мир испокон веков находится во власти злых сил, а человеческое тело подобно темнице для души. Всем образом жизни они стремились к тому, чтобы освободиться из плена этого безотрадного мира, разрывали привязанность к материальным благам, храня строгое воздержание. Теперь же им кажется, что настало самое лучше время для того, чтобы попрощаться с тяготившей их земной жизнью, и принять смерть, которая не заставит себя ждать, если остаться под сводами этих катакомб.

Стоя в кругу, они гласно исповедуются друг перед другом, а старейший из них, по своим духовным заслугам имеющий статус священнослужителя, готовится к проведению таинственного обряда рукоположения. Это действо означает окончательное приобщение к их клиру, полное отрешение от мирской жизни для тех, кто до сих пор еще были обычными верующими. После этого связи их душ с земной жизнью должны быть разорваны окончательно, чтобы по смерти они освободились из кругов дольнего мира, не перевоплощаясь в нем вновь, и вернулись к своим истокам – в Царствие, которое не от мира сего. Такова была их удивительная вера, далеко ушедшая от римской ортодоксии.

Обычно этот обряд совершался с людьми, находящимися в глубокой старости, на одре болезни или перед лицом смертельной опасности. И сейчас все взрослые, кроме тебя, пожелали приобщиться к клиру, полагая, что путь их жизни близок к концу. Ты не участвуешь в этой мистерии, потому что никогда не был ревностным последователем их религии, хотя она оказалась близка твоим собственным взглядам. Будучи уроженцем здешних мест, сперва ты просто сочувствовал этим людям, ведущим строгую, аскетическую жизнь и учившим избегать любых проявлений зла, а когда над ними нависла угроза уничтожения, ты вместе со многими обитателями окрестностей встал на их защиту.

«Избавь от смерти в мире чуждого бога, дай нам познать то, что Ты знаешь, и полюбить то, что Ты любишь…» – Со стороны стоящих узким кругом единоверцев, ожидающих обряд, слышится тихое моление нестройным хором голосов.

«Ибо мир сей – не наш, и мы – не от мира сего», – мысленно продолжил ты слова знакомой молитвы, распространенной среди тех, кто еще не прошел рукоположение. Эта фраза раньше оказывала на тебя поистине магическое воздействие и до сих пор находит живой отклик в твоей душе. Но вместе с тем возникал вопрос: даже если ты чужд этой Земле, разве случайно и бессмысленно твое появление здесь?

Ты думаешь о безотрадном выборе, предоставленном судьбой: тебя ждет медленная смерть в пещере либо сдача церковным властям, за которой последуют склонение к предательству своих соратников и расправа в случае отказа сотрудничать. Но тебе не хочется верить в безвыходность положения. В простершейся вокруг темноте и тишине твои мысли отстраняются от безнадежности текущего момента.

Осознавая, что дни твоей жизни могут скоро закончиться в этом подземелье, ты испытываешь вполне естественное желание: тебе захотелось хоть еще раз, напоследок вдохнуть свежий воздух, увидеть земной простор и звезды на ночном небосводе.

Многие столетия небесные огни служили ориентиром для путников, но слова о «путеводной звезде» воспринимались тобой иначе – ты чувствовал, что тебя ведет по жизни некий светоч, единственный ориентир, которому можно доверять. Только это ощущение было слабым и подспудным, и порой тебе казалось, что путь утерян и нет смысла идти дальше. Лишь оказываясь в полной безысходности, ты вновь начинал ощущать это таинственное притяжение и следовал ему. Но куда же привела тебя путеводная звезда? Пройдя нелегкую стезю, ты оказался в древних катакомбах в окружении обреченных на гибель еретиков.

С самых юных лет тебя отличало критическое отношение к тому, что казалось прописными истинами – в светских законах и религиозном вероучении. С годами ты все чаще смел сомневаться в справедливости существующего миропорядка, а по мере того, как тебе открывалось все больше безрадостных истин о жизни современников, измученных войнами и бесчинствами власть имущих, ты уверился в том, что мир лежит во зле и лицемерная римская церковь не может его спасти.

Ты ощущал себя чужим, как среди светских людей, так и в церковной среде. Тебя не устраивали процветающие вокруг жестокие нравы, ты не стремился к материальному обогащению, тебя раздражали суеверия и идолопоклонство, навязываемое католическими священниками. Тебе хотелось найти нечто иное, вечное, надмирное. Тоска о чем-то неведомом и прекрасном, словно утерянном в земной жизни преследовала тебя с ранних лет, подчас становясь невыносимой.

Тогда ты стал искать спасения в других учениях, и судьба свела тебя с «добрыми людьми», почитавшими иного Бога, нежели тот, что обосновался в умах римских клириков.

