Read the book: «Волшебные тавлеи»

Font:

1

Видеть цель, верить в себя – вольно же было поучать магистрам-чародеям, да и в теории, конечно, все выглядело просто замечательно. Не то на практике. Вместо цели прямо перед своим носом, на расстоянии сантиметров в десять, Владимир видел сплошную стену, покрытую бело-желтой известкой. Точно такая же стена находилась слева от него, и, по всей видимости, сзади. Справа был проем, а на расстоянии пары метров от него – колыхавшийся кусок какой-то заляпанной грубой материи. Протиснуться в проем можно было только боком.

Относительно веры в себя – она отсутствовала напрочь. Владимир, даже еще не до конца придя в себя, уже задавался вопросом: как это он умудрился, не оказав никакого практически сопротивления напору старца, фактически своим поведением дал согласие доставить ему волшебные тавлеи. Что это? Откуда? Что он должен делать, чтобы их раздобыть? И вообще, где он, собственно, оказался?

Позади него слышался нестройный гвалт. Голоса, крики каких-то животных, ему, естественно, не видимых, бряцанье металла, скрип дерева – все это на какие-то мгновения возникало из общего шума, чтобы тут же в нем и кануть. Слов он разобрать не мог, а потому даже представить себе не мог, где находится. Не видел он своей одежды, но, по ощущениям, это было что-то просторное, перехваченное в талии поясом; на голове располагался некий убор, а ногам было мягко.

Скорее всего, стояло лето. Или поздняя весна. Или ранняя осень. Потому как припекало.

Владимир сделал шаг вправо, почувствовал, что за спиной ничего нет, и обернулся. То, что он принял за стену, оказалось стволом какого-то дерева, росшего впритык к углу, образованному двумя стенами. Перед ним оказался маленький коридор, длиной в три-четыре шага, одну сторону которого составляла стена с деревом, а вторую – несильно мотающийся как бы от ветра кусок грубого полотна.

Владимир, закрыв глаза и помотав головой (то, что он уже увидел, не сулило ничего хорошего), – все равно, делать было нечего, – сделал эти три-четыре шага и застыл, окончательно пораженный увиденным.

Перед ним оказалась большая площадь, окруженная, насколько он мог судить, бело-желтыми домами предельной высотой в три этажа. Посредине площади сквозь снующий люд, виднелся огромный чинар и колодец неподалеку от него. По периметру площади и даже по центру, в несколько рядов, примостились торговые палатки. Было донельзя шумно, пыльно и жарко.

Ревели верблюды, ржали кони, блеяли бараны, лаяли собаки, драли глотку ишаки, словно задавшись целью переорать друг друга. Им ни в чем не уступали торговцы, зазывавшие покупателей и нахваливавшие свой товар. Покупатели, в надежде криком выторговать пустяшную скидку, голосистостью могли поспорить и с теми, и с другими.

Воздух был наполнен пылью и запахами. Совершенно умопомрачительной смесью пряных ароматов, запахом чайханы и готовящегося где-то неподалеку плова.

Что же касается красок, то весеннее луговое разнотравье было ничто по сравнению с пестротой раскинувшегося перед Владимиром (как, вне всякого сомнения, уже догадался прозорливый читатель) восточного базара. Живописные стражники, почти такие же, как на картине Верещагина, группками прохаживали среди рядов, наблюдая за соблюдением порядка. Расшитые золотыми драконами халаты китайских торговцев; строгие кафтаны жителей севера; ослепительно белые бурнусы представителей Африки; простые, без изысков и рисунков, но тоже из цветных тканей, по всей видимости, местных жителей, из тех, что побогаче; совсем простые – на тех, кто победнее; нищие, с загнутыми наверху посохами, в высоких шапках, чинно сидевшие поодаль у стены; мальчишки-оборванцы, шнырявшие в толпе и дравшиеся из-за случайно оброненной кем-то мелкой монетки…

И все это гомонило, горланило без умолку. Отдельные слова и фразы разобрать было попросту невозможно.

