Read the book: «Нобелиат»

Font:

Роман

Двери камеры захлопнулись за Крамором с приглушенным лязгом, и он мысленно отметил, что лязг этот похож на звук капкана. Однако тут же его испорченный литературным ремеслом ум отметил, что это слишком банальное сравнение и, видимо, многие сидельцы, впервые попав в тюремную камеру, думали точно так же, а значит, мысли эти не являются оригинальными и не могут использоваться писателем-профессионалом.

Он прошел на середину камеры и огляделся. Интерьер оказался настолько аскетичным, что для его описания хватило десятка слов. Справа и слева были двухъярусные нары, сваренные из металлических уголков, в пространство между ними вставлены деревянные некрашеные доски. Слева от входа – примитивный унитаз, что-то вроде углубления в цементном полу со старым чугунным сливным бачком, а справа – раковина с краником на полудюймовой водопроводной трубе.

Достопримечательностью помещения было окно, рама которого находилась за решеткой. Но не это привлекло внимание. Мало ли зарешеченных окон в городе. Это почти полностью было закрыто железным коробом.

Крамор не в лесу рос и понимал назначение такого короба: детство прошло в небольшом городке на тридцать тысяч жителей, где сидел каждый четвертый мужчина, а каждый третий малолетка стремился попасть в колонию как можно раньше. Потому что только она могла дать путевку в криминальный мир уголовных авторитетов, ибо в никакой другой слой общества эти мальчишки в силу своего воспитания пройти не могли, во-первых, и незнания ничего о других социальных слоях, во-вторых.

Короб не позволял задержанным переговариваться друг с другом, а главное, перебрасывать или передавать через окна записки, а также предметы, запрещенные в тюрьме.

Мужчина сел на нижние нары и еще раз огляделся. Однако новый ракурс не прибавил ничего нового. Между тем шок от случившегося понемногу отпускал, и в голову пришла оригинальная, как он полагал, мысль. Поднялся с нар, подошел к дверям и постучал. Почти сразу услышал шаги, кто-то остановился за дверью, открылась кормушка, и ленивый голос контролера произнес.

– Чё надо?

– А постельные принадлежности?

– Суточным не положено.

– А я суточный?

– Будешь им, – был ответ, и кормушка захлопнулась.

– А можно на «вы»? – спросил Крамор.

– Можно, – ответил голос, приглушенный толстой дверью, – но не нужно.

– Логично, – произнес задержанный, походил какое- то время по камере и вновь уселся на нары. – Да, твою мать, – произнес он, – сходил за пивом…

Впрочем, за пивом он, как герой известного анекдота, не ходил, а вышел прогуляться по городу без всякой цели. Так поступал много раз в своей жизни в надежде встретить что-нибудь заранее не запланированное, а потому оригинальное, то, что может пригодиться при написании очередного опуса.

И сегодня сие свершилось, но ничуть не порадовало. На площади Якуба Коласа возле памятника классику белорусской литературы стояла небольшая группа людей и слушала разглагольствования оратора, которые сводились в основном к некоему обещанию расправиться от Белостока до Смоленска с некими холуями.

Чуть поодаль от этой группы стояла толпа побольше, как догадался Крамор, это были любопытствующие.

И чего было не остаться среди последних? Нет, он преодолел пространство, отделяющее зевак от участников, остановился рядом с парнем в желтой куртке и стал слушать оратора. Стало интересно, кто же входит в состав так называемых холуев и как с ними будут расправляться те, кто к этому призывал.

Автобус с ОМОНом подъехал бесшумно, и, так как Крамор оказался крайним, причем в прямом и переносном смысле этого слова, в салон попал первым, несмотря на попытки объяснить ребятам в черных масках, что он всего лишь любопытствующий.

Парень в желтой куртке очутился на сиденье рядом, и это было хорошо. Сидячие места быстро закончились, всех остальных омоновцы довольно жестко усаживали на пол.

– Что произошло? – спросил Крамор парня в желтой куртке.