«Дом наш не здесь, – учили эти скромные проповедники. – Истинный Бог не может быть источником зла, он не наказывает, не мстит, не насылает на людей несчастья. Церковники-фарисеи подменили его ложным идолом, дабы оправдать жестокость земных владык, по их образу сотворили они нечестивого кумира и заставляют воздавать ему почитание».

Ты слушал эти проповеди, и казалось, что в них открывается долгожданная истина – столь радовало тебя обличение мирской несправедливости. Очарованный новым учением, ты сблизился с «добрыми людьми», издавна бывшими в немилости у католиков. И, чем больший успех имела проповедь аскетов, тем сильнее раздражались их религиозные оппоненты. От жарких диспутов противостояние перешло к открытой борьбе. Теперь вся их община оказалась обречена на уничтожение церковными и светскими властями, устроившими против них крестовый поход, который нес передел власти на обширных землях.

Но, даже оставаясь преданным этой общине, ты так и не смог в полной мере разделить исповедуемые ею убеждения. И на месте изначального очарования новой верой, претендующей на возвращение к подлинным истокам христианства, возникало все больше сомнений. Тебе казалось, что эти люди настолько испуганы осознанием мирового зла и несправедливости, что готовы отказаться от всякой борьбы, снять с себя ответственность за все происходящее вокруг, и стремятся покинуть этот мир ради надежды на лучшее посмертие. Хорошо жить, не замарав рук и не запятнав души, оставаться чистым, надеясь на лучшее воздаяние за гробом, но тебе хотелось бороться, добиваться справедливости на Земле, хотелось постичь жизнь во всей ее полноте, не отрекаясь от дольнего мира, не считая его дьявольской подделкой, ширмой, что скрывает от взора истинное бытие.

Мысли и воспоминания идут нестройной вереницей, тем временем находиться под сводами пещеры становится все тяжелее. Пламя светильников тускнеет, для дыхания не хватает воздуха, с каждой минутой ты чувствуешь, как силы оставляют тебя. Сознание начало путаться, на краткое мгновение сон завладел утомленным разумом, и ты провалился в забытье, которое неожиданно засияло яркими огнями.

В представшей сновидческой картине ты увидел мириады неземных светочей, пылающих в пустоте и безвременье, и почувствовал, что за каждым из них скрыта чья-то жизнь. Казалось, что здесь перед тобой предстали судьбы всех, кто прошел по Земле, чьи тела стали прахом, а мысли угасли. Злодеи и праведники, умудренные опытом старцы и дети, едва познавшие жизнь, гении и слабоумные – здесь все были равны, ведь в каждом из них горела искра человеческой жизни и каждый стремился к своей звезде, чтобы сблизиться и слиться с нею.

Пробудившись, ты вздрогнул, моментально почувствовав пещерный холод, и сделал несколько глотков из фляги с остатками воды. Приснившееся напомнило детские годы. Когда ты видел падающие звезды, то задавался вопросом: неужели это каждый раз кто-то умирает, и гаснет его светоч? Когда детские грезы развеялись, ты смеялся над их наивностью. А сейчас, еще не в полной мере вернувшись к бодрствованию, ты задался вопросом: горит ли еще путеводная звезда твоей жизни? И захотелось верить, что эти светочи пылают вечно, человек лишь теряет с ними связь, идя по жизни, он словно увязает в грязи, душу его опьяняет дурман забвения, и он больше не стремится к горним высям. А ты все искал свою звезду, прислушивался к неземному зову, хотел встретиться с извечным светом. Но теперь ты уверен, что этого блага не достичь отречением от мира, путь к нему будет еще долог и лежит он в земной юдоли.

Окончательно придя в себя, ты ощутил внезапный прилив сил. Больше не хотелось смиренно ожидать погибели среди еретиков, уже мысленно попрощавшихся с жизнью, ради скорейшего достижения искомого ими небесного света. Как никогда остро ты почувствовал, что их вера ведет к отказу от противодействия злой воли. Ты же проникся азартом, пожелав вырваться из подземной ловушки, испытать в борьбе еще один шанс, и в одиночку отправился разведывать спасительный путь.

Взяв один из масляных светильников, ты молча удалился с ним вглубь пещеры, прикрывая ладонью слабое колеблющееся пламя. В сети подземных коридоров должен был обретаться еще один выход на поверхность, уводящий далеко от злополучной крепости.

С великим трудом удалось сориентироваться в первозданном лабиринте тоннелей с колоннами из скальной породы, и, чем дальше ты углублялся, тем более непригодным для дыхания становился воздух. Голова кружилась, стены пещер раскачивались и плыли перед глазами. Ты останавливался на развилках, чтобы перевести дух и засечкой отметить ответвление, из которого только что вышел, – на случай, если коридор приведет в тупик.