Так где же он оказался по причине своей сговорчивости? Без денег, без друга, не зная языка и обычаев? В благородной Бухаре, в Самарканде времен Тимура или в Багдаде – Харун аль-Рашида? И что толку, если они не всамделишные, а сказочные? «Тысяча и одна ночь» (избранное), пара книг про Ходжу Насреддина, еще пара фильмов и столько же мультиков – вот, пожалуй, и весь фундамент, на котором покоились знания Владимира о Востоке. Вот бы встретить здесь товарища Сухова…

Тем временем, кто-то давно и настойчиво теребил его за рукав. Невысокого роста, круглый торговец, чем-то напоминавший главного следователя Колобка из известного мультфильма, но одетый, естественно, совершенно иначе, глядел на Владимира нетерпеливым взором и продолжал свои манипуляции с рукавом его халата.

– Да-а-арагой, купи арбуз, – нараспев, скорее требовательно, чем просительно, заявил он, убедившись, что его, наконец, заметили.

Услышав речь на чисто русском языке, Владимир, совершенно опешив (если такое вообще было возможно), помотал головой, стараясь прийти в себя.

Торговец воспринял его жест совершенно иначе.

– Купи, да-а-а-рагой, – еще более настойчиво произнес он. – Не пожалеешь. Сладкий, как мё-о-д…

Он именно так и произнес: «мё-о-д». И улыбнулся.

Лучше бы он этого не делал. Теперь выражение его лица напоминало тыкву для Хэллоуина: большие сверкающие глаза, большой нос и полуоткрытый рот до ушей.

Совершенно обалдевший Владимир улыбнулся в ответ. Улыбка торговца стала еще шире (!!!). Он победил.

– Я… Мне… – промямлил наш герой, не зная, как ему выкрутиться из возникшей ситуации.

Продавец пришел ему на помощь.

– Ты откуда, молодой господин? – спросил он.

– Из Мос… – начал было Владимир и осекся.

– Послушай Хасана, – тут же подхватил торговец. – Клянусь ишаком соседом, то есть соседом ишаком, то есть ишаком соседа, – во всем Мосуле не найти таких сладких арбузов, как у меня. Сам посуди: где Мосул, а где мы? А дыни? Ты только взгляни, – они просто сочатся сахаром!.. А финики, а виноград? Отдам за полцены для твоей луноликой пери!.. Есть фрукты заморские, какие пожелаешь. Инжир, абрикосы… А вот, если душа твоя пожелает, халва, рахат-лукум, пахлава, мармелад, зефир, щербет, нуга… Чего прикажешь, молодой господин?

Становилось совершенно очевидно, что просто так продавец его не отпустит.

И тут совершенно неожиданно пришла помощь. В лице точно такого же маленького человечка, только тощего и плоше одетого, а в остальном – копия Хасана. Ну просто братья-близнецы.

– Что ты пристал к человеку? – укоризненно заметил он продавцу, прижимаясь к Владимиру, словно не выступил на его защиту, а наоборот, искал ее. – Оставь свои сладости городским красавицам, чья походка грациознее газели, а глаза сияют словно звезда Сухайль! Быть может, молодой господин ищет чего-нибудь иного, о чем ты не даешь ему сказать, расхваливая свой товар? Одно только слово, молодой господин, и я провожу тебя туда, где в мечтах своих ожидаешь ты обрести желаемое…

– Люди добрые, вы только послушайте, что несет этот оборванец Бахир! – всплеснул руками торговец сладостями. – Как смел ты испортить этот ласкающий солнечными лучами и прохладой ветра счастливый день, бывший таковым до тех пор, пока тень от твоей чалмы не упала на мой товар, судить о котором ты не в состоянии? Как смеешь ты вмешиваться в беседу двух почтенных людей, которых не смеешь просить о чести подержать поводья их верблюдов? Какой самум принес тебя сюда? Ступай отсюда, разносчик хвороста и воды, – не тебе рассуждать о вещах, в которых ты смыслишь не более, чем страус в небесных светилах, ибо его удел…

– Как смеешь ты, недостойный, указывать мне, что делать, а что нет? – взвился в свою очередь Бахир. – Как смеешь ты попрекать меня страусом, которого я никогда бы не купил, если бы не послушал твоего совета! Разве не ты клялся соседом ишаком, что благодаря страусиным яйцам я, наконец, расстанусь с бедностью и обрету богатство, равного которому не знали от стран восхода до стран заката?..

