Read the book: «Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние», page 9

Глава 4
Война уокера

1. Отступление к нактонгану

К югу от Сеула армия Ким Ир Сена остановилась. Северокорейцам нужно было время, чтобы перегруппироваться и подождать, пока подтянется логистический «хвост». Однако эта неделя промедления, хоть и позволившая им закрепиться в столице и подготовиться к следующему удару, сыграла критическую роль в развитии войны. Пятого июля, вновь перейдя в наступление, коммунисты столкнулись к северу от Осана с оперативной группой «Смит». Батальон Смита, введенный в бой при самых неблагоприятных обстоятельствах, почти никак не сдержал коммунистов. Однако позади 1-го батальона 21-го пехотного полка развертывалась остальная 24-я дивизия армии США.

Командующий этой дивизией генерал-майор Уильям Дин, здоровяк пятидесяти одного года, слывший солдафоном, разместил свой штаб в Тэджоне, при этом в южнокорейской армии за неполные три недели войны назначали уже третьего начальника штаба. Несмотря на все заверения южнокорейцев, что армия бьется отчаянно, американцы наблюдали только хаос и бегство. Между тем, судя по полученным позже свидетельствам из коммунистических источников, в действительности за эти недели некоторые южнокорейские части сумели нанести существенный урон захватчикам и задержать их. Однако полезные разведданные о передвижениях коммунистов давали только американские самолеты, постоянно занимавшиеся теперь блокированием сил противника с воздуха, которое, в свою очередь, сильно затрудняла нехватка общих знаний о силах северокорейцев и сведений о конкретных целях. Эффективной системы передового авиационного наведения не существовало. За эти первые недели войны ВВС США сбросили на Корею тысячи тонн бомб. На первом этапе войны бомбардировки, судя по всему, оказались не более чем досадной помехой для коммунистических операций, однако в августе и сентябре они начали играть значимую роль.

Следующей частью 24-й дивизии, которой пришлось выдержать удар врага, стал 34-й пехотный полк, двигавшийся следом за батальоном подполковника Смита. Этот полк численностью 1981 человек, не имевший ни танков, ни эффективного противотанкового вооружения, был переброшен из Японии в спешке и неразберихе. Психологическая и боевая подготовка, вооружение и оснащение, а значит, шансы остановить продвижение северокорейцев у этого полка были не лучше, чем у оперативной группы «Смит». Дин смог дать командиру лишь самый простой и незамысловатый приказ: развернуть бойцов на отсечных позициях, перекрывающих ключевые пути движения на юг, в Ансоне и Пхёнтхэке. Именно к этим позициям ближе к ночи 5 июля начали стекаться отставшие и уцелевшие из оперативной группы «Смит», сбивчиво рассказывая свои мрачные истории о том, как их смела бронетанковая волна коммунистов. Растерянность 24-й дивизии усугублялась почти полной утратой связи: телефонные провода снова и снова перерезали, радиосигналу мешало расстояние и горы, разделявшие разные части формирования. Под дождем, в рассветном тумане 6 июля 1-й батальон 34-го пехотного оказался вынужден противостоять северокорейской пехоте и бронетехнике, перебрасываемой на юг через мелководный речной рубеж, обороняемый батальоном.

Последовавший затем короткий бой получился еще более бесславным, чем действия оперативной группы «Смит». Американцы открыли по противнику минометный и пулеметный огонь, но вскоре обнаружили, что враг все равно приближается и окружает. Командир батальона подполковник Гарольд Эрз не видел иного выбора, кроме отступления, если не хотел, чтобы его люди оказались в изоляции и были отрезаны. До этого генерал Джордж Барт советовал ему, что бы ни случилось, постараться «не закончить как Брэд Смит», оставшийся беззащитным перед наступлением коммунистов. За несколько минут до появления вражеских Т-34, сливаясь с суматошным потоком корейских беженцев, волочивших телеги, поклажу, скотину, американцы поспешили на юг, бросая на ходу снаряжение. К тому моменту, когда генерал Дин, узнав, что его головной батальон отступает полным ходом, кинулся на своем джипе перехватывать его и задерживать отступление, 34-й полк уже находился к югу от Чхонана. Командир дивизии устроил старшим офицерам 34-го страшный разнос за то, что они не оказали врагу никакого значимого сопротивления и начали отступать без приказа. Дин не скрывал презрения. Теперь у него нет другого выхода, кроме как приказать им окопаться, где стоят. Командира 34-го пехотного он снял с должности и заменил офицером, имевшим боевой опыт командования полком во Второй мировой. Эта замена положила начало долгой череде отставок в боевой обстановке, обойтись без которых в эти первые тревожные недели оказалось невозможно. Новому командиру 34-го, Мартину, оставалось жить лишь двое суток: он погибнет в бою под Чхонаном.