Но тот приложил палец к губам и кивнул в сторону стража порядка, который возвышался в проходе салона над сидящими на полу задержанными, как великан над карликами. Мало этого, грозил Крамору дубинкой.

– Они не любят, когда переговариваются, – шепотом произнес парень, когда омоновец отвернулся.

Стало понятно, что парень в такой ситуации не первый раз.

Потом была поездка по городу, унизительная процедура досмотра и установления личности и, наконец, камера.

Посидев немного, Крамор улегся на нары, подложив руки под голову.

Как такое могло случиться, почему он, никогда не проявляющий ранее интереса к политическим митингам, шествиям, пикетам, вдруг оказался в центре одного из них и, мало того, был задержан как активный участник, о чем заявил сотрудник милиции, оформлявший задержание.

Впрочем, теплилась надежда что кто-то другой, более компетентный, разберется со всем этим или, того лучше, повезут на суд и там, конечно, поймут, что он не участник акции, а просто зевака, проходивший мимо и задержавшийся около митингующих дольше обычного.

Затем попытался представить себя на собрании, где в центре за столом сидит председательствующий и ведет процесс. Но из-за того, что никогда не был на реальных судебных заседаниях, у него это не получилось.

Зато в воображении мгновенно возникла картинка, где действительно был председательский стол, за которым сидел старый судья, в цивильном костюме, а на руках его были белые перчатки с длинными раструбами.

– А давайте выслушаем обвиняемого, – сказал судья, – и только потом повесим, ибо если повесим его сразу, то не сможем выслушать.

Взрыв угодливого хохота последовал за столь пошлой шуткой. Судья удовлетворенно хмыкнул.

– Итак, – произнес он, – как вы оказались в месте проведения несанкционированного митинга?

– Господин судья, – сказал Крамор.

– Зовите меня – Ваша честь.

– Ваша честь, я оказался там совершенно случайно, проходил мимо и заинтересовался тем, что там происходило.

– И что же, по вашему мнению, там происходило?

– Ваша честь, я так и не понял…

– Все ясно, – произнес судья, – обвиняемый не желает признавать очевидный факт и пытается ввести суд в заблуждение… Шанс, который был предоставлен, он не использовал…

Раздался звук открывающейся кормушки, и голос контролера произнес:

– Днем лежать запрещено. На первый раз… прощаю. Крамор понял, чего от него хотят, сел на нары, и кормушка тотчас захлопнулась.

Возвращаться к проигрыванию ситуации в суде не хотелось, тем более это был суд восемнадцатого века, который воспроизводился на основе знаний Крамора о ситуации, сложившейся тогда в будущих Соединенных Штатах Америки.

Знания европейцев о том периоде колонизации сводятся в основном к тому, что в Америку в большом количестве свозили из Африки рабов, которые нуждались в управлении. Белое же население Европы не торопилось ехать за океан в необжитые земли, вдобавок населенные воинственными индейцами. И тогда во многих портах Англии раз в две недели трюмы кораблей принимали тех, кто отбывал срок в тюрьмах за совершение преступлений. По прибытии в Америку каторжанам уменьшали сроки, а освободившимся давали участок земли и рабов. Так своеобразно формировалась судебная система Штатов. Кто мог осуществлять правосудие над бывшими преступниками? Только тот, кто пользовался авторитетом среди себе подобных. Итак, если уж правосудие вершили бывшие уголовные авторитеты, то что говорить о тех, кто занимался розыском. Это были отъявленные головорезы, правда, находящиеся на стороне формирующегося государства.

Но все же первые уже тогда отличались от последних неким лоском, соблюдением процедуры рассмотрения дел, а также пресловутыми белыми перчатками с раструбами, которые помогали скрывать каторжные клейма.

Размышления Крамора прервал звук проворачиваемого в скважине ключа.

Двери открылись, и контролер, стоящий в проеме, произнес:

– К вам посетитель…

ТРОГЛЫ

В огромной пещере, посередине которой горел костер, сидел старик по имени Торо. Он смотрел на огонь, время от времени брал палку из груды наломанного хвороста и бросал в костер. Приятное тепло распространялось вокруг и доходило во все закоулки пещеры, женский и детский закуток, место, где спали подростки рода, которых уже отлучили от мамок, но не произвели в мужчины. И мужская, где на самом высоком месте спал вождь, а рядом находилась одна из жен.

