Милана ухватилась за прутья и оседала, а по щекам текли тихие слёзы. Она помнила, как ждала Анну в солнечный день восьмого января на их скамейке в верхней части парка, белого от снега. Они собирались прогуляться вдоль заснеженного пляжа по протоптанной дорожке и выйти к городскому стадиону, возможно поднялись бы на скалы. Но Анна так и не пришла, а днём позвонил её младший брат. В аварии он отделался ушибами, вывихом и сотрясением; а у родителей раны были серьёзнее.

Стиснув зубы, Милана подавила порыв, утёрла щёки и глаза. У неё давно не было слёз, в последние дни только бездна пустоты, сосущая и засасывающая, а слезы были пустыми, сухими, или же она их просто уже не замечала, но заметила сейчас.

Милана присела и боком протиснулась между погнутых прутьев, поднялась по вертикальной лестнице и, упираясь рукой в тяжёлый люк, выбралась на чердачный этаж.

Пыль, грязь, бетонные перегородки, маленькие оконца без стёкол, без рам, и через которые гулял ветерок. Паутина была в углах и свисала клочками с низкого потолка. Милана закрыла люк и, полусогнувшись, иногда касаясь потолка спиной, шла по чердачному этажу. Она знала куда иди и не боялась заблудиться.

Заметив что-то, Милана остановилась и с несколько секунд смотрела на использованный шприц у одной из стен. Она не слышала, как ветер тихо завывал где-то в другой части чердачного этажа, но чувствовала его отрывки, долетающие до лица, на котором отразилось блеклое беспокойство. Милана думала вынуть наушник, но только рука дёрнулась, чтобы подняться – как она передумала, отвела взгляд и продолжила идти. Верный поворот, и впереди показалась ещё одна вертикальная лестница.

Выбравшись на крышу, Милана закрыла за собой люк и направилась в сторону. Впереди показалась зелень парка и поблёскивающая полоса озера. Милана нашла нужную песню и, нажав на неё, выдернула штекер наушников из смартфона, вкладыши из ушей – и наушники упали.

Из смартфона заиграла песня «Dark Paradise». Милана редко слушала эту песню и часто пропускала. Но не сегодня – сегодня ей нравилась эта песня; конечно, настолько насколько ей что-либо могло нравиться сейчас – а то есть, как слабое дуновение в плавящейся от жары пустыне.

Белые босоножки шлёпали по шершавому покрытию крыши. Смотря на парапет, Милана шла к краю уверенным широким шагом и тихо подпевала:

«And there’s no remedy for memory,

Your face is like a melody

It won’t leave my head»

Милана выпустила смартфон – он упал экраном к небу и продолжал петь; а она залезла на парапет в высоком шаге и, продолжая подпевать, выпрямилась:

«Your soul is hunting me

And telling me that everything is fine

But I wish I was dead (dead, like you)»

Ветер трепетал одежду, пышный хвост, выбившиеся передние кудряшки-пряди; выбегая из-под розовых очков по щекам текли слёзы, взгляд был устремлён перед собой – на блестящее озеро впереди, полосу городского пляжа, зелень парка, а справа возвышался лесопарк, который тянулся и обнимал озеро, скрывал его и, становясь лесом, терялся в горизонте. А Милана шептала:

«Every time I close my eyes,

It’s like a dark paradise

No one compares to you

I’m scared that you won’t be

waiting on the other side»

Милана закрыла веки и разрыдалась, но, пытаясь успокоиться и сосредоточиться, продолжала шептать:

«Every time I close my eyes,

It’s like a dark paradise

No one compares to you

I’m scared that you won’t be

waiting on the other side»

Музыка отдалялась и заглушалась, и Милана опустила взгляд. С этой стороны дома была небольшая парковка в тени деревьев с раскидистыми ветками, и только часть машин жарилась под солнцем и блики метала резали глаза. Там, где стояла Милана в низу был асфальт, а у бордюра, со стороны маленького двора, стояла голубая машина.

Волнение висело, как тяжёлый шар в груди; страх пронзал ледяными иглами; дыхание было глубокое, частое; ладони и подмышки взмокли, а ноги стали ватными. Словно тело Миланы частично стало немым, чужим; мышцы потяжелели, а душа стала ощущаться как облачко в полом сосуде – и облачко извивалось, протестовало, умоляло.

Один шаг.

Всего один шаг.