На рассвете 8 июля [вспоминает рядовой первого класса Роберт Харпер из штабной роты 34-го пехотного полка] мы услышали громкий лязг слева. Теперь мы понимали, что происходит: это приближались танки. Наконец я стал различать их зыбкие очертания в утреннем тумане. Я начал их считать. Когда досчитал до девяти, нам дали приказ отступать от железнодорожных путей и расположиться в первом ряду домов позади сточной канавы. Оттуда я увидел северокорейскую пехоту, которая двигалась справа от меня через поле перед железнодорожным депо. Периодически слышались выстрелы из стрелкового оружия и пулеметные очереди. Неподалеку падали минометные снаряды. Танки по-прежнему ползли по дороге прямо на нас. Остановить их мы не смогли бы никак. Они доползли до конца дороги, и я услышал залпы. Я не знал, какая из наших рот там залегла, но понимал, что у них там сейчас творится ад. Нам приказали вернуться назад, на узкую улочку, где мы просто ждали и смотрели, что будет. Сказали, что новый командир, полковник Мартин, пытается подбить один из танков из базуки. Танк выстрелил по нему в упор, и полковник погиб на месте. Нас начали поливать огнем из минометов и танков. ‹…› Мы кинулись прочь по каким-то закоулкам, наткнулись на наших, которые сказали, что приказано покинуть город. За спиной палили из стрелкового оружия и из минометов. Мы добрались до восточной окраины городка, прошлепали через рисовые поля и вышли на дорогу. На ней было еще довольно много гражданских. Вместе с ними мы двинулись на юг. Но навлекли на себя мощный артиллерийский огонь и начали в огромном количестве терять людей⁷⁵.

«Сопротивление рассыпалось, нашим войскам пришлось драпать», – писал Дин⁷⁶. Все последующие злосчастные недели – одни из самых мрачных в истории армии США – чхонанский сценарий повторялся снова и снова. Очередную растерянную, ничего не понимающую пехотную часть загоняли на оборонительные позиции – офицеры при этом даже не пытались или не могли скрыть собственного ужаса и смятения. Поток беженцев превращался в тонкую струйку, затем иссякал совсем. Повисала напряженная тишина, бойцы вглядывались в пустую дорогу, с которой спустя некоторое время доносился лязг и надрывный скрежет надвигающейся бронетехники. Северокорейские танки ползли, пока не напарывались на огонь американцев. Тогда они останавливались, пропуская вперед полчища своей пехоты, которые прорывались на американские позиции и заходили с флангов. Тогда американцы отступали, часто с неприличной поспешностью бросая транспорт и снаряжение, спасаясь как могли среди наплывающих колонн гражданских беженцев. «Мы знали, что дела у нас не ахти, – со скупой усмешкой говорит майор Флойд Мартайн, один из уцелевших в оперативной группе “Смит”. – Только вот какой вопрос нас терзал: “Мы-то здесь, мы торчим тут уже месяц, а где же, черт возьми, остальная армия США?”»⁷⁷ Им казалось, что они там совсем одни.

