Read the book: «Агенты»

Действующие лица

Менахем-Мендл Яхнегоз – местечковый еврей, в новом, с иголочки, костюме, в новой не по мерке шляпе, высоком воротничке (от которого глаза на лоб лезут), на коленях – большой портфель, тоже новенький.

Марк Моисеевич Ламтерншисер – щеголь, тоже с большим портфелем.

Аким Исакович Бакфиш – плотный субъект, любит покушать; тоже с новеньким портфелем.

Лазарь Константинович Теркельтауб – личность с большой бородой, обременен большим семейством (жена и несколько детей мал-мала меньше).

Разные личности без слов.

Действие происходит в поезде, в вагоне третьего класса.

Явление первое

В вагоне. Одни пассажиры сидят, другие лежат, растянувшись, третьи спят. На верхних полках – узлы и чемоданы. На переднем плане, у окна, на скамье сидит Менахем-Мендл, разглядывает свой новый костюм и говорит с самим собой.

Менахем-Мендл. Одели меня – вроде как жениха. Вырядили, как девицу. Беда только – брюки узковаты, а воротничок… Ох, этот воротничок! Задохнуться можно!.. Еду… А куда, не знаю! «Вы, – говорят они, – будете хорошим агентом. Одного вашего имени, – говорят они, – у нас довольно… Шутка ли – Менахем-Мендл Яхнегоз, которого, – говорят они, – повсюду знают, как облупленного: в Егупеце, в Бойберике, в Мазеповке, – да мало ли где! Поезжайте, – говорят они, – к вашим евреям и дай вам бог удачи. Штрафуйте, – говорят они, – людей от смерти…» Штрафовать людей от смерти? Как это можно взять человека и оштрафовать его от смерти? Чтоб я так горе знал, как это знаю. Два дня кряду они обучали меня всей науке, и аванс мне тоже дали… Вот в этом и суть, что все агенты берут авансы. Не будь авансов, говорят они, не было бы и агентов… А еще они набили мне портфель конституциями, то бишь инструкциями, как должен вести себя агент, когда он штрафует от смерти. Надо бы приняться за эти конституции, то бишь инструкции… (Открывает портфель и достает письмо.) Вот оно, здравствуйте, – письмо от Шейне-Шейндл! Как моя теща говорит: «Ищешь ножницы – найдешь веник…» А как еще раз не прочесть, что она пишет, моя супруга, дай ей бог долгие годы? Все равно, в вагоне скучно, делать нечего… (Читает письмо.) «Моему дорогому, уважаемому, мудрому… коротко говоря… Менахем-Менделю, да сияет светоч его. Во-первых, хочу сообщить тебе, что все мы, благодарение богу, пребываем в добром здравии, дай бог и от тебя получать такие же вести…» (Прерывает.) Ну, спасибо и на этом, хоть здоровы. (Продолжает читать…) «…а во-вторых, пишу я тебе, чтоб ты так в силах был, изверг этакий…» Уже! Начинаются благословения! (Читает.) «…чтоб ты так в силах был, изверг этакий, валяться там в болячках, в этом темном проклятом Егупеце, как я в силах ноги волочить. Наш дорогой доктор велел мне лежать – лежать бы ему на кладбище с тобой по соседству, как моя мама говорит…» (Прерывает.) Вот! Мама заговорила!.. (Читает.) «…как моя мама говорит, чтобы вам уютнее было долгими зимними ночами… Новое несчастье, новый заработок послал господь-бог ему, моему кормильцу! Он будет штрафовать людей на смерть! Что это значит, Мендл, ты будешь штрафовать людей на смерть? За что?!» (Прерывает.) Ничего не понимает, что я ей писал! (Продолжает читать.) «Ведь ты же совсем сумасшедший – с ума бы тебе сойти за всех евреев и неевреев… Как мама говорит…» (Прерывает.) Уже опять мамаша здесь! (Читает.) «…Как мама говорит: только вожжи отпустишь, а у жеребца уже и хвост трубой. Мало уже тебе, что ты на всех свадьбах танцовал, был чем угодно: купцом-торгашом, маклаком-барышником, ходоком-крутелем, сватом-пустобрехом, мало того, что со всем светом ты дела делал, – понадобилось тебе еще торговать живыми покойниками; как мама, чтоб она жила, говорит: «Погоди, увидишь, он еще где-нибудь в Польше кормилицей наймется»… Не лучше ли было бы в тысячу раз, чтобы ты сейчас был, к примеру, на войне с Японией?..» (Прерывает.) Обязательно! Так я и полетел! (Продолжает.) «…вернулся бы домой таким, упаси бог, как наш Мойше-Велвл, сын Лейви-Аврома, он приехал, горе мне, без рук, без ног, и не живой, и не мертвый… Как мать говорит: разве пуля знает, в кого стреляет? Помни же, Мендл, на этот раз говорю тебе добром: погибель на твою голову, огонь и чума».