Страсти накалялись.

– Так бы и случилось, клянусь… да, так бы и случилось, будь у тебя в голове разума размером хотя бы с семечко моего самого маленького арбуза! Как мог у такого отца, как водонос Али, способному унести на своих плечах столько воды, сколько хватит верблюду чтобы пересечь великую пустыню и добрести до Саны не заходя в оазис, – да что там верблюду, двум, нет, десяти верблюдам! – а хворосту столько, что его хватило бы, чтобы испечь лепешек в десяти тандырах на десять караван-сараев, – так вот, как мог у такого достойного отца родиться такой бестолковый сын?.. Ты видел яйца страуса, молодой господин? Ты видел, насколько они крупнее и красивее яиц павлинов и фазанов? Скажи, разве может жить в бедности человек, торгующий ими? Этот недостойный, – он кивнул в сторону Бахира, – отдал все свои деньги и кокандского рыжего ишака, которого отказался проиграть мне в кости, за страуса, доставленного сюда по случаю с караваном из Египта. Он повел его к себе домой, радуясь предстоящему достатку. Но стоило выйти за городские ворота, как он не удержал рвавшийся из его груди восторг и запел. Следует тебе знать, молодой господин, он такой же певец, как и бахир (бахир по-арабски «красавец»). Птица испугалась, сунула голову в песок, но, видно, родилась под несчастливой звездой, поскольку угодила в норку тушканчика и там застряла. Этот, – очередной кивок в сторону медленно наливавшегося красным Бахира, – поначалу дергал ее за шею, а затем зашел со стороны хвоста. Тут страус не удержался, вкатил ему в лоб так, что он летел два фарсанга, и удрал к себе домой, на сочные пастбища благодатного Нила…

– Все равно, ведь для разведения нужно по крайней мере два страуса, – робко заметил Владимир, не зная, как ему достойно покинуть место разгоравшейся ссоры, грозившей перейти в откровенное рукоприкладство.

– Он и купил двух! Только первый удрал еще на базаре…

– Клянусь всеми страусами Египта, слушать тебя – у слона уши вянут! – неожиданно тонким голосом воскликнул даже не красный – пурпурный от гнева Бахир. Он даже стал как будто выше ростом. – Если собрать на состязание всех лучших лгунов Магриба, они умрут от стыда, ибо не смогут превзойти тех нелепостей, которые заключаются в твоих словах. Разве ты не слышал, что в родных местах торговца этих птиц используют для верховой езды, – он ведь это сам рассказывал, – потому что они выносливы и обгоняют любого самого лучшего арабского скакуна? Я думал, он приучен к седлу, только было…

– Седло? Какое седло?.. Разве не ты отдал кокандского рыжего ишака, чья шкура блестела на солнце подобно золоту, с чьи голосом сравнивали голоса лучших певцов, и который по праву должен был принадлежать мне, – вместе с седлом? Разве не ты носился с ним как с разукрашенным драгоценными камнями хурджином, сдувал с него пылинки и кормил лучшими колючками, прежде чем сделать меня несчастным на всю оставшуюся жизнь?

– А при чем здесь рыжий кокандский ишак? – возопил Бахир. – Это я-то с ним носился как с хурджином? Да ты после этого, если хочешь знать, и есть самый настоящий страус!

– Это я-то страус?

– Самый настоящий страус!

Не говоря худого слова, Хасан мертвой хваткой вцепился в халат Бакира и принялся трясти последнего как спелую айву.

Владимиру эта сцена что-то смутно напомнила, но оставаться далее ее участником он был не намерен. И вдруг в голову ему пришла спасительная мысль.

– Лампа!.. – воскликнул он. – Мне нужна лампа!.. Такая, знаете, с изогнутым носиком…

После чего жестами изобразил в воздухе сначала шар с ручкой, что более напоминало дуршлаг, а затем, что все-таки имело большее сходство, чайник.