Пещера принадлежала первому роду племени троглов, его вождем и одновременно вождем всего племени был огромный и сильный самец по имени Барх.

Мимо Торо к выходу из пещеры прошли четверо воинов, чтобы сменить тех, кто охранял вход в пещеру снаружи.

Торо подбросил в огонь еще несколько веток.

Острой потребности, как было раньше, следить за огнем не было, этим занимались по очереди подростки. К тому же племя, в котором жил Торо, давно научилось добывать огонь самостоятельно. Многие умелые охотники имели острую деревянную палочку и кусок дерева, в котором жуки проели отверстие. Его набивали сухим мхом и энергично крутили палочку ладонями. Это был ритуал, за ним наблюдали все подростки, которым в ближайшее время нужно было пройти обряд инициации. Мох начинал дымиться, а потом из отверстия показывался маленький язычок пламени. Он приводил в восторг подростков, и они поднимали от радости дикий вой, ведь с огнем связана их жизнь. На нем готовили пищу, им отпугивали диких зверей, им сжигали жилища племени нанду, когда те переносили свои шалаши с деревьев в горах на равнину, которая ранее была завоевана племенем троглов.

То, что делал Торо, было, скорее всего, почетной обязанностью, связанной с некой провинностью, не столь большой, чтобы изгнать его из племени, но и не столь малой, чтобы оставить ее безнаказанной.

Так решил вождь, а его решение – закон.

Никто не может осуждать его, потому что троглы – это не нанду, которые внутри родов устраивают постоянные потасовки, определяя, кто станет первым в их иерархии.

Троглы свысока смотрели на нанду. Те хранили свой огонь как зеницу ока. Считали подарком тех, кто не имел имени и с небес зажигали его в лесу, а потому давали нанду знать о том ужасным ударом в небесный бубен, от которого земля подпрыгивала, и даже самые сильные нанду не могли устоять на ногах.

После первых сожженных шалашей нанду признали силу племени троглов, их посланники время от времени приходили с подношениями: сушеными ягодами и фруктами высокогорья. А однажды принесли голову хранителя огня, ибо позволил ему угаснуть. Вождь племени троглов Барх обменял огонь на двух женщин из племени нанду. Он поступил правильно, не сделай он этого, нанду в отчаянии могли бы отважиться добыть огонь силой или хитростью, тогда в племени могли быть жертвы.

Но сделка не принесла блага племени троглов. В первую же ночь старшая жена Барха Зо подралась с одной из женщин племени нанду. Однако та оказалась не промах, пронесла под шкурой в пещеру заточенный с двух сторон камень. Удар в висок оборвал жизнь Зо.

На следующий день Барх устроил суд над виновницей и приговорил к смерти. Но не за убийство Зо, а за то, что в драке использовала оружие. Это считалось прерогативой мужчин.

Торо было сорок зим, и он являлся самым старым в племени. У троглов мужчины вообще редко доживали до такого возраста.

Раньше Барх частенько обращался к нему за помощью, но в последнее время все чаще советовался с Горо, который умел уходить на небеса и спрашивать там совета у тех, кто не имел имени. Ибо имя может иметь только тот, кто рожден от женщины, да и то, если он заслужил его своими делами. Те же, кто знает и может все, не имеют имени.

Так говорил Горо, время от времени спрашивая у них совета.

Раньше он делал это, уходя далеко от пещеры. Но в последнее время ел грибы, которые не могли использовать в пищу смертные, и впадал в состояние, похожее на смерть. Но если те, кто умер, никогда не оживали, Горо мог это делать. И племя стало бояться Горо больше, чем Барха. Ведь власть Барха касалась только племени, а власть тех, у кого просил совета Горо, – всего, что было на земле, потому что земными делами управляют те, кто живет на небесах и не имеет имени.