Но Милана стояла, смотрела вниз и не могла его сделать. Дыхание становилось чаще, а страх, который она никогда прежде не испытывала, возрастал – руки сжали края шорт, а дорога с машиной и бликами правее будто стала ещё ниже. Жалобное лицо; слёзы по щекам; солнце пекло, а тело дрожало. Но ноги не могли сделать и шага, мозг не мог отдать этой ужасной команды.

Вдруг мелодия, которая была вторичным мелодичным шумом позади, оборвалась и через секунду заиграла другая, но сразу с припева. Сначала Милана никак не отреагировала, и задней мыслью решила, что просто сменилась песня.

Но через две секунды Милана оцепенела, лицо разгладилось, а внутри всё сжималось и дрожало холодом.

Играла песня Taylor Swift «Look What You Made Me Do»; но только припев:

«Ooh, look what you made me do

Look what you made me do

Look what you just made me do

Look what you just made me…

Ooh, look what you made me do

Look what you made me do

Look what you just made me do

Look what you just made me do»

И под слова припева, который шёл по кругу – снова и снова – Милана обернулась и с бледным лицом смотрела на смартфон через плечо, а капелька пота стекала с головы по виску.

Эта песня. Песня, которая стояла на звонке Анны. Только на её контакте, на других стояла иная, общая.

Милана развернулась боком к крыше и смотрела на экран смартфона, где был высвечен круг с фото, а ниже короткое слово. Чувствуя, что происходящее, как утекающий качающийся сон, Милана в прыжке спустилась с парапета – ослабевшие ноги подогнулись и она рухнула на четвереньки, а розовые очки упали.

Подползя на четвереньках, Милана, едва дыша, взяла смартфон и оцепенела. В круге было фото Анны, сделанное осенью. Две рыжие косы, россыпь веснушек, широкая улыбка, зелёные глаза, розовая футболка, а на голове был надет ободок-венок из искусственных цветов – как тот, в котором сейчас была Милана, но бутоны были не бирюзового цвета, а розового. И ниже было имя контакта: Анна.

Рука Миланы со смартфоном стала мраморной и задрожала, а желудок сжался до тошноты. Она плюхнулась и трясущейся свободной рукой взялась за голову и нервно посмеялась – думала, что потеряла реальность; или не проснулась и «День X» ещё не наступил; или потеряла сознание; или всё же сделала тот шаг, который не смогла.

Рингтон продолжал идти по кругу – снова и снова – казался всё более далёким, момент нереальным, а фотография улыбалась широкой улыбкой. И раз это было дуновение сумасшествия или ужасного сна, Милана вернула взгляд на экран, нажала зелёную трубу и, со страхом, с замиранием, поднесла смартфон к уху.

Тишина.

– Алло? – сказала Милана.

– Лана, – сказал голос Анны; такой родной, такой забытый. – Не делай этого.

Дом вышибло из-под Миланы – она распахнула глаза, ахнула и рукой упёрлась в шершавое покрытие крыши, чтобы не упасть. Все органы будто втянулись в грудь и стали шариком – он звенел, дрожал.

– Я…, – сказала Милана и пыталась дышать. А все звуки улицы смешались в качающийся водоворот.

– Я скучаю по тебе, – сказал голос Анны.

Рука Миланы, сжимаясь, скрежетнула ногтями по покрытию крыши; шар подпрыгнул к горлу, став комом, а органы будто распались на свои места и стали желейными.

– Я…, – сказала Милана. – Я тоже. Я… мне… ты… я…

– Приходи ко мне.

– Я…, – Милана покосилась на парапет слева от неё, – я как раз собиралась. Но я не думаю, что я…

– Нет. Приходи ко мне.

– Я не… я не понимаю. Я уже на твоём доме.

– Нет. Приходи ко мне. К озеру возле парка. К нашей лодке.

Морщась, Милана дрожащей рукой с холодными пальцами потирала влажный лоб и сказала:

– Л-лодка?

– Ох, Лана. Неужели ты забыла? Нам было восемь, мы забрались в лодку и играли в пиратов. Ты была капитан Барашек, а я Колосок.

– Ах, да… – Милана улыбнулась с рассеянной ностальгической теплотой. Но улыбка вышла кривой. – Я помню.

– Приходи, Лана. Я буду ждать. – И звонок оборвался.

Цепляясь за реальность, словно утопающий, Милана отняла смартфон и смотрела на чёрный экран с несколько секунд. Солнце отражалось от чёрного экрана, и был виден влажный отпечаток от щеки.