– Там… – все тем же визгливым голосом выкрикнул сотрясаемый Бахир и махнул рукой куда-то в сторону. – В конце базарной площади найдешь лавку Насира, спросишь…

После чего взаимно вцепился в Хасана.

Владимир быстрыми шагами двинулся в указанном направлении, удивляясь тому, что никто не остановился не то, чтобы разнять сцепившихся, но даже поглазеть. Отойдя на безопасное, как ему казалось, расстояние, он все-таки не выдержал и оглянулся. Сцена, представившаяся его глазам, выглядела несколько странно. Хасан, скрестив руки на груди, наблюдал за Бахиром, с которым творилось нечто невообразимое. Создавалось впечатление, что на того набросился рой ос. Он подпрыгивал, пританцовывал, крутился вокруг самого себя, пригибался, хлопал себя по различным частям тела, как если бы осы забрались под халат, а затем, словно кот на мышь, бросился на землю и стремительно пополз под прилавок со сластями.

Что происходило потом, Владимир не видел. Сначала видимость ему закрыли несколько груженых тюками верблюдов, чинно, с достоинством прошествовавших мимо, а затем, увертываясь от спешащих покупателей, он куда-то все время перемещался, до тех пор, пока снова не оказался у белой стены базарной площади, потеряв все ориентиры. В неизвестном незнакомом городе, не зная, что делать, он опять находился в растерянности, глядя по сторонам в надежде обнаружить хоть какую подсказку к дальнейшим действиям, когда его снова принялись теребить за рукав.

Рядом с ним объявился Бахир, прижимаясь, как прежде, и преданно заглядывая в глаза, словно ища защиты.

– Нашел ли молодой господин лавку Насира? – заискивающим тоном спросил он. – Желает ли он чего-нибудь еще?

Неожиданно для самого себя, Владимир ощутил странное чувство, весьма отдаленно напоминающее облегчение; как-никак, этот человек был (не считая Хасана), его единственной надеждой.

– Нет, не нашел. Я впервые в вашем городе, и вот… заплутал. Ты не мог бы проводить меня? – И затем, словно в омут головой: – Ты только не удивляйся, а как он называется?

– Насир, его зовут Насир, молодой господин. Конечно же, я тебя провожу. Идем.

– Да нет… Я имею в виду… город…

– Как называется… – Бахир не сказать, чтобы был сильно удивлен; он просто остолбенел и потерял дар речи. Затем, обретя некоторую возможность движения, он сильно ущипнул себя где-то с тылу, взвизгнул и недоверчиво спросил: – Да простит меня молодой господин, солнце сегодня слишком жаркое, а с самого утра у меня и крошки во рту не было… Мало ли, что могло почудиться…

– Да нет, тебе не почудилось, – с некоторой даже досадой произнес Владимир. – Я спрашивал тебя о названии города. Ну, как он называется. Видишь ли (а, была – не была), один мудрец перенес меня сюда прежде, чем мы с ним окончательно уговорились об одном деле. И я не знаю, не ошибся ли он… Ну, впопыхах…

Бахир чуть ссутулилися, его глазки несколько раз шмыгнули из стороны в сторону, словно бы он опасался соглядатаев, а затем понимающе улыбнулся.

– Твой мудрец нисколько не ошибся, молодой господин, ибо ты находишься там, куда мечтают попасть многие, чтобы насладиться проведенным здесь временем и доступными здесь удовольствиями. – Он почему-то многозначительно подмигнул. – На торговой площади города городов, жемчужины востока и оазиса вселенной, – Багдада!

После чего, еще крепче ухватив Владимира за рукав, по всей видимости, чтобы не потерять в толпе, повлек за собой. Последнему ничего не оставалось, как подчиниться. А что еще оставалось? Ну и что с того, что он в Багдаде? Разве не подозревал он этого, едва осознав, что находится на восточном базаре? Разве не поэтому пришла ему в голову лампа, в которой, скорее всего где-то на подсознательном уровне, он рассчитывал найти джинна? Тогда он получил бы в свое распоряжение помощника, каким прежде был для него Конек. Правда, джинны не всегда бывают добрые, достаточно вспомнить брата старика Хоттабыча, Омара Юсуфа, но в том, что ему попадется исключительно добрый, Владимир не сомневался.