И на этот раз, когда Горо отправился за советом, они сказали ему, что женщину, убившую Зо, следует отправить обратно к нанду и взять с них дань сушеными ягодами. А вторую женщину отдать ему, Горо.

Но Барх не согласился. Сказал, что те, кто не имеет имени, далеко, и им не все видно на земле, и ему, Барху, лучше знать, как поступить.

И тогда Горо сказал, что в соответствии с обычаями троглов женщина-убийца должна быть умерщвлена позорящим ее способом.

Барх долго смотрел на Горо, но потом согласился.

И поскольку Зо была беременна, то должна была умереть дважды, чтобы другим неповадно было совершать то, что сделала она.

Весь род вышел из пещеры на поляну, два молодых трогла вывели убийцу Зо в середину круга.

Барх лично затянул петлю на шее убийцы.

Молодые троглы потянули концы лыка в разные стороны и через какое-то время отпустили. Убийца упала на землю. Одна из старух плеснула ей в лицо воды из бурдюка. Женщина пришла в себя и закашлялась.

Барх снова дал команду, и молодые троглы повторили казнь. Женщина опять упала на землю, и опять старуха плеснула ей в лицо воды из бурдюка. Женщина снова пришла в себя и зашлась в кашле.

Барх поднял руку вверх и сказал что-то вроде:

– Мы умерщвляли ее дважды, но те, которые не имеют имени, не приняли жертву. Я обратно признаю ее в качестве жены. Вместе с ней принимаю в жены и вторую женщину.

Решение вождя не вызвало ни удивления, ни протеста. Никто не был против, кроме Горо. Старик заметил это, хотя тот был почти непроницаем.

Возможно, произошло так потому, что старик не был троглом. А еще он знал, что те, кто живут на небесах и не имеют имени, иногда спускаются на землю и зовут их богами.

НОБЕЛИАТ

То, что контролер сказал: «К вам…», многого стоило.

«Как быстро происходит обучение в тюрьме», – подумал Крамор.

Контролер отошел в сторону, и в камеру вошел мужчина лет сорока.

– Добрый день, Виталий Сергеевич, – сказал вошедший.

– Добрый, – ответил Крамор, – мы с вами знакомы?

– Разумеется, нет. Да вы присаживайтесь, здесь не принято произносить садитесь.

Крамор сел на нары, вошедший устроился напротив.

– Вы сотрудник этого заведения?

– Нет, но довольно хорошо знаю здешние порядки.

– А… так вы следователь или, как там говорят, дознаватель?

– Ну что вы, хотя в прошлом действительно работал следователем, но в настоящее время я издатель.

– Вот как? – удивился Крамор.

– Мне понятно ваше удивление, – сказал вошедший, – но обо всем по порядку. Давайте знакомиться: меня зовут так же, как и вас, правда, фамилия другая.

– Вы ее назовете?

– Разумеется, но в том случае, если вы захотите продолжить общение…

– А если нет?

– Тогда зачем вам моя фамилия. Правильно?

– Логично. Итак, зачем я вам?

– Ну, чтобы этот вопрос не тяготил вас, договоримся сразу, я хочу проконсультироваться…

– И для этого засунули меня в камеру?

– Да полноте, Виталий Сергеевич, я не Господь Бог, вы сами себя сюда засунули…

– Ладно, пусть будет так. С чего начнем консультацию?

– С того, что для вас наиболее актуально.

– Значит, с того, что я оказался здесь по ошибке, – сказал Крамор.

– Полностью с вами согласен. Но не это будет предметом нашего разговора.

– Однако же для меня это является актуальным.

– Это на сегодня, а завтра забудете и не вспомните, как не вспоминают лечний снег¹.

– О, да вы знаете, что такое лечний снег?

– Знаю.

– И все же я бы хотел, прежде всего, поговорить о том, что интересует меня.

– Хорошо, если так хочется. Завтра вас повезут в суд и там вынесут решение. Оно не будет жестким. Потому что вы впервые участвовали в таком мероприятии.

– Я не участвовал, я подошел полюбопытствовать.