Действия 24-й дивизии в этот период критикуют главным образом не за то, что ее части постоянно отступали: если бы они этого не делали, их совершенно точно обошли бы и в конце концов уничтожили. Именно их неспособность нанести существенный урон противнику или задержать его, прежде чем оставлять позиции, раздражала командование. Ни Макартур, ни его подчиненные не могли в здравом уме рассчитывать на то, что эти скудные американские силы, переброшенные в Корею, остановят вторжение коммунистов. Но если распорядиться ими с умом, полковые боевые группы могли бы наносить удар и отходить: несколько часов долбить северокорейцев минометным и пулеметным огнем, затем откатываться на ближайшие позиции, подходящие для обороны. В действительности же американским офицерам не хватало, судя по всему, ни желания, ни опыта, чтобы создавать противотанковые заграждения, минировать подступы (даже когда появились мины) или использовать имеющееся оружие поддержки против северокорейской пехоты. В первые июльские недели продвижению северокорейских войск гораздо больше мешали рельеф, логистика, плохая связь и потоки беженцев, чем встававшая у них на пути американская пехота.

⁂

Десятого июля генерала Дугласа Макартура официально назначили главнокомандующим группой войск ООН. Соединенные Штаты отклонили предложение Генерального секретаря ООН отдать командование Комитету по координации помощи в Корее, которое поддерживали британцы, французы и норвежцы. Поскольку самое тяжелое бремя войны ложилось именно на американцев – и львиную долю расходов тоже несли они, – Вашингтон требовал, чтобы непосредственное командование находилось в их руках, и Штатам удалось на этом настоять. «Военные вопросы, – пишет ведущий историк дипломатии ООН, – находились целиком и полностью в ведении правительства США. В политических вопросах было больше консультаций с ООН и некоторыми из стран, участвующих в военной помощи. Иногда ООН давала разного рода рекомендации. Однако при окончательном анализе широкий диапазон политических решений принимался правительством США как Объединенным командованием»⁷⁸. Эту войну в подавляющем большинстве случаев предстояло вести американским военным и американским политикам. Тринадцатого июля генерал Уолтон Уокер, командовавший корпусом у Паттона в северо-западной Европе, разместил в Корее штаб своей 8-й армии, который нес оперативную ответственность за действующие сухопутные войска ООН. Приземистый, грубый, нетерпеливый маленький техасец вряд ли был доволен кадрами, с которыми его попросили работать. В тот момент, как и на протяжении еще многих последующих недель, его войска целиком состояли из бойцов американской оккупационной армии в Японии. Единственное доступное подкрепление для разваливающихся войск Ли Сын Мана должно было поступить из Японии, где поспешно мобилизовались для боевых действий 25-я и 1-я кавалерийские дивизии. До их прибытия жизненно важной задачей 24-й дивизии Дина было задержать наступление коммунистов, не уступая без борьбы ни ярда между Осаном и следующим естественным оборонительным рубежом в сорока милях к югу от реки Кымган.

Северокорейцы, проскочившие мимо двух полков потрепанной дивизии Дина, дерзко развернулись вдоль Кымгана. Обмелевшее летом, фактически пересохшее русло реки танкам Т-34 было нипочем. Девятнадцатому пехотному полку пришлось прорываться из окружения, потеряв едва ли не каждого пятого, то есть оставив на поле боя больше половины 1-го батальона. Обойдя дивизию Дина с флангов, северокорейцы загнали ее обратно в Тэджон. Коммунисты пошли в атаку на город 19 июля. Дин держал ожесточенную оборону. Противотанковые отряды, вооруженные только что прибывшими 3,5-дюймовыми базуками, обеспечили череду побед в столкновениях с коммунистическими Т-34. Один из отрядов, который вел сам Дин, преследовал танк по улицам больше часа и благополучно его уничтожил. Но уже через несколько часов северокорейская пехота и бронетехника все же прорвали оборону, и уцелевшим бойцам 24-й дивизии пришлось снова отходить на юг. Дин и сам месяц скрывался в холмах, прежде чем его взяли в плен (он останется самым старшим по званию из американских офицеров, попадавших в руки коммунистов во время корейской войны).