План действий на первое время был ясен, а там – куда кривая вывезет. Пока же она вывозила к лавке Насира. Оказавшейся, как сразу же и выяснилось, пунктом разрушенных надежд.

Сама лавка не представляла из себя ничего необычного. Она располагалась не то чтобы в конце торговой площади, а в отходившей от нее улице, хотя и не далеко. Небольшое помещение, с рядами деревянных полок, уставленных всевозможными лампами, блестевшими в полумраке, как огонь. Перед входом, над дверью, арабская вязь, к удивлению Владимира, всего лишь стилизованные буквы, читавшиеся без особого труда: «Масляные лампы». И соответствующий рисунок. Скромно, ничего лишнего.

– Тебя подождать здесь, молодой господин, или ты не откажешься прислушаться к совету недостойного водоноса, всей душой желающего тебе блага и процветания, при выборе желаемого тобою предмета? – заискивающе глянул на него Бахир. Всю дорогу он молчал, поэтому узнать причину его странного поведения, а также результаты окончания стычки с торговцем сладостями Владимиру не удалось. Впрочем, он особо и не стремился к этому, больше озираясь по сторонам и обдумывая свое поведение. В настоящий же момент его сильно удручало отсутствие денег. Даже если он обнаружит лампу с джином, – а он почему-то совершенно не сомневался, что таковая в лавке обязательно найдется, более того, он узнает ее сразу же, как только увидит, – способ ее приобретения ставил его в тупик. Может быть, торговец согласится взять что-нибудь взамен, например, халат, или же уступить ее взамен за услугу, а может быть, удастся отработать…

…Послышался шум, полуоткрытая дверь лавки резко распахнулась, так что они едва успели отскочить. Из двери кубарем вылетел какой-то человек и плюхнулся на землю, подняв такое облако пыли, что, казалось, попросту взорвался. Затем вылетела чалма, после чего показался, как было нетрудно догадаться, сам хозяин. Не вдаваясь в подробности описания его внешности, скажем лишь, что он очень здорово напоминал сеньора Помидора из известной сказки. В руках он держал блестящую лампу.

– Благодари свою счастливую судьбу и мое великодушие, о котором скоро будут слагаться повести во всех владениях нашего дорогого халифа, – завопил он во всю силу своих легких. – Ты надоел мне как назойливый кредитор нерадивому должнику. Каждый день ты приходишь ко мне в лавку, и каждый день я тщетно надеюсь увидеть на твоем лице явственную печать возвратившегося ума! Сколько можно тереть мои лампы? Разве ты не видишь, они уже и так блестят, как глаза красавицы при виде возлюбленного? Какой тебе джинн? Какой ишак продал тебе свиток со сказками? – Он потряс в воздухе лампой и изо всех сил запустил вслед удиравшему со всех ног покупателю. – Это четвертая, которую ты протер до дыр! Или ты немедленно принесешь мне пять дирхемов, или завтра же я пойду к кади!..

Владимир, в открытой теперь уже настежь двери, краем глаза заметил, как еще один покупатель быстро вернул на полку лампу, которую яростно тер полой халата, и, отскочив на несколько шагов, принял незаинтересованный вид.

Все было предельно ясно. Факт натертости до блеска ламп в лавке получил строго научное объяснение. «Так погибают замыслы с размахом, в начале обещавшие успех…»

А торговец, нацепив на лицо дежурную слащаво-приветливую улыбку, прижав одну руку к сердцу, другую гостеприимно протянул вовнутрь.

– Да осчастливит молодой господин своим вниманием мой товар, скажу без лишней скромности, равного которому ему не сыскать во всем Багдаде. Здесь собрано все самое лучшее, а некоторые экземпляры достойны того, чтобы освещать опочивальни… – Он на мгновение поднял вверх указательный палец вытянутой руки, изобразил лицом нечто многозначительное, после чего вернул все в исходное состояние. – Какую лампу желает молодой господин?