– Полностью с вами согласен. Но решение будет принимать судья на основе собранных доказательств вашего участия в несанкционированном митинге.

– Таких доказательств не может быть.

– Представьте себя на месте судьи. Все, кого сюда привезли, говорят то же самое. И что ему остается делать?

– Искать доказательства.

– Доказательства вашей причастности уже есть, иначе бы не оказались в камере. Судья прочитает протокол и выяснит, что вы, имярек, вместе с другими участниками несанкционированного мероприятия находились на площади.

– Но это не…

– Стоит ли толочь воду в ступе? Завтра скажете все это судье и выйдете на свободу… Я же о другом…

– О чем же, любопытно? – спросил Крамор.

– Это хорошо, хотя сегодня любопытство привело вас в камеру… О чем может говорить издатель с писателем?

– Да, о чем?

– Конечно, об издании книг.

– А нельзя ли поговорить об этом, например, завтра, когда меня освободят, признав ошибку…

– Можно, – сказал издатель почти с теми же интонациями, что и контролер, – но не нужно. Завтра или послезавтра вы не сможете прочувствовать глубину предложения, которое я сделаю сегодня.

– Вот как?

– Именно так.

– Хорошо, с чего начнем?

– С анализа предшествующих событий, – произнес издатель.

– Это зачем?

– Позже поймете. Итак, не было ли сегодня чего-либо необычного?

– Конечно, я оказался в тюрьме впервые в жизни.

– Во-первых, я имел в виду необычности до митинга. А во-вторых, не пытайтесь ввести меня в заблуждение, вы уже попадали в тюрьму. Вам тогда было семнадцать, что отчасти и спасло от более длительного пребывания там, – сказал издатель.

– Вы знаете такие подробности?

– Да.

– Тогда я отказываюсь от беседы.

– Позвольте полюбопытствовать, почему?

– Вы готовились к встрече, собирали обо мне сведения, – сказал Крамор.

– Да, всегда так делаю перед встречей со своими авторами. Что тут странного… Или вам есть что скрывать?

– Нет, мне нечего скрывать…

– Ну, это тоже не соответствует действительности, но продолжим. Итак, что произошло с вами накануне задержания?

– Да не было ничего необычного, во всяком случае в так называемой материальной реальности… – произнес Крамор.

– А в виртуальной?

– В виртуальной мне приснился странный сон…

– Его содержание?

– Не могу воспроизвести его полностью, но вот конец помню ясно… Я стоял возле какого-то стола, и некто…

– Похожий на судью? – уточнил издатель.

– Возможно, – ответил Крамор, – произнес фразу, смысл которой я не понял, но запомнил.

– И как она звучала?

– Сарра готова изменить…

– У вас есть знакомые по имени Сарра? – спросил издатель.

– Конечно, нет. Именно потому, что фраза не имела ко мне никакого отношения, я ее и запомнил. Сложилось ощущение, что она из чужого сна…

– Это верное ощущение, такое бывает, когда некая нематериальная субстанция, окружающая нас, меняется.

– Это…

– Это предвестник того, что вскоре изменится и реальность, то есть мы сможем увидеть, услышать, пощупать… – сказал собеседник.

– Вы полагаете?

– Да, иначе я бы сюда не пришел.

– Ну, хорошо, хватит ходить вокруг да около. Вы хотите меня издавать?

– Да, если примете мое предложение.

– И что бы вы хотели издать из моих опусов?

– Еще раз повторяю: если вы дадите положительный ответ.

– И все же…

– Из того, что есть – ничего, – произнес посетитель.

– Значит, вы готовы сделать заказ?

– И здесь не угадали.

– Ну, тогда…

– Я буду печатать вас массовыми тиражами и с хорошим гонораром.

– Сие в настоящее время невозможно. До свидания.

– Ну что ж, до свидания, – произнес издатель, поднялся, подошел к дверям и постучал в них ногой. Дверь тотчас открылась, словно охранник ждал сигнала. – Буду печатать вас массовыми тиражами, но через несколько лет, когда станете нобелевским лауреатом, – сказал издатель, и дверь за ним захлопнулась.