Это был период, когда страна остро нуждалась в героях, поэтому героем представили Дина, и он прогремел на все Штаты. Под конец войны его наградили Почетным орденом Конгресса. В его отваге никто не сомневался. Однако провал командования в 24-й дивизии еще до обороны Тэджона обескуражил и даже вызвал отвращение у некоторых опытных военных, отправленных в Корею. «Какой генерал потерпел бы такой хаос в своем штабе, какой царил у Дина, я не представляю, – сказал полковник Джон Михаэлис, заслуженный боевой ветеран Второй мировой, наблюдавший этот хаос. – Такое ощущение, что все впали в истерику. Никто не хотел идти и кого-то там бить. Не знаю, чем думал Дин как командир дивизии, когда схватил базуку и пошел гоняться за танками»⁷⁹. Михаэлис был в числе тех, кто считал поступок Дина уклонением от обязанностей командующего дивизией. В этом мнении он был не одинок. «Дин очень располагал к себе, – говорит подполковник Джордж Мастерс, – но он понятия не имел, что такое война. В сущности, он был глуп». Такие оценки могут показаться резкими, но не будем забывать, что эти люди видели агонию 24-й дивизии собственными глазами. Более мягких выражений действия большинства американских частей в этом бою не заслуживали. «Мы самоуверенно считали себя подготовленными военными, – говорит полковник Мастерс. – Однако в Корее, как часто бывало в нашей истории, мы ставили под ружье гражданских в надежде, что они окажутся хорошими бойцами. Увы, как правило, в таких случаях нам приходится разочаровываться»⁸⁰.

Между 10 и 15 июля в Корею перебросили 25-ю дивизию армии США. Восемнадцатого июля в Пхохане высадилась на берег 1-я кавалерийская дивизия – как ни парадоксально, пехотная, несмотря на название. К 22 июля все они были развернуты. Остаткам потрепанной – собственно, почти разгромленной – 24-й дивизии удалось отойти в тыл и в конце концов перевести дух. За семнадцать дней она потеряла почти 30 % личного состава, более 2400 человек числились пропавшими без вести. Однако действия подкрепления в первых боях после прибытия тоже особой уверенности не внушали. Двадцатого июля 24-й пехотный полк 25-й дивизии рассыпался и бежал через несколько часов сражения в Йечхоне. Этот полк целиком состоял из темнокожих, представляя собой пережиток пагубной для армии США сегрегационной политики. Сценарий первого боя 24-го полка повторился и в последующие дни: едва начинало смеркаться, бойцы под прикрытием наступающей темноты утекали в тыл. Двадцать девятого июля после обстрела из минометов 1-й батальон 24-го полка охватила необъяснимая паника. Пришлось ставить в тылу позиций 24-го блокпосты, чтобы задерживать дезертиров и отставших. Официальная история армии США порицает этот полк за привычку бросать оружие и снаряжение на поле боя, за плохие командирские качества у офицеров, за хроническую ненадежность: «Склонность к панике проявлялась у 24-го пехотного почти во всех сражениях к западу от Санджу…» К концу июля Уокер осознал, что использовать 24-й можно только как форпост, как ловушку для наступающих коммунистов. Оказалось, что нужно держать в резерве другой полк позади фронта, чтобы давать настоящий отпор, после того как 24-й терпел поражение. Начальник штаба армии Коллинз в Вашингтоне тем временем признал несостоятельность концепции подразделений, состоящих полностью из темнокожих. При первой же возможности их следовало интегрировать в белые части. Однако в Корее в июле было не до того.

Первое столкновение с коммунистической манерой ведения войны в Корее приводило в смятение, сбивало с толку, деморализовало и ожесточало даже лучшие американские полки. Всем им доводилось наблюдать, как понуро бредущая к американским позициям толпа беженцев на последних метрах расступалась, пропуская прячущихся среди них пехотинцев. Даже для тех, кто имел дело с японцами в сражениях Второй мировой на Тихом океане, готовность северокорейцев расстаться с жизнью, когда они самоубийственной волной бросались на противника в психических атаках, оказывалась страшным опытом. Позже, когда в войну вступят китайцы, эта тактика приобретет еще более широкий размах и станет еще более пугающей в своем фанатизме. Коммунисты не признавали обвинений в вероломстве или нарушении правил ведения войны, когда использовали солдат в гражданской одежде или притворно сдавались в плен, чтобы замаскировать атаку. Больше всего американцев как на корейском фронте, так и дома, в Штатах, потрясло безжалостное безразличие к тем, кто сдавался в плен. Вся страна пережила шок, когда в Корее были обнаружены первые группы американских пленных, застреленных на обочине дороги, с руками, связанными за спиной колючей проволокой. Вскоре стало ясно, что северокорейцы всегда расправляются с пленными подобным образом, если они не нужны им живыми в целях пропаганды или получения разведданных.