Огонь светильника дрожал и несколько раз едва не погас, тогда приходилось останавливаться, дожидаясь, пока пламя восстановится. Ему грозили влажный воздух, наполнявшие подземелье удушливые испарения и сквозняк, появившийся в одном из ответвлений, – впрочем, это явление казалось обнадеживающим. Подойдя к развилке тоннеля, ты пытался понять, откуда идет приток воздуха. Но один неосторожный шаг лишил тебя единственного источника света.

Оставшись в полной темноте, сперва ты почувствовал приступ ужаса, который побуждал сорваться с места и броситься бежать наугад, но удалось сдержаться, не потерять разум. Ты начал медленно продвигаться вперед вдоль стены, ощупывая ее рельеф, старясь запоминать все выступы и трещины. Теперь приходилось идти очень медленно, осторожно ступая, дабы не угодить в провалы, встречающиеся по дороге.

Вскоре послышался тихий плеск, и почувствовалось усиление влажности, наполняющей воздух. Через несколько шагов дорогу преградил водный поток, в который пришлось войти по пояс. Ты прошел по скользким камням на его дне, от ледяной воды свело мышцы, каждый шаг теперь давался с трудом.

Пытаясь выбраться на другой стороне, ты оступился и упал в воду, больно ударившись о камни, до крови рассадил руки, хватаясь за острые выступы породы. Из груди вырвался крик, боль казалась нестерпимой, но ты превозмог ее и, поднявшись на ноги, медленно выбрался на сушу, чтобы продолжить путь.

В глазах твоих стали вспыхивать цветные искры, этот призрачный свет сначала ввел тебя в заблуждение, ты стал оглядываться по сторонам, пока не осознал, что всполохи являются лишь обманом чувств. Меж тем тяжелый воздух вызывал кашель и острую боль, разливающуюся в груди, сердце принялось бешено колотиться.

Ты остановился, чтобы перевести дыхание, и мириады цветных искр полностью застлали взор. Попытавшись нащупать ближайшую стену, ты понял, что замерзшие, онемевшие руки почти ничего не чувствуют. Призрачные образы захватывали чувства; теряя силы, ты медленно опускался на каменный пол, понимая, что обратно можешь уже не встать. Вслед за цветными вспышками явились видения, похожие на обрывки снов, наблюдаемых с открытыми глазами. Перед мысленным взором проносились картины смертей и разрушения, запечатленные тобой в последние дни.

Угасающим разумом ты понимал, что все эти ужасы остались снаружи и, вернувшись к людям, ты вновь столкнешься с ними. Что ждет тебя в этой стране, охваченной безумными войнами? Снова бегство, каждодневная борьба за выживание, тяготы скитаний, унылые дни без покоя и счастья. Воля твоя дрогнула, и на краткое мгновение показалось, что лучше выбрать небытие, отказаться от дальнейшей борьбы – пусть эти катакомбы станут твоим последним пристанищем.

Но вскоре рой огоньков рассеялся, и перед собой ты увидел едва различимое синевато-серое пятно, вверху которого словно горела звездочка. Только не было ли оно миражом, очередным фантазмом расстроенных чувств? Вопреки сомнениям, вновь затеплилась надежда, и самообладание вернулось к тебе. Не веря в удачу, тем не менее ты сумел собрать последние силы и, опираясь на каменные выступы, поднялся на ноги. Нетвердыми шагами ты направился к свету и вскоре убедился, что впереди явно вырисовывается выход. Еще несколько шагов – и ты почувствовал дуновение свежего воздуха, которого так не хватало легким.

Пройдя последние шаги в темноте, преодолев завалы и расщелины, ты вышел из узкого туннеля и, оказавшись под открытым небом, упал на землю, усыпанную истлевшими листьями, и принялся жадно глотать воздух, теперь казавшийся лучшим из жизненных благ.

Наконец ты смог подняться и, оглядевшись вокруг в вечерней мгле, понял, что находишься далеко от города, вне видимости осаждавших его войск, зато в непосредственной близости от опушки леса, покров которого позволил бы скрыться незамеченным. В стороне крепости виднелось красноватое зарево, к небесам поднимались густые клубы черного дыма – значит, многодневная осада все-таки завершилась падением цитадели. Что же сгорало в этом пламени? Дома, городские укрепления, либо это были костры, поспешно сооруженные для казни нераскаявшихся? В любом случае было очевидно, что всех оставшихся в городе еретиков, не пожелавших отречься от своей веры, ожидает погибель. Сбылись их мрачные пророчества – «злой мир» победил, не стесняясь применять силу. А хранившим свои души в чистоте «добрым людям» оставалось только ждать возвращения в Царствие, к которому была обращена их вера.