– Керосиновую, – в сердцах буркнул тот. Дело действительно приобретало отчетливый аромат керосина.

– Кара-сина… – пожевал губами торговец. – Китайский светильник из черного нефрита?.. Молодой господин очень богат. Китайский товар – большая редкость, больших денег стоит…

– Да-да, – тут же встрял Бахир, – богатому молодому господину нужно совсем не в эту лавку. Идем скорее, я покажу, где можно найти такой товар…

И тут же увлек Владимира, как оказалось, просто подальше от лавки. Убедившись, что Насир не может их видеть и слышать, он сделал знак приблизить ухо и зашептал.

– Бахир знает, где можно найти такую лампу, и только он может помочь…

– Да не нужна она мне, – Владимир решился действовать в открытую. – Мне джинн нужен. Лампа с джинном…

– Там все есть… И с джинном, и без джина, и китайские нефритовые… Слушай, что я тебе скажу. Бери деньги, много денег, и, как стемнеет, иди по той улице, где находится лавка Насира, до самого ее конца, пока не упрешься в городскую стену. Там обернись к ней спиной и жди, пока луна не взойдет над городом на локоть. Как только ее лучи… Впрочем, богатый молодой господин все увидит сам. Там я и буду ждать. Только будь осторожен и не попадись в руки стражникам…

Он отцепился от халата Владимира, юркнул в толпу и поспешил было прочь, но не успел сделать и двух десятков шагов, как история повторилась. Бахир замер как вкопанный, затем чуть присел, хлопнул себя по бедрам, а затем принялся кружиться, пританцовывать и совершать странные телодвижения. После чего, как и в прошлый раз, полез под ближайший прилавок, напугав торговца.

* * *

…В близкий к условленному времени час Владимир был на указанном ему месте. Голодный и уставший донельзя, и от ходьбы, и от навалившихся впечатлений, он старательно прятался в тени одного из домов, тревожно прислушиваясь.

Без приключений, естественно, не обошлось. Некоторое время, после того как Бахир куда-то отправился по своим делам, он в общем-то бесцельно бродил по торговой площади, осматриваясь и проникаясь духом мира, в котором ему предстояло пребывать какое-то время. Иногда заходил в улочки и переулки, но все время старался особо не отдаляться. Пока, наконец, не обнаружил за собой «хвост».

Невзрачный на вид старичок, совершенно добродушного вида, с деревянной колотушкой, не отставал от него буквально ни на шаг. Время от времени старичок сотрясал колотушку и под стук деревянного шарика по деревянной же доске довольно громко вопил: «Слушайте, жители славного города Багдада! В Багдаде все спокойно!» После чего следовал за Владимиром, как привязанный. Ни изменение темпа движения, ни попытки ускользнуть, воспользовавшись прохождением очередного каравана, – ни одна хитрость не привела к желаемому результату. Старичок попался упорный, и отставать не желал.

Наконец, Владимир сдался, резко развернулся и, в упор глядя на соглядатая грозным немигающим взглядом, направился прямо к нему.

Возникшее недоразумение разрешилось быстро. Поведение старичка не несло в себе ничего предосудительного или злонамеренного. Дело в том, что городской глашатай, – кстати сказать, такого же возраста, – немного прихворнул, и его друг согласился подменить его на один день. Сам он был нездешний, а из благородной Бухары, в Багдад прибыл впервые, города не знал и боялся потеряться. Выбрав Владимира в качестве путеводной звезды, он и следовал за ним, одновременно исполняя как дружеский, так и общественный долг. Сообщив все это, старичок попросил ходить потише, из уважения к его почтенному возрасту.

Владимир, проклиная себя в душе за нерешительность, бродил черепашьим шагом до тех пор, пока не начали сгущаться сумерки, а говорливая толпа на улицах не стала редеть. Затем, воспользовавшись случаем, когда старичок приник к кувшину у колодца, шмыгнул в ближайший переулок и был таков.