Звучит мрачно, но американские военачальники видели определенное преимущество, когда среди бойцов распространялись слухи о зверствах коммунистов. Те, кто прежде не пытался даже делать вид, будто рвется в бой, теперь вынуждены были осознать, чем им грозит плен. Отсидеться в удобном лагере для военнопленных шансов не было. Во многих частях поселился панический страх попасть в окружение и оказаться отрезанными. «Дезертирская лихорадка» – порыв кинуться наутек при малейшей угрозе обхода с флангов – стала серьезной проблемой. «Я видела, как молодые американские солдаты просто разворачиваются и бегут с поля боя, – писала Маргарита Хиггинс в New York Herald Tribune, – или бросают оружие, проклиная свое правительство за то, что оно, по их мнению, ввязалось в безнадежное дело». Американцы, обученные и привыкшие сражаться в составе большой армии из взаимодополняющих подразделений, совершенно терялись, оказываясь на изолированных позициях с оголенными флангами и понимая при этом, что до ближайших союзных войск на передовой где-то двадцать или тридцать километров гор.

Ужасы первых недель войны, осознание безжалостности азиатского противника привели к тому, что многие американцы распространяли свои страхи и подозрения на весь корейский народ: под гуками подразумевали не только коммунистов, но и всех корейцев скопом. Бесчинства, которые творили коммунисты, заставили многих американских бойцов, отчаянно сражавшихся за жизнь, зачерстветь, лишиться сочувствия к окружающим их азиатам – инопланетным созданиям, чей язык они не понимали, чьи обычаи вызывали у них недоумение, чья страна казалась воплощением вселенского зловония, которым пропитались их поля, удобряемые человеческими экскрементами.

Но как бы плохо в эти недели ни проявили себя в бою американские войска, их боевого мастерства пусть и с горем пополам, но хватало, чтобы удержаться. И какими бы нелестными эпитетами ни награждали южнокорейскую армию, разбитые и деморализованные остатки которой отступали вместе с американцами, ее борьба тоже была не напрасной. После июльских отступлений и разгромов Америку и ее союзниц будут заботить главным образом неудачи их вооруженных сил. Однако в те первые недели сражений, застигнутые врасплох и столкнувшиеся с подавляющим численным превосходством врага, южнокорейцы и их американские союзники все же нанесли коммунистам гораздо более серьезный ущерб, чем считалось в то время. Как выяснилось впоследствии, в период с 25 июня до начала августа потери северокорейцев составили около 58 000 человек. В тот момент, когда уверенность Уокера и его армии в своих силах упала почти до нуля и казалось, что на юго-востоке Кореи их ждет полное поражение, войска ООН в Корее на самом деле получили численное преимущество над коммунистами.

Двадцать пятая дивизия удерживала позиции в центре страны до 30 июля, но потом пришлось отступать и ей. Первая кавалерийская, которую обошли с флангов в районе Йондона, 29 июля начала отходить к Кымджону. Но пока американцы отражали угрозу с севера, на Западе разворачивались еще более опасные силы. Одна северокорейская дивизия нанесла удар в районе Тэджона и теперь рвалась через беззащитную сельскую местность на юг. К 1 августа ее передовые подразделения уже приближались к Масану, от которого им оставалось всего тридцать миль до юго-восточного порта Пусан. Если бы северокорейцы добрались до Пусана, американцы были бы окружены, с минимальными шансами на спасение. Положение было отчаянное. Однако Уокер успел пригнать части 25-й дивизии к Масану с запасом в несколько часов и остановить наступление противника. К этому времени командующий 8-й армией уже понимал, что места для масштабных передислокаций ни у его бойцов, ни у северокорейцев не осталось. Обороняющимся придется стоять и сражаться. Большим естественным преимуществом местности могла стать высота позади широкой излучины Нактонгана. В первые дни августа длинные колонны пропылившихся изнуренных американских солдат и перегруженных машин угрюмо тянулись на юг и на восток, к новой линии фронта. Там, на последнем горном хребте перед морем, должна была решиться судьба армии Уокера и миссии ООН в Корее.