ТРОГЛЫ

Торо родился в одном из родов племени хашей. Это было сорок зим назад. Хаши, как и троглы, считали годы не летами, а зимами. Потому что это самая тяжелая пора для жителей племен, хотя они по-разному переживали ее. Троглы предпочитали зимовать в пещерах, а хаши – в хижинах из хвороста, утепленных соломой.

У Торо было самое обычное детство. Он вместе с другими собирал ягоды и коренья, присматривался к жизни взрослых охотников и рыбаков. Слушал рассказы стариков о том, как они много раз сражались с враждебными племенами, которые пытались вытеснить их с охотничьих угодий.

Однажды произошло событие, которое изменило жизнь не только Торо, но и всего племени.

А было так. Рядом со стойбищем рода хашей приземлилась железная птица.

Все хаши упали ниц и не смели поднять головы. А когда подняли, то увидели, что железная птица улетела, а в стойбище недоставало десятка мальчиков, которым от рождения было по семь зим.

Торо помнит, как его, друга Топо и еще нескольких мальчиков поместили в хижину, стены которой были тверды, как скала, и холодны, как лед. Они догадались, что находятся в чреве страшной птицы. Потом чрево открылось, и высокие люди в черном одеянии, совсем не похожем на шкуры животных, стали вытаскивать их из чрева птицы, потому что сами от страха идти не могли.

Всех поместили в большую клетку, где было много мальчишек из разных племен.

Человек в черном одеянии произнес на разных наречиях, что завтра их будут кормить, а кто попытается убежать, будет отдан на съедение ему. Указал рукой вверх, и мальчики заверещали от ужаса. Над клеткой возвышалось чудище, размерами во много раз превосходящее взрослого человека племени хашей, но с одним глазом.

Чудище свирепо смотрело на детей, и все пленники без слов поняли, чего оно хочет.

Потом Торо узнал, что эти существа были созданы теми, кто их украл у родителей, для охраны своих домов и храмов. Кормили их животными с маленькой головой и густой шерстью, но лакомством считалась человечина.

Наступила ночь, но мало кто спал в огромной клетке.

Утром снова прилетела железная птица. Из нее вышли люди в темных одеждах, и самый крупный, наверное, вождь, что-то произнес. Тут же двое других открыли двери клетки, вытащили одного из пленников и поставили перед ним.

Вождь указал пальцем на себя и произнес: «Бог».

Однако на мальчика это не произвело никакого эффекта. Тогда вождь кивнул тем, кто держали ребенка. В руках одного из них появился предмет, похожий на полную луну, в углублении которой находилось что-то вкусно пахнувшее. Мальчика опустили на колени, и он стал жадно, рискуя подавиться, есть.

Через некоторое время один из помощников отшвырнул мальчика от луны, а откуда-то сверху возникла огромная лапа чудовища. Схватила мальчика и унесла наверх.

Вождь снова кивнул помощникам, и они вытащили из клетки очередную жертву.

Семь мальчиков взлетели вверх, когда очередь дошла до Торо. Оцепенев от ужаса, он стоял перед вождем, и вдруг что-то открылось перед ним, понял, что нужно сделать, чтобы не попасть в лапы одноглазого. И когда вождь стукнул себя по груди и произнес: «Бог». Торо повторил это слово.

Главный долго смотрел на него, словно оценивал, но предлагать еду не стал. Помощники увели мальчика в чрево железной птицы. Дверь была открыта, и Торо мог видеть, что происходит.

Следующий мальчик не обладал сообразительностью, и его тоже съело чудовище.

Настала очередь Топо. Он стоял перед вождем. А Торо повторял шепотом: «Делай как я, делай как я».

Топо, словно услышав, произнес: «Бог». И оказался в чреве железной птицы, вместе с теми, кто прошел тест на выживание.

Когда детей вели к птице, видели, что одноглазых чудовищ несколько. Они стояли позади клетки, там, где была глухая стена, и по очереди хватали выбракованных черными людьми жертв. На их мордах не было эмоций, но Торо почему-то подумал, что они испытывают дикое удовольствие не столько от поедания человечины, сколько от самой процедуры.