Нервными движениями Милана разблокировала смартфон с четвёртого раза и зашла в журнал вызовов. Только входящие звонки (половина не взятых) от Дианы и прошлого репетитора, который так и был записан: «Репетитор». Разные даты прошедших месяцев, но ни одной сегодня. Милана знала, что имя Анна есть где-то ниже, раньше восьмого января (и восьмого января), но не стала пролистывать.

Милана нажала кнопку блокировки, с выдохом отсела к парапету крыши и навалилась на холодную шершавую стену; и чувствовала себя так, словно сейчас потеряет сознание.

3

Милана долго смотрела на свои ноги в белых босоножках; а потом вскочила, сунула смартфон в карман шорт и побежала к люку.

Милана выбежала из подъезда, по четырём ступенькам крыльца – и повернула к стоянке. За ней пролегла дорога с зеброй пешехода, который вёл к дорожке – несколько ступеней и косая линия, ведущая в парк. Вбежав под листву, Милана бежала по асфальтированной дорожке, не замечала редких прохожих и редких сидельцев на старых лавочках; так же, как и ругань пожилой женщины, когда из-за неё взмыли голуби, которых та кормила.

Дорога привела в нижнюю часть парка. Она была просторной, пустоватой, округло-растянутой. Слева от Миланы находилось летнее кафе – под зонтиками за круглыми столиками сидело множество посетителей и играла музыка. Перед Миланой была большая площадка с газоном и с тремя деревьями ближе к центру – на ней ходили босиком, играли дети, тусовались подростки, а кто-то даже устроил пикник. За газоном, за асфальтом, который обнимал его, через несколько метров поднимались две лестницы и обнимали возвышенность-стену, отделанную серо-голубой крупной плиткой, как и у лестницы. На верху виднелась верхняя, более новая, часть парка, а за ним и город с пятиэтажными домами и широкой полосой аллеи между ними. Справа от Миланы было озеро Катерина и там начинался городской пляж Чайка.

Свернув направо, Милана быстрым шагом шла мимо скамеек и клумб с яркими цветами. Она приблизилась к озеру и остановилась. Небольшое вытянутое здание, похожее на большой гараж, стояло на берегу – у воды. Милана не видела, что находилось в здании, так как оно было отрыто только со стороны озера, но видела возле него катамараны и лодки для катания. Прямо и левее, за холмом и лестницей, ведущей с него, начинался городской пляж. Он уходил дальше, вытягивался и расширялся, а от города его отгораживал лесок из стройных сосен со множеством протоптанных тропок и торчащих корней.

Милана повернула направо, прошла под ветками сосен, которые касались друг друга, и пошла по дорожке вдоль берега.

Старая плитка кое-где крошилась, кое-где вспучивалась или проваливалась, или была чуть наискосок, а между широкими зазорами росла трава. Справа к соснам прибавлялось больше берёз. Милана шла быстрым шагом под тенью веток и иногда случайно пинала опавшие шишки. Слева тонкая полоса невзрачного берега со множеством мелких камней находилась в тени, а Катерина была спокойной и поблёскивала. Иногда встречались скамьи без спинок, на них в основном сидели пожилые люди, но большинство скамеек пустовало. Встречались старые урны зелёного цвета – разрисованные уродливыми мелкими граффити или скорее их подобием; и парочка так и не убранных раздевалок с голубой – выцветшей и облупившейся – краской, а внутри и вокруг они заросли травой.

Вскоре Милана не выдержала и побежала. Дорожка становилась хуже: щели множились, лезло больше травы и мать-и-мачехи. А справа у деревьев среди травы множились лопухи, репей и крапива.

*

Стало прохладнее. Дорожка окончилась и упёрлась в высокую траву. Далее начиналась территория заброшенного лесопарка, в который редко кто ходит. Узкая заросшая тропа вела на асфальтированную дорогу, которая делала неровный круг через лес с подъёмами и спусками.

Раньше её называли тропой здоровья, но нынешние поколения её так почти не называют. Бабушка Алла рассказывала Диане, что давно, когда городок только образовался это был его край, и его же единственное место похожее на парк. Люди здесь отдыхали у озера, занимались физкультурой; зимой дети из ближайших (и первых) двух школ катались на лыжах, а когда было тепло многие собирались и возле упавших стволов устраивали посиделки с кострами. Диана рассказала об этом Милане, так как бабушка умерла, когда ей было шесть лет и она её почти не помнит, разве что только несколько размытых воспоминаний.