И вот сейчас находился в условленном месте, и, затаившись в тени, тревожно выглядывал в проулок, одновременно пытаясь определить положение на небосводе яркой полной луны, что, в общем-то, было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что он отчетливо видел улицу, плохо – потому что когда он высовывался, было хорошо видно его.

Владимир уже начал было замерзать, а луну как будто кто-то клеем намазал, она словно прилипла к одному месту на небосводе и совершенно не желала подниматься над притихшим городом. А потом, вдруг, внезапно, на совершенно пустой белой глиняной стене он увидел четкие контуры двери. Сомнений быть не могло – Бахир наверняка именно ее имел в виду, когда говорил, что он все увидит сам. Владимир бегом направился к двери, с опаской чуть тронул ее, – уж не видение ли, – и проскользнул в образовавшийся проем.

К нему сразу же подскочил и подобострастно согнулся в поклоне служитель пока еще неизвестно чего и приторно сладким голосом произнес:

– Чего молодой господин изволит?

– Мне тут встреча назначена… Товарищ должен прийти…

– Да-да, конечно, пожалуйте сюда.

Служитель, подхватив Владимира под руку, подвел его к уединенному ковру, расположившемуся в промежутке между двумя ширмами и тут же исчез. Владимир огляделся.

Он находился в обширном зале, с довольно высоким потолком; стены его были увешаны коврами и гобеленами, прекрасной работы. С потолка тут и там свисали очень красивые китайские фонарики и гирлянды, изящные светильники на высоких ножках посылали в пространство не только лучи света, но и приятные, ненавязчивые ароматы курений. Виднелось несколько отдельных «кабинетов», отгороженных ширмами, подобно тому, который занимал сейчас Владимир. Там, где не было ковров, вытянулись полуколонны из слоновой кости и ценных пород дерева. Несмотря на обилие ковров и отсутствие окон (не помещение – а мечта пожарной инспекции), в зале было довольно свежо. Посетители, – их было довольно много, человек под сорок-пятьдесят, – вели чинные беседы, восседая прямо на полу, на мягких расшитых подушках, вокруг уставленных яствами дастарханов; прямо напротив Владимира, шагах в двадцати, виднелось возвышение, на котором примостились, сидя, как и прочие посетители, по-турецки, три певца. Они выводили, под музыку расположившихся по обе стороны от них музыкантов, весьма задушевно:

Сакварлис саплавс ведзебди
Вер внахе дакаргулико
Гуламосквнили втироди
Сада хар чемо Сулико?..

Идиллия несколько нарушалась тем, что их знания песни ограничивались единственно первым куплетом, поэтому, закончив его и сделав небольшую паузу, они начинали сызнова, раскладывая на разные голоса, отчего исполнение вовсе не казалось надоедливым. После каждого третьего первого куплета они делали паузу побольше, во время которой кто-нибудь из посетителей, хлюпая и утирая мокрые от слез глаза, вставал с места и подносил им несколько мелких монет. Затем все повторялось.

Появился служитель. Ничего не говоря, он ловко поставил перед Владимиром две пиалы и расписной чайник черного фарфора с золотыми драконами.

– Лучший в Багдаде чай, молодой господин, цейлонский, три слона! – И снова исчез.

Полумрак, мягкое освещение, приятная музыка, ненавязчивый сервис – и при этом ни единой монеты в кармане плюс весьма туманные перспективы, за исключением одной – скандала на весь Восток.

В соседнем с ним «кабинете» разговаривали двое, и Владимир, отягощенный неприятными размышлениями попеременно с напряженным взглядом на дверь, в ожидании появления Бахира, поначалу не обращал на них внимания, тем более что слова трудно было разобрать. Но потом… Потом узнал голоса своих утренних знакомцев и невольно навострил уши.

– …Говорю тебе, он сахир, – довольно громким шепотом жаловался Бахир. – Два раза я вытаскивал у него из-за пояса кошелек, и оба раза кошелек не давался мне в руки. Я никак не мог его удержать; он скользил в складках моего халата, подобно змее, пока не падал на землю и не удирал под ближайший прилавок. Ты и сам это видел…

– Видел, – вздохнул Хасан. – Но поначалу подумал, что виной тому осы, постоянно вьющиеся вокруг моих сладостей… Ты сказал: два раза. А второй?