Потом был полет в чреве железной птицы. Он длился долго. Всех, кто прошел отбор, высадили вечером в огромное стойбище, где было множество других клеток, в которых находились мальчики возраста Торо и Топо и старше.

Вновь прибывших поместили в одной из клеток и не заперли, так как дверей не было. Подросток, гораздо старше вновь прибывших, сказал на нескольких наречиях фразу, из которой стало ясно, что из клеток без команды выходить не следует.

В руках у него была палка. При помощи ее построил новеньких перед собой, подошел к первому и, указав на стоявшую в отдалении железную птицу, произнес: «Бог».

Мальчишка замешкался и получил удар палкой. Но тут же нашелся и закричал: «Бог, Бог»…

Подросток подошел к следующему, и тот, уже без запинки, произнес то, что от него требовали.

Но подросток с палкой не удовлетворился, поэтому еще раз повторил процедуру со всеми вновь прибывшими. Довольный, неожиданно закричал: «Циклоп».

Мальчики упали на пол от страха, потому что перед дверьми клетки показались ноги одноглазого чудовища.

Подросток с палкой ухмыльнулся и жестом показал, что нужно лечь на пол и закрыть глаза.

НОБЕЛИАТ

Последняя фраза издателя потрясла Крамора не меньше, чем задержание на митинге. Он впал в ступор и какое- то время не мог пошевелиться. Затем стал медленно отходить от очередного за день шока.

Окончательно пришел в себя, когда открылась кормушка и подали чашку каши, кусок хлеба и чай в помятой алюминиевой кружке.

– Помоешь и вернешь посуду, – сказал охранник.

Крамор выпил чай, съел хлеб, а кашу выбросил в унитаз, потом помыл под краником посуду, вытер руки носовым платком и сел на нары, обдумывая не столько предложение издателя, сколько финал разговора.

Так он думал до того момента, пока снова не открылась кормушка и охранник не произнес:

– Отбой, – а потом пояснил, – можно лечь…

Утро следующего дня началось с того, что его вывели сначала на прогулку, а потом поместили в бокс, где невозможно было сесть и приходилось только стоять. Правда, там он пробыл недолго, минут через пятнадцать посадили в автозак, где находилось пять вчерашних задержанных. Среди них был и парень в желтой куртке, с которым он сидел рядом в омоновском автобусе.

Парень сразу же протянул руку и представился:

– Алесь.

– Крамор, – ответил он.

– Тот самый? – удивился парень.

– Что значит – тот самый?

– Значит, что тот самый Крамор с нами.

– С кем это с вами?

– С правильными пацанами, – не то в шутку, не то всерьез вставил свои пять копеек в разговор мужик, сидевший на лавочке рядом с Крамором.

Автобус тронулся, и все в салоне покачнулись.

– Куда нас? – спросил Крамор.

– В суд, – на правах старожила ответил парень.

– А я вот расскажу быль, – сказал еще один задержанный, – она вызвана выражением «тот самый».

Это был пожилой мужчина с академической бородкой. Правда, за минувшие сутки он зарос щетиной и не выглядел академиком, который следит за своим внешним видом.

– Он историк, – пояснил Крамору Алесь, – и набит фактами…

– Так вот, – продолжил историк, – в советские времена главный редактор «Известий» работал над какой-то статьей. Было далеко за полночь, он так увлекся, что весьма раздраженно отреагировал на телефонный звонок, раздавшийся среди ночи.

В негодовании он не просто снял, сорвал трубку и только открыл рот, чтобы отбрить наглеца, посмевшего побеспокоить ночью, как из трубки раздался голос:

– Это Сталин говорит…

Еще не вполне осмыслив сказанное, редактор, словно спущенный курок, уже не мог остановиться.

– Какой такой Сталин? – заорал он.

– Тот самый, тот самый, – тихо ответил голос, и в трубке послышались частые гудки.

– И что было потом? – спросил его сосед.

– После этого он много дней ждал продолжения разговора, но так и не дождался.