И также бабушка Алла рассказывала, что тогда можно было встретить оленя, но Диана не уверена, что это было правдой. И уж точно Диана сомневалась в правдивости той истории с медведем – её она слышала лишь однажды. Наверное оттого, что в этой истории бабушка и её друзья были пьяны, а им, насколько поняла Диана, было только семнадцать лет, или же только-только исполнилось восемнадцать. Но Диана рассказала Милане и об этой истории тоже; и с наставлением родителя упомянула, что это так себе пример для подражания.

Но зато Диана помнила, что бабушка рассказывала, как место быстро теряло популярность. И на вопрос: «Почему?», бабушка вскидывала плечами. А потом говорила: «Видимо людям там изначально не особенно нравилось, а ходили, потому что других мест-то и не было». Потом рынок, где сейчас находится парк, убрали и началось его зарождение. А про тропу здоровья все начали забывать, несмотря на то что она всегда находилась под боком.

Милана смотрела на кусок асфальта и тень под кронами сосен и берёз, которые разбавляли высокие и раскидистые кусты рябин с зелёными ягодами. Милану охватила странная тревога; мотнув головой, она пошла к озеру и спустилась с пологого травянистого склона к берегу со множеством мелких камней.

Остановившись, Милана смотрела на место, где когда-то была тёмно-коричневая деревянная лодка с двумя вёслами. Весёлое воспоминание детства проплясало яркостью на песке и отдалось в грудь – словно удар пушечным ядром.

У травы ржавый колышек был врыт глубоко в землю, а на его верхушке находилась ржавая петля. Милана вспомнила что к ней цепью крепилась лодка и на замок.

Приблизившись к месту, Милана прошептала:

– Что я здесь делаю? – Она опустилась на колени и коснулась песка.

Зажав песок, слыша, как спокойные волны ласкают берег, она чувствовала себя потерянной и хотела провалиться в черноту.

– Лана, – раздался голос справа.

Милана вздрогнула и замерла, а внутри заклокотало. Она осела на пятки и повернула голову. Возле дорожки стояла Анна. Две рыжие косы, веснушки, зелёные глаза, но не было широкой улыбки; ростом она была немного выше лучшей подруги, стройная, но крупнее. Она была в розовом сарафане с белыми мелкими цветочками, а на ногах – чёрные босоножки. Милана помнила, что подруга часто ходила в этом сарафане прошлым летом.

Замерев, Милана смотрела на свою лучшую подругу. Милана разумом понимала, что это невозможно. Но ей так хотелось, чтобы это было возможно. До невыносимости хотелось.

Анна игриво улыбнулась. Это показалось Милане странным, непривычным, чужим. Подруга и раньше игриво улыбалась. Но не так. Совсем не так. И Милана подумала, что это из-за того, что она не видела её шесть месяцев.

Улыбка Анны стала шире, а потом она хихикнула и, развернувшись, побежала – вбежала на тропу и, не замечая высокой травы и репейника, бежала к забытой тропе здоровья.

– Анна! – воскликнула Милана и вскочила.

Не думая, она бросилась вслед за подругой. Через тропу и на асфальтированную дорогу. Милана побежала по ней направо, а Анна бежала впереди. Из широких трещин торчала трава, кое-где были ямки, а кое-где асфальт вспучился из-за корней под ним.

Оставив позади половину неровного круга тропы здоровья, Милана бежала с очередной горки, а Анна поднялась на следующий подъём и, сбегая с него, уходила из поля зрения. Милана начала подъём – отвыкшая от физической активности, она запыхалась, и, едва не касаясь руками асфальта, склонялась.

Поднявшись на верх подъёма и едва не опускаясь на четвереньки, Милана хватала ртом воздух, но не увидела Анну. Выпрямившись, Милана тяжело дышала и искала глазами.

Розовый цвет проскользнул справа – в лесу, среди стволов и зелени. И не думая, Милана бросилась следом.

Продираясь через буйство травы, папоротника и лопухов; огибая кусты и деревья; запинаясь о выпирающие корни сосен и поскальзываясь на упавших шишках – Милана бежала через лес. А розовый сарафан и рыжие косы то мелькали, то исчезали.

– Анна! – на выдохе крикнула Милана. Она споткнулась о корень сосны, повалилась на четвереньки и не заметила, как выпал её смартфон. – Постой!

Обливаясь потом, морщась и тяжело дыша, Милана поднималась и шла дальше. Она увидела, что розовый цвет стоит. Отодвинув ветку молодой рябины, она вышла на небольшую поляну.

Полянка имела ровный круг и, несмотря на дикость лесочка, была голой; росла только трава по щиколотку, словно подстриженный газон. И было в полянке нечто странное, неестественное, отталкивающее.

У центра полянки стояла Анна.

