Quotes from the book «Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда»
земные страсти, земную красоту. Небо для него было лишь прекрасным куполом над прекрасной землей. Это не значит, что в нем не было никакой мистики. Но мистика эта была языческою, не христианского порядка. Вместо веры – суеверие, вместо страха Божьего – ужас перед стихией и ее тайной, вместо христианского смирения – чувственное, почти детское умиление. И, – как у язычника, – смерть его была прекрасна. Он умер в любви и красоте, под ласковой улыбкой тех Богов, которым он всю жизнь и со всей страстью служил и поклонялся. И я думаю, таких не может не любить Христос.
«Один из моих контрабасистов, который со своего места в конце оркестровой ямы мог видеть часть партера, рассказывал, как многие, стремясь унизить оппонентов, нахлобучивали им их блестящие цилиндры на глаза и уши, и как размахивали тростями, будто опасным оружием»
«поразило исчезновение громадной и несомненно единственной фигуры, размеры которой увеличиваются по мере того, как она удаляется» 45 .
дискуссиями о новых театральных системах, сторонники различных
Подлинно прекрасное, по мнению Дягилева, должно будоражить нервы, быть неоднозначным, вызывать живую реакцию и эмоции. Сильные эмоции не конечная цель красоты и искусства, а своего рода их непреднамеренный побочный эффект. Сильные эмоции возникают потому, что истинная красота способна довести человека до экстаза.
Для Дягилева человек, не отдающий себя целиком своей страсти, делящий жизнь на две части, одна из которых заботится о пропитании, другая дает простор разуму и душе, – не целое существо, а трагическая половинка
Искусство, по крайней мере, человеческое искусство все-таки не есть птичье пение и, прежде всего, есть – работа. Вещь необхо
вскоре вслед за тем уход любимой мачехи он скрывал практически