– Поседел, наверное, за это время? – уточнил сосед.

– Он поседел в ту же ночь, – подтвердил историк.

– А давайте предположим, о чем думал главный редактор, после того как вождь не стал с ним разговаривать? – заметил сосед.

– Наверное, подумал, что надо как-то разъяснить ситуацию… – произнес Алесь.

– Вы плохо знаете историю, – сказал историк, – не ощущаете накала страстей того времени. Чтобы все это понять, расскажу про один случай. Он произошел с известным белорусским писателем, который после войны учился в Литинституте. Правда, принят был как партизан условно…

– То есть кандидатом? – спросил Алесь.

– Нет, что вы, его приняли именно условно, потому что не имел среднего образования и параллельно учился в одной из вечерних школ Москвы. А руководителем семинара у него был литературный критик и специалист по творчеству Гоголя. И вот однажды ИМЛИ² выпустил книгу к юбилею Гоголя.

Мастер ознакомился с ней, увидел множество ляпсусов, главным из которых стал тот, что из Гоголя сделали почти пролетарского писателя. Пройдя с карандашом по книге, мастер написал письмо в отдел агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) и отослал туда книгу и письмо. И вдруг к нему приезжает глава советских писателей Александр Фадеев.

– Ты что там написал? – спросил он у мастера.

Тот начал было объяснять, но Фадеев прервал:

– Нас с тобой к Хозяину вызывают…

– А что я там должен говорить? – спросил мастер.

Фадеев на него посмотрел и сказал медленно с каким-то тайным смыслом:

– Говорить будешь, когда я скажу…

Автобус качнуло, и он остановился. Все стали подниматься со своих мест.

– Это надолго? – спросил Крамор у Алеся.

– По-разному, – ответил тот.

Пассажиров провели и разместили в помещении, больше похожем на камеру.

– И что было потом? – спросил Крамор историка.

– Погоди, – ответил тот жестко, – я на процесс настроиться должен, да и вам стоит сделать то же самое.

– Так я оказался там случайно.

– Я тоже… – сказал историк и подмигнул Крамору.

– Понял, – ответил Крамор. Хотя, честно говоря, не понял вообще ничего. Дверь комнаты открылась, и омоновец произнес:

– Буцкий.

Парень в желтой куртке поднялся и пошел к выходу.

Пробыл он вне комнаты минут тридцать… Когда вернулся, то молча показал присутствующим десять растопыренных пальцев. Затем настала очередь историка, а потом вызвали Крамора.

ТРОГЛЫ

Следующий день начался с того, что подросток с палкой разбудил детей, построил и повторил обучение. Показывал палкой на железную птицу, и все правильно ответили на вопрос. А вот с одноглазым чудовищем так не получилось, и каждый из тех, кто ошибся, получил удар палкой.

После этого подросток показал пальцем на свою грудь и произнес: «Хло».

И каждый в клетке повторил его имя.

А потом Хло подходил к мальчику, показывал пальцем на себя. Ребенок говорил: «Хло». После этого Хло показывал пальцем на грудь мальчика, и тот произносил свое имя.

Так продолжалось долго, и мальчики стали ошибаться. За каждую ошибку Хло бил их палкой один раз, если кто-то ошибался дважды, то и удар был двойным. К концу обучения дети поняли, что количество ошибок равно количеству ударов.

Позже Торо сообразил, что Хло готовил их по указанию Богов к восприятию счета.

Когда солнце поднялось высоко, Хло отвел всех в угол клетки, где была тень, и стал обучать сидеть в позе, которую потомки будут называть позой лотоса. Затем к клетке принесли бурдюк и желтые луны. Хло налил из бурдюка в каждую емкость жидкость, сел на корточки и поставил свою луну между бедрами. Посидев немного, поднял луну двумя ладонями ко рту, отхлебнул немного, потом поставил ее на прежнее место. Повторил несколько раз, а затем протянул одну из лун Топо.

1.Лечний снег (диалект.) – прошлогодний снег.

2.ИМЛИ – Институт мировой литературы.