– Анна, – на выдохе сказала Милана и остановилась на расстоянии в несколько метров.

Лучшая подруга развернулась и протянула руки в призыве объятий, улыбнулась и сказала:

– Иди ко мне.

С полуулыбкой Милана сделала шаг, но встала, а уголок губ опустился. На её лице появилась настороженность, а в груди заскреблась странная тревога. Руки подруги замерли – приглашали к себе, а улыбка не сходила с родного, чуть забытого лица. Но Милана ощущала, что что-то не так.

– Иди же ко мне, – сказала Анна. – Разве ты не соскучилась?

– Я… очень! Но… – Милана без отчёта для себя отступила. – Ты…

– Лана, – с нежностью сказала Анна и улыбнулась шире. Но и нежность была странная, отталкивающая. – Лана-банана, – и она хихикнула.

Сердце Миланы сжалось болью, и её накрыло послабляющими: паникой, смятением; ноги подогнулись – она опустилась на колени, одной рукой касалась земли, второй виска. Она чувствовала, что теряет реальность, или реальность теряет её.

Разум вопил: Она мертва! Она умерла! Она мертва! Она умерла!

А в голове вспыхивали картинки воспоминаний: больница, печальное лицо доктора, плач родителей Анны, её ошарашенный десятилетний младший брат, и пустая койка; гроб опускают в землю, вокруг снег и свежая могила, словно чёрный островок, надгробная плита и куча цветов, как яркие краски на белом полотне. Милане хотелось сжечь – цветы и себя, ей хотелось физической боли, чтобы затмить боль душевную. И фото на плите: две косы, зелёные глаза, веснушки и широка улыбка. Улыбка на надгробной плите, улыбка лучшей подруги с детского сада на надгробной плите – казалась Милане сюрреалистичной, и как издёвка жестокой вселенной.

– Ты не… – сказала Милана. Она открыла веки и смотрела на Анну, которая стояла, замерев с протянутыми руками и улыбкой. Милана сделала судорожный вдох, и сказала: – Ты не она.

– О чём ты, глупенькая? – спросила лже-Анна и опустила руки.

– Это невозможно. Ты… Ты… – И Милана всё же выдавила: – Ты мертва.

– Но я здесь. Я пришла к тебе.

– Нет, – мотнула головой Милана. Она поднялась, пошатнулась и выпрямилась.

Лже-Анна зашагала, а Милана развернулась и побежала. Она вбежала в лес. Но перед ней возникла лже-Анна – и она с распахнутыми глазами остановилась и попятилась.

– Иди ко мне, – приближаясь, сказала лже-Анна. А лицо стало чужим, жутким.

Произнося нечленораздельные звуки, Милана пятилась – споткнувшись, упала на бок, а затем вскочила и побежала.

Милана выбежала обратно на полянку. Впереди возникла лже-Анна – и она сменила траекторию. В центре полянки земля раскрывалась, образовывая ровный круг ямы, словно большой колодец, ведущий в бездну; и из неё вырвалась волна прохлады. Милана взвизгнула и, огибая опасность, побежала правее.

Лже-Анна возникла перед Миланой – и та едва успела остановиться, но запнулась, упала и, отталкиваясь ладонями и пятками, поползла назад. На спине лже-Анны возник чёрный густой пар, от него отходили и развеивались чёрные хлопья – словно пепел смерти.

Побледневшая Милана отползала, пыталась подняться. Но глаза лже-Анны, которые стали красными, светились и пригвождали к земле. Из-за спины, из черноты выросли чёрные щупальца – по три на каждую сторону – и потянулись к Милане.

Мозг Миланы отключился и вожжи взяли инстинкты выживания. Вскочив как, ощетинившийся от страха и адреналина, зверёк, она побежала в сторону леса; отдалённо помнила, что в той стороне находится городок.

Извиваясь, щупальца догнали Милану и, обвив за талию, схватили. Взвизгнув, она почувствовала, что ноги оторвались от земли. Щупальца развернули её, и она увидела лже-Анну. На неё падало яркое солнце, но рыжие волосы не подсвечивались как должны были, лицо было бледным, грубым, глаза светились красным, а за спиной был панцирь из чёрного пара. Милана поняла, что щупальца несут её к дыре в центре полянки и закричала. Но одно из щупалец обвило её рот – и крик превратился в мычание.

Милана мычала, извивалась, била по щупальцам. Лже-Анна кинула её в земельную яму, в черноту – она скрылась, крик удалился и затих, а яма срослась. Полянка стала прежней, и лже-Анна растворилась, словно призрак.