– То же самое случилось около лавки Насира. Нам нельзя его упускать. Это очень богатый молодой господин. Он ищет лампу из китайского черного нефрита. А когда понял, что нечаянно сказал лишнего, начал плести что-то о джиннах… Я назначил ему здесь встречу и сказал принести много денег… Да ты и без меня знаешь, сколько может стоить такая лампа…

Больше Владимиру ничего расслышать не удалось, впрочем, и уже услышанного было более чем достаточно. Он машинально провел рукой по поясу и ощутил что-то твердое. Пошарив, он извлек красивый кошелек белого атласа, развязал его и заглянул внутрь. Там лежала золотая монета и кусочек бересты, на котором было написано: «неразменный динар». Стало понятно, почему Бахиру не удалось его похитить. Проблема денег, таким образом, разрешилась. Как поступить в сложившейся ситуации – оставалось непонятным.

Во-первых, наверное, следовало подкрепиться. И, словно прочитав его мысли, бесшумно возник служитель с подносом. Поклонившись, он поставил поднос перед Владимиром, и снял с него крышку. Открылось блюдо с умопомрачительно ароматным бешбармаком.

– Это вам вот от того дастархана, – прошептал он и кивнул.

Владимир глянул в указанном направлении и заметил сидящую неподалеку от певцов прелюбопытную фигуру. Она была вся в темном, и почти совершенно незаметна на фоне бордового ковра. Сделав совершенно справедливый вывод о том, что она замечена, фигура поднялась, приблизилась неспешно к «кабинету» Владимира, и опустилась на подушку. Служитель опять исчез совершенно незаметно.

Еще пока странный посетитель приближался, Владимир отметил его поразительное сходство с поэтом Ивановым, когда-то ведущим программы «Вокруг смеха». Такой же высокий и тощий, с острыми чертами лица… Впрочем, кто хочет представить себе незнакомца во всех подробностях, пусть найдут выступление поэта-пародиста (заодно, надеемся, получат удовольствие от его пародий).

Незнакомец, чуть склонив голову набок, умильно смотрел на Владимира. Последний почувствовал некоторую неловкость.

– Вырос-то как, – очень добрым голосом произнес он. – Сразу ведь и не узнать. А я ведь помню тебя еще младенцем, кидавшим колючками в верблюдов, проходивших мимо калитки вашего дома. Как возмужал, о Аладдин, сын Али аль Маруфа…

– Но я вовсе не Аладдин… – начал было Владимир, но незнакомец, ничуть не смутившись, прежним голосом осведомился:

– Не Аладдин?.. Но как же звать тебя, молодой господин?

– Меня зовут Владимир…

– Ну, конечно же, Владимир, – аккуратно хлопнул себя по чалме незнакомец. – Как я мог спутать? Должно быть, жаркое солнце напекло мне голову, о Владимир, сын Али аль Маруфа…

– И отца моего зовут не Али аль Маруф… Вы чего-то путаете…

– А как зовут отца молодого господина?..

– Его зовут Алексей… А я – Владимир Алексеевич…

– Да, именно, Алексей, – как-то мечтательно протянул незнакомец. – Так вот я и говорю, о Владимир, сын Алексея аль Маруфа…

Владимир открыл было рот, чтобы возразить в очередной раз, но наткнулся на выразительный взгляд незнакомца, весьма недвусмысленно говоривший: послушай, мол, ну какая разница?.. Человек пришел по делу, а ты тут ономастикой занимаешься.

– …как будто это было вчера, – продолжал незнакомец тем временем. – Мы сидим во дворе вашего дома, ты счастливо смеешься у меня на коленях и теребишь мою бороду, в руках у тебя лепешка, ты отламываешь кусочки и бросаешь их павлинам, которые гуляют вокруг нас, и золотым рыбам, плавающим в бассейне у наших ног…